Умерла не только Нора Оскаровна. Она умерла 10-го июля, а 26-го августа умер Евгений Константинович.
Когда я прочитала Женин мейл, написанный латиницей: papa umer vchera vecherom - в первый раз в жизни я поняла, каково это – терять родителей. Я пошла, как обычно, на работу, отработала, ни на секунду не забывая о горе, пришла домой, и тут горе обрушилось на меня. Поставив тарелку с супом в микроволновку, я вдруг забыла, как она открывается, и долго бестолково ощупывала её со всех сторон. А потом я выла и всё время вопрошала: «Как же вы не понимаете, что без вас жить невозможно?»
И действительно, жизнь была сносной, потому что жил Евгений Константинович. Он жил на недосягаемой моральной высоте, но не оскорблял этим фактом окружающих, а тянул их за собой – естественно, без насилия, лишь светом своей личности. После каждого общения с ним и с Норой Оскаровной у меня вырастали крылья, и я ещё какое-то время парила в состоянии блаженства, пока земное притяжение не возвращало меня опять на землю.
Получилось прилететь в Москву на сорок дней Евгения Константиновича. Сначала было кладбище и потрясение от мысли, как быстро заполнился этот участок. Панихида и заключительное слово батюшки о Достоевском и его князе Мышкине, совершенном человеке, посланном автором в несовершенный мир и погибшем в неравной схватке добра и зла.
Батюшка даже не понял, как кстати он упомянул Фёдора Михайловича и князя Мышкина. Евгений Константинович тоже был совершенным человеком, посланным Творцом в несовершенный мир, но он не погиб в неравной схватке, а каждый день, каждое мгновение делал окружающий мир и людей вокруг себя лучше. Евгений Константинович, наверное, даже не подозревая об этом, опроверг своей жизнью тезис Достоевского о беззащитности и конечной гибели добра в пропитанном злом мире.
А потом были поминки, и там были все: и коллеги и друзья с работы, и суворовцы (а Евгений Константинович был суворовцем), и «компашка», и дача, и мы – девчонки. Зойка, Лянка, Мариетка, Наташка, Женька. И я сказала о том, что никто не произносил эти имена с такой любовью, как Евгений Константинович. О том, что они с Норой Оскаровной приняли меня, как своего родного ребёнка, и любили меня, как родного ребёнка, и вот теперь надо как-то жить без этой любви, надо учиться жить без этой любви. И о личном сказала. О том, что я никогда не умела прощать, хоть и пыталась себя уговорить. Но как только Евгений Константинович ушёл, у меня сразу получилось. То, что у него не получилось в этом измерении, он сделал из другого. Это значит, он не проиграл бой со смертью, а выиграл его.
Но вот боль от его ухода никак не проходит.