Белка на заборе, тугие паруса, года и дни

Владимир Каев
  Слова в тексте словно камушки на дне прозрачного потока времени: вступаешь, зная, что дважды в одни и те же воды войти невозможно. Раз за разом читаешь одно и то же, а звучит по-разному. Звучит – если вслух. Если молча – просматриваешь в себе мелькающую череду картин, словно материал, отснятый для фильма. Плёнка рвётся, сюжет не очевиден, стадия монтажа.

  Осень. Чистейшее бледно-голубое небо. Сквозь стекло окна греет солнце. Сильный ветер раскачивает поредевшие кроны, с каждым днём пёстрых листьев всё меньше.

  Утром по верхней кромке забора, разделяющего два участка, разгуливает пушистая белочка. Дом в глубине посёлка. Что заставило юркое создание с большим дымчатым хвостом так далеко уйти от леса? – любопытство, должно быть.

  Рядом с домом в кустах сидит столбушком, обернув лапки хвостом, большой пушистый рыжий кот, смотрит настороженно, как я наливаю воду в ведро, стоящее в траве. Вода для лошадей, числом три, их приводят сюда днём. Одна лошадь большая, чёрная; вторая – подросткового роста пони, светло-серая с тёмными пятнами; третья – августовский жеребёнок пони, рыженькая кобылка ростом с большую собаку, похожая на верблюжонка, мордочка короткая, горбоносая.

  Днём сижу в машине за рулём в длинной очереди при выезде на бетонку между Звенигородом и Новорижским шоссе. Очередь движется медленно. Смотрю на прозрачные верхушки деревьев, на небесную голубизну, примечаю машины, норовящие по обочине выехать в голову очереди, спокоен, безмятежен, никого не хочу обгонять, ничто меня не волнует, даже пренебрежение включением поворотников. То самое мгновение, которое вполне можно было бы остановить.

  Написал, останавливая время: машина так и стоит при выезде на бетонку, рыжий кот сидит в кустах, лошади бродят по участку. Во времени прошедшем всё неподвижно, наслаивается объёмными картинами; так и будет, пока не загорится зелёный свет – всё тронется с места и перестанет быть.

  На столе томик Гомера. Сын попросил купить. Станет ли читать? На следующей неделе отправляюсь на Чёрное море, вслед за ускользающим теплом и светом. Сейчас первый час ночи. Тема определилась, надёжный свидетель существования Гомера – Мандельштам:

          Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
          Я список кораблей прочел до середины:
          Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
          Что над Элладою когда-то поднялся.

          Как журавлиный клин в чужие рубежи,–
          На головах царей божественная пена,–
          Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
          Что Троя вам одна, ахейские мужи?

          И море, и Гомер – всё движется любовью.
          Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
          И море чёрное, витийствуя, шумит,
          И с тяжким грохотом подходит к изголовью…

  В эпоху Мандельштама на российском календаре нынешний день значился вторым днём января – старый стиль. Осип Эмильевич в списках живущих появился на 60 лет раньше меня. Тот год мне особенно интересен. Заглядываю в хронику. Год 1891, одногодки:

      Мандельштам Осип Эмильевич         2(14).01 – 27.12.1938
      Грамши Антонио                22.01 – 27.04.1937
      Буллит Уильям                25.01 – 15.02.1967
      Булгаков Михаил Афанасьевич          3(15).05  – 10.03.1940
      Брик Лиля (Лиля Уриевна Каган)       30.10(11.11) – 4.08.1978
      Миллер Генри                26.12 – 07.06.1980

  С Буллитом, американским послом в Москве, познакомился в книге о Булгакове. Праздничный приём в посольстве стал балом, на котором Маргарита была королевой. В том посольстве Булгаков однажды был за одним столом с Экзюпери, оба не знали, кто рядом. Антуан был на девять лет моложе Михаила Афанасьевича.

  К автору "Мастера и Маргариты" вернусь позже, пока же останусь там, где белка на заборе.

  Грамши для меня возник в Воронеже, странным показалось название улицы. Итальянец, коммунист, пару лет жил в советской России, в ноябре 1922 встречался с Лениным. В Италии фашизм возник в 1921 году. Грамши скончался в конце апреля 1937. Только вышел из тюрьмы… итальянской. Следов пребывания Антонио в Воронеже не обнаружил. Бунин жил в Воронеже, но улицы его имени там нет. Мандельштам провёл три года в Воронеже, отбывая первую ссылку. В 2011 местные власти предполагали почтить одну из улиц его именем, но горожане восстали и переименование не состоялось. Не стоит сносить памятники и давать новые имена улицам, лучше восстанавливать те, что были раньше – история имеет право быть консервативной.

