14.
Чистое небо, желтоватое сияние Луны, радужное мерцание Стены. Вторая ночь в Городе, но все другие ночи, освещенные иначе, скрылись в прошлом. Словно так было всегда: сияние, мерцание, пульсирующий гул, мостовая под ногами, тропа в двух шагах, пологий склон холма, Анкетная башня на его вершине.
Трубадур прищурил глаз и укутал далекий пик башни клубами терпкого дыма. Дымное облако тут же пожелтело. Казалось, что башня оторвалась от земли и теперь парит в небе, почивая на мягких подушках, набитых перьями крутого самосадного табака.
Нужно идти. Непременно нужно идти. Что мешает? Зачем откладывать? Столько вопросов накопилось к Бухгалтеру. Ответит или не ответит, но задать-то стоит. Может, черя встретит по дороге. И пса его ручного. Во второй раз уже не страшно. Можно с ним даже поговорить, как в сквоте говорили, - рисунками. Можно даже попробовать пиявку пригласить в башню. Может, Бухгалтер примет черя, если вместе с человеком придет. Такого же не было никогда. А теперь будет.
Трубадур загорелся этой дикой идеей. Люба хорошо с черем общий язык нашла. Нужно Любу с собой взять. Разбудить, если уже спит, и взять. Что она там говорила? Что башня после третьего раза для нее закрыта? Так не бывает. Лукавит, наверняка. Видимо, поссорилась с Бухгалтером, да хоть из-за тех же черей, хлопнула дверью, теперь стыдно возвращаться. Или гордость не позволяет. Надо ее уговорить, объяснить, что с ним, с Трубадуром, ее пустят. И черя пустят.
Вот она – Анкетная башня. Только встань на тропу, и все вопросы разрешатся сами собой. В конце концов, он ради башни и проделал весь этот долгий путь, нашел Город, нашел Бухгалтера, нашел Любу. Надо идти. Силком тащить за собой Любу, по дороге найти черя и всей этой толпой, вместе с диким псом, завалиться к нему в кабинет. Так и сделает. Вот только иссякнет жар в трубке.
- Зовет? – тихо спросила Люба за спиной.
- О чем ты? – Трубадур очнулся, будто умудрился уснуть стоя.
Люба уже успела сменить платье Официантки на короткий синий халат из какой-то даже на взгляд удивительно легкой ткани. Единственная затерявшаяся деталь – кружевной венец в волосах – напоминала о недавней проникновенной игре. Трубадур хотел было ее обнять, но передумал: девушка стояла в двух шагах и такой жест оказался бы слишком громоздким, отчего потерял бы душевность и теплоту.
- Всех зовет, - сказала Люба, глядя вверх по склону. – Мало кто может так сопротивляться. Я думала, ты уже карабкаешься по тропе.
- И тебя зовет? – спросил Трубадур.
- Сейчас уже нет, - ответила Люба. – Но напоминает о себе. Далекой тоской, как выпитый вечером самогон напоминает о себе по утрам.
- Идем в дом, - предложил Трубадур. Сравнение показалось ему забавным, он улыбнулся. – Выпьем, попытаемся заснуть. А утром отправимся в лавку. Научишь меня торговать.
- Это правильно, - быстро согласилась Люба. – Только перед тем, как торговать в лавке, мы пройдем с тобой вдоль Стены. Помнишь, в трактире сидели четверо? Прощальный ужин, групповой переход. Все знают, что за Стену отправляешься голым. Но почему-то все равно берут с собой самое ценное. Особо редкие, интересные вещи Стервятник находил именно по утрам, после переходов.
Во тьме, со стороны тропы, далеко, где-то у самой башни, завыл пес.
- Идем в дом, - предложила Люба, и Трубадур тут же с большой охотой согласился.
- Ты так и не познакомила с ними, с той четверкой, - сказал Трубадур уже дома, на диване, за стаканом самогона. – Почему не остаются? Ничего не держит здесь?
