Автор: Cult Gringel, 2007
Редактор: Анастасия Миронычева, 2017
Иллюстратор: Cult Gringel, 2022
Часть I. «Гворг»
Я проснулся и понял, что исчезаю. Мой ум превращается в туман. И без того блеклые руки начинают таять, становятся прозрачными. День за днём я наблюдаю, как мир теряет краски: полутона заостряются, потом сереют, и вскоре остаются только два цвета – чёрный и белый.
Я ловлю полупрозрачными пальцами, словно какой-то моллюск, стальных мотыльков с рубиновыми головками, из которых улыбкой поднимаются усики из свитых в тугую спираль струн, и, вдохновляясь чудесным звучанием их механизмов, пою свою песнь о боли и радости, о тьме и рассвете, о своём доме, где может случиться всё, что угодно, но где всё же чувствую себя, как в раю (однако всё чаще и чаще замечаю волчьи следы и комья серебристой шерсти).
Как когда-то в моей жизни. Тогда я не мог выносить запаха роз…
Мой дом – это комод, в котором можно выращивать цветы или хоронить бродяг. Возможно, кто-то научился бы извлекать выгоду: жить роскошно и пить золотое вино. Я же созерцаю его величественный закат и бросаюсь за ним вдогонку.
Поймав стальных мотыльков, я кладу их в чёрный коробок, внутри обшитый красным бархатом. Пару раз встряхнув и убедившись в их безмолвном упокоении, вновь открываю коробок, где вне суеты, как тибетский мудрец, пребывает его святейшество – золотой червь. Взяв за хвостик это «чудо», головкой вниз отправляю его в рот, после чего облизываю пальцы и закрываю… Что закрываю?.. Ах, да! Но это не важно.
Поужинав таким образом, вхожу в свой кабинет. Вижу своего старого знакомого (глаза бы мои его не видели!), кокетливо улыбаюсь и посылаю ему воздушный поцелуй. Гворг – мой домашний ворон (правда, я всё ещё сомневаюсь в том, кто чей хозяин) – отвечает мне своим громовым карком, утверждая тем самым своё право жить в моём доме.
Морщусь от невыносимого грохота паровых молотов и скрипа колёс в его исполинском теле, машу ему рукой: мол, хватит, замолчи, твоё главенство здесь бесспорно. Он удовлетворён моим ответом: улыбается, трясёт своей копной полуоблетевших перьев и гордо вскидывает подбородок… Ах, простите – клюв.
Ну, как же – «гигант мысли». Твой мозг – желудок. Несколько веков назад эта птица крохотным птенцом поселилась в моём огромном скворечнике. Я пригрел его у себя на груди, и вот теперь эта тварь пожирает мои внутренности.
Я прячу взгляд от красного пламени его пластмассовых глаз.
С тех пор как я узнал о своей скоропостижной кончине, Гворг совсем распоясался. С каждым днём моей смерти это чудовище беспрестанно растёт. Когда он стал громадным, как боров, это меня ещё забавляло. Но постепенно он перестал умещаться на моём письменном столе, и тогда мне стало страшно. Когда он расправлял крылья, то закрывал собой всё пространство вокруг меня.
Теперь он с причудливо изогнутой шеей занимает половину моего кабинета, а взгляд его озлобленных глаз жжёт не хуже калёных крючьев. Придёт время, когда он станет настолько большим, что мне не останется места в этом доме. Представляю, как его обшарпанный клюв пробивает крышу, подобно клюву птенца, сквозь скорлупу стремящегося к свету; как его крылья и хвост высовываются в окна, демонстрируя своё гнилое великолепие.
Бездушная кукла, чучело, в котором всё меньше живого: глаза-пуговицы, крылья на стальных креплениях, в душе – грохот механизмов.
Успокаиваюсь, по привычке утираю свои бронзовые щеки. Сажусь в кресло и готовлюсь к диалогу…
Часть II. «Железный цветок»
Круглый год пасмурно. С тех самых пор, как я не живу. Тепло и душно – дурацкие условия для хранения трупов. На севере, там, где не рождается солнце, горят сады. Их дым застилает небо.
