Рим так верил в своё родство с Троей, что считал Ромула и Рема сыновьями Энея. Не могу сказать, пришёл с ними? Или родил по прибытии?
Потом один зловредный грек назвал «точные» даты войны. Между героем и его сыновьями образовалась лакуна лет в двести- четыреста.
Эллины плюнули бы на это. Их боги плодились и размножались без оглядки на свой возраст и разницу в возрасте с земными красавицами. Но римляне не были настолько уверены в мужских силах прародителя. Они ещё не доросли до всокодумного «Царь я или не царь? Право имею».
Изощрились и ввели в обиход историю о царях - этрусках, предшествовавших римской Республике.
В исторической науке, каким- то образом воспитавшей поколения поклонников, последователей Античной культуры и традиций, со скепсисом относились к существованию настоящих римских близнецов. Вдруг, в прошлом веке, раскапывая руины, освобождая место под дороги и коммуникации, начали находить нечто, что намекало на реальность Ромула и Рема.
Между прочим, дуче Муссолини распорядился почистить город для строительства, подтверждающего преемственность его власти и власти имперских легионов.
То, что построил Рим, сначала растащили варвары, потом под собственное строительство разбирали Церковь и местное население. Снова пришли варвары, решившие украситься остатками былого величия. О греках под Османами говорить ещё труднее.
Слабо вериться, что основную часть письменного наследия сохранили монахи, пришедшие с, вызванными античными сверхлюдьми, «демонами», за моральной компенсацией в мировую столицу.
Хм. А, почему бы не сравнить происходившее с грабежом «освобождённого» американскими солдатами Багдада? Кто- то тырил по мелочи, заваливал памятники. А кто- то шёл прямиком в музеи с богатейшими коллекциями древнейшей мудрости. Можно успокаивать себя тем, что изъятое изучается в американских и европейских научных учреждениях.
Что, если озадачиться вопросом иного порядка.
А не выпал ли из человеческого опыта кусочек культурного ДНК?
Что дошло до столов учёных?
Что осело в карманах солдат « про чёрный день»?
Что разбито и растоптано во время грабежей?
Что осталось в коллекциях людей, получающих удовольствие от сознания обладания тем, чего ни у кого нет?
Если грабёж Рима не нанёс большого урона культуре, так как основное уже было сказано и лежало в развалинах в другом месте. Причём в том самом виде «рукописей, которые не горят», то багдадские потери очень скоро обернулись уничтожением других памятников с тысячелетним бытованием.
И пришла куча недугов, ибо мы признали, что стали просто вирусом. Вирусом под названием «надо валить с этой планеты». А вирусу следует бороться за место под солнцем с другими вирусами.
И всё.
Спираль. Только не по восходящей, а назад. Там человеки формировались. А здесь - вирусы, головастики, мокрицы, трилобиты. Есть время на путь до сперматозоидов разумного существа?
Скорее всего, старые рукописи собирали при Константине, волею судеб или сознательно, оказавшегося там, где хранились глиняные таблички, а писцы были обязаны знать, как менялся язык последние 500 лет. Потом ромеи перестали считать себя римлянами и переориентировались на греческую культуру. Они переводили и создавали легенду.
А потом эту легенду и тексты переводили арабы. А потом продавали свои переводы с чужих языков на чужой европейцам, взалкавшим основ.
Нет Истины.
Есть легенды.
Тоска по славному прошлому и его героям. Каждому - по вере его. Веришь в Священную Афинскую Корову? Вот тебе вдохновляющие рассказы о победах не подкупного оружия полисов над «Гидрами», «Сциллами» и « Харибдами».
Машешь дубьём римских законов и готов руку положить на вражеский жертвенный алтарь, делая сильнее его богов?
Упс?
ТщательнЕе надо быть со смыслами.
Я не понимаю, о чём пишет Гомер. Что для нас «героический период»? Ахейцы режут спящих троянцев, почему- то не ушедших на ночь под защиту легендарных стен. Троянцы ночью проходят сквозь безмятежно - храпящий вражеский лагерь и поджигают корабли. После гибели Ахилла Одиссей пускается во все тяжкие.
Обманывает, крадёт, проходит по городской клоаке и уводит из- под носа жрецов священный предмет, наличие, которого гарантировало неприступность города.
Честные спортивные игры, на которых разыгрываются доспехи погибшего Пелида, обманом и покровительством Афины превращаются в трагифарс.
