18.
Мобиль остановился на горизонте. На том самом, которого нельзя достичь. Это был не воображаемый, а самый настоящий горизонт – именно эту линию наблюдали Трубадур и Люба всю дорогу от Города. Здесь каких-то сто шагов назад смыкались небо и равнина. Здесь закончился долгий пологий, почти не заметный в пути подъем, и под колесами мобиля разверзлась новая страна. Насколько хватало глаз простиралось Кладбище – именно так, как имя, обозначил Трубадур это место, наследство древних Эпох.
С гребня холма открывалось грандиозное, невозможно-невиданное зрелище, словно по линии «горизонта» пролегала граница времен. За спиной – равнина, Немой хребет, Город с его сотнями домов и, может быть, с тремя-четырьмя тысячами жителей. Золотое Время – так на равнине окрестили новую Эпоху, которая началась с появлением в ходу золотых монет. Под ногами – тоже город, где вместо домов несчетными рядами – вправо, влево, вдаль – выстроились машины. С высоты они казались детскими игрушками в коробе Торговца-великана. Спустись вниз – и окажешься в неведомом времени до всех Эпох.
Перевалив через «горизонт» передними колесами, мобиль покатился вниз, набирая скорость под собственным весом. Люба сосредоточенно управляла машиной, Трубадур намертво вцепился в борт. Коварное бездорожье подкидывало крупные камни, заваливало крен, грозя пустить незваных гостей кувырком. Любино колено дергалось – нога чередовала педали, руки мелькали над рулем.
Наконец мобиль покатился ровно, и тряска закончилась. Тихий-тихий шорох стлался над дорожным покрытием. Монотонный, словно шум в ушах после тяжелой работы. От подножия склона начиналась широкая дорога, укатанная очень ровным, без малейшей выбоины полотном. Трубадур оглянулся и поежился. Будто бы колоссальных размеров зверь попытался проглотить Кладбище, но в последний момент передумал и замер с разинутой пастью, скованный собственной ленью или чьим-то волшебством.
Настоящее наступало, заваливая земляным валом прошлое. Дорога, перекушенная зубами скатившихся валунов, не расскажет уже, в какие страны, в какие края вела она древних путников. Трубадур и хотел бы заговорить, но все вопросы растворились в его пораженном разуме, как пыль с рыбачьих сапог растворяется в хрустале ручья. Люба помнила свой первый визит на Кладбище и тоже молчала, уважая растерянность спутника.
Тишина, отсутствие тряски, неизменность декораций – все это создавало иллюзию полной неподвижности. Разве что «игрушки» постепенно увеличивались в размерах, пока на ближайшие из них не пришлось смотреть снизу вверх, запрокидывая голову. Под прямым углом путь пересекала другая дорога, идущая по границе Кладбища справа налево. Гигантской вилкой распадалась она и втыкала бесчисленные зубья между рядами машин. Люба направила мобиль по одному из таких «зубьев».
Древние машины перекрыли солнечный свет, Трубадур потерял ощущение реальности. Сновидцем плыл он по темной аллее, и хищными мордами грозили ему с небес неимоверно раздутые, сказочные рогачи. Раскинув перепончатые крылья, зависли они над головой – целая стая, молчаливая, злая, опасная. Спящие хищники, но не мертвые, готовые в любой момент схватить добычу.
- Зачем машинам крылья? – прошептал Трубадур, боясь нарушить тишину этого места.
- Летать, - ответила Люба коротко и так просто, что Трубадур ей тут же поверил. – Было бы у нас больше времени, посидели бы в кабине. В следующий раз покажу тебе много любопытного. А вот заставить эту штуку оторваться от земли никак не выйдет. Никакая инструкция не поможет. Сложно. Нужно, как профессии, с детства учиться.
- Тут есть на что посмотреть, - согласился Трубадур. – Может, останемся на ночь?
- В следующий раз, - повторила-пообещала Люба. – Запасемся едой, выпивкой, решим все свои дела в Городе…
- Да какие у нас там дела? В лавке торговать? Наши покупатели и сами, без спроса входят.
- Вот поэтому и нужно вернуться, - Люба поморщила носик, вспомнив про визит непрошенных гостей. – Химик и Жердь проволоку искали не для того, чтобы мохоедов или кур пасти. Думала, они у Ворчуна прощальный ужин устроили, но нет, что-то недоброе замышляют.
