19.
За аркебузиром с аркебузой стоял фузилёр с фузеей, за фузилёром – мушкетер с мушкетом. Следующий манекен был в диковинном высоком головном уборе, в длинной синей куртке с серебряными застежками («Мундир», - подсказала Люба за плечом), в блестящих высоких черных сапогах. Оружия в его руках не было, лишь небольшой черный шар из металла с коротким веревочным фитилем.
- Это граната, - сказала Люба. – Ручная граната. Фитиль поджигали, гранату бросали, она взрывалась, осколки разлетались, поражая всех вокруг.
- «Гренадер», - прочитал Трубадур. – Чем вооружен, так и называешься?
- Выходит, так, - согласно улыбнулась Люба.
- Похоже на наши имена. Чем занимаешься, так и называешься, - сравнил Трубадур. – Ручная граната, говоришь. Какие были еще? Ножные? Ногами бросать неудобно.
- Нет, - рассмеялась Люба. – Никто не метал гранаты ногами. Копья метали, гранаты – нет.
- Копья метали ногами? – не поверил Трубадур.
- В одной книге нашла легенду про древнего героя Кухулина. Занятный был воин: пальцев на восемь штук больше, чем у обычного человека, по семь зрачков. Ты спрашивал про книги, в которых описаны чери. Может, это одна из них? Когда Кухулин вступал в бой, то вначале дрожал, как мышелов, что завидел кротомышь. Затем начинал вращаться внутри собственной кожи. Один глаз обращал в себя, другой вываливал на щеку. Рот распахивал так, что мог откусить человеку голову. Волосы вставали дыбом и кровоточили. Из темени он выбрасывал столб черной крови, а изо лба излучал столб света. Скажи, похоже на описание человека? Или все же – на обитателя иных миров?
- Жуть какая! – Трубадур поежился.
- Было у Кухулина странное оружие: рогатое копье, - продолжила, улыбнувшись, Люба. – Вот его-то и метал герой пальцами ног. Причем про девять штук разом, при этом из-под воды. А для метания гранат, - вернулась Люба к музейному стенду, рядом с которым стоял манекен гренадера, - были специальные такие ружья – гранатометы. А еще можно было заложить взрывчатку в определенном месте и взорвать издалека. Мина называлась.
- Как взорвать?
- Дистанционно. Вставляли специальный взрыватель, протягивали от него… - Люба запнулась.
- Что протягивали? – не понял Трубадур.
- Проволоку, - сухо ответила Люба.
Не сразу Трубадур связал воедино события сегодняшнего дня. А когда связал, понял, что выходит полная ерунда.
- Ну откуда у Химика граната? Или, как ее, мина? – успокоил Трубадур Любу. – Здесь нашел? Побывал бы он на Кладбище, так и проволоку бы прихватил. Или вообще на танке в Город вернулся. Да и зачем ему что-то взрывать, как ты говоришь, дистанционно?
- Ты прав, - согласилась Люба. – Сама себе придумала, сама и разволновалась. Идем быстрее. У каждого манекена время тратим.
- Интересно же.
- Обещаю, что мы скоро сюда вернемся с ночевкой, на пару дней, на пару ночей, - пообещала Люба. – Мне и самой интересно, многого здесь не видела. Тут за полжизни всего не насмотришься. Устроим себе праздник истории, любви и самогона.
На следующих манекенах одежда перестала быть пестрой и необычной. Удобные штаны, куртки, ботинки, которые Трубадур и сам носил бы с удовольствием, были серого, зеленого, песочного цветов, чаще всего – с разводами. Огнестрельное оружие в их руках становилось все короче и короче – от метровой винтовки с пристегнутым ножом (Люба назвала его «штыком») до короткого пистолета («автомата», по словам Любы), длиною всего в две ладони. И снова пошли манекены в броне.
Правда, теперь бойцов защищали не стальные доспехи, а какие-то раздутые куртки с многочисленными карманами, накладками, пристежками. Матовые гладкие шлемы на головах, странные устройства, похожие на очки Бухгалтера, только непрозрачные, скрывали лица. С первого взгляда было понятно, что это не просто одежда, а именно броня.
Последний манекен больше напоминал вставший на дыбы мобиль, чем вооруженного человека. Машина о четырех конечностях, сжавшаяся в боевую пружину, что готова в любой момент ожить смертельным выпадом.
- «Тактический пехотный экзоскелет. Наши дни», - прочитал Трубадур. – Что значит «наши дни»?
- Больше манекенов нет, - уклончиво ответила Люба. – Этот последний. Самая надежная защита, самое мощное оружие из всех, что придумали древние люди до всех Эпох.
- Не вижу я оружия, - поискал взглядом и заключил Трубадур.
