Дверь поезда медленно, с трудом отъехала, тонкая девичья ножка вступила на горячий перрон, что ощущался пяткой через балетку, точно басеком. Паренёк стряхнул с запотевшего лба белые кудри и подал даме руку.
— Ах, не стоит, Иванушка, — теотрально пропела девушка, разглаживая длинный подол после двух часов сидячей поездки.
— Ну что же Вы, Наденька, я же люблю вас, — с совершенно серьёзной интонацией ответил Иванушка и секунду спустя рассмеялся, завидев леденящий взгляд Нади. — Всем сердцем... — продолжал он уже сквозь хохот и с опаской шагая подальше. Его чистые голубые глаза светились, пропитываясь солнечным светом, будто в них сиял озорной огонёк.
Наденька рассерженно рыкнула и замахнулась на Ваню. Тот сорвался бежать по ступеням перрона. Нина, Женя, Ангелина и Оля, стоявшие рядом, с улыбкой переглянулись. Надя, возмущённо вдыхая и придерживая подол, погналась за обидчиком. Парень с нервной улыбкой огляделся на приследовательницу и... Рухнул, промахнувшись ногой по ступене. Надя громко ахнула и прикрыла рот ладонями. Не решавшись подойти ближе, она дрожащим голосом спросила:
— Больно?
В общем-то, Надин голос всегда был немного дрожащим, ещё и гнусавым, создававшим впечатление, будто она вот-вот расплачется.
Надя нервно гладила тугую косу и поджимала губы:
— А чего ты не встаёшь? Не можешь?
— Да хорошо лежу, мне нравится, — выдавил сквозь, сжатые от боли, зубы Ваня. Даже в таком положении улыбка не сходила с его лица. Арсенал улыбок тот имел приличный: от обаятельной до ехидной, и трудно было сказать, какая из них раздражала больше всех, потому что после пары дней общения с Ваней, каждый понимал, что мышцы лица он натуживал специально, хоть и талантливо.
— Дурак, — выдохнула она, наверное, весь воздух из лёгких и пошла к остальным.
***
— Всё, развязывай! — Разрываясь от нетерпения скомандовал Ярик.
Надя стянула повязку. Глаза защипало от света:
— Где мы?
Ярик был её другом детства, лучшим и единственным другом, но недавно он всё разрушил. Наде так казалось. Признался в любви. Она думала, что нет человека, кто бы понимал её сильнее Ярика, а теперь... Они были так похожи: строгие родители, травля в школе, общая мечта о сцене. Не совпали только в одном, самом главном. Надя боялась остатся одной, потерять его. Однако сегодня появилась надежда, в её день рождения, Ярик сказал: «Я приготовил сюрприз». «Для меня? Правда?» — удивилась про себя Надя.
Глаза привыкли к свету:
— Крыша? — Утреннее солнце заботливо накрывало тёплым ярким одеялом маленький серый город. — Как красиво, — она умела восхищаться миром, искренне, без остатка отдавая свой разум самым обычным вещам. Солнце поливало её всю: блестели на волосах и стекло по подолгу. Измученная страхом, именинница впервые за последнии дни была в покое. Стало уже не так важно, что Ярик чувствует к ней, главное — они самые близкие люди и понимают друг друга, ведь кто ещё мог сделать такой чудесный подарок?
— Пойдём.
— Куда?
Как-то разом светило потускнело и поднялся прохладный ветер.
Друг взял за руку и потащил за собой.
— Что ты делаешь?! Ярик! — Он держал крепко. — Ярик! — Дрожащим голосом взмолилась Надя, но, поняв, что тот не отпустит, впилась зубами в худое запястье. Хватка парня на секунду ослабла, и счастье — свобода... Надя не сумела насладиться ею. В следующую секунду Ярик летел вниз. Вероятно, он был ещё в воздухе, когда подруга застыла в паре метров от края крыши, боясь заглянуть за него.
Шаг назад. Ещё и ещё. Бетон точно размяк, а ноги вязли в нём, здание будто затряслось. Она чувствовала, как кровь бежит по телу с бешеной скоростью и, наверное, вот-вот порвёт вены.
