Отрывок из книги А. Лухтанова "Ольга - дочь лесничего"
На фотографии уличная сценка в Татарской слободе города Верный в начале XX века
Аннотация
Когда-то давно, сто с лишним лет назад Алма-Ата называлась городом Верным. Это был небольшой, но очень уютный городок, где деревянные домики едва выглядывали из садов, вдоль улиц звенели арыки с прозрачной водой, а дороги заросли травой. В этом городе жила замечательная семья лесничего Василия Васильевича Перовского, известного в городе и тем, что он очень любил диких животных. В семье росло четыре девочки, а вместе с ними детеныши диких зверей: волчата, оленёнок, лисёнок и даже тигрёнок. О дружбе четырёх сестёр с дикими зверушками и зверями одна из этих девочек Ольга, будучи ещё студенткой, написала книгу «Ребята и зверята», которую знают во всём мире.Обо всё этом, о жизни семьи лесничего Василия Перовского в городе Верном, как называлась тогда Алма-Ата, и рассказано в этой книге.
От автора
Эта книга задумана с целью рассказать о жизни замечательной детской писательницы, автора книжки «Ребята и зверята» Ольги Перовской в городе Верном, ныне Алматы. Но в процессе работы сюжет несколько изменился, и наряду с главной героиней выдвинулся её отец лесничий Василий Васильевич. В то же время нельзя было обойти вниманием окружающую обстановку: жителей Верного, в первую очередь творческую интеллигенцию, колорит южного города, события в нём происходящие и, конечно, природу окрестностей.
Я, как автор, признаюсь в своей любви к этой книжке, возникшей в далёком детстве и, как ни странно, оставшейся до глубокой старости. И немалую роль в этом (а скорее всего, основную) сыграла любовь к старой Алма-Ате, где прошло мое детство. Именно к той Алма-Ате 1930-1940, начала 50-х годов, тогда ещё во многом сохранявшей облик Верного с его тенистыми, тихими улицами, иногда пыльными, иногда заросшими травой, с журчащей в арыках горной водой, с яблоневыми садами, с гомоном воробьев, соломенные гнёзда которых торчали в кронах пирамидальных тополей.
Я помню тот скотский базар у Ташкентской улицы, на котором четыре девочки Перовские покупали ишачка Ишку (оттуда же моя мать ещё до Отечественной войны привела купленную козу Шурку с обломанным рогом), я видел те самые оштукатуренные деревянные домики и особнячки с парадными крылечками, выходящими на улицы, земляные мазанки с глинобитными заборами-дувалами на окраинах, носившими названия слобод. Они и составляли основной облик города вместе с прямыми, как стрела, улицами, пирамидальными тополями, журчащими водой арыками и горами, повисшими над городом. Верный и Алма-Ата до середины прошлого века был похож на большую деревню или казачью станицу, утопающую в зелени садов. В то же время идиллия и уют глубоко провинциального городка сочетались здесь с элементами областной столицы и деятельностью творческой интеллигенции. Конечно, мне бы хотелось воссоздать картину прошлой жизни любимого города и заглянуть в гости к столь милому мне семейству верненского лесничего Василия Васильевича Перовского.
К сожалению, как позже рассказала сама писательница, она тщательно убирала все детали описания окружающей обстановки, по её мнению мешающей восприятию главной цели книги – любви к диким зверям. Но талант писателя проявился вопреки её воле, и дореволюционная Алма-Ата с ее неповторимым обликом семиреченского южного города в книжке вырисовывается отчётливо. Тут и природа в горах (будущее Медео), азиатский базар в Верном, арыки, сады, люди, хотя и очень скупо, тоже присутствуют.
Автору удалось разыскать в Центральном государственном архиве Казахстана служебный список В. В. Перовского, протоколы заседаний различных научных, общественных и прочих обществ в городе Верном, в работе которых принимал участие Перовский. И тем не менее, материалов этих оказалось недостаточно, чтобы книгу сделать строго биографической. Автор допустил свою трактовку событий и, возможно, в ряде мест отклонился от действительности. Так, следуя служебному списку лесничего В. В. Перовского, он заведовал лесничеством сначала в Копале, затем в Караколе на берегах Иссык-Куля и позже в самом городе Верном. В то же время другие документальные материалы дают другую картину, из которых следует, что Перовский практически постоянно находился в Верном. Возможно, это были наезды, связанные с особенностями его работы и в первую очередь с тем, что он был правой рукой, а по существу заместителем своего начальника, лесного ревизора области Э. О. Баума. Так или иначе, принятая здесь очерёдность переездов семьи не меняет сущность основного повествования. Предвижу недовольство читателя описанием жизни тигрёнка Васьки, отличное от того, что дала сама О. Перовская. Но таковы реалии, рассказанные первой женой В. Шнитникова Натальей Шеффер, бывшей тому свидетельницей.