- Большая капля в руке, - подсказала Люба. – Тоже пистолет, младший брат нашего Вольфа. Его зовут Павел, и это значит «маленький». Паша. Вот тут написано.
Трубадур пригляделся. Пашу он сразу не заметил, и немудрено: пистолет действительно был похож на небольшую прозрачную каплю, которая обтекала кисть манекена. Утолщение «капли» представляло собой рукоять, утончение являло собой ствол этого странного оружия. Рукоять не просто имела ложбинки для пальцев, как мачете на поясе Трубадура, а прилегала к руке, словно хорошо пригнанная мастером по размеру перчатка. Такая же капля была изображена на сопроводительной таблице рядом с музейным колпаком.
- «Пульсар автоматический широкой амплитуды. ПАША», - прочитал Трубадур и стал разбираться. – Пульсар – значит, пульсирует. Пульсирует – значит, шлет какие-то волны, всплески, как толчки крови в венах. Чем пульсирует этот Паша, как думаешь?
- Не знаю, - Люба честно пожала плечами, - но явно чем-то нехорошим. Недаром оружие. Оружие должно убивать. Нести смерть.
- Смертельные волны по широкой амплитуде, - задумчиво проговорил Трубадур и почувствовал, как похмельная муть вновь подбирается к вискам, груди и горлу. Надо было выпить, но как-то неудобно было при деловой, сосредоточенной Любе расслабляться и загружать организм алкоголем. Трубадур нашел выход – положил на язык таблетку от любых несчастий и запил ее добрым глотком самогона. Почти сразу же полегчало – вот и гадай, что послужило настоящим лекарством.
Люба все поняла, улыбнулась и снова заторопилась.
- Сейчас устроим себе обед, и домой, - пообещала она. – Экскурсия закончена, так что вернемся к друзьям Вольфа, за тем сюда и приехали. Нам нужны патроны. Вольф – это где-то две тысячи лет новых Эпох. Плюс-минус столетие.
- Почему ты не хочешь взять Пашу? – спросил Трубадур. – Или к нему нет патронов?
- Паше не нужны патроны, - сухо ответила Люба. – Я читала о нем. Он, как и мой мобиль, питается солнцем.
- Тем более! – обрадовался Трубадур. – Не придется сюда ездить за пополнением запаса.
- Ты его и заметил-то не сразу, - сказала Люба. – Пока тебе не показала, ты вообще не признал в Паше оружие. За патронами сюда снова я приезжать не намерена. Я вообще не намерена стрелять. Вольф в руке сам по себе выглядит угрожающе. Помнишь, каким сговорчивым стал Химик, когда я уперла в него ствол пистолета? Если бы я ему в нос Пашей тыкала, то Химик бы только рассмеялся. С таким же успехом могла бы лейкой угрожать.
- Сама же говорила, что Паша – самое мощное оружие, - напомнил Трубадур.
- Слишком мощное, - нахмурилась Люба, в голосе ее зазвенела, а в глазах сверкнула сталь. – Или ты собираешься захватить равнину и стать новым Лидером? Или хочешь стать новым Мэром для Города?
- Тогда бы я попытался разобраться с танком, - попытался отшутиться Трубадур. – С танком у меня было бы шансов побольше.
- Идем, танкист, за патронами для Вольфа, - подобрела Люба.
Здание было огромным, его назначение было неведомым, количество этажей не поддавалось разумению, находиться внутри было неуютно – слишком уж гнетущим было ощущение чьего-то неотвратимого векового отсутствия, поэтому обедали на улице. В одном из залов Трубадур обнаружил небольшую платформу на колесах. Видимо, некогда она умела двигаться сама, теперь же глухо шелестела по матовым плитам пола, подталкиваемая к выходу Трубадуром. Люба несла следом два небольших, но удобных стула. Стулья были настолько легкие, что даже мысли не возникло уложить их на тележку. Через несколько минут у подножья пирамиды возник маленький трактир с единственным столиком и двумя посетителями.
Люба развернула пакеты от Кулинара, откупорила бутылку самогона, чтобы напитать душу, и бутыль эля, чтобы утолить жажду. Из багажника мобиля Люба принесла две кружки. Некоторое время ели молча, по очереди прикладывались к бутылке, запивали пенным элем.
На броне дальних машин иссякли последние всполохи - Солнце попрощалось и спряталось за верхушкой древнего здания. Горизонт вздыбился застывшей волной – равнина напоминала о себе, грозила поглотить спрятанную в низине историю, утопить в пыли память о древних людях, оставив на поверхности только кончик пирамиды. Равнина не любила низин и возвышенностей, исключение делала для спящего Дракона, Немого хребта, да и тот истачивала ветрами и реками, борола землю воздухом и водой, покрывая Драконью чешую сетью трещин-морщин, откалывая от нее огромные валуны и мелкие камешки.
