были времена

 




СНОВА МЫ

Вот, сижу, пью и вспоминаю.
А лучше так.
Душа моя, Сергей Борисович, а помнишь ли и ты?
Конечно, помнишь. А ежели чё и выпало из памяти, то я попытаюсь восстановить. А где неправ я, ты и сам подправишь…

Сначала я познакомился с Вадиком. Он сидел на перилах на втором ярусе возле библиотеки и курил свой непременный «Беломор». Я шел в группу на ознакомительные занятия.
«Привет», - Вадик.
«Здорово», - ответил я.
«В армии служил?» - Вадик.
«Да, только давно это было…»
 «Закуривай!»
 «Товарищи, студенты! – звонкий голос проходящей преподши. – У нас, согласно приказу самого Матросова, курить в помещении строго запрещается…»
 «В жопу!» – Вадик.

Потом мы познакомились с Валерой.
Душа моя, Сергей Борисович, а ведь уже наступили холода? А водка в магазинах все не появлялась и не появлялась. То есть, товарищ Горбачев продолжал держать волну развития нашей могучей страны в своих паскудных ручонках, и…
Короче говоря.
Иногда она – водка – таки появлялась. И в таком количестве, что её можно было брать без талонов. Вот мы и взяли. Часть её треснули в институте, а потом – когда оказалось, что водки больше нас троих, – решили съездить на Юго-Запад.
«Там пацан один неплохой в педагогической общаге его Валерой звать только где он точно живет я не помню», - бубнил Вадик.
«Найдем!» - бодро сказал ты.
«Найдем», - мысленно согласился я, поскольку знал, что ты не хухры-мухры простой советский пограничник, а такой, какой в свое время (в трудное, между прочим, для страны), выпил геологическую водку и за себя, и за дембеля (1) .
Ну, мы и поехали. У нас было с собой, по-моему, пузыря два с чем-то. Закусь отсутствовала. А в общаге, которую мы нашли довольно легко, у нас случилась небольшая неприятность: мы все, ты, я, Вадик, две девицы и один какой-то иностранец, застряли в лифте.
Девицы оказались украинские, иностранец – болгарин. И, пока мы ждали спасателей, ты решил угостить водкой болгарина. Ну, и хохлушки от халявы не отказались. После второго круга ты начал петь про Алешу, который в Болгарии вечный солдат (или вечный памятник), хохлушки стали хихикать, Вадик получил от одной из них по лицу (он начал их без разбору щупать), а потом пришел мастер. И стал орать на нас таким гортанным грозным голосом, что мы сразу поняли – это грузин! Тот, который сначала лет десять учился в нашем МГПИ, а потом остался там в виде кого угодно, лишь бы не возвращаться в свою Грузию без диплома.
«Эй, кто там такой-сякой мой лифт спортил чичас говорить будэм?!» - разорялся грузин. Скорее всего, он учился на химфаке, потому что с русским у него ощущались проблемы.
«Да, мы, это мы!» - бодро отвечал ты.
Грузин что-то такое сделал, дверца лифта распахнулась, хохлушки с болгарином куда-то смылись, а мы пошли искать Валеру. А грузин, как увидел нас, так и не стал нарываться на скандал.

С Валерой нам повезло. Он чистил картофан. Чтобы потом его поджарить. В общем, оставшуюся водку мы пили с закусью!