Она отделилась от мира. Кожа точно уже не нагревалась под лучами. Что ей теперь? Целый человек умер, а солнце всё светит, Земля всё вертится, машины внизу ездят — режет слух, птицы щебечут, листва шумит, люди, маленькие, как насекомые, идут куда-то по своим делам, со своими мыслями. Появилось такое большое, тяжёлое знание, такое неистовое чувство, которое есть только у неё одной и давит на хребет невыносимым грузом, что колени дрожат.
— Ярик, — в последний раз сорвалось с губ, робко. Больше по имени не называла, только «был у меня друг». Накатились горячие слёзы и стекли по щекам, словно жидкая боль омыла лицо. Надя упала на спину, но никто этого не видел на крыше девятиэтажки. Только едкое солнце, с новой силой загоревшееся, смотрел на её маленькое тельце одним большим глазом и пробивалось сквозь веки. Надя щурилась, чтобы не видеть слепящий кроваво-красный заслон. Вскоре голова стала совсем горячей, силы испарились на жаре вместе со слезами и наступила темнота.
И все ближайшие дни люди не переставали быть дня Нади насекомыми. Каждый раз, когда в школе одноклассники смеялись дурацкой шутке, учительница ругала её за двойку, Надя думала, как же всё это незначительно, чтобы тратить и капли сил, отдаваясь этим эмоциям. В прочем, у неё и не было никаких сил. Настолько не было, что хотелось выть, но и на это не было.
Мама за ужином однажды сказала строго, но как-то виновато, таким тоном, в котором заранее слышалось оправдание:
— Ну и хорошо, что этот твой Станислав помер. С головой у него проблемы были. Он бы и тебя в могилу свёл.
— Он Ярослав, — прохрипела Надя, но мать, видно, не услышала или проигнорировал нарочно от своего стыда, и семья продолжила молча есть.
На запястье ещё долго кусались синии полосы, оставленные другом на прощание. Изо дня в день они притягивали взор, а Надя отворачивалась и старалась отвлечься на вид за окном.
***
Глаза болели от яркости всего вокруг: солнце поливало золотом каждую травинку газона, каждый листик каждого дерева. Под одним из деревьев ютилась, спасаясь от "золота" актёрская труппа в ожидании антрепринёра.
— Уже сорок минут ждём. Он издевается, — констаривала Нина, произнося каждое последующее предложение всё быстрее и злее. — Мы из-за него за город два часа ехали! — Пошарилась в сумке, выудила сигареты с зажигалкой. Последнюю никак не получалось зажечь, только палец зря царапался о колёсико. У Нины задёргался глаз. Наконец появился огонёк: — Да будет свет! — попыталась обрадоваться Нина и учтиво отошла покурить в сторонку, заметя гримассы некурящих товарищей.
Ваня наблюдал за ней, довольный, что та отошла достаточно далеко, чтобы безнаказанно рассмотреть с головы до ног. От каждого вдоха Ниной дыма, сердце сжималось, словно Ванино сокровище сейчас сама рассыпется в пепел от пагубного влияния никотина. Он тяжело дышал, будто сам курил не первый год, потирал запястье через рукав, и панически надеялся, хоть бы никто этого не заметил.
По-правде, не заметить его напряжение было трудно, но все чихать хотели на Ваню и только стояли столбом, с не менее напряжёнными лицами пялясь, кто в телефон, кто на случайную травинку, и было не понятно, стекает ли по ним пот от жары или от волнения о том, явится ли антрепринёр. Каждый уже сам с великой радостью бы отошёл подальше от труппы на палящее солнце, дай повод.
Вот таки и Ангелина цокнула языком, затем нарушила гробовую тишину не свойственны ей обычно грубым и холодным тоном:
— Ну это невозможно. Честно, я устала от его безответственности. Взрослый же человек! Не хочу наговаривать, но я сразу заподозрила что-то не то, как он сказал про то, что репетиции теперь будут проходить в, «другом месте».
Все встрепенулись, не привыкшие видеть Ангелинину злость. Находиться рядом с ней стало в разы некомфортнее, как будто даже страшно, что эта низенькая, хрупкая девушка сейчас уничтожит их глазом не моргнув. Друзья отступили на пару шагов, выходя за "спиритический круг" от тени кроны.