Гибнет Аякс, расстроившийся, что все свои »сумерки разума» резал не собутыльников, а, основу хозяйства кочевника, скот.
Упс?
Можно «пройтись» по поводу фантазий сказителей, « разрабатывавших» тему. Почему в клоаку нельзя было спуститься нескольким ахейцам и открыть ворота раньше лет на десять? Не придумывая авантюру с конём? Не дожидаясь двусмысленностей Афины? Ведь, боги прокляли победителей. А покровительство »дочери» Зевса обрекло царя Итаки на вечное скитание.
Участь Каина, знаете ли.
Или тот самый остракизм. Как хотите.
Но и сам Гомер рассказывал, что герои старательно увиливали от участия в «героическом мероприятии». Одиссей прикинулся сумасшедшим. Фетида спрятала сына на дальнем острове.
Игра, какая- то. Не обманул вербовщика, подписался на участие, сам становишься вербовщиком. Может, так и было? Но почему герои не хотят иди на войну по собственной воле?
Время- то, какое. Прямая и святая обязанность.
И слышу я, что единственным достойным героем поэмы является Гектор. Он верит сестре Кассандре и точно знает, что все усилия напрасны.
Красавица жена станет игрушкой для звероподобного победителя. Маленький сын, пугающийся отца в шлеме с пышным гребнем, будет сброшен со стены поверженного города, как помеха богорожденным, вечно пьяным победителям.
Герой в нашем понимании этого слова прощается с любимыми людьми и идёт исполнять долг защитника.
Может быть, ищет славы?
Может быть, это - единственный выход для мужчины в той ситуации? Умереть раньше.
Или кто- то ищет «жертву вечернюю»?
Каждый находит свои темы и ответы на свои вопросы. Написал безвестный гений текст, не блекнущий до сих пор. Что в нём? Кто- то находит детали того мира. Кто- то видит отражение вечного человеческого.
Но советуют не путать одно с другим. Ведь, специалист по Пушкину не читает Достоевского.
Пушкин не читал Фёдора Михайловича. Иначе не был бы Солнцем. А выходил бы Месяцем из тумана, вынимал бы ножик из кармана. Ставил бы своих героев в ситуации, какой- нибудь абсолютной безнадёги, а не банального отказа любимой женщины.
Так получается?
Но они оба читали Библию, а результат разный. Дело не в начитанности?
Я не понимаю, как можно любить Достоевского. Сидеть и распотякивать, разводя пальцАми с ухоженными ногтями. Спрячьте кОгтища - то.
Мне видится капюшон висельника, снятый с декабриста. Чо добру пропадать?
Хорошо. Меняем тон.
Мне видится мешок, в котором один раз уже кто- то умер. Может, не один раз. Что творилось в душе и голове, задыхающихся в душном мешке от собственного зловонного дыхания? Конечно зловонного. Фиалками смертники не пахнут. Даже юродивые благоухают и творят чудеса только после.
Даже Святые.
Раб божий Фёдор описал свои переживания. И что? Много описаний есть переживших клиническую смерть. Приблизили они к пониманию происходящего? Спохватился народ, что смертен, что внезапно смертен. И перестал убивать.
Нынешняя Смерть, которая одна на всех, встречена объединившимся повзрослевшим человечеством достойно. Оно отложило распри, в едином порыве перешибло мозгой злокозненный вирус. Впору петь «Оду к радости» Людвига Вановича нашего, Бетховена.
А Фёдор Михайлович, таки, что- то увидел. Додумал на каторге, ссылке. Описал. Но язык человека не предназначен для подобного труда. Писатель снова и снова мучается одной темой, пытаясь рассказать и донести то, что можно только пережить.
Самолично.
Нам остаётся договариваться о терминологии и смыслах. Видимо, автор хотел сказать то- то и то- то.
И смотреть, как Автор корчится в судорогах эпилептика, в слезах, в соплях, в истерике до блевотины, в крови из прикушенного языка. Как это можно «любить»?
Страшно заразительно. Давясь собственным выдуманным грехом, роешься в том, мимо чего прошёл бы и перешагнул, храня издёрганную психику.
Автор потом в письмеце другу будет восхищаться тем, какой финал он навернул в последнем романе. Приступ прошёл, а ты ищешь смыслы и грехи, забыв, что грех есть только на том, кто в него верит.
Талант. Талантище. Забытая сила слова. Не опошленная множеством вздорных истин и ничтожеством их авторов.