Эх, душа моя и кореш мой незабвенный, дорогой Сергей Борисович! Че там Пушкин со своими откровениями о том, как померкла молодость его с пирами и любовницами во всяких Александровских дворцах? Или парках? Или фигли сам граф Толстой с его отрочеством? Вот удивил… Я уж умолчу о Горьком…
Это я к тому, что начало нашей совместной студенческой жизни можно назвать более историческим или эпохальным, чем у Пушкина, Толстого и Горького вместе взятых.
Взять, к примеру, тот «глобальный» момент в развитии нашего загибающегося народного хозяйства, когда моя сеструха купила дачу. А там всякие огородные дела, за которые все я сам ещё не брался, но их ей – сеструхе – очень хотелось сделать. А для этого требовался либо трактор, либо лошадь. С сохой. А их следовало кормить. Но не мясом с хлебом, потому что этого добра у всяких советских колхозников было навалом. А…
Короче говоря.
Эх, душа моя, Сергей Борисович!
Это ж было то время, когда моя сеструха наладилась делать самогон. И как мы все наладились мотаться в Болшево, чтобы этот самогон попить! Да, приходилось совмещать графики академические (это я о нашей учебе) с рабочим графиком моей сеструхи, которая тогда служила в НПО «Энергия». Так, чтобы не попасться ей с этим делом!
Как-то раз, зарядившись пивом, мы торчали на станции «Подлипки дачные». Какого фига мы там все вылезли, я не помню. Время подкатывало к четырем, Вечерело. Типа, накрапывал дождик, и было уже темновато даже для этого времени суток даже в позднюю осень. Мы стоим под каким-то козырьком, прислонившись «задами» к торцу старого сталинского дома, и, орошаемые занудливым дождиком, пьем пиво и поем что-то очень грустное. И так у нас это ладно получалось, что какой-то местный забулдыга, пробегая мимо нас, вдруг тормознул и, обратив на нас свой скорбный взор, спросил:
«Что, Таньку уже похоронили?»
 «Похоронили», - ответил ты.
«Царствие её небесное!» - сказал забулдыга и удрал в темень.
«К-какую Таньку?» - поинтересовался я.
«Держите Жору! – приказал ты. – Нам ещё самогонку брать…»

Самогон взяли нормально. Свинтили заднюю стенку с сеструхиного польского рундука, достали три литра (ещё три раскокали) и начали освежаться. Потом ты оповестил всех о комендантском часе. Типа, о шести тридцати когда моя сеструха должна была прийти с работы домой. И навешать нам всем соответствующих…

Успели смыться за двадцать минут. Старая болшевская платформа на Москву, Валера держит два литра, прижимая их к животу, и блаженно улыбается. Рядом Кузя и тоже помогает держать банку двумя руками. Вадик на отшибе. Ты, как главком, ходишь перед нами и нас пересчитываешь.
«Валера, Олег…угу… Вадик… А это – что?»
 «Ик!» - проснулся Кузя.
«На хрена мы Жору с его хазы утащили?»
 «Ну… дык… все собирались… и его за компанию прихватили…»
 «И че теперь с ним делать?»
 «Да уж не платформе оставлять… а… вон и электричка…»

Поехали всей шоблой к Вадику. В Химки. И там продолжили. Надо сказать, моя Люська делала самогон не ниже 60-ти. Поэтому осовели все. А Кузя больше всех. А мама Вадика в это время где-то подолгу ходила вне хазы и вернулась туда только к 9-ти вечера. Надо сказать, мы все встретили её достойно. Поздоровались, стали одеваться на выход и даже раскланиваться. Вадик был готов дальше некуда и даже на мамины реплики не огрызался. А мама…
«Я не поняла? - стала кудахтать она. – А этот?»
Мама имела в виду Кузю. Кузя вел себя лучше всех. Он просто сидел рядом со столом, навалившись на него грудью и головой, рядом с кузиной головой стоял пустой фужер, сам Кузя не говорил никому худого слова и просто спал. Нормальным богатырским сном. А так как он лежал, подложив руку под голову, то его нательный крест являл всему миру тот факт, что перед ним дрыхнет не какой-то язычник, а самый настоящий православный христианин. Мама Вадика всегда старалась шагать в струе со временем и, наверно, её пыл бывшей советской работницы ОБЛОНО «угомонил» именно вид этого нательного креста. Ведь мы тогда все в те поры были некрещеными.
Потом, правда, исправились…
А пока…
То есть потом.
Мы, как всегда, разъезжались на автопилотах. Иногда меня к себе забирал ты. Иногда – Кузя. Но частенько я и сам добирался до своего Болшево. Времена были скучные, электропоезда ходили до двух часов ночи, билеты на транспорт не кусались, а подчас и везде (и даже в метро) можно было ездить без всяких билетов…

15.01.2023 год






 





 (1) Отдельная замечательная и героическая история про друга моего Серегу. И которую я напишу с его позволения. Может быть, в какой-нибудь подходящей интерпретации