- Почему так решила? – легкомысленно не поверил Трубадур.
- Когда инструкции об этих машинах читала, - Люба сделала широкий взмах за борт мобиля, - поняла, зачем проволока нужна. В них столько проволоки, что хватит вдоль всего Немого хребта протянуть.
- И причем тут Химик и его компания?
- По проволоке течет электричество. Не знаю, что это такое, инструкции толком не объясняют, но понимаю, что бег электричества по проволоке для машины, как бег крови по венам для человека.
- Думаешь, где-то на пастбище кур и мохоедов Химик, Жердь, Курица и Жена Пастуха машину собирают? – Трубадур не сдержал улыбки.
- Не знаю, чья она там Жена, - снова поморщилась Люба, - Химика, Жерди, Курицы или всей общины. И про машину точно не скажу. Электричество можно по-разному использовать, не только для машин. Вернемся домой, отдохнем, а завтра утром нанесем им визит.
- Опасно, - засомневался Трубадур.
- Поэтому мы сначала заехали сюда, - ответила Люба.
Трубадур перестал донимать Любу разговорами и нашел себе другое занятие. За бортом мобиля столько всего интересного, удивительного, нужно разглядеть и запомнить как можно больше, чтобы потом обязательно использовать в создании новых историй.
Как возникло Кладбище? Кто-то знал о приближении Большого Несчастья и намеренно собрал здесь машины со всего мира? Зачем? Чтобы машины помогли потом выжившим отстроить мир заново? Или чтобы при помощи машин захватить власть над этим новым разрушенным миром? Или это музей, дар потомкам, повествующий о древних Эпохах, о забытых возможностях людей? Или это лишь один из многих машинных городов древности, который теперь, сквозь тьму времен, кажется чем-то грандиозным и удивительным?
Их собственная машинка казалась теперь крошечной, игрушечной. На этой широченной улице между рядами застывших чудовищ могли разместиться десять таких мобилей в ряд. Любая хищная механическая птица, если бы ожила, могла бы проглотить, растоптать, в одно мгновение сровнять с покрытием дороги и незваных гостей, и их ничтожный транспорт.
Птицы закончились, по обочинам улицы теперь высились бескрылые чудовища. Одни были похожи на стократно выросших могильщиков, что выбрались из своих воронок, другие – на мясных шершней, обзаведшихся многочисленными жалами. Эти громадные могильщики и шершни прижимали к стальным телам грозные конечности – то ли лапы, то ли руки, то ли щупальца. Некоторые конечности были согнуты в пяти-шести суставах, другие втянуты, как вывернутый рукав рубахи, третьи угрожающе выпячены перед корпусом. Эти механические руки и челюсти с легкостью могли перекатывать, перекусывать, крошить валуны, рыть котлованы, превращать холмы в равнину.
Трубадур понимал: древние люди создали этих металлических зверей в качестве помощников для своих древних грандиозных человеческих дел – ровнять дороги, строить дома, боронить поля. Может, и сам Город выстроили при помощи этих сложных машин. Оттого так странно, до жути в груди, было ехать по этой безлюдной улице, оттого так неестественно замерли, уснули эти некогда живые и могучие монстры по обочинам.
Творения рук человеческих, что пережили собственных творцов. Смотрят они пустыми стеклами кабин на двух крошечных визитеров. Смотрят с презрением? С безразличием? С недоумением? С любопытством? Признают ли в двух хрупких существах потомков великих своих создателей? Чувствуют ли в пришельцах силу своих прежних хозяев? Или видят врагов, что вторглись без спросу в этот спящий город? Или не замечают вовсе, как случайно заскочивших равнинных блох? Нет, это не город, это кладбище. Кладбище. И вокруг не дома, вокруг – могилы.
- Смотри, - тихо сказала Люба.
Трубадур и сам видел новых хищников, притаившихся по обеим сторонам дороги. Эти машины не были похожи ни на кого и одновременно похожи на многих. Их тела были обтекаемы, как тела речных пиявок. В их бездвижном ожидании можно было угадать пластику сфинксов. Их кожа цвета ночи, цвета травы, цвета пыли была так же неуязвима, как пластины броневепрей или панцири горных крабов. Машины, что не умели ни рыть, ни пахать, ни строить. До всех Эпох они не помогали людям в быту, они бились за людей, вместе с людьми, против людей на войне. Построенные для одной цели, они умели только разрушать и отнимать жизни.
