Той единственной ниточкой и единственной болью моей, что продолжала связывать меня с бывшей семьёй, была Настя. Если не она, я, наверное, сразу же уехал бы в какую-нибудь в даль далёкую, куда не ходят поезда и только самолётом можно долететь.
Например, на Чукотку.
Туда в своё время многие нашего нижегородского журналистского корпуса рванули. К Абрамовичу…
Он ведь, как только там губернатором стал, сразу же возымел острую потребность в представителях «второй древнейшей». И ведь платил за работу её представителям очень даже неплохо. Особенно по нижегородским меркам. К тому же дополнительно северная надбавка «капала». И поэтому-то многие туда поехали даже более охотно, чем в Москву-столицу.
Да и у меня желание такое появилось. Вот только как же оставлю я Настеньку одну в этом гадюшнике? По сути – одну… Я приходил к ней каждую субботу. Сначала гуляли во дворе, на детской площадке, часа полтора, максимум – два, потом я стал забирать Настю на весь день. Уезжали в парк, катались на аттракционах, ходили в кино или театр.
И я покупал дочери всё, что только она хотела – мороженое, фигурные шоколадки, игрушки. Ничего не жалко.
Но однажды, придя в очередную субботу, я «нашёл» лишь закрытую дверь. Звонил, стучал. Никто не хотел открывать.
Никого не было.
- Съехали они, – выглянула соседка напротив.
- Куда?
- А кто же их знает? Пришёл хозяин квартиры и велел убираться. Они ж ведь, как ты ушёл, за квартиру ни разу не заплатили. За полгода денег ни копейки не дали… Вот и не выдержал Михаил Алексеевич – выгнал.
Да уж, когда я здесь жил – это было так недавно, но, уже казалось, очень давно – то хозяину платил исправно. Бывало, даже вносил платёж за пару месяцев вперёд. Тем более, человек он не совсем посторонний. Довольно давно его знаю. Не сказать, что дружеские, но приятельские отношения много лет поддерживали с ним через общих знакомых. И вот когда мы с женою после непродолжительного пребывания в квартире её родителей, после изрядно надоевших нам бесконечных придирок её матери, моей тёщи, лихорадочно стали искать варианты съёмного жилья, именно Михаил Алексеевич (я его всегда именно так величал, хотя разница между нами не больше семи лет) предложил мне спасение… Пока пожить во временно пустующей двушке. И денег брал совсем немного – где-то половину от обычной съёмной цены...
А тут вот что получилось. И даже неудобно как-то стало перед человеком.
Нужно будет обязательно съездить к нему на работу – долг накопившийся отдать. И пусть я не живу уже давно в квартире этой, долги всегда нужно возвращать, пусть за него ты, вроде как, и не несёшь ответственности.
А где теперь Настенька и бывшая жена со своим новым мужем – оставалось только гадать…
…Кстати, к тому времени я уже развёлся. Можно сказать, заочно. Сам заявление в мировой суд написал, судье привёз бумагу – согласие жены на развод – и получил другую бумагу с названием «Свидетельство о расторжении брака».
Всё оказалось очень просто, даже несмотря на наличие двух несовершеннолетних детей.
Правда, при этом обязался ежемесячно и добровольно платить алименты в строгом соотношении третьей части от своей зарплаты. И, чтобы ни у кого не вызывало каких-то сомнений в моей «честности и порядочности» настоял на открытии специального счёта в банке, на который и переводил деньги…
Так что по поводу финансов жена могла «быть спокойна». На жизнь им худо-бедно должно было хватать. Пусть ни она, ни её новый так и не работали.
Нужно ли их искать? На это были сомнения.
Конечно, Настеньку увидеть хотелось. Однако, каждый раз приходя в их квартиру, я получал заряд негатива. И порою.... Да что там порою – почти всегда – радость общения с единственным оставленным мне Судьбой дорогим человеком гадилась – «неотвратимым моральным испытанием».
И каждый раз приподнятое настроение «до» превращалось в горькое «после».
В глухоте обещаний
Средь развалин судьбы
Ходят бледные тени,
Тени бывшей любви.