Эту книгу можно назвать и краеведческой, ведь здесь упоминаются значительные события и рассказано о деятельности многих творческих людей Семиречья начала 20 века. Э. Баум, В.Шнитников,В.Недзвецкий, О. Неживов, В. Бейк, Н. Шеффер, Н. Лебедев, Я. Корольков, В. Рюкбайль – это реальные люди. Со многими из них Перовский встречался, общался и сотрудничал, об этом свидетельствуют архивные материалы. Документально известно о дружбе с его начальником, лесным ревизором Эдуардом Баумом, до сегоднешнего дня любимым и почитаемым алматинцами, и с известным натуралистом и зоологом В. Н. Шнитниковым.
Здравствуй, Семиречье
В один из осенних дней 1907года на захудалой станции Кабул-Сай недавно построенной железной дороги «Оренбург-Ташкент» сошла не совсем обычная семья: муж с женой городского вида с четырьмя маленькими девочками, старшей из которых было семь лет, а младшую, годовалую, мать держала на руках. Василий Васильевич Перовский с семьёй направлялся к месту своей службы в Семиреченскую область Туркестанского края. Проводник торопливо скинул вещи пассажиров – несколько объёмистых чемоданов (поезд стоит всего десять минут) прямо в пыль привокзальной площади. Сбившись в кучку, пассажиры остались одни, с озабоченностью оглядываясь по сторонам. Что же они увидели на этой захудалой станции? Низенькое здание вокзала, несколько жалких строений с плоскими крышами, крохотный базарчик с соломенным навесом и за всем этим серая равнина, степь, давно выгоревшая и на вид совершенно безжизненная.
Наконец дама повернулась в сторону дочерей, молча стоявших рядом:
- Соня, Оля, возьмитесь за руки, держите Юлю, будьте рядом и никуда не разбегайтесь.
В отличие от своих родителей три девочки без всякого беспокойства и с явным любопытством рассматривали новую для них обстановку.
В клубах пара паровоз свистнул и умчался, оставив запах саксаульного дыма. Экзотика местной железной дороги, проходящей через пустыню – паровозы топились не углем, а саксаулом.
- Прощальную песнь пропоют поезда, - глядя вслед поезда, скрывшегося в знойном мареве, процитировала Мария Давыдовна слова полюбившегося ей поэта. - А теперь, вот и нам прогудел. Через три-четыре часа поезд будет в Ташкенте, - в задумчивости добавила она, - до него каких-то сто сорок верст. А нам на лошадях тащиться целых 800 вёрст. Один бог знает, сколько дней и суток добираться до Верного. Боже мой, какая глушь!
- Ну, не так грустно, Маша, - отозвался ее муж, высокий, импозантный мужчина лет 30 с небольшим в походном сюртуке, с длинными черными волосами, зачесанными назад. – Не ты ли грезила экзотикой жарких стран, Туркестаном, воспетым журналом «Всемирный следопыт». Считай, что твоя мечта исполнилась. Перед нами Средняя Азия, загадочный Туркестан, овеянный славой и живописными полотнами знаменитых художников Верещагина и Каразина. Диковинные птицы и звери, мечети, мазары, арыки, сарты, киргизы.