Ангелина как зверёк: маленькая, хорошенькая, но способная на чистый гнев, без разума, такой животный. Это пугало в ней до дрожи, поэтому все невольно напрягались, видя её глазки-бусинки на пороге антрепризы.
Ангелина говорила звенящим детским голоском и искреннее живо удивлялась всему, по-детски. Когда рассказывала о том, что ей нравится, чёрные, блестящие, как у телёнка, глаза буквально светились и смотрели куда-то в прекрасную даль. А нравилось ей многое. Она с восторгом расписывала, какой вкусный кофе у неё сегодня получился, какую красивую женщину этим утром заметила в метро и какая погода на улице вдохновляющая. Ангелина буквально пархала по сцене, репетируя сценки, и то и дело откидывала назад длиннющие пушистые волосы цвета молочного шоколада.
— Вспомнишь лучик — вот и солнце, — на выдохе сказала Надя. Все обернулась на дорогу, куда она кивала. К труппе, как заведённый маша рукой и лыбясь во все тридцать два, шёл антрепринёр.
— Здравствуйте, Сергей Георгиевич, — хором слабо пропели актёры.
Кроме Нины. Она все так же стояла поодаль с сигаретой и безмятежно «таяла» . Завидив новоприбывшего, как-то даже недовольно вздохнула, видно, привыкнув стоять на одном месте, уже не желая менять жару на прохладу театра.
Сергей постеснялся прямо изъявить претензию, однако посмотрел на подопечную косо. Малейшая эмоция ложилась на его лицо маской, и все всегда знали, что у него в голове, как бы тот не оправдывался.
— Ребята, — громко обратился он, будто к роте солдат, и тут же достал из сумки увесистую пачку буклетов. — Мне нужно пару человек раздать рекламу нашего предстоящего спектакля.
Втюхивать листовки на солнцепёке в малолюдном месте, очевидно, не самое привлекательное занятие, как, собственно, и решил каждый.
Антрепринёр в раз потух:
— Ну это что такое?! Если добровольцев нет, я сам выберу. — Думал он не долго, но следал вид, мол, выбор сложен: — М-м-м... Ваня, — его «звёздочка», — и Оля, — она просто была человеком мягким и неперечливым.
Ваня страдальчески посмотрел на любимую, с которой его разлучают. Он ездил в антрепризу вовсе ради встреч с Ниной.
— А вы не много листовок сделали? — подметила она самая.
Антреприза их была, скромно говоря, не популярна. Даже на представления не продавали билеты, а раздавали эти бесплатные буклеты и актёры отчаянно звали побольше своих знакомых. Никто, включая Сергея Георгиевича, не верил в полный зал... Да и в пол зала тоже. Оно и болело у антрепринёра в груди.
— Вот дерзость свою убери! Стоит тут такая, руки скрестив! — Процедил он сквозь улыбку, скорее напоминающую оскал.
— Но правда, Сергей Георгиевич, мы столько листовок не раздадим, — вступилась удивлённая Оля.
— Нормально всё, раздадите! — рявкнул тот, и казалось, что он сейчас обиженно затопает ножками, как ребёнок.
Что уж таить, Нина была красавицей, и Сергей Георгиевич это всецело ощущал, только взгляд падал на случайную часть её тела. Как идеально сложилось, что все столь редкие и эталонные черты, таковые, по крайней мере, по его мнению, достались одной девушке? И как она живёт, зная, что родилась необыкновенной? Ведь зная же, определённо зная! Сергея обижало, что настолько приятная внешне ему особа не менее мерзка ему своей натурой.
Все в труппе съёжилась в недоумение, стояли, вытянувшись в струнку, и одни круглые глаза сновали туда-сюда, переглядываясь.
Нина умела без малейшего напряжения выдавать выражение чистого призрения, сама того не замечая. Уж было дело в её тонких, будто, даже острых, как иглы, бровях, в горделиво вздёрнутом носе или в тёмных, если не "мрачных" глазах, что, наверное, никогда не ловили свет, но стоило ей лишь расслабить лицо, и окружающие дивились, как страшная красота меняется на столь же, своего рода, красивое устрашение.
— До свидания, Сер-гей Гей-оргия-вич, — прыснула Нина.
— Пойдём, Ванечка, звёздочка моя, мой хороший.