Чередою неспешной
Проплывает дурман
Той любви безмятежной,
Что скатилась в обман.
Оглянуться? Не знаю,
Что там встретит мой взор.
Ухожу… Убегаю…
Принимаю позор!
И каждый раз, возвращаясь после прогулки и «общения бывшей и её новым» – а как этого общения избежать? – я вновь испытывал нестерпимое желание напиться. Но так как моя печень тут же сигнализировала «Не надо!», старался отвлечься чем-то другим. Бродил по улицам, садился в первый попавшийся автобус и, проехав несколько остановок, сходил в незнакомом месте, где вновь бесцельно бродил, то и дело доставая из пачки очередную сигарету. Курил до головокружения и подступающей к горлу тошноты.
Мне кажется – я это вспоминаю
В каком-то там неведомом году.
Прощальный взгляд. Её глаза в печали.
И вещий сон, пророчащий беду.
Мне кажется – я это где-то видел,
И что-то слышал, но слова пусты.
Прощальный взгляд, заполненный обидой,
Последний вздох, последнее «Прости!».
И снова я прийти не обещаю,
И всю вину беру на свой удел.
Прощальный взгляд, усталое «Не знаю!
Наверное, я просто не сумел…».
В тот момент это решение мне показалось естественным и единственно верным – «я не буду их искать!». И первоначальный план немедленно поехать к бывшей тёще, чтобы всё узнать, растаял как «ненужный и неисполнимый».
Возможно они там.
Возможно – нет.
Общаться с ныне бывшими тестем и тёщей, тоже не хотелось.
Пусть и не любят они нового зятя. И вряд ли примут пожить даже временно. Меня вот ещё кое-как терпели, а его – не переносят.
Так что я не знаю где искать дочь бывшую жену. И не буду.
Уехали и уехали…
Решил так: если у них возникнет такое желание – сообщат. Найдут меня сами. Да по большому счёту, если бы хотели – уже сообщили бы. Позвонить на мобильный не великая проблема. Или хотя бы скинуть СМС. Видимо не было такого желания.
Поэтому я с полным правом могу ответить тем же. Тем более, что внутренне к этому уже давно был готов. И теперь с полным правом могу биться головой о стену, длинными зимними ночами размышляя о превратностях бытия…
Да что же это такое? Неужели на мне какое-то особое проклятие висит, что все мои женщины уходят от меня к любовникам. И было бы ещё как-то понятно, если к богатым и красивым, а то – алкоголики они или бывшие «сидельцы». Неужели с ними лучше?
Или это я такой плохой, что жить со мною настолько тягостно, что лучше в «пьяные угары» от озверевшего муженька в одной тапочке по улице бегать, чем со мною таким вот спокойным, прозябать?
Всё время думая об этом, я решил каким-то образом, наконец, разобраться в себе. И начал было «с простого», но, уже вскоре понял, что блоковское «истина в вине» здесь не помогает. Точнее – помогает лишь на короткое время. Забыться… Но затем бумерангом всаживает острые шипы в без того больную печень. И так мучаешься потом изжогой, что врагу не пожелаешь.
Поэтому, как человек культурный, я решил поискать ответ в книжном магазине. И для этой цели выбрал самый большой в нашем городе специализированный супермаркет. Почти два часа бродил по этажам, осматривая многоэтажные полки с исследованиями и мудрыми советами по психологии, оккультизму, медицине, религии и прочим «умным» наукам. Несмотря на появившуюся стеснённость в средствах, набрал с десяток изданий, перед тем довольно долго изучая аннотации и оглавления, но все равно так и не понял – нужны мне эти книги, или же, даже не дочитав, придётся их отправить в макулатуру. Что впоследствии и произошло.
Честно сказать – я и сам не знал, что хотел найти в этих книгах. Ответ «Как дальше жить?» с конкретными выкладками в них вряд ли возможно отыскать. Хотелось поскорее, узнать нечто такое, что может хотя бы успокоить, вселить в сознание уверенность, что сам я ни в чём не виноват, а если и виноват, то – несильно. Что я-то всё, или почти всё, в этой жизни делал правильно, и только некоторые нюансы бытия не позволили добиться успеха. Что всё это негативное очень скоро канет в лету, а период тотальных неудач перейдет в светлую полосу триумфа…
Очень хотелось верить в это.