- Да, это не Москва и не Харьков, - подтвердила дама, явно смущённая увиденным. – Издалека, да ещё и в мечтах всё не так страшно, как в действительности, - призналась она. Конечно, она могла бы задать вопрос себе и мужу: где же знаменитые сады, горы дынь и виноградные плантации? Где хваленый и загадочный Восток, Средняя Азия с грандиозными мечетями и таранчами в цветастых халатах? Ведь оба они с мужем видели здесь только пустыню и жалкий посёлочек с несколькими бедными домишками. Глава семейства, старавшийся держаться бодро, на самом деле с озабоченностью искал глазами нужную ему казённую постройку. В то же время, чувствуя разочарованность жены и стараясь придать уверенность своему голосу, он разразился бодрой тирадой:
- Ну, что ж, это пока ещё не сартовский кишлак, а всего-навсего привокзальная станция, причём необжитая. Жаль, что я тебя не разбудил, Маша, ночью, когда мы проезжали станцию Туркестан с грандиозной мечетью, и ты её не увидела. Это уже действительно восточная экзотика, которую ты хотела увидеть, хотя всего только отголосок Кокандского ханства и Бухары. Настоящий Восток, медресе и мечети надо смотреть в Самарканде, ну, там в Коканде, а это другие страны. Впрочем, чего это я, - вдруг спохватился он. - Маша, вы тут постойте, а я пойду, разузнаю насчёт перекладных. Транспорт для нас сейчас это самое главное. Надо найти станционного смотрителя.
- Давай, действуй, ты говоришь, прямо как по Пушкину, - иронично заметила его жена, - перенесёмся на сто лет назад. Перекладные, станционные смотрители.
При этом она, как и три её девочки, с любопытством продолжала оглядываться по сторонам. Вдруг она оживилась и взор её вспыхнул гневом. Она увидела возмутившую её картинку: грузный сарт восседал на крохотной лошадке, такой маленькой, что ноги его доставали, нет, волочились по земле. Такого безобразия Мария Давыдовна не могла стерпеть.
- Эй, как вас называть, не знаю, - громко обратилась она к человеку,
вызвавшему её негодование, - как вам не стыдно сидеть на маленькой лошадке? Это жеребенок, а вы такой большой и солидный, что его даже не видно под вами.
Сарт недоуменно уставился на странную даму. Ох, уж эти русские барыни, что они понимают в жизни? Ничего не знают и не понимают, а вмешиваются, давая нелепые замечания и указания.
- Урус, не понимайм, - раздраженно рявкнул он в ответ и, стегнув своего ишака, живо юркнул в толпу, столпившуюся у базарчика.
- Где полицейский? Тут есть жандармы, надзиратели, следящие за порядком? Я только что его видела, - воскликнула Мария Давыдовна.
Служащий полиции в изрядно потёртом мундире предстал перед ней.
- Дамочка, в чем заключается ваше дело?
Полицейский явно не мог понять эту странную приезжую даму.
- Разве вы не видите это безобразие? Взрослый гражданин оседлал жеребенка, это же возмутительно! По всему видно, что жеребёнку нет и полугода, как так можно!
«Ах, вот оно что!» - наконец дошло до жандарма и, естественно, он несказанно удивился.
– И в этом вы видите нарушение? Успокойтесь, пожалуйста, сейчас я вам все объясню. Это взрослый ишак, а вовсе не жеребенок. Здесь у нас испокон веков на них ездят, и в этом нет никакого нарушения.
Между тем разговор привлек внимание несколько местных зевак в халатах, с любопытством и видимым недоумением прислушивающихся к разговору. Подоспел и муж дамы.
- Василий, посмотри, что это за ужас: здоровенный мужик оседлал маленького жеребенка! Что за дикость, что за жестокость!
Перовский, хорошо знавший свою жену, на этот раз растерялся.
- Маша, это же осел. Ты забыла, что на таких осликах ездят в Италии и Испании. Я тебя не узнаю, как ты могла попасть в такой конфуз?
- Да, действительно, - наконец догадавшись, в чём дело и несколько смутившись, сказала Мария Давыдовна, - но гляди, в этом амбале не меньше восьми пудов веса, он гораздо больше ослика, на котором сидит. Ты же видишь, Василий, его ноги бороздят по земле, – не желая сдаваться, проговорила она сердито и уж совсем некстати добавила: - И что за халат на нём стёганый, как одеяло, хотя на улице тепло, почти жара.
- А вот здесь ты совсем не права, - уже сердито сказал её муж. - Ты же знаешь хорошую поговорку, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. И боже упаси делать кому-то замечание, хорошо ещё, что этот сарт не слышит наш разговор.
- Хорошо, хорошо, - согласилась Марья Давыдовна, - я буду помалкивать, но ведь те ослы в Испании гораздо крупнее. Разве не так?
-Возможно, действительно крупнее, - согласился её муж, - но тем не менее, это один вид осла.
