Чертополох – чёрт, занявший переполох, когда меня перевели с «двойки» на «четверку», а мою жену уволили со службы, нам стало гораздо труднее общаться. Выручал нас, не всегда бесплатно, один расконвойник. Что такое расконвойники? Постараюсь объяснить, зря никого не оскорблял. На двойке было две тысячи человек. Человек пятнадцать из них были расконвойниками. В расконвойку отправляли или незаменимых специалистов или просто зеков, кому менты верили, как себе самим. Ведь этот зек работает, часто круглосуточно, вне зоны, в посёлке! И рядом с ним нет конвоира-охранника. Это какое доверие надо заслужить. Когда собирают документы на расконвойку, то целая куча ментов даёт характеристику и письменную подпись на бумагах. Побежал расконвойник и следом за ним побежали звездочки с погон у «подписанта». Зек – расконвойник, от кого наши жены звонили нам в зону, работал в поселке в бойлерной (или в кочегарке, уже не помню). Звали его Савва. Когда я с новым сроком пришел на Тартускую тюрьму, Савва был уже здесь. До конца ему оставалось где-то полгода. Эти полгода Савва провел в моей камере. А как же. У меня был телевизор и максимального размера магазин. Дело в том, что я работал в двух фирмах удаленным методом, да и товарищи не забывали. А поесть Савва любил и умел. Когда я освободился, я еще помогал Савве деньгами на магазин. Два или три месяца, потом он и сам освободился. На этом всё с ним. Как-то не получалось у меня дружить с раздатчиками пищи и с расконвойниками. Так в Тарту мы с ним не встречались. Тогда я «зацепился» с Мухой и Эдгаром, то все прошло по стандартной схеме: «Телефон, чемодан, вокзал». Кто из знаменосцев звонил оперу я не знаю, но меня срочно перевели на другую секцию, что бы я не путался у «авторитетов» под ногами и не мешал им вершить людские судьбы. На новой секции был в авторитете Тартуский мужик лет 30-35. Всё знал, всё умел, во всём разбирался. К этому времени он уже перевалил через «десятку» и оставалось ему вроде года два или около того. Стали понемногу общаться и разговаривать. Чтобы не называть его фамилию (вдруг поумнеет, хотя вряд ли) буду называть его Саша Землекопов или просто Коп. Внимание, «Коп» это не потому, что мент, а просто так короче писать. А то уже и рука, и глаза быстро уставать стали. Планы у Копа были «дальше некуда». По выходу из тюрьмы он собирался открыть реабилитационный центр для бездомных бывших зеков. Объяснял мне, что у него даже спонсор есть. Мол, у него в центре зеки будут не с лопатами горбиться, а исправляться и хорошие специальности получать. На этом мы и поцапались. Я пытался объяснить ему порядок суммы, необходимой на аренду или покупку помещения, питания, одежду, обучение. Объяснял, что такое разрешительная система и каков необходимый набор специалистов. Всё мимо. Я не сразу въехал, что школу, не школу жизни, а обычную школу Коп оканчивал в тюрьме. Оттуда и уровень образования, и образ мышления. Выяснилось, что на воле у Копа родственник в огромном авторитете и Коп с ним советовался. И против слова этого авторитета моё слово ничего не весит. Всё бы хорошо, если не оказалось, что этот авторитет и есть Савва – расконвойщик. Меня понесло. Я объяснил для кого авторитет расконвойник. И сказал, что если Савва авторитет, то я Вор, и не просто вор, а сам Дед Хасан и не меньше. Ещё я сказал Копу, что этот «авторитет» - мой бывший сокамерник. В это Коп верить отказывался. Я, да в камере с авторитетом, да быть такого не может!