Все на равнине жалось к земле – дома, люди, мысли, слова. Все было ровным, простым, готовым в любой момент спрятаться в пыль. Разве что Трубадуры на площадях и в трактирах помогали равнинным жителям видеть высокие сны. Разве что Анкетная башня каждую ночь протыкала вязкое ночное небо турнирной пикой с конусным наконечником крыши. Разве что Радужная Стена мерцала в сумерках, молча, настойчиво звала в неведомое. Была во всем этом таинственная связь, ускользающая закономерность: услышать песню Трубадура, отправиться в путь, найти Город, посетить Анкетную башню, пройти сквозь Ворота.
- Почему ты здесь? – спросил Трубадур, когда обед перешел в созерцательную фазу.
- Мы приехали за патронами для Вольфа, - напомнила Люба. – Вернее, вначале я хотела доставить Вольфа домой, но теперь, после визита Химика и Жерди в лавку, понимаю, что, накормленный патронами, он будет нам нужнее в Городе.
- Нет, вообще – здесь, в Городе, - уточнил Трубадур. - Ты посетила Анкетную башню трижды? – спросил Трубадур, и Люба кивнула. - Значит, для тебя Ворота открыты? – Люба кивнула вновь. – Почему ждешь?
- Я не одна такая, - Люба пожала плечами.
- Почему ждут все горожане? Для чего тогда покинули свои дома в селениях, шли через равнину, искали Город? К чему вся эта погоня за мечтой, если мечта – вот она, рядом, а сделать последний шаг страшно? Или лень? Или что? Почему ты и такие, как ты, откладывают?
- Нам задают вопросы, - сказала Люба после некоторого молчания, - мы формируем ответы и ждем, что мечта будет соответствовать нашим формулировкам. Пожалуй, наши собственные ответы – единственное, чего нужно бояться на равнине. В конце концов, если бы я ушла за Ворота, мы бы с тобой не встретились, - Люба сделала глоток, протянула бутылку Трубадуру, вышло так, что выпили за встречу. – Да и не скажу, что верю, - добавила Люба.
- Во что ты не веришь?
- В Стену, - вздохнула Люба. – В Анкетную башню, в Бухгалтера с его вопросами. Ни во что не верю. Только в то, что могу потрогать. В дом свой верю, в лавку нашу, в тебя верю, - Люба тронула Трубадура за руку. – Верю в самогон вот этот. Даже в древних людей до всех Эпох верю, потому что вот это все могу потрогать, - Люба обвела рукой Кладбище. - В Город я за Стеклодувом пришла, за мужчиной, за его мечтой. Вернее, с надеждой, что мечта у нас общая. Но здесь все не так работает.
- А как здесь все работает?
- Не бывает общей мечты для двух людей, - Люба ответила не сразу.
- Если двое долго вместе… - начал Трубадур. – Если у них общие воспоминания, то почему нет?
- Особенно, если двое долго вместе, - резко вздохнула, почти всхлипнула Люба. – Не видел человека, не знаешь его, словом не перекинулся, пусть и не человек он, не совсем человек, черь какой-нибудь, прыгун или пузырь, – вот тогда есть вероятность, что меты у вас общие. А стоит один раз друг другу в глаза посмотреть – и нет никакой надежды, что мечты ваши совпадут.
- Не понимаю, - признался Трубадур.
- Посети Анкетную башню положенное количество раз, ответь на все вопросы Бухгалтера, и мы продолжим разговор, - предложила Люба.
- Не думаю, что Бухгалтер как-то изменит мое к тебе отношение, - улыбнулся Трубадур. – Посмотри, сколько в нас схожей любви: книги любим, самогон, опять-таки… Друг друга.
- Не заливай, - растаяла Люба. – Не начинай про любовь, наслушалась я. И не путай. Наше с тобой увлечение друг другом – настолько же не любовь, насколько желание выпить – не мечта. Любовь и мечты – это оружие помощнее Вольфа или Паши, потяжелее вот этих танков или птиц механических, что на въезде ржавеют. Увлечения, желания разменивают человека, дробят его на части, а любовь и мечты – собирают воедино, задают цели, указывают направления.
- Можно, я себя еще немного поразмениваю? – спросил Трубадур, прикладываясь к бутылке.
- Без этого нельзя, - согласилась Люба. – Чтобы двигаться дальше, порой нужно разобрать себя на части и собрать по новой.