В труппе послышались смешки.
***
Тикали часы, Нина била носком туфли о пол и свет из единственного окошка то падал на пол, то тух, как будто бы тоже со своим особым звуком. В остальном висела утомляющая тишина. Из мебели были только шатающийся стол и несколько стульев.
Ангелина стучала стопкой сценария о колено, пытаясь её выровнять, хотя листы были скреплены степлером, вбирала в себя помногу воздуха и протяжно выдыхала тонкой струйкой.
Листовки раздавали уже чёрт знает сколько, и никто, несмотря на наличие часов, не проверял, сколько прошло, и не чувствовал течения времени, сидя почти неподвижно в маленькой белой комнатке. Когда труппа находилась не в полном составе, беседовать актёрам было неуютно, да и не о чём.
Беспредельный запал Ангелины пропал, когда подруга Оля ушла; к Нине с неловким флиртом не приставал Ваня, и тот же Ваня не дразнил Надю. Женя, Надина лучшая подружка, была тихой и прям таки невидимой, в особенности, когда утыкалась в телефон, и дружба их была какой-то тихой. Никто сразу и не понял, что они вышли на лестницу (где оказались красивые вензеля на перилах) пофотографироваться по Жениной просьбе.
— Давайте, что ли, отрепетируем, — робко подала голос Ангелина.
— Да как мы отрепетируем в неполном составе? — обрубила Нина.
—Ну да, — она потупила взгляд.
Вскоре появилась Оля, но почему-то одна:
— Серёжка сказал, они с Ваней ещё пораздают в какой-то другой точке, а меня сюда отправил.
— В смысле, он тебя не подвёз? Ты сколько по жаре шла?! Километр-два? — Глаза Ангелины из бусинок стали походить на бильярдный шары.
— Не напоминай, — смахнула пот со лба.
— Даже не знаю, что лучше: идти потеть пешком или ехать с Серёжкой на его гробу заводном. Он нас с Надей и Женей на прошлой неделе по домам развозил. В кошмарах теперь снится. Похоже, «Форсаж» пересмотрел, — скривилась Нина. — В этот момент вернулись Надя с Женей. — Эй, девочки, помните, как Серёжка нас подвозил?
— Ой, Господи, вот бы забыть! Я думаю, если честно, у Сергея Георгиевича с головой проблемы, — постепенно перешла на шёпот, будто антрепринёр мог услышать: — Вы видели? Он как маньяк улыбается!
Лица у всех стали походить на мертвецкие.
— Он что, сзади меня? — прохрипела Надя.
Синхронно кивнули. Она сдалась в точку и, как осиновый лист, дрожа отпархнула в сторону.
Похоже, Сергей Георгиевич ничего не слышал. Он по обыкновению бодро всплеснул руками в знак приветствия и сверкнул зубами:
— Распечатки пьесы, — раздал листки. — Ваша роль выделена маркером.
— О, это «Ромео и Джульетта»? — узнала Оля. — Я играю сеньору Капулетти, — растроенно озвучила она. Оле всегда доставались роли злодеек, потому что внешность она имела совершенно ведьминскую: большой горбатый нос, да ещё с родинкой на кончике, длинные угольные волосы, брови, походивщие на крылья хищной птицы и вытянутой лицо с острыми подбородком и скулами. Вот и на этот раз — властная, мстительная женщина, пусть и не антагонистка. Примечательно, что Оля была ангелом во плоти, и, если присмотреться к её грозному виду, обладала мягким, частенько потерянным взглядом, таким, словно понимала и жалела всех, на что он падал. Ещё она часто улыбалась, хоть улыбка напоминала злодейский коварный усмех, но в этом был свой шарм. Так и теперь Оля пугающе обнажила зубы, изображая героиню: — Теперь-то уж я посмотрю за тем, чтоб по ночам ты спал!
— А кто играет сеньора Капулетти и других мужских персонажей, если я Ромео? — прервал Ваня.
— А не зря вы сюда приехали, звёздочка моя, потому что у меня здесь занимается моя вторая труппа. Скоро придут, кстати. Очень талантливые ребята!
— Вторая труппа? Вы нас не предупреждали, — нахмурилась Нина.