- Танки, - сказала Люба. – Оружие.
- Ты читала инструкции к ним?
- К танкам нет инструкций, - сказала Люба. – Но внутрь попасть можно. Только я не советую.
- Почему же?
- Когда занимаешь место водителя, танк оживает, - пояснила Люба. – Перед тобой возникает множество светящихся окон. И ты видишь все вокруг, словно сидишь в стеклянном куполе. А потом… Потом танк предлагает определить цель и выбрать средство ее уничтожения. И там очень много этих средств уничтожения. И это жутко. Думаю, всего один танк вполне мог решить все споры в Эпоху Воюющих Банд или в Эпоху Бунтов. Хорошо, что к ним нет инструкций. И хорошо, что никто, кроме нас, не знает о Кладбище.
- Ты уверена? - засомневался Трубадур, его еще с вершины холма не покидало ощущение, что кто-то наблюдает за ними. – И даже если так, то надолго ли? О Городе узнали, узнают и о Кладбище. Странно все это.
- Сама понимаю, что это очень странно, - Люба пожала плечами. – Однажды сюда забредет случайный путник, и с этого момента жизнь на равнине станет совершенно иной. И чем позже это случится, тем лучше для равнины.
- Вы забрели сюда со Стервятником, - напомнил Трубадур. – Жизнь на равнине не изменилась.
- Кто знает? – откликнулась Люба. – Когда я пригнала мобиль в Город, то не думала о последствиях. Тут же я поняла, что совершила большую ошибку, но было уже поздно. Весь Город видел мобиль, и мало кто верил в мою историю, что нашла его на линии вдоль Стены. И если бы горожане меньше думали о своих делах, если бы меньше верили, что Радужная Стена – это конец мира, то давно бы кто-нибудь нашел Кладбище.
- Трудно представить, что может случиться, если сюда забредет кто-нибудь из компании Химика, - хмуро сказал Трубадур и потянулся за бутылкой.
- Погоди, - остановила Люба. – Мы почти на месте.
Издалека казалось, что дорога ведет к подножию холма. Трубадур заранее гадал, как справится мобиль с подъемом. Вблизи же холм оказался рукотворным строением. Высокая наклонная стена протянулась через все аллеи Кладбища, и если эта стена была частью здания, если такие же стены примыкали с других трех сторон, то вместе они образовывали гигантский горный пик.
Дорожная вилка впивалась в эту пирамиду всеми своими зубьями. Невозможно было понять, сколько в здании этажей. Этажи считают по оконным рядам. В пирамиде не было окон – вся наклонная поверхность представлялась одним мутным, непрозрачным стеклом. Люба подогнала мобиль так близко, что Трубадур, перебираясь через борт, смог опереться на стену. Он ощутил под ладонью матовую шероховатость и тепло солнечных лучей.
Незаметная дверь открылась беззвучно, словно исчезла от одного Любиного касания. Переступив порог, они оказались в огромном зале. Здесь царил мягких полумрак – изнутри стена была прозрачной, слегка затемненной, как дымчатое стекло. Солнце все еще царило в небе, но неизбежно валилось к горизонту по ту сторону пирамиды.
- Здесь должно быть темно, - поделился Трубадур заключениями.
- Стекло, - Люба повела рукой от пола до высокого свода. – За день накапливает свет, а потом отдает его до самого вечера. Но ближе к ночи здесь наступает кромешный мрак. Ночью здание спит. Наверное, как-то можно пробудить его, но я не умею. В мобиле есть несколько факелов, если поторопимся, они нам не понадобятся. Арсенал недалеко, по правую сторону, и днем отлично освещен. И не важно, с какой стороны светит солнце.
- Арсенал? – переспросил Трубадур.
- Так древние называли склад, на котором хранили оружие, - пояснила Люба. – Однако этот арсенал скорее похож на музей, чем на склад.
- Я был в Музее, - похвастался Трубадур. – Когда-то Лидер - какой-то очередной из Лидеров - собрал в Столице много всяких удивительных штуковин из древности. Физик называл эти штуковины «экспонатами».
- Физик? – пришел черед Любы переспрашивать. – Не был ли он похож на нашего Химика?