На крыше меланхоличные ангелы в фиолетовых ночных рубашках терзают волосатое пугало. Его лицо распорото, и из раны вывалился клок сопревшей соломы. В руках ангелов его изломанное тело кажется живым, но я-то знаю, что это не так.
С крыши моего дома виден сад. С той самой крыши, где под сухим небом бездомные ангелы едят хлеб и пьют молоко, а с неба сыплется пепельный снег.
Я стоял на краю. Ветер трепал мои серые пряди волос, в которых жизни было не больше, чем в прикосновении к насекомому. Подо мной простирался сад, где деревья с бирюзовой корой тянулись к небу кривыми ветвями в кружевах медных цепей.
Наконец пахнуло свежестью. Я глубоко вдохнул и, закрыв глаза, сделал шаг.
Открыл глаза – небо не прояснилось. Этот глоток свежести был последним, по крайней мере, мне так показалось. Попытался дышать, но жгучая боль пробудилась в моих легких и мучительной волной распространилась по всему телу.
Она не придёт.
Моё тело было пронзено сотней изумрудных ножей. Там, на крыше, всё казалось игрушечным и смешным, деревья – картонными, а стебли трав – ласковыми и добрыми.
На деле всё не так…
Попытался встать, но моё сломанное тело марионеточной куклы безнадёжно истекало чёрной смолой.
Мой взгляд уловил слабое движение. Это был цветок. В моём саду давно не растут живые цветы, их листья пахнут пластмассой, а лепестки – крашеным картоном. Однако этот цветок не был похож на другие. Его изящный росток упрямо стремился вверх, разламывая лежалую листву. Его матовый бутон распахнулся, и перед моими глазами предстала роза. Железная роза. Таких цветов у меня ещё не было. Каким-то непостижимым образом семя попало в эту мёртвую почву, способную рождать лишь крашеные лилии. Это было настоящее чудо. И мне захотелось, чтобы Она пришла полюбоваться этим милым созданием.
Его стебель изгибался по спирали, острые шипы грозно поблескивали. Цветок пленил меня своей утончённой жестокостью. Суровая красота для настоящих ценителей, для тех, кто понимает: прекрасное может не только рождать, но и разрушать, принося что-то новое.
Она пришла. Мои мольбы были услышаны. Сегодня Она была в белом, но неодолимая грязь этого места оставила серые следы на её чудесном платье, местами изъеденном молью, что не мешало Ей быть ещё прекраснее и удивительнее. Болезненная тень вуали из паутины придавала взгляду больше тайны и какой-то непередаваемой тоски. Я невольно залюбовался, и боль притупилась.
Я не знал, что сказать – любые слова казались глупостью.
– Прости, я поломался…
Закашлялся и почувствовал, как липкая слюна скатилась по щеке.
– Ничего… Ничего, – голос её дрожал, она хотела коснуться моего лица, но я отстранился, не в силах терпеть эту боль.
– Но посмотри, что я нашёл. Это тебе, – прохрипел я.
Едва заметная улыбка тронула её уста, глаза заблестели в дымке паутины.
– Он великолепен…
Её пальцы коснулись стебля, и цветок, будто он только этого и ждал, отделился от земли и остался у неё в руках.
– Он великолепен. Но ты же знаешь, что я должна сделать это.
– Не надо. Это подарок.
Я не могу описать, что происходило со мной, когда её пальцы обвились вокруг цветка… Рывок – но цветок не поддался: лепестки погнулись, разрезав кожу рук, шипы пронзили кисти, оголив свои уродливые изогнутые крючья. Сквозь нежные пальцы проступили капельки ртути. Смешиваясь с её кровью, они падали на моё тело, как слёзы бога. Жемчужный сок питал мою мёртвую плоть, члены срастались, а раны затягивались.