- Ладно, впредь буду осмотрительней, - отвечала дама, желая скорее закончить неприятный для неё инцидент, - хотя трудно ощутить себя вот так сразу попавшей в средние века, где ослы транспортное средство. Бог с ними, с ослами, нам надо думать, как двигаться дальше.
Через несколько минут они стояли во дворе неказистых строений почтовой станции.
- Вы по казенной надобности, или как? Подорожная у вас есть? – спросил небольшого роста человек, очень усталого вида.
- Есть, есть - отвечал Василий Васильевич, подавая бумагу, - нам бы побыстрее и два экипажа, а, может, и три. В одном мы не поместимся. Видите, у нас детворы куча. Вещи к тому же.
- Это будет сложнее, - отвечал смотритель, - к тому же телега, сами понимаете, неудобство, особенно для ребятишек, да и для дамы. Ехать жестко, растрясет по нашим дорогам, а вернее, по бездорожью. Бывают и дожди, непогода. Не дай бог, развезёт, на волах придётся ехать.
- А если нам нанять частника, говорят, подряжаются тут такие? – спросила Мария Давыдовна, с надеждой всматриваясь в лицо старосты.
- Помилуйте, сударыня, на частнике до Верного будете ехать месяц, если не больше. Скорость, как на волах. Кто ему, хозяину брички, лошадей менять будет? А лошадям отдых нужен, как и людям, не меньше 12 часов в сутки. А вам ночевать где? Опять-таки в телеге, а у вас дитя малое.
- А сколько дней ехать на перекладных? – спросила барынька, уныло глядя на смотрителя, в то время как ее муж в нерешительности слушал разговор.
- За десять дён доберётесь, если дорогу не развезет. Ну, за две недели – это точно на месте будете. Хотя, впрочем, - добавил он, - может, войдут в ваше положение, все-таки дети малые при вас. Ежели особливо поторопиться, за неделю могут доставить. Да, в десять дён, точно, уложитесь, - окончательно уточнил он, - коли будут давать лошадей без задержки.
- Десять дней это много, – уныло сказала Мария Давыдовна и посмотрела на мужа.
- Но мы же договорились, - отвечал тот, - прокатимся, посмотрим природу, местность. Ночевать можно на станциях. Ты увидишь, что всё будет хорошо.
- Ой ли, какие удобства! И в коляске переспим. Поехали!
Мария Давыдовна уже успокоилась и сама в нетерпении ожидала момента, когда же они отправятся в путь.
Со станции выехали к вечеру, и сытые кони сразу понеслись. Дорога шла по невысоким холмам с бесконечными спусками и подъемами. Незаметно наступила ночь, и жара давно уже сменилась прохладой. После полуночи остановились на какой-то остановке, подремали и ещё до рассвета тронулись дальше.
Утром розовые миражи осветили голубые дали. Тут и там взмывали в воздух серые и пестрые птички – жаворонки пустыни. Выкатившийся из-за горизонта громадный солнечный шар наливался золотом жара, а тонкие полоски облаков расцветились призрачными красками восхода. Бодрящая прохлада разливалась по необъятной равнине, прозрачный контур гор на юге вырисовывался отчетливо на фоне бледного неба. Казалось, от снежных гор струилась свежесть, в голубеющих складках ущелий просматривались темные строчки лесов, глубокая тень залегала во впадинах и логах. От всей этой картины необъятной степи с горами на юге исходила какая-то лучезарность, светлая радость и праздник. Праздник природы, такой, какой ее создало мироздание, сама Вселенная, а кто-то говорил – Бог.
Дикая степь лишь кое-где носила следы человека, пустыня и степь только-только начинали обживаться человеком.
Ещё до обеда добрались до Чимкента. Глиняный городишко с садами и остатками средневековой крепости явно носил следы настоящего Туркестана. Такого, какого и ожидали увидеть путешественники.
Пока перекусывали и чаёвничали у самовара, ямщики перекидывали баулы с вещами из прежнего тарантаса в другой. И опять бесконечная дорога шла то по степи, то по холмам, а справа тянулась бесконечная цепь гор с пятнами снега на макушках, с загадочными черными тенями ущелий и синеющими лесами на ребристых гранях.