- Не сказала бы, - Люба пила самогон маленькими глотками, как дорогое вино. – Женщина была Женой Пастуха. Они выращивали кур и мохоедов на ферме за Городом. У нас всего три таких фермы – вполне достаточно для всех наших лавок и трактиров. Дело свое любили, обосновались надолго. Там целая деревня собралась, с полтора десятка человек. Может, с два десятка. Новички некоторые там селились, кому нравится ближе к земле, к животным. Других Жен у Пастуха не было – женщин у нас меньше, чем мужчин. Она часто повторяла, что за Стену пойдет лишь тогда, когда не сможет крепко держать тесак, чтобы забивать кур, и пастушьи ножницы, чтобы стричь руно мохоедов.
- На вид была в полном здравии, - заметил Трубадур.
- В том-то и дело. Муж ее ушел как-то ночью. Где-то год назад. Или чуть больше. Без предупреждения.
- Негодяй, - возмутился Трубадур.
- Нельзя его винить, - возразила Люба. – Зов Анкетной башни ты уже прочувствовал. После третьего визита начинают звать Ворота и Радужная Стена. И этот зов пусть и не такой звенящий, но совладать с ним тем тяжелее, чем дольше ты живешь под его гнетом. Вот и не выдержал Пастух, ушел. Жена загрустила, тоже засобиралась. Есть в Городе, у стены, небольшой трактир, там встречаются те, кто готов к переходу. С едой там скудно, зато выпивки вдосталь. Зачастила туда. Познакомилась там с разными людьми.
- С теми тремя, что ужинали с нею у Ворчуна?
- И с ними в том числе. Мутные ребята. Один называет себя Химиком…
- Что за зверь такой?
- Не знаю точно. Читала, что прежде, до всех Эпох, так называли мастеров, что приготовляли всякие смеси.
- Смеси?
- Да, смеси. Лекарственные порошки, из которых делают таблетки. Или другие порошки, которые помогают расти злакам и овощам и давать по три урожая на год. Раньше это называли удобрения. Смеси, что делают металл крепче, еду вкуснее, табак ароматнее.
- Полезная профессия, - сказал Трубадур с уважением.
- Полезная, когда на пользу людям, - Люба поморщилась. – Этот Химик стал выращивать на ферме Жены Пастуха какие-то странные растения. Из них делал странные смеси. Можно в трубку забивать, можно как таблетки пить. После них дуреешь на весь день.
- Как после самогона? – Трубадур приподнял свой стакан и глянул через жидкость на огонь.
- Намного хуже, - сравнила Люба. – Сам себе не хозяин. Те, кто пробовал, рассказывают, что видели вещи, которых на самом деле нет. И привыкаешь к этим смесям так, что потом не можешь без них. Сколько людей все свои золотые Химику перетащили, а потом ничего не оставалось, кроме как за Стену бежать.
- Самогон лучше любых смесей, - сказал Трубадур.
- Нет никаких сомнений, - улыбнулась Люба. – Еще двое из этой четверки тоже из тех, от кого стоит держаться подальше. Длинного прозвали Жердью – похож на черей-жердей у Стены. Второго зовут Курицей…
- За зубы? – догадался Трубадур (он тогда бросил короткий взгляд на четверку за столиком).
- За зубы, - улыбнувшись, подтвердила Люба. - Когда чери спалили пол-Города и перебили почти всех жителей, Мэр, говорят, спасся за Радужной Стеной. Времена эти забыты, остались только легенды. Но кое-кто до сих пор скучает по тому времени, по Стражникам, по власти Мэра. Некоторые даже верят, что Мэр когда-нибудь вернется и снова будет править Городом.
- Зачем им нужен Мэр? – спросил Трубадур.
- Верят, что он вернется с тысячами Стражников, перебьет всех черей и займет Анкетную башню. Установит в Городе порядок, прекратит ночной гул на площади. «Город только для людей» - этим некоторые оправдывают собственное существование и объясняют сам факт существования Города.
- Мэр же много лет как умер, - удивился Трубадур.
- Более сотни лет, - уточнила Люба. – И не умер, а ушел за Ворота. Но кто знает, как течет время за Стеной? Большинство горожан надеется, что по ту сторону их ждет бессмертие. Никто пока не возвращался оттуда, чтобы развеять сомнения. Наверное, я не слишком-то преувеличу, если скажу, что часть горожан создали себе религию и видят в Мэре кого-то вроде бога. Вечного и всемогущего.