— И не важно. Всё, мне уже звонят, пойду встречу ребят, а вы пока ознакамливайтесь.
Антрепринёр испарился во мгновение ока, и актёры вновь принялись к обсуждению его персоны:
— Вы заметили, как-то часто Серёжка переезжает? — Выкинула Оля. — Когда в антрепризу впервые пришла, решила поискать в интернете, что он из себя представляет. Как ни странно, ни одной статьи о его актёрской карьере не нашла, но зато статей о скандалах море, ещё с 2010-ого. «Поссорился с арендодательницей». Помните, мы из прошлого, уже позапрошлого, театра, который в центре, переехали по той же причине, и тоже арендовала женщина. Видно же, что он с женщинами не в ладу.
— Ой, точно. Мы с Ваней видели, как Серёжка с Ларисой Ильиничной собачился. — Ваня невольно расплылся в блаженной улыбке, слыша «Мы с Ваней». — Он её тогда Крысой Ильиничной обозвал. Помнишь? Ты рядом сидел.
— Да-да, — послушно закивал. — Ещё с вахтёршей из-за того, что он в кулере кранник не до конца закрутил и ушёл, лужа налилась, а он оправдывался и на неё наговаривал, якобы сама не закрыла. Она на него так орала, и, побила чем-то... Веником, кажется.
— М-да уж, — вздохнула Ангелина. — И что, мы так каждый месяц переезжать будем? Про труппу вторую не сказал, к тому же. А пьеса? Какие «Ромео и Джульетта»? Обещал, что сегодня репетируем «Грозу». Я как дура этот сценарий распечатывала и зубрила! Он нас совершенно не ценит! Я в этом цирке участвовать отказываюсь! — Шлёпнула стопкой о колено и тут же скорчилась от боли.
— Предлагаю слиться, — уверенно ответила Нина.
— Как? Мы не можем просто встать и разъехаться по домам, он скоро вернётся, — смутилась Оля. — А что мы ему потом скажем, когда не приедем давать спектакль?
— Значит так. Сегодня уйдём раньше под предлогом, что кому-то плохо и нужно срочно помочь ему или ей добраться до дома. Кому-то, кто исполняет важную роль и без кого невозможно репетировать. То есть, Ромео или Джульетта, — Нина оглядела комнату в поисках второй.
— Я Джульетта, — подняла руку Надя. — Могу симулировать обморок, я это умею. Только проследите, чтобы головой не стукнулась. Если постараюсь, могу стошнить.
— Нет, давай без падений и... Прочего. Соври просто, что болит что-нибудь сильно: живот, голова.
— Поняла. Жень, отойдём в туалет?
— Зачем?
— Ну пошли, объясню.
***
— Чего ты хотела? — Женя упорно пыталась закрыть разболтанную дверь, — не ДК, а развалина.
— Ударь меня.
— Ась?
— В нос ударь, пожалуйста, — взмолилась Надя чужим голосом.
— Зачем?!
— Чтобы Сергей Георгиевич поверил, что мне плохо. Давление, там, — кровь из носа пошла.
— Это уже перебор. Не буду я тебя бить.
— Эх, ладно, сама... — Надя подошла к раковине и принялась ковырять острыми ногтями в носу.
— Ох, — поморщилась подруга.
***
Нина вышла покурить. Ваня помялся с минуту и решился выйти следом. Он никогда не мог найти подходящего момента признаться, да и этот момент таким не был. С того, как узнал, что антреприза переносится за город, он понимал, конец близок. Актёры не захотят мериться с неудобствами. Если не скажет Нине сейчас, то когда?
Ваня боязливо окликнул её. Нина обернулась с хмурой миной.
— Не жарко?
— Жарко, конечно, чё за Бредовый вопрос? Может, тебе напекло?
— Ладно. Я давно хочу поговорить с тобой...
— Знаю я, о чём ты хочешь поговорить. Я не слепая. Вижу, что ты в меня влюблён. Слушай. Ты. Мне. Не. Нравишься. — Положила ладонь ему на плечо, но тут же убрала, будто случайно дотронулась до чего-то грязного. — Я бы сорвала, что мне очень жаль, но мне всё равно. Просто отвали уже.
— Почему? Может, у меня есть шанс? Что тебе не нравится, я изменюсь.