Поэтому, взяв на вооружение постулат известного экономического убийцы Джона Перкинса, я решил для начала обратиться к медитации, которая, как недавно прочитал в одной из газет с рекламным уклоном, является не больше, не меньше «очисткой сознания и энергетических каналов от негативных программ для создания успешного будущего».
И вот…
Пришел домой, если крохотную съемную комнату с изрядно посеревшим потолком и засаленными обоями можно было назвать «домом», зажег благовонную свечку размером с мизинец, и, поставив её в блюдце, сел в позу лотоса, сразу почувствовав, что это ужасно неудобно, и поглядывая на раскрытую в книге страницу с соответствующей главой, начал процесс…
«…Примите удобную позу, лучше всего, если это будет поза лотоса (да принял уже). Закройте глаза (а как читать?). Расслабьте тело, отпустите тревоги и заботы, остановите круговорот мыслей (да как тут расслабишь и остановишь – ноги уже затекли), сделайте несколько глубоких вдохов с медленными плавными выдохами… Положите ладонь левой руки на живот чуть ниже пупка, чтобы центр ладони совпадал с энергетическим центром. Представьте, что в этой точке у вас загорается теплый яркий огонек. Он пульсирует, от него исходит тепло. Вы полностью расслаблены и погружены в созерцание этого огонька. Постепенно огонек расширяется и превращается в прекрасный белый бутон. Его лепестки начинают медленно раскрываться, и бутон оказывается восхитительно сияющим…».
- Что там у тебя горит, - прервал мои «размышления» хозяин квартиры, алкоголик со стажем и ветеран двух зон – одна общего, другая строгого режима. Он стукнул с внешней стороны двери, но входить не стал. Из вежливости что ли?
- Ничего! – тут же ответил я, и, едва не запутавшись в коленях, скинул уже порядком заболевшие ноги с кушетки на пол. И, как только это сделал, почувствовал облегчение и настоящее блаженство. Так, может быть, в этом и есть вся суть медитации?
- Это я просто немного покурил, - предварительно затушив свечку, выглянул я из-за двери комнаты.
- Какую-то ты гадость куришь… Хочешь – махоркой угощу? Ядрёная… Из деревни привез.
- Нет, спасибо. Я к своим привык.
- Ну, смотри. Если что – обращайся. Мне для хорошего человека не жалко.
«Хороший» – по отношению ко мне. И это потому, что я не жлоб какой-нибудь «как некоторые». Вселившись в предложенную комнату и заплатив по устной договоренности за месяц вперед, не «ушёл с головой в одиночество» тут же и бесповоротно, как, наверное, мог, благо на внутренней стороне двери болтался крючок, кустарно сделанный из жёсткой проволоки, а тут же предложил «отметить» моё «новоселье». Достал из портфеля бутыль водки формата 0,7 литра и нехитрую закуску в виде полукилограммового куска молочной колбасы и полубуханки ржаного хлеба. А у хозяев квартиры – это были отец с сыном – в свою очередь, обнаружились кислые солёные огурцы, плавающие в помутневшем рассоле трехлитровой банки.
За ужином и познакомились. Я рассказал о себе – мол, журналист, работаю в газете, приходится то и дело ездить в командировки по области. И поэтому ночевать в комнате буду не каждый день.
И про своё сокровенное немного рассказал. О том, что с женой не то чтобы совсем, то есть официально, развелся, но вместе жить уже более не собираюсь по сугубо личным причинам, рассказывать о которых как-то не хочется. По крайней мере, сейчас. Ну, может быть потом, но в данный момент – о том помолчу.
Как-то не хотелось в первый же день «выворачивать наизнанку» душу перед людьми мне совершенно незнакомыми.