- Нет, полная противоположность, - заверил Трубадур. – Маленький такой, намного старше Химика, добродушный, улыбчивый, очень разговорчивый, множество веселых историй нам с отцом рассказал. Нет, совершенно на Химика не похож.
- Так вот, в этом музее множество экспонатов, но... Только оружие. Как бы из разных времен, - говорила Люба, пока они шли к арсеналу-музею.
- Из разных Эпох? – уточнил Трубадур.
- Нет. До всех Эпох тоже были эпохи, свои, другие. Их изучали люди особой профессии – Историки.
- Тех, кто рассказывает истории, зовут Трубадурами, - с гордостью заявил Трубадур.
- Не те истории, что ждет от вас толпа на площадях, - улыбнулась Люба, чем даже слегка обидела своего спутника. – Речь идет об одной большой истории. Эта история сразу обо всех людях в мире.
- Так не бывает, - возразил Трубадур.
- Бывает. Не могу всего знать и всего объяснить, - сказала Люба с такой грустью, словно действительно хотела бы все знать. – Знаю только, что до Большого Несчастья была у людей история долгая, значительно более долгая чем после Большого Несчастья. Легче показать, чем рассказать.
Арсенал охраняли. Трубадур с порога насчитал десяток недвижных фигур в разных частях помещения. Все Стражники были вооружены, и Трубадур положил ладонь на рукоять мачете.
- Это манекены, - успокоила Люба. – Большие куклы. Они не живые.
Трубадур с опаской подошел к ближайшей фигуре. Оказалось, что фигуру защищал тонкий еле заметный купол из совершенно прозрачного материала. Манекен был сработан искусным мастером, трудно было поверить, что в этом создании нет жизни. Странным был этот искусственный человек. Все его тело было покрыто волосами, больше похожими на шерсть. Длинные, почти в пол, руки с огромными кистями, тяжелые брови, непропорционально большая голова с выступающей нижней челюстью и широким приплюснутым носом. Ноги, наоборот, короткие и толстые, как стволы медных деревьев, вокруг бедер обмотан кусок ткани из шерсти – не своей, чужой, какого-то древнего мохоеда. В правой руке человек сжимал деревянную рукоять, к концу которой был примотан камень. Левой рукой тащил за копыто какое-то древнее животное.
- «Homo habilis», - прочитал Трубадур на сопроводительной таблице. – Что это значит?
- Читай дальше, там есть перевод, - посоветовала Люба.
- «Человек умелый», - прочитал Трубадур вслух. – 2 млн. л. до н. э. Какие-то бессмысленные буквы.
- Два миллиона лет до… - перевела Люба. – В двух последних сокращениях я не уверена. Где-то в книгах встречала сочетание «наша эра». Почему эра «наша» - вопрос открытый. Насколько я понимаю, какая-то секта, вроде почитателей Лидера в Столице или почитателей Мэра в Городе, вела отсчет времени от момента рождения своего бога. Или сына бога, тут вообще путано все. Не морочь себе голову. Я для ясности перевожу как «до новых Эпох». В древней истории есть как бы совсем древние Эпохи, а есть Эпохи новые, которые мы, в свою очередь, называем временем до всех Эпох.
- Выходит, этот homo habilis обитал на равнине за два миллиона лет до этих самых новых Эпох? Два миллиона – это же словно пылинок на равнине. Как такое может быть? – засомневался Трубадур.
- Не думай об этом, - посоветовала Люба. – С твоим трубадурским воображением ты легко можешь утонуть в бездонной пропасти времен. Смотри на каменный топор в его руке. В конце концов, мы с тобой в музее оружия.
За манекенами располагались стенды, где были представлены различные предметы, что служили древнему человеку в качестве оружия. Трубадур невольно улыбнулся: отдельное почетное место занимала обычная палка, кривая, заостренная с одного конца.
- «Деревянное копье. Шёнинген. Ранний палеолит. 300 т. лет до н. э.», - прочитал Трубадур. – Много непонятных слов.
- Копье нашли в поселке Шёнинген. Этому копью было триста тысяч лет на какой-то условный момент «ноль». «Палеолит» означает «древний камень» - дальше есть об этом целый стенд. «Средний камень», мезолит, «новый камень», неолит… Я все не запоминала, слишком много информации. Ты тоже не цепляйся за каждую мелочь. Мы так точно до темноты вернуться не успеем, - Люба говорила с нетерпеливым раздражением; так говорят занятные люди, которых отвлекают от поставленных целей.