Иногда Мария Давыдовна просила остановиться, чтобы немного отдохнуть, размять затекшие ноги или полюбоваться понравившейся картиной. Девочки бегали по полю, собирая осенние цветы, жара уже спала, и даже днем зной почти не донимал – сказывалась осень. На станциях, даже если были лошади, задерживались: заказывали завтрак или обед, смотря по времени суток, надо было запастись молоком для ребенка, да и для самих продуктами на дорогу
Хорошо днём, но всё же лучшее время - вечер. Веял свежий ветерок, и чем ближе ночь, тем ярче горят звезды, всё громче стрекочут кузнечики и сверчки. А разве можно забыть ночевки в степи под звездным небом! Перовские иногда отказывались останавливаться на станциях, предпочитая спать в тарантасе. Укладывались, укрываясь одеялами, а сверху брезентом, пахнущим степными травами. Ближе к утру становилось все холоднее и приходилось натягивать одеяло под самый подбородок.
Контуры розово-серых гор призрачным видением так и продолжали сопровождать, нисколько не снижаясь и лишь иногда несколько удаляясь.
- Гляди, а горы-то все выше и выше, - удивлялась Мария Давыдовна, делясь с мужем. – Сколько едем, а они не кончаются, так и идут рядом с дорогой и макушки белые от снега.
- Как же, Тянь-Шань,- пояснял Василий Васильевич жене, – Небесные горы. Скоро ты узнаешь всю прелесть гор, их чарующую красоту и наверняка они тебе понравятся, а у Верного они будут ещё выше. Чувствуешь, какая звучит музыка уже в самом названии! Тянь-Шань! И не только музыка, какая-то загадочность, что-то непостижимое, неизведанное.
- Вот-вот, тебе бы только неизведанное и непостижимое, а у меня думы и заботы не оставляют – где жить будем, как дочерей малолетних уберечь в дикой стране. Есть ли там доктора, школа?
- Есть, все есть. Эдуард Оттонович мне все расписал. Все блага цивилизации существуют и в придачу роскошная природа.
- Ну, насчёт цивилизации пока ещё мы её мало увидели. Сколько едем, одни бараны, да верблюды. Люди на коровах верхом ездят, на ишаках, где это видано!
- Что ты хочешь, окраина, бедность и цивилизация сюда ещё не дошла. Зато диким зверям и птицам раздолье. Гляди-ка, сколько на луже куликов и разной птицы! Едем, едем и все птицы, птицы. И потом, я удивляюсь: ты хотела экзотики, а разве верблюды не экзотика!
Горная гряда с зубчатым контуром вершин неотступно следовала за тарантасом. У ее подножья темным контуром садов и леса виднелись поселки, прерываемые оврагами речек, то сухих, то с бегущими струями прозрачных вод. Заросшие камышами и тростником заводи манили запахами болота и треском крыльев взлетающих водных птиц. С обрывов оврагов с хриплым карканьем взлетела голубая птица сизоворонка, и ее голос грубый и не слишком приятный для слуха никак не гармонировал с внешним видом почти тропической красотки.
У горной речушки, пересекающей дорогу, остановились напоить коней. Пассажиры слезли с телеги, разминая затекшие ноги. Звенящее птичьими голосами жаркое небо висело над головой, С журчанием, посверкивая блёстками прозрачных струй, горная речка весело бежала по каменистому руслу, усеянному окатанными валунами.
- Какая прелесть! – не удержалась Мария Давыдовна, оглядывая зеленый лужок с кустами уже желтеющего шиповника. – Совсем не так, как у наших речушек с заболоченной и почти стоячей водой.
- Мы ещё много чего увидим, нового для себя. Горы и окружающая местность – это совсем другой мир, и он тебе обязательно понравится, - довольный, что жена повеселела, отвечал Василий Васильевич.
Дорога вошла в выемку с белыми, глиняными берегами. Корни веревочными жгутами свисали вниз, как бы обнажая нутро растущих по сторонам кустов и бурьянов.
- Лёсс, - коротко пояснил Перовский, имея в виду борта траншеи. – Теперь он будет сопровождать нас всю дорогу вплоть до Верного. Да и вообще, во всем Семиречье, везде эти отложения своеобразной почвы, похожей на суглинок,- добавил он.
- Папа, ты сказал лес, а где он? – никакого леса вокруг нет, - спросила Соня, во все глаза смотревшая вокруг.
- Не лес, а лёсс, - повторил Василий Васильевич, - это почва такая в Средней Азии. Никакой не чернозем, не глина, а своя местная почва и все растет на ней, дай только воды.