- Дождя давно не было, - вдруг вспомнил Трубадур, заодно и тему перевел. – Последнюю зиму я пережидал далеко отсюда. Еще за Мертвой деревней. На переходах волновался, успею ли. Урожай собрали, мохоедов постригли, со дня на день нужно ливень ждать.
- В Городе не бывает дождей, - сказала Люба.
- На всей равнине идут дожди, - возразил Трубадур.
- Равнина кончилась для тебя в трактире Ворчуна, - сказала Люба. – Город – это не равнина.
- Мы с тобой не в Городе, - напомнил Трубадур. – Небо чистое, мы бы заметили тучи издалека. Думаю, переживать нечего, но если зарядит ливень, мы с тобой застрянем в этой пирамиде на несколько дней. Еды не хватит.
- С голоду не помрем, - улыбнулась Люба. Она завернула тушеные овощи и мясо в тонкий хлеб – таково было привычное содержание пакетов Кулинара. Протянула хлебный конверт с начинкой своему спутнику. – Все уже изрядно подостыло. Доедай, пора выдвигаться. А дождь не пойдет. Мне кажется, что Город и Кладбище каким-то образом связаны между собой. Что эти два места на самом деле – одно место. Не могу объяснить, просто чувствую – что-то в них общее есть. Потому и рядом. В древней книге читала, в одной из тех, где про бога рассказывают, миф о потопе.
- Расскажи! – потребовал Трубадур с деловым интересом.
- Бог решил залить Землю водой, чтобы уничтожить все человечество, - начала Люба.
- За что?! – ужаснулся Трубадур.
- Богам виднее, - Люба развела ладошки. – То ли люди расплодились чрезмерно, то ли расшумелись и стали мешать богам. Вернее, Богу. Он там один – вроде Лидера или Мэра. Может, люди нарожали слишком красивых детей – так и написано: «увидели дочерей человеческих, что они красивы».
- Это преступление? – удивился Трубадур. – Быть красивыми?
- Для богов – безусловно, - серьезно кивнула Люба. – Люди не должны быть красивее богов. Так создание может разозлить создателя.
- Сын мастера часто бывает более искусным, чем сам мастер. Сыны нередко превосходят своих отцов в профессии.
- Так то Сыны, а не куклы. А боги налепили фигурок из грязи, как Горшечник лепит горшки, и устроили занятную игру. И как играть надоело, побросали все фигурки в лужу – вот тебе и потоп. Кто знает? В общем, Землю решено было залить водой.
- Равнину? – уточнил Трубадур.
- До всех Эпох «Земля» ты говоришь или «равнина» не имело никакого значения. Вернее, обозначало одно и то же. И вот Земля-равнина скрылась под водой. Была равнина земляная, стала водяная. Остался только маленький кораблик. Ковчег. На кораблике – несколько людей, звери всякие – всех по паре, чтобы размножались, семена растений, чтобы выросли, когда все закончится. Только они и спаслись. Причалил кораблик к вершине горы – она единственная над водой и торчала. От этой вершины, с этого островка и началась новая жизнь на Земле. На равнине. По той древней легенде. Вот мне и кажется…
- Что Город – это и есть тот кораблик? Или островок? – догадался Трубадур.
- Не кораблик, нет, слишком уж было бы символично, - Люба чуть не рассмеялась, но передумала. – И чери у Стены – не звери, да и не по паре их. Но древний сказочный потоп – это же тоже Большое Несчастье, согласись? И новый шанс – жить иначе. И для зверей, и для людей, и для тех растений, что из семян прорастут.
- И для черей, - зачем-то добавил Трубадур, и Люба взглянула на него с грустным удивлением.
- Не укладываются чери в древнюю сказку, - призналась она. – Чери – это какая-то новая история.
Резко потемнело, словно пирамида передумала прятать солнце за своей вершиной и проглотила его. Мир вокруг стал черно-белым, конец аллеи затерялся в сумраке Кладбища. Трубадур остро ощутил чужое присутствие, но это была всего лишь тьма в незнакомой местности. Равнина приучила чувствовать опасность даже там, где опасности не было. Люба засуетилась, быстро вдвоем закидали вещи в багажник мобиля, водитель прыгнула за руль. Когда Трубадур взгромоздился рядом, сунула ему в руки Вольфа и коробку патронов.
- Заряжай, - сказала она. – Пока по Кладбищу катимся, трясти не будет.
Мобиль попытался рассеять сумрак светом фар, но мрак еще не так загустел, чтобы лучи могли его разрезать. Фары лишь разбавили серость, превратив ее в бедный кисель. Мобиль покатил в сторону крутого склона, в сторону Города. Трубадур откинул барабан пистолета и не сразу вставил нетвердыми пальцами первый патрон в первую из восьми камор…