Даже под градусом…
Вполне возможно, как-нибудь впоследствии, когда получше узнаем друг друга, я им подробно поведаю, что, пока ездил по журналистским командировкам, успешно выполняя задания редакции, жена предпочла ласки другого и, как результат, преподнесла «подарок» – наследника, в отношении которого я не принимал никакого участия. А также о том, что перед тем как оставить семью, я сделал, наверное, самую дурную глупость, согласившись записать чужого ребёнка на себя в ЗАГСе.
Зачем? Возможно от полнейшего равнодушия к дальнейшей своей судьбе, а также от внезапного осознания статуса полного неудачника не только в семейных, но и всех прочих делах…
Да. Когда-нибудь непременно расскажу, учитывая, что младший из хозяев оказался таким же семейным неудачником. Правда, в отличие от меня, его разрыв произошёл не по реальной причине, а по надуманной.
Как сам признался – с пьяных глаз приревновал жёнку к соседу и ткнул того шилом в бок. Не убил – и то слава богу.
За это шило дали срок. Правда, немного. Всего на полтора года отправили рукавицы шить в зону общего режима. А могли даже штрафом с хорошей денежной компенсаций в пользу потерпевшего ограничиться (тот не возражал), но, учитывая прошлую судимость – пять лет за убийство в драке, было это ещё по малолетке – сыграл так называемый фактор рецидива.
Отсидел... Вернулся…
Как говорится, не впервой.
Тем более, на зону «пришёл» уважаемым человеком, учитывая «прошлые заслуги». И, можно сказать, весь срок прошёл без «особого напряга».
Однако, пока сидел, жена оформила развод. Имела право.
«Не хочу, - сказала, - жить с убийцей»…
- Словно до этого не знала – с кем жила?! – впоследствии жаловался мне Сергей за очередным нашим застольем, не забывая при этом разливать по стаканам купленную на мои деньги самогонку.
Так не раз бывало. Возвращаясь с работы в скверном настроении, я, дабы развеяться, «выдавал» Серёге небольшие инвестиции, которых на поллитровку магазинной водки не хватало, а на пойло от соседки тёти Вали – в самый раз.
При этом качество «шибания в мозги» явно превосходило магазинное. И, что самое удивительное, на мою проблемную печень самогонка ложилась без больших последствий – как говорится «экологически чистый продукт».
У старшего хозяина была другая история.
Он, как и сынок его, так же дважды «зону топтал». Но, в отличие от «неразумного» отпрыска, хотя бы «за дело». В первый раз с приятелем киоск подломили, не хулиганства ради, а чтобы добыть пропитание. А второй раз – за магазин. Ещё перед войной это было. Короче, у каждого из нас свой тараканы в голове засели. Было что обсудить. И поэтому, видимо, стали мы друг другу «хорошими».
…Меж тем я опять вернулся к чтению книги.
Только теперь без сжигания ароматических свечей и попыток перейти в состояние медитации:
«…ты видишь огромный бутон розы и представляешь его как собственное тело. Один за другим раскрываются лепестки. Неторопливо. Медленно. Каждый лепесток, раскрываясь, тут же освещается лучами и согревается теплом висящего над цветком солнца. Лепестки трепещут, впитывая живительную энергию…».
Вот только вместо розы я вдруг представил румянящуюся на сковородке котлету... Подогреваемая жаром кипящего растительного масла она в местах, проткнутых вилкой, выделяет сок, распространяя по кухне аппетитные запахи.
Впрочем, это уже не медитация. Это реальные запахи котлет и жареной картошки, несущиеся из кухни. Это младший хозяин начал «кашеварить».
Надо признать, что лепить котлеты и жарить картошку он умеет замечательно. Сам пробовал его стряпню и оценил по достоинству. Да одни запахи многого стоили… Столь нестерпимо привлекательно заполнили они всю квартиру, что даже в животе заурчало.
О чтении пришлось забыть. Наскоро одевшись, я направляюсь в ближайший магазин для закупки снеди.
Так уж случилось, что «загруженный» с утра книгами о философском смысле бытия человеческого и наполненный грёзами о лучшем будущем, я совершенно позабыл о своём традиционном обеде выходного дня, который почти всегда состоял из пельменей или же отварной картошки и сосисок. Это если вдруг не появлялось желания что-то оригинальное пожарить или сварить.