- Да уж видим мы, - отозвалась Мария Давыдовна, - сколько едем, и всюду горы дынь и арбузов по дороге продают.
- Не только овощи и бахчевые, - продолжал ее муж, - но и сады великолепно растут. Здесь говорят, воткни палку и хорошенько полей ее водой, и она весной зазеленеет, распустив листья. Почва, тепло и животворное вечное солнце творят здесь чудеса. Фруктовые деревья плодоносят на третий год после посадки.
- Говорят, здесь холера гуляет, и есть овощи, особенно дыни, опасно, - не унималась Марья Давыдовна.
- От дыни холера? Какая чепуха, кто это тебе, Маша, сказал?
- Как же кто! В газетах писали про чуму. Еле утихомирили ее русские врачи. А так ведь уже гулять начала и косить киргизов без разбора. Врачи собой рисковали, военное окружение ставили.
- Так то, где было? Чуть ли не на Памире, матушка моя, на китайской границе, от Верного не меньше двух тысяч верст. Да, действительно, умерло несколько семей, и было бы куда больше, пошла бы зараза во все стороны, да уездный начальник, не будь промах, тут же выехал с военной командой и врачами. Обеззаразили участок, могилы раскопали, хлором все залили, вещи, инвентарь все сожгли. Молодец, одним словом, этот капитан, уездный начальник.
На остановках, перекусывали, раскладывая походную скатерть прямо на траву. Василий Васильевич доставал затрёпанный в дороге журнал и читал:
- Вот, Маша, слушай, что пишет Семиреченский секретарь Статистического комитета некто Владислав Ефимович Недзвецкий о городе Верном:
«В полицейском отношении Верный делится на две части и 4 околотка. Но народ делит Верный на: – собственно город (центр), Сады, Татарская слобода, Дунганская слобода, Кучугуры, Кузнечные ряды, Военный госпиталь, Таранчинская слободка, Лагерные места и дачи. Всех продольных и поперечных улиц 50, общей протяженностью 105 верст и 485 сажен, площадью 353,5 десятины».
- Во как точно измерили, с точностью до сажен, и десятой доли десятины.
- Это у нас умеют прихвастнуть, дескать, вот как работаем! – прокомментировала Мария Давыдовна. – А вот где там будем жить?
- Не беспокойся, Эдуард Оттонович позаботится. Он порядочный человек, к делу относится честно и очень серьёзно, тем более, к своим служащим и работникам.
«Площадей – три и все под базарами, - продолжал он. - Мясной, Сенный, Гостиный двор, где толкучий рынок. Остальные под церквами. Общественных садов три: Пушкинский, Казенный и бульвар по Пушкинской улице. Жилых построек 2128, из которых 8 каменных».
- Не густо с каменными постройками. Что у них кирпича нет? – заметила Мария Давыдовна.
- Трясет, однако. Разве ты не слышала про тамошнее бедствие, землетрясение? С тех пор каменные дома строить запрещено.
- Боже упаси! И мы туда едем?
- Это бывает редко. Авось, пронесет. Вот слушай дальше.
«Тротуаров нет. Лучшая улица Колпаковского, ведущая к дачам и военному лагерю, обсажена пирамидальными туркестанскими и серебристыми тополями. Освещение скудное, 124 керосиновых фонаря, стоящие на мельничных камнях. Если по недосмотру или экономии их не зажгли, то на этих камнях опрокидываются экипажи».
- Понятно, раз стоят посреди перекрёстка, как в темноте не наехать!
«Улицы не мощены. Весной и осенью на них непролазная грязь, а летом постоянная пыль».
- Ну, этим нас не удивишь, - сказал Василий Васильевич, - в любом губернском городе России такая же картина. А вот что написал мне Эдуард Оттонович, шутливо расписывая Верный:
«На улицах сонная одурь, улицы заросли бурьяном. Пыль на дорогах, как пудра, белая и мягкая. Есть у нас тут городничий Бутович. Это начальник полиции. Вот он ходит по улицам, высматривает, не играют ли где в карты. Если заметит, бросается как коршун: – плати штраф! А игра называется «Три с листиком».
- Да, не очень лестная оценка городу, - вынужден был признать Перовский. – сонный городок, отгороженный от всего мира степями и пустынями, - почти повторил он слова верненского статиста.
- Чего ж ты хочешь, глубокая провинция, хотя Верный и считается столицей большой области, - вдруг заступилась за город Мария Давыдовна, - к тому же Россия она везде такая, очень провинциальная в отличие от Европы.