- Я много знаю легенд о богах. В древности богов было не счесть. Знаю десятки имен, но понимаю, что это лишь малая часть, - сказал Трубадур. – И никогда не задумывался, кто же такие боги. Представлял их кем-то вроде Лидеров в древних селениях. Богатые, вздорные, злопамятные, мстительные, творят что хотят, могут помочь обычным людям, а могут наказать и замучить до смерти.
- Все не так просто, - улыбнулась Люба. – Вряд ли я смогу разъяснить тебе суть религии. Самой бы разобраться. Скажу лишь, что да – религий было много. В древности было много мест, где жили люди. Вот представь себе сотни, тысячи равнин. На каждой равнине в тысяче городов живет народ. Сколько равнин, столько народов. У каждого народа – своя религия. У каждой религии – свои боги. В одной – тысяча богов, в другой – всего один.
- Очень сложно, - остановил Трубадур. – Мы выпили столько самогона, что я не успеваю за всеми этими «тысячами». Тысяча – это большое число. Ты уверена, что правильно используешь слово «тысяча»?
- Есть и другие числа. Их названия мы забыли уже – за ненадобностью. В стародавние времена вместо «много» говорили «тьма», «легион», «колода». Да и само слово «тысяча» обозначало тогда «тучную сотню».
- И как все это умещается в твоей красивой голове? – похвалил Трубадур.
- Это не сложно, - ответила Люба. – Все, что интересно, само ложится, как вещи в короб. Здесь, в Городе, слишком много свободного времени и слишком много книг. Чтение и сплетни – вот мое основное занятие. Было, до твоего прихода.
- Ты говорила о четверке из трактира, - напомнил Трубадур.
- Да, конечно. Чуть увлеклась, но вела туда же, - извинилась Люба. - Богов сейчас нет, религий нет. Равнина сурова к людям, не до богов. Каждый верит только в себя и в свою профессию. Еще Жены верят в мужей, дети верят в родителей. Вера выживания, а не вера надежды. Но тут, в Городе, все иначе. Здесь люди столкнулись с чем-то необъяснимым – Радужная Стена, Анкетная башня, Ворота. Все это подарило людям надежду на лучшую жизнь. Появилась вера, что за Стеной проще, спокойнее, богаче, ярче. Не только Город, вся равнина обрела надежду. Те, кто отчаялся, кто томим неведомой жаждой, бросают дома и семьи и отправляются в далекий путь. Стена стала религией. Для одних богом стал Бухгалтер, для других - Мэр. Чери превратились для них в демонов. Верующие в Мэра и его второе пришествие сплотились в довольно многочисленную группу. Ведут себя тихо, беспорядков не устраивают, но я бы держалась как можно дальше от их идей и от их собраний.
- Почему так?
- Не люблю людей с идеями. Я не про идеи мастеров в их профессиях. Тут все понятно, все правильно: ловчее постричь мохоеда, тоньше выткать сукно, крепче сварить эль. Простые идеи, что позволяют мастеру лучше жить самому и радовать других делом рук своих. А когда появляются идеи, от которых, якобы, лучше станет всем, то выходит с точностью до наоборот. Лидер этот в столице, Мэр в Городе… Уверена, что Большое Несчастье тоже случилось не просто так, а как результат чьей-то великой идеи.
- Если кто-то жаждет сделать мир намного лучше, значит, кому-то скоро может стать намного хуже, - вспомнил Трубадур.
- Именно так, - подтвердила Люба с уважением. – Сам придумал?
- Пришло из детства. То ли читал в какой-то книге, то ли слышал от отца.
- Отец был тоже Трубадуром?
- Приемный отец. Кем был мой настоящий отец, кем была мать, я не помню. Равнина стерла ход событий. Остались одни картинки. Есть такие книги – с картинками. Вот если их оставить, а саму книгу выкинуть – так я помню свое детство. Всплывает что-то иногда, без разбора, без ясности. Трудно разобрать, что из той жизни, что из этой. Все вперемешку, как травы в похлебке.
- Читал в какой-то книге? – заинтересовалась Люба. – Ты говорил, что в походной суме твоей лишь одна книга.