Я рыдал, не в силах это остановить. Мне оставалось лишь наблюдать, как страдают эти два прекрасных существа. Моя жизнь того не стоила.
Я уместился на её ладонях, плачущий марионеточный актёр. Она несла меня в покои, где я мог бы восстановить свои силы. Мне же было всё равно. Теряя сознание, я успел заметить странную процессию. Её участники были похожи на людей, только намного выше. Их головы были подобны чашам, из которых росли стебли трав и ветки кустов. Одетые в накидки голубого прозрачного шёлка, они несли нечто похожее на саркофаг, в котором лежала гигантская личинка стрекозы. Её уродливое лицо было неподвижно, но я чувствовал её внимательный взгляд. Но это было уже не важно...
Часть III. «Всё кончено»
Сегодня вновь случилось утро. Солнце поднялось, укрывшись периной перламутровых облаков, и заполнило мой мирок холодным рассеянным светом. Судя по тому, как томительно-радостно мой лес встречал рассвет, я понял, что мне сегодня не избежать гостей.
Готовиться начал заранее. Мраморной расчёской уложил жесткие, как засаженная медь, волосы. Зачистил до блеска бронзовое лицо, смазал внутренние детали маслом, а котёл, заменяющий сердце, наполнил углём.
«Удивительно, – подумалось мне, и бронзовое лицо улыбнулось, – я узнаю себя в зеркале». Доселе я воспринимал себя как нечто безликое. Я мог понять, о чём думаю и что чувствую. Но даже не предполагал, как я выгляжу внешне. Однако сейчас я вижу своё отражение и знаю, кто это, и узнаю в нём себя. Виниловый сюртук и тяжёлая серебряная рубашка – всё это я.
Заглянул внутрь, но ничего там не увидел, только ветер уныло гонял пыль в застенках моего сознания. Узников нет – они либо ушли, либо их скормили животным.
Страха тоже не было. Странно. Почему?
Смутная догадка весенним цветком расцвела где-то внутри меня. Всё ещё не доверяя себе, я направился к двери, ведущей в кабинет. Да, моё предчувствие меня не обмануло: за дверью я никого не обнаружил. Гворг исчез. Внезапная пустота окатила меня оглушительной прохладой. Подошёл к окнам, распахнул портьеры, и – о чудо! – солнце. Утро только началось, а свежий ветер уже разогнал облака, ещё недавно казавшиеся монолитными и непобедимыми. Ослеплённый, я смеялся. Лишь когда выходил из кабинета, случайно заметил на столе замечательную безделицу – скульптуру, отлитую из чугуна. Это была когтистая птичья лапа. Надпись у основания сквозь года говорила: «Не бойся сделать первый шаг».
«Боже», – лишь мог простонать я, когда стали приходить воспоминания, очень похожие на мои.
Он стоял на краю обрыва. Ветер бил в лицо, трепал черные кудри, заставляя щуриться и задыхаться.
Он являлся частью этого мира, будучи небом и землёй, деревом и листвой, корнем и стеблем, парящим коршуном и его добычей. Упиваясь особенной языческой радостью, вкушая страдание и сладость жизни, он ощущал себя живым человеком: чувствовал, как по жилам струится кровь, питая плоть, как в груди бьётся настоящее сердце.
Тишина разбудила меня, тронув за плечо, и скрылась в тени. Открыв глаза, я не заметил разницы. Я долго вглядывался в темноту, надеясь рассмотреть хоть что-нибудь, но тьма была неумолима.
Я не мог понять, что произошло и где я нахожусь. Мне казалось, что я лежу на кожаном диване в своём кабинете. Но что-то было не так. Запах сырости и плесени щекотал нос.
«Гости!» – закричал я. Или это прозвучало в моей голове? Однако не было времени рассуждать. Наверное, они уже пришли.