Впрочем, дойдя до магазина, я решил поднадоевшие пельмени и сосиски сегодня не употреблять и, заглянув в местный кафетерий, «слегка перекусил» парой бифштексов с обильной порцией макарон. А затем, когда вернулся домой сытый и повеселевший, вновь продолжил чтение.
Только на сей раз решил проштудировать Библию.
«В начале сотворил Бог небо и землю... И сотворил Бог человека по образу Своему мужчину и женщину... И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке, и поместил там человека… Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина... И ещё родила брата его, Авеля... И восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его… И пошёл Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Эдема... И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха...».
И так далее…
Вот так... Был Адам, была Ева, был Каин, был Авель... Все! Более никого из людей не было.
Откуда у Каина жена взялась?
Ладно, почитаем дальше...
«И сошёл Аврам в Египет. Когда же он приближался к Египту, то сказал Саре, жене своей: вот, я знаю, что ты женщина, прекрасная видом; когда Египтяне увидят тебя, то скажут: это жена его; убьют меня, а тебя оставят в живых; скажи же, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя, и дабы жива была душа моя чрез тебя... И взята была она в дом фараонов... И Авраму хорошо было ради её; и был у него мелкий и крупный скот и ослы, и рабы и рабыни, и лошаки и верблюды... Сарра зачала и родила Аврааму сына; и нарёк Авраам имя сыну Исаак...».
А дальше опять по кругу:
«Исаак поселился в Гераре. Жители места того спросили о жене его, и он сказал это сестра моя; потому что боялся сказать: жена моя, чтобы не убили меня жители места сего за Ревекку, потому что она прекрасна видом...».
Вот так и развлекались евреи... А где тут для меня мораль – сокрыто тайной. В том, возможно, что не надо за красивыми бабами гоняться и в жёны их брать. А то ведь нафиг убьют…
Короче, отложил и Библию.
А следом еще несколько книжек по психологии, магии и медицине.
Лишь одна осталась нераскрытой. «Тайна дня рождения». Хотел было забросить и её под кушетку, даже не читая, но, подумав, решил отложить эту процедуру. Завтра выкину – и не под кушетку, а в мусорку, вместе со всем подкушеточным содержимым. Бесполезным и никому не нужным.
Пока же по согласованию с хозяевами-соседями инвестировал (на сей раз в долевую складчину, впрочем – с явно большей моей долей, покупку очередной полулитровочки), и младший с большим удовольствием отправился этажом выше за самогонкой. Самое время напиться...
До полуночи слушал рассказы «хозяев» о жизни былой. Младший был старше меня на двенадцать лет и на этом основании ко мне относился слегка покровительственно.
«На зоне первым делом надо себя так поставить, чтобы тебя и блатные не трогали, и кум (начальник зоны) не вербовал», - обучал правилам, которые мне, даст бог, никогда не пригодятся.
Старший же больше рассказывал о Великой Отечественной. Успел он повоевать. И не абы где, а в штрафной роте. На самом, так сказать, переднем крае.
- Как штрафником оказался? Перед самой войной с приятелем ларёк тот подломили – ну и попались с поличным, когда с обернутыми в газеты куриными тушами выходили. И впаяли каждому за это по три года... Не успели приговор зачитать – немец напал. И когда по приказу наркома обороны в помощь фронту в зонах стали искать желающих «искупить свою вину» – сделал шаг вперед. Эх, знать заранее – во что это выльется, так лучше бы на месте стоял! Ведь отговаривали меня приятели – ты куда Мишка, лезешь? Не послушал, - сокрушался старший за чаркой самогонки.