- По дороге мне встречались владельцы других книг, - пояснил Трубадур. – Всегда просил почитать. Некоторые позволяли. Читал урывками, пока гостил в доме. И в детстве… Там было много книг. Очень много. Это я помню. И еще помню, что читать я не любил. Меня упрашивали родители, порой заставляли.
- Заставляли читать? – поразилась Люба. – Что может быть чудеснее книги? Что может быть увлекательнее чтения?
- Были какие-то другие развлечения. Пустые. Глупые. Бестолковые. Словно жил в ином мире. Словно сам пришел из-за Радужной Стены, как чери. Там те же слова, но в них совершенно иное содержание; те же люди, но живут по другим правилам, идут к другим целям.
Люба долго изучала Трубадура взглядом. Молчала.
- Может, так оно и есть, - сказала она наконец. – Покажи свою книгу. О чем она?
Трубадур послушно встал, нашел суму, аккуратно вытащил потрепанный том с бледной истертой безымянной обложкой. Люба держала в руках много книг, но этот томик приняла с особым благоговением, понимала, какую ценность представляет он для Трубадура.
В Городе к вещам, в том числе и к книгам, относились легко. Вещей было много, вещи «приходили» вместе с новичками, производились местными мастерами, появлялись невесть откуда или были здесь изначально, возникнув вместе с самим Городом. И все вещи, что желал ночью унести с собой человек в неведомое, оставались утром вдоль Радужной Стены.
На равнине к вещам отношение было иное. Там каждую вещь ценили, берегли, пользовались, пока была возможность, а как вещь приходила в негодность, владелец искал ей другое применение. Потому-то и собирал Трубадур мусор по мостовой, когда Люба впервые увидела его на улице. А были такие вещи на равнине, которым и цены-то не сыскать. Золотые монеты и книги. Такие вещи передавали по наследству, их владельцы имели особый статус.
На все книги, что хранились в библиотеке Любы, что пылились стопками в лавке Стервятника, что таились в полутьме кабинета Бухгалтера, на все книги, что можно было отыскать на всех полках Города, не выменял бы Трубадур этот истрепанный томик. Люба это понимала, поэтому мягкие от времени страницы переворачивала бережно. Ознакомилась с кратким содержанием на обороте титульного листа, просмотрела два-три места ближе к середине и к концу. Аккуратно вернула книгу, которую Трубадур тут же спрятал в походную суму.
- Думала, что смогу найти такую же в своих запасах, в хорошем состоянии, с обложкой, без вырванных страниц, но нет, такой книги не имею, - Люба развела руками. – Бытовой роман, ничем не примечательный, таких было много во все книжные времена. Однако тебе повезло.
- В чем же? – Трубадуру действительно было интересно все, что связано с его единственной книгой.
- Книга сюжетная, без фантастических вымыслов, - пояснила Люба. – Бытописание – это всегда интересно для тех, кто хочет понять, как прежде жили люди.
- Читал ее много раз. Удивляет меня эта девушка, главная героиня. Дочь, но с родителями не живет. Не Жена, не прячется за мужем. Мастер в профессии. Правда, профессия какая-то странная – волосы стричь. Но прежде было много странных профессий. Мужчин меняет часто, но не для здорового потомства, не для заработка и даже не для удовольствия. Больше для опыта. Теперь понимаю: она на тебя похожа.
- Тем, что мужчин меняет часто? – рассмеялась Люба.
- Нет, - смутился Трубадур. – Тем, что не зависит от мужчин. Вернее, зависит, но не в быту, а в чувствах, ищет какую-то важную привязанность, но не находит.
- Потому и меняет мужчин, - сказала Люба. – Ищет одну, свою, главную привязанность. Своего мужчину. Нашла в финале?
- Вроде, нашла, - Трубадур пожал плечами. – Только вряд ли остановится. Ей нужна борьба, непокой нужен. Она себя называет «боевой подругой». Ни в каких боях, конечно, не участвует, но я понимаю, о чем она: как бы всегда рядом с мужчиной, всегда за его спиной, всегда поддержит – и в радости, и в горе, и в беде, и в бою. Были у нее всякие мужчины, с именами по профессии. Оказывается, до всех Эпох тоже такие имена давали. Сейчас таких профессий нет. Но могу догадаться: Писатель – тот, кто пишет книги; Художник – тот, кто картинки рисует. Другие профессии вообще не знакомы: Негоциант, Атташе, Фрилансер, Байкер…
- Негоциант – не совсем профессия, - улыбнулась Люба. – Так называли богатых людей, заработавших на своем деле. Считай, наши Купцы или Набобы. Фрилансер – тоже не профессия. Это человек свободных занятий. Делает, что хочет, лишь бы доход был. Атташе – это, вроде, послы такие. В далекие поселения.