Сполз с дивана, ощупывая сырой и скользкий пол, отыскал стол, на котором стоял роскошный золотой канделябр, стилизованный под картон. Я подарил свече частичку себя, и, когда тонкий глазок пламени немного рассеял темноту, моему взгляду явилась следующая картина.
Над столом, заполнив едва ли не половину кабинета, нависло уродливое отрепье – чучело ворона. Сомнений быть не могло – это работа Гворга. Либо это и было перевоплощением чёрного чудовища. Пламя свечи разгорелось достаточно, чтобы можно было оглядеться вокруг. Заколоченные окна не давали ни одного просвета. Надежда тонущим угольком угасала где-то внутри меня – гости не придут…
Сделал шаг к двери, и пол под ногами отозвался скрипом, столь сильно похожим на вздох человека, что я был не в силах удержаться и обернулся. Оглядел стены своего дома, и мне показалось, что они сжимаются вокруг меня, пытаясь вытолкнуть из своего плена. Тронул дверь, но она не желала открываться, пришлось навалиться всем телом – гнилая дверь поддалась, повредив косяк. Возникло ощущение, что я не жил в этом доме целую вечность.
Стал осторожно спускаться по лестнице, разбухшие от влаги ступени казались ненадёжными. Одна из них не выдержала и провалилась, я еле удержался на предыдущей. К моему удивлению, звука падающих досок я не услышал – должно быть, они повисли на гвоздях. Смутное предположение внезапно всплыло в моём сознании. Желая подтвердить несостоятельность своей абсурдной догадки, я заставил себя обернуться и с ужасом обнаружил, что был прав: двери за мной не оказалось. Вместо неё была стена из уродливых, потемневших от сырости досок, покрытых плесенью. Те ступени, по которым я успел спуститься, также исчезли под этой стеной. Стараясь не выпускать из поля зрения пожиравшую пространство стену, я стал пятиться вниз, но оступился…
Поднявшись на ковре, пропитанном запахом разложения, я огляделся. В свете тлевшей свечи в картонном подсвечнике, стилизованном под золото, я мог разглядеть, что в гостиной царят всё те же разруха и отчаянье: заколоченные окна, грязные лохмотья портьер, гнилая, изъеденная временем мебель. Лестницы уже не было, её место заняла стена. Вдруг я заметил что-то сверкающее у моих ног. Наклонившись, я увидел, что это была брошь в форме стрекозы, которую обвивал золотой червь. Попытавшись разогнуться, я ударился головой о внезапно опустившийся потолок и вновь повалился на пол. Я вытянул вперед руки, но наткнулся на преграду, стены упёрлись мне в плечи. Я стал стучать в крышку гроба и кричать, что я не умер, но после понял, что не могу пошевелиться. Скрещены руки… Лишь мысли… Глаза стекленеют… Плоть исчезает… Всё… Кончено… Меня нет.
Он сидел на краю обрыва и думал о вечности.
Услышав Её шаги, он посчитал излишним оборачиваться.
– Я знаю, зачем ты здесь, – нарушил молчание человек. – Ты всегда стремилась к самопожертвованию. Только знай – я давно простил тебя.
– Ты не сможешь решиться, – прозвучал в ответ Её голос. – Я знаю это. Но пойми, смерть, что впереди, ничуть не страшнее той, что позади. Самая страшная смерть постигнет тебя, если ты останешься на месте.
Я знал, зачем ты пришла, и обернулся, чтобы увидеть твоё лицо в последний раз. Бледность щёк контрастировала с огнём волос, но ещё ярче горели твои глаза – синим, но всё же согревающим светом. В твоих руках была роза.
Ветер играл в листве берёз. Придёт осень, и эти листья смешаются с грязью, а сейчас они смеются в порывах ветра. Мы же будем жить вечно. Однажды отдав дань смерти, ты ей больше ничего не должен. Роза в твоих руках тоже исчезнет, жаль, что она не из железа – мёртвое не боится смерти. Но не мы с тобой, только не мы с тобой.
Поддержать автора: https://boosty.to/cult_gringel