  Лиля – это Маяковский. Сама по себе дама интересная, но… Владимир выстрелил, и пятна крови на ней остались. Рядом с Владимиром в тот момент была другая, но Лиля приложила руку к его состоянию, на чём и получила состояние (муза поэта с позволения Сталина). Маргарита присутствует в Лиле – без неё Маяковский не утвердился бы уверенно в школьной программе середины прошлого век.

  Генри Миллер. С другой стороны планеты родом, немец по корням, но в Европе жил, Париж и Греция в ряду его тем. Крепкий был орешек, стреляться не стал бы ни при каких обстоятельствах, не тот случай. Женщин любил, но больше любил жизнь. В этом списке только Лиля Брик с ним рядом по долголетию.

  Лиля больше всего любила себя. Весной 1978 года перелом шейки бедра, утратила возможность вести светский образ жизни. В начале августа написала записку, извинилась, попросила никого не винить в своей смерти, приняла большую дозу нембутала. Прах развеяли в поле под Звенигородом. Там и валун есть, на нём ЛЮБ выбито. Владимир застрелился, Лиля отравилась, оставили записки перед уходом…

  Список уроженцев 1891 года нет проблем пополнить. Например:

      Эренбург Илья Григорьевич                14(26).01 – 31.08.1967
      Ягода Генрих (Иегода Генах Гиршевич)        07.11 – 15.03.1938

  Эренбургу принадлежит известная формула: «Увидеть Париж и умереть». Интересный товарищ, биография весьма примечательная, далеко уводящая. Не раз был на грани ареста бдительными органами, первый раз во времена Ягоды, появившегося в ЧК с 1918 года (арестован весной 1937, расстрелян в середине марта 1938-го).

  Под руководством Генриха-Генаха был учреждён ГУЛАГ, увеличилась сеть советских исправительно-трудовых лагерей, началось строительство Беломоро-Балтийского канала силами заключённых. В нашем списке Ягода первый покинул сцену, успев наладить нелегальные поставки леса из ГУЛАГа в Канаду, прибыль от которых поступала на его швейцарский счёт. Но судили его не за то, что он в действительности творил, а за убийство Горького и его сына. Сознался. Попробовал бы не сознаться. Утверждал, что сделал это из «личных соображений» — влюблённости в жену сына Максима Горького. Дело тёмное, обвинения в ту пору зачастую носили фантастический характер. Сомневаюсь в упомянутых убийствах – нужды не было, уход и самого Горького, и сына его, выглядят достаточно естественно.
 
   Дочь сына Горького, между прочим, дожила до 96 лет. Последние годы бытовала на Николиной Горе в пансионате, который называют самым дорогим домом престарелых России. Сосны, высокий левый берег Москва-реки. Впервые узнал о существовании Марфы Максимовны от знакомой, обитающей в тех краях. Знакомая рассказывала, как жаловалась Марфа на судьбу (замужем побывала за сыном Берии). Гуляла внучка Горького среди сосен, наматывая пешим ходом по семь километров. В Сети нахожу свидетельства о её положительном характере и личных заповедях: «Движение – жизнь» и «Будь собой, никого не бойся». В 2021 отбыла в иные пространства, шансов встретиться в соснах не стало.

   Грамши и Ягода – строители нового мира, специализации разные. Мандельштам не был строителем, он был поэтом. Осип Эмильевич всегда был самим собой, но боялся, живой человек. Сгинул в конце 38-го в лагере на Дальнем Востоке.

   Мандельштам родился 132 года назад, а день календаря нынешний – 14 января. Этот же день рождения у Альберта Швейцера, Юкио Мисима и Шамиля Басаева. Мисима хотел сделать государственный переворот, но пришлось сделать харакири. На Басаева потратили ракету. Швейцер прожил долгую жизнь богослова, органиста, врача, общественного деятеля – на 91 году завершил жизненный путь в Габоне, последние шесть лет принимая пациентов, строя больницу и призывая отказаться от ядерного оружия.

   Мандельштама читаю, Швейцера почитаю. В Японии и Чечне никогда не был. В Габоне тоже.

   Политика дело грязное, лучше иметь дело с белками и лошадьми. Ещё лучше – с хорошей литературой. В перерывах между чтением можно и самому… по словам… как по камушкам на дне прозрачного потока времени.