- Как Глашатаи Миротворцев? – спросил Трубадур.
- Что-то вроде, - подумав, ответила Люба. – А Байкер – так вообще не о том. Так называли людей, которые ездили на байках, на мотоциклах. Это такой мобиль на двух колесах.
- Да-да, - вспомнил Трубадур. – В книге два Байкера, и у каждого – мотоцикл. Я еще думал, что же это такое.
- А покой каждой женщине нужен, - вернулась Люба к главной героине романа. - Только не со всяким. Найдет своего - успокоится.
- Этот, который последний, он, наверное, именно тот, «свой», - решил Трубадур судьбу героини. - Только он уже женат, второй Женой к нему пойдет. Или третьей. В книге ничего о количестве Жен не сказано.
- Зато в других книгах сказано, - сказала Люба весело. – До всех Эпох у мужчин, как правило, было по одной Жене.
- Не может быть, - не поверил Трубадур. – Кто же помогал мужчине в работе? Профессия требует рук, людей, усилий, времени. Кто обеспечивал его быт, создавал уют в доме? Кто рожал и воспитывал детей? Кто доставлял плотские утехи? Только Шлюхи?
Люба не сдержалась – рассмеялась звонко, долго, нетрезво.
- Нет, Шлюхи, конечно, тоже были, - отсмеявшись, сказала она. – Как же мужчине без них? Но все, что ты перечислил, делала одна Жена. Мало того, Жена имела иную профессию, работала в другом месте. Помогала другим мужчинам.
- Уму не постижимо, - Трубадур пребывал в недоумении. – Зачем таким женщинам нужно было выходить замуж? Сами работали, сами с профессией, при этом все успевали.
- Не все они успевали, - возразила Люба. – Часть забот по дому, по воспитанию детей делили с мужчинами.
- Пока помогали в работе другим мужчинам? Так это же сто поводов для ссор ежедневно, - воскликнул Трубадур.
- Так и было, - согласилась Люба. – Ссорились, если доход мужчины был ниже, чем того желала Жена. Если мужчина не помогал по дому. Если был недоволен, что его Жену кто-то пользует на ее работе. Если мужчина пользовал других женщин. Если Жена хотела одного, а мужчина хотел другого…
- Если мужчина пользовал других женщин? – с удивлением перебил Трубадур. – А как иначе? Это чем же таким страшным должен болеть мужчина, чтобы довольствоваться одной женщиной? Как же они жили вместе? Трудно представить себе, что на равнине возможно что-то подобное, но любой мужчина немедленно сменил бы Жену при малейшем намеке на такое поведение.
- В древности поступали так же, - успокоила Люба разволновавшегося Трубадура. – Терпели, пытались договориться, но в большинстве случаев расставались. Жить вместе прежде было более тонким искусством, чем в наше время. Равнина четко распределила роли, равнина не терпит подобной мешанины. На равнине каждый предельно ясно осознает свою ответственность, поэтому ссоры между мужчиной и женщиной, а тем более расставания, попросту невозможны.
Люба говорила с жаром, жестикулировала, расплескивая жидкость из стакана. Полы ее тонкого халата разбежались в стороны, Трубадур невольно засмотрелся: уж больно заманчиво свет и тень играли в чехарду на талии девушки и на линии ее бедра. Люба говорила, не замечала, а когда заметила, улыбнулась.
- Значит, пойдем спать?
- Хотел о книгах расспросить, - напомнил Трубадур. – Говорила, что мне повезло с этим романом. Хотел узнать, почему.
- Завтра в лавке у нас будет много свободного времени. Еще успеем заболтать друг друга. Или ты настаиваешь?
- Завтра так завтра, - сдался Трубадур
- Вот и хорошо, - похвалила Люба и скинула халатик.