— Нет. — Отрезала Нина, бросила окурок у его ног и затоптала носком туфли. — Как ты меня достал. Актёр ты хороший, прав Серёжка, но играешь не только на сцене. Кого ты из себя строишь?
— Ты о чём? — Вновь растянул губы Ваня.
— С фармой завязывай. Видела я у тебя в кармане.
Он мгновенно помрачнел:
— Мне врач прописал.
— Это зачем же? — Заморгала Нина.
— Биполярное.
— Дай угадаю, с длинным рукавом в такую погоду из-за... — хотела было сделать затяжку, а забыла, что уже выбросила сигарету.
Кивнул.
— Жалею я тебя, всё таки. Немного.
Она вернулась в комнату, а он помялся с минуту и решил пойти следом.
***
Надя приковыляла, держась за голову и протараторила заучиную фразу:
— Сергей Георгиевич, мне что-то нехорошо.
— Да не пришёл он ещё, — вздохнула Нина. — Ё моё, почему у тебя лицо в крови?
Оля засуетилась и подала салфетку.
— Чёрт, кровь перестала идти. Поспешила.
— Мне кажется, у нас так ничего не выйдет. Давайте на всякий случай отрепетируем, а то «сбежать» не получится, а Серёжка нам мозги сделает, — предложила Оля.
Кто кивнул, кто неохотно пожал плечами.
— Пойдём в холле отрепетируем, — подозвал за собой рукой Ваня «Джульетту», и оба удалились.
***
«Ромео» и «Джульетта» устроились на лавке в холле. Первый сверлил глазами сценарий, скрупулёзно вчитываясь в реплики. Тишина давила.
— Был у меня друг, — начала Надя и вдруг задумалась: а какой был у неё друг? Дружила с Яриком с детства и только и могла отозваться о нём, мол, «был у меня друг». Так вспомнить — и пусто. Просто какой-то паренёк. Как будто, Ярик поблёк за годы, пока Надя жила, или же всегда был неособенным, просто единственным, кто с ней общался. И наступила хтоническая грусть: раньше она думала, что хоть когда-то была не одинока, теперь же считала, то лишь сурогат, ведь с Яриком тоже больше никто не общался. Надя почувствовала себя совершенно не значимой в этом бесконечном мире, таким же «насекомым», как те, что снували под девятиэтажкой.
— Был у меня друг. Он однажды заступился за меня в четвёртом классе. Я была изгоем в школе, надо мной часто издевались, били иногда...Часто. У мальчиков главарь был, Миша. Ну он в меня влюбился, а я... Ну я нет. Тогда Миша на меня стал мальчиков натравливать. Меня постоянно дёргали за косу, щемили её дверьми. Я злилась на родителей ещё сильнее, когда они не то, что игнорировали проблему, так запрещали даже волосы подстричь. Я ненавидела эту косу. Всё время закидывала её на плечо и придерживала руками, чтобы никто не дёрнул. В восьмом классе психанула и подстриглась сама под каре. Плохо получилось. Меня потом до выпуска ещё дразнили... Но зато никто не дёргал. И вот в четвёртом классе он тех мальчишек побил, его к директору вызвали, а я удивилась, что кто-то мне, — тонкая полоска губ скривилась и задрожала, — помог...
— Угу. — Ваня мысленно находился ещё напротив Нины. Он представлял и рассматривал её глаза. Сокрушался о том, какие они чёрные и холодные... И манящие. Представлял как он с ней застывают в том моменте и продолжают разговор. Он говорит что-то... Ну вот что-то этакое! И она даёт ему надежду на взаимность. Вот так подходит, кладёт руку на плечо. Рука у неё тёплая. И в пол голоса: «Посмотрим». Да, Ваня даже представил, что этот невозможный поступок Нина сделает в своей надменной манере, будто так поступок становится куда реалистичнее. Сценарий в голове очень нравился. Он прокручивал его опять и опять, каждый раз погружаюсь глубже в приятные детали и чувствовал всё как на яву. От «прикосновений Нины» пробегали мурашки.
Последнее касание ощутилось особенно настоящим:
— Эй, ты меня слушаешь? — Надя одёрнула его за плечо.