За станцией Мерке вид селений несколько изменился. Вместо глиняных мазанок с плоскими крышами появились русские домики с церквушками в селениях: Карабалты, Беловодское, Пишпек. Воздух посвежел, путники проезжали Курдайский перевал. Мелькнула станица Любовинская и вот он Верный с широчайшей Ташкентской аллеей, словно гигантскими свечами, обсаженной островерхими тополями. Горы ещё более приблизились, нависая над одноэтажным городом, утопающим в садах.
Лесной ревизор Баум
Баум, лесной ревизор Семиреченской области, оказавшийся высоким, худощавым стариком приятной наружности, сказал Перовскому:
-У нас есть вакантное место в Копальском лесничестве. Очень рекомендую. Городок Копал, Василий Васильевич, весьма симпатичный, напоминает Верный в миниатюре. Так же расположен под горами, сады, арыки, особнячки с парадным крыльцом. Прекрасный мягкий климат, зима в меру холодная и снежная, лето с освежающим веянием прохладного воздуха с гор. И знаете, чем он еще славится? Родниками, дающими начало небольшим речушкам. Некоторые бьют прямо в городе и, учтите, в них замечательная по вкусу вода. Ну, прямо-таки нарзан.
Кстати, только что в Копал уехал назначенный уездным агрономом дипломированный специалист, некто Шнитников. Мне он очень понравился, хотя чувствуется, что он не столько интересуется хозяйством, сколько птицами.
Наше Семиречье вообще благодатный, богатый край. Горы, степи, переходящие в экзотические пустыни, и воды, считай, вдоволь. Недаром и название Джетысу – семь рек, хотя на самом деле их куда больше. Ведь там, где горы, там и ледники, и запасы снега, дающие начало горным потокам. Так что поля есть чем орошать. И вы увидите, как с приездом русских переселенцев – земледельцев преобразился край. Появились оазисы, утопающие в садах, поселки. Почитай, при каждой речке, где она выходит из гор, стоит казачья станица или крестьянское село. Теперь и некоторые киргизы, глядя на русских, украинцев переходят на оседлый образ жизни. А уж про таранчей и говорить нечего. Наверное, во всем белом свете нет земледельцев лучше их.
- Да, спохватился он, - у вас четыре девочки?
-Да, Эдуард Оттонович.
-Богато живёте, - вздохнул Баум, - а я вот бирюк. Самому тошно от холостяцкой жизни. Дела спасают, лес. Верчусь, как могу, держу, так сказать, оборону. Нашему человеку, что надо в первую очередь? Хапнуть, а там хоть трава не расти. Вы понимаете, о чём я говорю?
-Да, Эдуард Оттонович. Лес надо беречь.
-Вот-вот. В этом и заключается наша работа – беречь лес. Это вам не Сибирь и не Россия-матушка, где леса немерено. Это Киргизский край, где сплошь степь да пустыня, а леса кот наплакал. Только узкая окаёмочка по горам вдоль китайской границы. Кстати, вы ехали по Ташкентской дороге, обратили внимание на озеленённые посёлки?
-Да, Эдуард Оттонович, хорошо смотрятся. И сады, и вообще посадки. Рощи.
-Вот, спасибо скажите переселенцам, они преображают степной край. В первую очередь таранчи, так называют земледельцев. И не только переселенцы, сарты живут осёдло. У Аулие-Аты они разводят сады, теперь русские подключились. Правда, сибиряки поначалу упрямились, они, наоборот, с лесом привыкли бороться. Выжигали под пашни, но сейчас и они, глядя на воронежцев и хохлов, уже в этом деле от них не отстают. Да, но поначалу губернатору Колпаковскому пришлось много этим заниматься, воспитанием людей. Как видите, труды принесли свои плоды. Города и сёла нашего Семиречья теперь не хуже кубанских станиц. И этот Копал по природным и климатическим условиям ничуть не хуже увиденных вами Аулие-Аты или Чимкента. Даже лучше – нет удушающей летней жары. И разница ещё в том, что Копал совсем маленький городок и население в основном русское и есть татары.
-Вполне согласен с вами. Мы с женой уже обсуждали этот вопрос, ехали и удивлялись зелёным оазисам, так уютно расположенным под горами.