Пришлось доказывать свои слова. Ну и доказал, через общих знакомых со свободы доказал. Пришлось Копу поверить, но об извинении передо мной и речи быть не могло. А тут еще курьез из разряда «нарочно не придумаешь». Показал я Копу свой рассказ «Знаменосцы», где про Эдгара, Муху и Немца. И говорю: «Что за человек Эдгар, такому гаду воздуха дал». «Дать воздуха» на сленге означает оказать поддержку, помочь наладить общение с остальными людьми. Ну и попал пальцем не скажу куда, но точно не в небо. Оказалось, что и Эдгар и Муха – это друзья Копа. Причем Муха не когда-то друг, а сейчас, этим сроком кусок хлеба, чаще шоколад, на двоих делили. И когда Муха пришел на секцию, где был Эдгар, именно Коп сказал Эдгару дать Мухе «воздуха». Не мог Коп не знать кто Муха по жизни и что он с ребенком вытворял и что с ним (Мухой) с самим вытворяли. Все приговоры судебные в открытом свободном доступе прямо в тюрьме – иди и читай. Да и слухи про всех колоритных личностей. В тюрьме слухов, сплетен и интриг больше, чем в женской бане. И за слова никто не отвечает. И спросить за слова стало сложно, слишком много видеокамер. Да, сложно, но при желании возможно, если к кулакам еще и голову подключить. Плюнул я и ушел. Разговор окончен. Плюнул я на окно. В тюрьме на пол не плюют. Западло это в своем доме на пол плевать, так же как по столу кулаком стучать. Если я там плюнул, значит не считаю это помещение за зековскую камеру, а отношусь к нему (и к помещению) так же, как черт знает к чему. Общаться я перестал, а вот приглядываться начал. Очень скоро я обратил внимание, что круг общения у Копа не самый простой, а сам Коп круче и следователя, и судьи. Он сам выносил приговоры и решал кто есть кто. Говоришь ему (к примеру): «Коп, этот мужик не воровал чужую корову, даже суд это не доказал», а Коп в ответ: «А я считаю, что украл он корову и не один раз, и по жизни это не мужик вовсе, а «крыса». Я так решил». Всех Коп распределил по мастям, кроме своего ближайшего окружения, считай и группа поддержки. Вот это окружение Коп и считал кастой кристально чистой. И плевать, что в этом окружении были и Муха, и Эдгар-знаменосец, и тот герой со звездами на коленях, который мусор из камерных мусорников сортировал.
Я представлял себе каков реабилитационный центр и мне его жильцов жалко стало. У них ведь следующий срок за Копа и будет, если Коп поведение не изменит. А Коп не изменит, такие от власти, как от водки пьянеют. А до конца добили наши отношения с Копом кухня и библиотека. С кухней было так. На кухне было на 56 человек три сковородки. Когда старые сковородки меняли на новые, то Коп одну забрал себе в камеру и пользовался ею один. Объяснил он этот шаг громко и просто: «Не могу сам я есть из посуды, которой каждая падла пользуется». А я дурак, опять не сумел промолчать. Я громко сказал: «Мужики не кипишуйте (не шумите). Копу после Мухи отдельная посуда положена, пока в хлорке пять раз сто метров не проплывет». Думал драка будет, а обошлось длинной шумной истерикой. Как тут Мухины привычки не вспомнить!
А с библиотекой было так. Раньше нас водили в библиотеку один раз в месяц. А тут ХХХ! В каждой секции поставили стеллаж с книгами и сказали, что менять эти книги будут один раз в полгода. Тут Коп подсуетился быстрее всех и набрал себе ровно 10 килограммов книг. Почему ровно десять килограммов? Да просто всё. Коп сделал себе два груза для занятия спортом, по пять килограммов каждый груз. И плевать ему, что эти десять килограммов – восьмая часть библиотеки на больше, чем пятьдесят человек. Плевать хотел Коп на человеков (и именно на человеков, а не человек – это его лексика). Вот наберу себе человеков в реабилитационный центр, тогда и буду о них заботиться, душу за них отдам. А пока и потоптать можно. Кто что скажет. Кажется мне, что после тридцати лет жизни, особенно если последние десять лет их них прошли в тюряге, характер не меняется. Только костенеет в своих качествах. А с характером Копа надо надзирателем работать, а не воспитателем-спасателем. Слово даю и «за базар отвечаю». Если откроет Коп свой реабилитационный центр, лично туда приеду мужиков спасать от Коповой любви и заботы.