— Да... Давай сценку отрепетируем. — Фантазии пленили Ваню, и он готов был поверить, что так оно и было, однако Нина сейчас, наверняка, думать не думала о нём ни единого нежного слова. Скорее, морщилась, вспоминая. И Ваню морщило от боли в груди. Словно сердце сжали в кулак.
— Какую?
— Ну ту, где поцелуй между нашими героями. Ты ж стесняешься таких сцен. Мне кажется, нужно тогда заранее отработать, чтобы ты не боялась так.
— А, да... Неплохая идея. — Застыла, судорожно вспоминая текст, ведь листок оставила в репетиционной.
— Вот!.. — Прочёл Ваня, Надя подскочила. — Тогда замрите. — Она замерла, только сердце билось так, что, казалось, всё тело разрывало на части. — Не двигайтесь, пока моя молитва не вознесётся к небесам... — едва дотронулся побледневших губ.
Ваня было хотел напомнить Наде, что поцелуй там довольно таки страстный и надо бы включиться в процесс, но та отпрянула, как ошпаренная, и убежала со всех ног, сверкая подолом.
«/Джульетта/
Все прощайте.
Бог весть, когда мы встретимся опять.
Меня пронизывает легкий холод,
И ужас останавливает кровь... ».
***
Занятия привычно проходили в студии в центре города. Актёры, Ваня, Нина, Ангелина и Оля, заняли места в зале, ожидая антрепринёра. Он, как всегда, позволил себе опоздать, но кое-что было в его приходе и необычное: за широкой спиной едва заметно волочилась маленькая девушка.
— Знакомтесь, коллеги, Надюша! — Девушка сдержанно скривилась от уменьшительно-ласкательного. — Что ж, Надюша нам сейчас расскажет о себе. — Девушка растерялась. — А лучший способ рассказать о себе в театре, это сыграть сценку! — Она приковала взгляд к Сергею Георгиевичу, ожидая дальнейшего развития событий, точно была такой же зрительницей, как остальные. — Прошу!
— Сценку?
— Да, Надюша, сценку. Сыграй что-нибудь показательное из своей жизни. Буквально, сыграй себя.
Надя взошла на сцену, звонко стуча подошвой в тактичной тишине зала. Почти с минуту она молчала, не отрывая глаз от пола, но стоило зрителям заскучать от ожидания, раздался её громкий и надрывистый возглас:
— И ты называешь себя отцом?! Какой из тебя отец, когда вместо заботы и воспитания мы с сёстрами получаем одни побои и упрёки! Какой из тебя полицейский, если ты в жизни не сделал ничего правого?! Упиваешься своей властью, ублюдок? За что мы с мамой заслужили тебя?! — Надя вся налилась краской, агрессивно жестикулировала и даже тычила пальцем, словно отец стоял перед ней. — Ненавижу тебя! Ненавижу!!!
Она замолкла, переводя дыхание.
— Спасибо, Надюша... — на этот раз он как-то неловко произнёс это имя, — это было очень... Экспрессивно. Эм... Похлопаем! — вернул свою надоедливую улыбку и зааплодировал.
Труппа активно поддержала.
Надя облегчённо вздохнула и засеменила в зал спрятаться среди кресел.
— Скажи, почему ты решила заняться актёрской игрой? — решился спросить антрепринёр.
Все повернулись на новенькую.
— Я с детства мечтала играть. Родители сначала смеялись, а потом, когда заявила, что хочу поступить на актрису в Петербурге, строго запретили мне, начались постоянные ссоры. В итоге я в Петербурге, как можете заметить.
— А откуда ты родом? — Подключилась Оля.
— Из... (назвала, очевидно, маленький и далёкий городок, чьё название никому ни о чём боле не говорило).
— И как там?
— Отвратительно, — отрезала Надя так сурово, что остальные предпочли закончить беседу.
***
Она бежала по, чудилось, бесконечному коридору и не понимала, почему вспоминались все противные моменты, что только доводилось пережить. Как же их было много. Надя неслась всё быстрее и быстрее, стараясь удрать от них, но увы. Голова уже гудела от больных мыслей, силы иссякли, ноги онемели, и беглянка проскользила коленями по начищенному полу и зарыдала. «Никому я не нужна! Всем легко надо мной издеваться, а я на большее и не гожусь. Тряпка. Сижу на полу и реву. Всю жизнь реву потому-поэтому. Зачем я вообще существую?».