Как водится – выпил… закусил… Продолжил:
- А с другой стороны, что с теми приятелями стало – не ведомо. Может, загнулись в мороз на лесоповале, либо с голодухи подохли, кормили-то нас, словно птичек, в смысле – порции на один кус, да и то порой так накормят, что потом неделю кровью поносишь. Так что, может и хорошо, что в штрафбат записался… Правда с первых же дней нахлебаться лиха всякого пришлось. Свезли нас, значит, со всей страны, с разных зон, в Гороховецкие лагеря (Комплекс воинских частей - учебных лагерей для новобранцев, растянувшихся от реки Клязьмы до Пырского озера. Возникли в конце XIX века - примечание автора)…
И не только нас, но и призывников-желторотиков с окрестных селений доставили, и кадровых, которых на переобучение отправили… Только вот для чего отправили – так и осталось непонятно. Не учили же ничему, только строем ходить заставляли да песни петь, словно к парадам каким готовили, а ещё на марш-броски гоняли... С утра, бывало, только глаза продерёшь да водой ледяной из пруда на грязную обветренную морду побрызгаешь, а тут же крик дневального звучит: «Форма одежды голый торс – стро-о-о-о-ойся!». Ну всё! – думаешь – опять подыхать придётся. Марш-бросок по заснеженному полю километров на десять – это дело страшное! К тому же в желудке урчит – жрать-то не дали, и снежинки острыми иголками в голое тело впиваются, но бежишь, проклиная всё на свете. А после марш-броска, когда ты измотанный и потный вернёшься в казарму, поджидает тебя лишь ложка непонятной то ли каши, то ли клея, да стакан некой тёмной жидкости, отдаленно напоминающей чай, и кусок изрядно затвердевшего чёрного хлеба. Но ты уже настолько измотан, что даже при урчащем желудке кусок в горло не лезет. Да и хлеб выданный ты в любом случае не будешь сразу есть, в карман его положишь. Тем более, что он сразу уже почти сухарь – не раскрошится. И будешь ты это сухарь в течение всего дня посасывать и вспоминать довоенные годы как время сладостное и благословенное. И пусть было оно не больно-то сытое, и синяков-ссадин немало получить довелось, но это, как оказалось, не так уж и важно. Важно другое, что смерть тебя не поджидала за каждым углом.
Опять выпил. Трудно такое без выпивки рассказывать. Да, честно говоря, и слушать такое «на сухую» ничуть не легче.
- Умирали в лагерях часто. Что бывшие зэки, что желторотики, что уже лиха хватить успевшие кадровики. От дизентерии умирали, от вшей, которые миллиардами кишели на наших простынях... Иные вешались, не в силах более терпеть. Ведь вместо доброго слова, вместо утешения, тебе, в лучшем случае – политинформация «о текущем моменте», либо карцер и угроза трибунала…
Про эти учебные лагеря он рассказывал так, что, казалось, это было самое страшное, что он испытал в военное время.
- На фронте – что? Дали нам задание – взять высоту. Мы и прём! Страшно? Конечно, страшно! Но и к страху привыкаешь. И начинаешь понимать, что, если тебя убьют, то тебе уже всё равно – был ты штрафником или обычным солдатом, которых рядом тоже немало гибло. Зато если живой остаёшься, да ещё если ранят тебя – это счастье великое. Потому как ты не только бой прошёл, но и за твоё ранение все прошлые грехи с тебя списали. И к тому же ты уже «плевать хотел» на всякую шушеру из особого отдела, что крутится подле тебя. Потому что уже ничего они тебе хуже, чем уже сделали, сделать не смогут. К стенке не поставят – нужен пока ты им. А если и поставят, так ты столько раз смерти смотрел в лицо, что не привыкать. И потому ни её, ни их ты уже не боишься… Но не поставят… И знаешь наверняка, что, в крайнем случае, тебя обратно в штрафную роту сошлют. Так ты уже там был, все порядки знаешь.
- И что? Бывало, что повторно ссылали?
- Да сплошь и рядом. Ведь ты, как говорится, пусть и «смыл кровью», а всё одно «на заметке». Следят за тобою. Внимательно следят. И в случае чего грозить начинают снова отправить на «самый передний край». Да только плевать ты хотел на их угрозы. И пусть умирать, ты, конечно, не хочешь, но умирают-то не только штрафники, а как судьба твоя распорядится…
Похлопав себя по карманам, извлёк спички и мешочек с махоркой. Свернув цигарку, закурил – и по комнате тут же распространился терпкий запах крепкого табака. Настолько крепкого, что даже у меня, сидящего рядом, в горле запершило. А старику-хозяину ничего – вдохнул в себя убийственный дым и, с наслаждением пропустив его через лёгкие, даже не поперхнулся.