А можно и так. Караваджо. Гениальный убийца. Размах в тёмной душе. Он снимает с креста мёртвого Христа. Он знает, как это было. Сам в этом участвовал. С какой стороны?
Видел воочию скорбящую старуху и крепких мужиков, не очень похожих на Апостолов. Он пишет смерть Иоанна Крестителя руками, до сих пор напряжёнными в удержании тела, теряющего кровь.
Дух захватывает.
Ещё и от того, что, не стыдясь, почти не скрываясь, художник демонстрирует очередное преступление. А в миру, ну, в лучшем случае, какого- нибудь старого рыцаря удаётся зарезать. А пущай помоями не обливается.
«Искусство должно пугать». Вернее, «настоящее» искусство. И восхищать своей смелостью, натуральностью, как «убийство в прямом эфире». Если Достоевского обвиняли в излишней натуралистичности, даже подозревали кое в чём, то Караваджо принято восхищаться.
Забывая о прямой дорожке между восхищением японцев людоедом, проявившим истинное самурайство.
И появлением группы истинных самураев в метро Токио.
Давно было. Память- то осталась в только телефонах с компьютерами. А многим и компьютеров не надо. Всё, что нужно купить, смартфоны сами подскажут. Ещё и напоминалкой обзвякаются.
Прямая дорожка есть и у кадров со, смачно хрумкающим яблоком, князем Игорем.
На фоне трупов древлян.
Не хватает ржущих фашистов, фоткающихся на фоне повешенных людей и сожжённых деревень.
Красиво же.
Говорит это о внутренностях людей, торгующих смыслами?
Или потрясающая сцена, в которой взрослый мальчик играет на скрипке, один из слушателей заходит сзади и душит скрипача офицерским шарфиком.
Как на счёт духовных смыслов?
Или, сменяющие друг друга временщики, объединённые хрюканьем крови из перерезанного горла на заднем фоне? В другой фильме о взрослом мальчике.
Соревнование в отвратительном, которое не давало покоя рабу божию Фёдору. Но он- то «соревновался» с «Мёртвым Христом» Гольбейна. Искал то, что потерял Толстой.
И оба не нашли, между прочим.
Что бы ни говорили, глаза репинского Ивана Грозного, убившего сына, «списаны» с глаз «Сатурна, пожирающего сына» Франсиско Гойи. Прозрение, что нет ничего прекрасного и мудрого в образе Времени, пожирающего своих детей, что, на самом деле это выглядит именно так, становится у русского художника притчей о «жертве вечерней».
Может, Гойя тоже проводил такую параллель? По этой причине назван сумасшедшим? Убийцей Караваджо принято восхищаться, а от Гойи просто отмахнулись.
СпокойнИше так.
А над тем, что писал Репин надо подумать.
Николай Первый сделал большое дело, прикрыв всякие - разные мудрствования в русской культуре после декабристов. Мысль ушла в себя, в собственное тёмное паскудство, избежав фрейдистской мути, выплеснувшей мозг из головы вместе со спермой.
И чё нам досталось?
Желание проповедовать.
Выходили романы- классики русской литературы. Журналы с критикой литературных новинок от Белинского и Добролюбова. Доходило до парадоксального. Романы оставались даже не «разрезанными», а журналы зачитывались «до дыр», сами становились запрещённой литературой.
Они «толковали» смыслы романов, рассказов, пьес. Особливо тогда, когда строгий надзор был уже ослаблен.
А толкование- то, какое. Гоголю ещё досталось от Белинского за, давящий всё живое, в том числе талант писателя, религиозный мистицизм.
«Что делать» Чернышевского назван Катехизисом нарождающегося разночинства.
«Мы наш, мы новый … ».
Все сны, странности, несуразности, отсутствие «экшена», подробности деятельности Веры Павловны, тоскливые отношения с мужем имеют одну цель. Научить новых людей правильно жить.
Правильно выстраивать отношения в семье. В обществе таких, как ты. И бизнес твой или дело, призвано освободить от зависимости.
Вот от этих Тургеневых, Толстых, не видевших в разночинцах, равных себе. Даже имевших хорошее образование.
Толстой к концу жизни многое пересмотрел в своих взглядах. А Тургенев с Добролюбовым не переносили друг друга.
И это- лучшая часть общества. Мааааленькая, огрантиченная одним литературным сообществом.