Внимание ненароком привлёк ближайший кабинет. Дверь была не заперта, внутри пусто. Надя вошла, посмотрела в окно. Снаружи по прежнему было ярко-солнечно и на фоне играла радостная летняя мелодия из поющих на тёплом ветру крон, щебета птиц, детского смеха. Всё это сейчас ощущалось таким далёким, будто окно, как портал, показывало другой мир. Она робко подошла ближе, повернула ручку. Ветер подул в лицо, звуки стали чётче. «Да, я чужая в этом мире» — не то, чтобы подумала именно эту мысль, но почувствовала подобное настроение. Напрягая из последней мочи ватные конечности, взобралась на подоконник. Сердце стучало где-то в горле, и вместе с ним пульсировало всё вокруг. Раздумья о том, стоит ли пытались родиться, но гибли в зачатке, голова больше не выносила работать. Хотелось просто разом прекратить переживания, провалиться в сон, только никакого сна бы не хватило на отдых от столь титанического груза. Если только вечный. Такой, в каком не сняться кошмары и прочие сны. Самый безмятежный. Время остановилось, звуки пропали, солнце погасло. Надя шагнула.
***
— Слышали? Грохнулось что-то, — озадачилась Ангелина.
Сидеть в маленькой почти пустой комнате без дела было крайне скучно, однако единственным способом не мучаться, было уйти в себя и медитативно пялиться в стену либо экран смартфона, и никто не желал выходить из астрала ради чего-то недостаточно интересного.
— Ремонт, наверное, старую мебель из окна выкидывают, чтобы не таскать по лестнице, — вяло махнула рукой Женя и продолжила утыкаться в телефон.
Ангелина сперва кивнула, но пару секунд спустя засомневалась:
— Да не, как будто мешок тяжёлый скинули.
— Сейчас посмотрим, — Оля высунулась в окно и застыла с разинутым ртом.
Девушки подскочили к окну.
— Господи... — в ужасе закрыла рот ладошкой Ангелина. Она вдруг вспомнила, что учится на криминалистку. Зная её страсть к борьбе за справедливость, нельзя удивиться, но Ангелина задумывалась, что есть на деле эта профессия, а практика юной студентке грозила ещё не скоро. — «Страх-то какой! Как же я работать смогу?! Я же с восьмого класса мечтала! Вот же дура! Конечно, в сериалах всё не так жутко! Дура! Дура! Дура!».
— Может, она жива? Упала всего со второго этажа, — затараторила Оля.
— Всего? — изумилась Нина. — Ты видишь, какая там лужа крови?
— Надеюсь на лучшее.
— Я вызову скорую, — засуетилась Женя.
***
Машина скорой помощи подъехала через пол часа. Безумно долго для людей, оставшихся наедине с трупом и своими мыслями. На шум сирены вышел Ваня. Все точно только тогда вспомнили про его существование и очень разозлились, потому что тут же понятно стало, кого винить. А трагедию всегда легче переживать, когда есть кого винить. Надя с ним последним общалась, и каждая подозревала о её влюблённости.
Ваня с недоумением и тревогой посмотрел на хмурые лица товарищиц:
— Чего случилось-то?
— Надя из окна выпала, — буркнула Женя.
— Выпала?
— Или выбросилась, — стальным голосом ответила Ангелина.
Труппа стояла под противным солнцем, думая о том, что делать им тут больше нечего. И нигде им вместе больше делать нечего.
— Никто не уходит до приезда полиции! — Сергей Георгиевич озабоченно бегал вокруг, кудахча что угодно, дабы выглядеть полезным, и с видом, будто никогда боле не улыбнётся. Он едва подошёл к ДК со второй труппой, которая осталась у заборчика, боясь подойти хоть на шаг ближе и оживлённо перешёптываясь.
Нина и Оля стояли рядом, немного поодаль от остальных. Первая достала сигареты.
— Нин, дай и мне сигарету, — доселе она ни разу не курила.
— Держи.
Девушки синхронно выдохнули горький серый дым, и тот растворился в горячем воздухе.
Солнце всё так же ярко светило.