- Привык я к такому табачку, - пояснил, наверное, почувствовав моё удивление, - на фронте и не такое курили…
Вновь затянулся…
- А что касаемо судьбы, то хорошо помню, как раз вскорости после моего излечения от ранения в наш полк целых три только что укомплектованных роты доставили. И были они из новобранцев, ещё пороху не нюхавших. На эшелоне привезли. И как только стали выгружаться, немецкий налёт случился. Бомбы летели со свистом, взрывы кругом, грязь, огонь… Пацаны метались, словно дикие зверьки, не зная где укрыться. Казалось от страха обезумили и, когда после этой свистопляски построили оставшихся, то почитай, половины не досчитались… Ни разу в бою так и не поучаствовали… Так что это Бог решает – кому смерть принять, а кто выжить должен. И не важно – на пулемёт ты идёшь с голой грудью, или на тыловой станции в новенькой форме стоишь. Штрафникам, конечно, сложнее, но и там жить можно. Да я и сам дважды в штрафниках побывал… А можно сказать, что и трижды. Ну, почти…
- За что?
- Ну первый раз, я уже рассказывал, из тюремного лагеря меня взяли. Это понятно. А потом? Потом – всё по пьянке проклятой. Одно зло от пьянки этой. Сразу после бомбежки – той самой – поставили нас с другом хозяйственный склад охранять. Барахло там всякое – канистры пустые, мешки какие-то, брезент в рулонах, запчасти на машины, а ещё новые бушлаты... Федя, это который мой напарник, с северной стороны склад охранял, а я значит – с южной. Бродили мы так полукружьями «туда-сюда» и приблизительно через каждые пятнадцать минут встречались у главного входа. Вот раз встретились – покурить решили. Хоть и не положено на посту, но страсть как охота. Только лишь закурили, подошёл к нам какой-то мужик – «Не стреляйте, – говорит, и руки вверх поднимает, мол, без оружия, а за плечами рюкзачок висит. – Я это… к вам по делу». Местным назвался, и тут же снимает свой рюкзак, тесёмки тянет, а оттуда показывается горлышко литровой бутыли. «Первач – говорит, чистый, как слеза. Можешь проверить – гореть будет… Без обмана... И обменять готов первач этот на бушлат армейский. И если, говорит, второй бушлат будет, так и ещё бутылочку притащу». – «Так что же ты… это… сразу-то не притащил?», – тут же ответил на предложение мой напарник. Короче, согласились на сделку… Только не две бутыли за два бушлата потребовали – а четыре. «Это, мужик, мол, имущество государственное и оно дорогого стоит, - объяснил Федя, - так что решай!». Местный согласился, и через пару минут принёс ещё три «пузыря». Они у него, видимо, поблизости были запрятаны… Да вот только когда обмениваться стали, начальник караула, словно чёрт из табакерки, вдруг объявился. Да не один – с караулом. Словно наготове стояли… А может так оно и было. Короче, повязали нас яко кутят. А дальше – суд, и опять – до первого ранения…
- А в третий раз? Что значит – почти?
- А то и значит, что когда Победу по громкоговорителю объявили, мы с ребятами на радостях спиртовой склад немецкий подломили. Наша рота до Берлина немного не дошла. Стояли мы у города Нойбранденбург… Не слышал про такой? Там концлагерь фашисты устроили для наших и прочих военнопленных. А после войны уже наш НКВД лагерь для немцев там же и оборудовал. Но речь не о них вовсе. Ещё склад там со спиртом и прочей «трехомудией» размещался. И многие об этом знали. Но как-то опасались трогать. А тут такое дело. Победа всё-таки – как же не отметить! Ну и пошли с ребятами – впятером. А утром нас, всех пятерых, в особый отдел. А там старлей такой сидит – морда круглая, на меня лыбится…
На меня так особенно.