Они двинулись дальше, не останавливаясь более у стендов и манекенов. Трубадур лишь мельком примечал то, за что успевал зацепиться взгляд, изредка задавал вопросы и слушал короткие пояснения девушки.
Каменные топоры, деревянные луки, дубины и копья, наконечники из рыбьих хребтов занимали всего пару шагов в этой быстрой экскурсии. «Поздний палеолит. 40 т. л. до н. э.», - успел прочитать Трубадур на стенде под костяным ножом. Затем, на отметке «2 т. л. до н. э.», кость и камень сменила бронза. Появились тяжелые молоты, топоры и тусклые кованые мечи. Время на пояснительных записках потянулось медленнее.
Теперь счет шел не на миллионы лет, не на тысячи, а на столетия. На отметке в тысячу лет до новых Эпох бронзу сменило железо, хоть само оружие особо не изменилось. Оружие становилось длиннее и прочнее, меняло форму, но мечи, секиры, копья, щиты завладели полем битвы на много веков. Через тысячу лет от момента «ноль» появились длинные турнирные пики и длиннющие мечи, чтобы эти пики срубать по древку. Такие мечи можно было держать только двумя руками. Они так и назывались – «цвайхендеры», «двуручные», как пояснила Люба.
Манекены теперь уже не казались Трубадуру такими живыми. Их вековая неподвижность, воинственные позы, вызывающе поднятое оружие в руках – все это скорее удручало, чем пугало. Трубадур становился все более хмурым, что не скрылось от Любиных глаз.
- Что так невесел мой мужчина? – улыбнулась на ходу.
- Люди все эти… Куклы, манекены, или как их там… - Трубадур замялся, даже остановился на минуту. – Сколько их… Сколько разных. Жили, радовались, грустили, воевали. Кто вспомнит их теперь? Кто знает о них? Миллионы лет! Как много времени было до нас, сколько будет после. Очень короткая жизнь у нас, Люба.
- О, милый! – Люба воздела глаза к своду. – Почему сейчас? Почему ты не думал об этом, когда шел по равнине? О том, что наш век короток, что мы подобны пылинкам под твоими сапогами? Мы с тобой сейчас в музее, в котором, надеюсь, больше нет никого. И вряд ли кто-то забредет сюда в ближайшие годы. Радуйся, что будет о чем рассказать слушателям, если когда-нибудь решишь вспомнить свое ремесло.
Фигуры под колпаками были облачены в шкуры, в кожу, в металл. Головы венчали уборы с гребнями, с рогами, с плюмажем из перьев. Мечи и копья становились все длиннее, а щиты и доспехи все глуше прикрывали тело. Один их манекенов был полностью облачен в железо, словно танк на аллее Кладбища. А потом броня куда-то делась. На очередном манекене от защиты остался только нагрудник, ноги были затянуты в чулки, а бедра прикрывали какие-то странные, раздутые шарами шорты.
- «Испанский аркебузир. XV век», - прочел Трубадур.
- Аркебуза – это ружье в его руках, - пояснила Люба.
Аркебузир действительно держал в руках замысловатую конструкцию из дерева и металлической трубы. Конец трубы опирался на длинную рогатину, как бы воткнутую в землю. Как понял Трубадур, это был упор для тяжелого ствола, позволявший вести более прицельную стрельбу.
- Бесполезная штука эта аркебуза, - сделал выводы Трубадур. – Пока он из такой сделает выстрел, я дважды успею нож к его горлу приставить.
- Зато доспехи пробивала, - не согласилась Люба. - На сопроводительной таблице написано, что вот такие стрелки выстраивались в дюжину шеренг, и, пока первые стреляли, задние шеренги заряжали и готовились к выстрелу. Это называлось «караколь», «улитка», и позволяло создавать как бы стену огня.
- Не знаю, - не утратил сомнений Трубадур. – Может, в разбойной банде, из засады, по торговому каравану… Но в схватке один на один он мне не соперник.
- Ты у меня герой, - похвалила Люба. – Тебе и горный сфинкс не соперник.
- Со сфинксом, к счастью, близко не знаком, но стаю диких псов разогнал на подходе к Городу, - похвастал Трубадур, не напоминая о том, что побежденный пес был, собственно, щенком.