-А, кстати, как ваша жена относится к провинции, к жизни в захолустье? – Баум вдруг переменил тему разговора. - В нашем лесном деле обычно бывают две проблемы: учёба детей и терпение жены. Вашей старшей дочери сколько?
- Старшей семь, младшей год.
- Ну, вот и прекрасно, пару лет ваша дочка может учиться в младшей школе, а там и в Верный переберётесь, поближе к гимназии.
-Я уже тоже об этом подумал, - согласился Перовский. – А насчёт жены не беспокойтесь, она у меня хоть на край света готова. Человек неизбалованный и природу любит.
-Говорите, школьная учительница?
- Совершенно верно. Она и младшие классы может девочкам заменить.
- Василий Васильевич, я понял, что вы уже согласились с моим предложением?
- Вполне доверяюсь вашим доводам и готов хоть сейчас приступить к работе.
-Наша задача, вы уже поняли меня, остановить топор, занесённый над лесом. Ни одна, ни одна тянь-шанская ель не должна упасть, спиленная из-за прихоти горе-строителей. Пора прекратить деревянное строительство. Это же позор, областной город сплошь одноэтажный, дома, как в казачьей станице, из дерева.
- Да, как вам с первого взгляда показался Верный? – Баум вдруг переменил тему разговора, дав понять, что деловая часть разговора закончена. – Говорят свежий взгляд всегда верный. Знаю, знаю, сейчас вы начнете говорить про горы, все обращают на них внимание в первую очередь. А что еще бросилось в глаза?
- Горы, это верно, - начал Перовский, - от них никуда не денешься. А второе я бы назвал, обилие зелени. Все в садах. Арыки с журчащей водой. Кажется, я нигде не видел в России, чтобы в городах тротуары обсаживались рядами деревьев с двух сторон. Видно, что садовники, лесники основательно здесь поработали.
- Не то слово, поработали. Здесь не работа, а целая революция. Представляете, русские пришли, кругом была голая степь, а сейчас все станицы утопают в зелени. Оазисы в пустыне. Жизнь совсем другая стала.
- Да, мы это уже видели с женой и обратили на это внимание, - согласился Перовский. – И это даже удивляет, ведь, насколько я знаю, сибиряки не любят деревья и вообще лес.
Перовский замолчал, а потом добавил, вовсе не думая делать комплимент.
- И мне тут народ уже подсказывал, что это ваша заслуга, Эдуард Оттонович.
- Да, полноте, Василий Васильевич! – Бауму это вовсе не понравилось. – Уж если говорить о том, чья это заслуга, то тут надо говорить о Колпаковском. Он, он губернатор и устроитель Семиречья! С него все и началось. И тополя на улицах, и сады, и вообще вся зелень. Вы спросите на улице первого встречного, он вам то же самое скажет. Герасим Алексеевич крутой был мужик, однако здесь его почитают как отца родного. А я что? Я служитель, исполняю свой долг.
На этом разговор был закончен, Перовского вполне устраивало предложение Баума. «Установка дана и она меня устраивает, - обдумывал он слова Баума. – Он и впрямь похож на фаната леса, как мне и говорили».
Возвратившись в гостиницу, Перовский рассказал жене о разговоре с Баумом, добавив, что согласился с предложением ехать в Копал.
- Это уездный городок в 300 верстах от Верного. Вот сама читай: «Приказом по корпусу лесничих от 9 ноября 1907 года за № 30 назначен лесничим 2 разряда Копальского лесничества Семиреченской области». Баум мне так сказал:
«О жилье можете не беспокоиться. Я туда телеграфировал и уездный начальник все уже устроил. Там у нас начальником некто Лебедев. Превосходный человек. Природой, между прочим, интересуется. Приедете – сами все увидите. Так что забирайте свою жену и детишек и спокойно езжайте».
Как я и предполагал заочно, этот Баум мне показался очень порядочным человеком, и я думаю, ему можно доверяться.
- А как же школа? Нашим девочкам надо будет учиться, а во всем Семиречье только одна гимназия – в Верном.
- Маша, ты не торопи время. Девочки пока малы и ты имей в виду, что начальные школы есть везде и в том числе и в Копале. А к тому времени, когда подрастут, мы, даст бог, переберемся в Верный. С Эдуардом Оттоновичем я уже обговаривал этот вопрос, и он мне обещал. Надо себя показать в деле, это же понятно.