«И что это вы, так-перетак, натворили? Восемь тонн спирта со склада спустили», – говорит, а сам смотрит – так, словно взглядом пробуравить хочет. И заркает на меня и на подельников моих.
«Да Вы что? Какие восемь тонн? – говорю ему. – Мы выпили-то от силы поллитра, ну, может, ноль семь. За победу! Святое дело!... И потом – это же спирт, разве его много выпьешь?».
Отпираться, что это не мы – уже смысла не было – многие нас видели. Но лишнее на нас навешивать – это уж извините.
«Ничего не знаю, – говорит старлей. – У меня вот тут документы имеются, согласно которых на складе содержалось двадцать четыре тонны спирта в трёх ёмкостях по восемь тонн каждая, а сейчас одной ёмкости не хватает. В смысле – пустая она. И как вам такой простой арифметический расчёт?».
«Так что, по Вашему мы эту восьмитонную бочку руками выкатили? Впятером? Да как такое возможно?».
«Это я не знаю и знать не хочу. На факты опираюсь. Склад вы подломали? Вы! С вас и спрос!».
«Ну, товарищ старший лейтенант...».
«Факт установлен... Поэтому задаю вопрос – готов ли кто-то из вас немедленно дать признательные показания и разъяснить – каким образом, а, главное – кому, была продана цистерна спирта ёмкостью восемь тонн?».
- И тут такая злость меня взяла. Думаю, вот стоим мы впятером перед хлыщом этим – а что бы нам не придушить его. Руки, конечно, у нас связаны, но связаны спереди. Для нас, здоровых мужиков, всю войну прошедших и сотни раз в рукопашную ходивших, это вовсе не проблема.
- Ну и чем закончилось?
- Спас нас комендант города. Капитан Сагнаев. Барлыбай его имя. Это как раз в тот самый момент, когда я решил первым на особиста броситься, чтобы придушить его, а там – будь что будет.
Зашел он в кабинет и с лёгкой улыбкой спросил:
- Ну что, не колятся?
- Никак нет, товарищ капитан.
- Ну, тогда заканчивай комедию. Хватит с них и трёх суток ареста. Отпускай ребят!
- И что? Отпустили?
- Отпустили… Спирт тот пропавший, как оказалось, аккурат перед нашим визитом на склад увезли. И особист о том знал прекрасно. А перед нами так просто поиздеваться решил, шутку юмора разыгрывал. Нам вот только от этого его юмора совсем не смешно было. Ведь он, паразит, мог нас и по полной «оприходовать». Быстрый суд и всех даже уже не в штрафную роду, война-то закончилась, а в тюрьму и далее – по этапу в Сибирь.. И ждал всех немалый срок…
Юморист, блин! Надо было всё-таки его придушить…
Как и ожидалось, свою историю он завершил большом глотком крепкого пойла и тут же уткнулся носом в стол, едва не попав лицом в миску салата.
Мне тоже, как я понял, пришла пора идти на боковую и, попрощавшись с младшим, который тоже «клевал носом», я ушёл в свою комнату.
Подумал про себя:
«Вот, живут люди. И, вроде бы, есть что вспомнить, и в то же время воспоминания эти всегда с оттенком негатива».
Знал я и продолжение истории – не первый раз этот рассказ звучал.
Вернулся домой фронтовик, а жена с другим ластится. Не долго думая, схватил, что первое под руку подвернулось, оказалась табуретка, и расколотил её о голову соперника. И как только не убил – сам потом диву дивился. Но тюремный срок всё равно получил… Пусть небольшой, потому как отделался пострадавший всего лишь средним сотрясением мозга, однако всё одно – тюрьма и лагерь. По полной «засветили». Как злостному и особо опасному рецидивисту, и никакие военные заслуги в счёт не пошли. А значит, мечтам, что вернувшись домой, начнёт новую жизнь, так и не довелось свершиться.
- Мог бы, наверное, при благоприятном раскладе срока избежать. Но тот хлыщ, что мой кулак на твёрдость испытал, оказался не простым. Племянником прокурора, которого трогать никак нельзя было.
Ну и влепили «пятёру»…