В ночь на пятницу бывший депутат городского Совета Валерьян Петрович Ветров увидел дурной сон. В углу комнаты сидела на табуретке теща и с печальным укором пристально смотрела на него. Валерьян, словно подчиняясь ее воле, взял сломанную щетку и, опустившись на колени, стал мести сор. Приблизившись к безмолвно сидящей теще, он невольно перевел взгляд на табуретку и вспомнил вдруг, что на ней когда-то стоял ее гроб. От страха Валерьян проснулся и, пододвинув пепельницу, стал нервно перебирать окурки. Все они оказались ничтожно маленькими.
Ворочаясь в удручающей темноте, он тщетно пытался сообразить, который час. «Так, так», - отсчитывали секунды ходики. «Тук, тук», - стучало загнанное сердце. Глухой рык мотора подъехавшего «уазика» и громкие, дерзкие голоса окончательно разбудили его. «Опять менты с утра пораньше в гости к Наталье пожаловали», – посетовал он, ужасаясь от смысла некоторых нецензурных оборотов подъехавшего экипажа.
Испытывая тошнотворную слабость, Ветров неуверенно поднялся и, подцепив пальцами ног холодные шлепки, прошел в небольшую прихожую-кладовку. Нащупав выключатель, он, выбив искру, «разбудил» подвешенную на обгорелых проводах лампочку. Ветров засунул руку в оттопыренный карман мышиного цвета пальто, пылившегося на оленьих рогах, и пошарил в нем, надеясь отыскать сигарету – ничего кроме крошек табака его пальцы не обнаружили. Споткнувшись о сгрудившуюся, как в мастерской у башмачника, обувь, он прошлепал в кухню. Белый свет уличного фонаря позволял без помощи электричества ориентироваться в тесном квадрате. Решительно распахнув дверцу холодильника «Смоленск», Ветров снял с полки початую бутылку водки «Царь» и извлек заляпанную банку огуречного рассола. «Чтоб я делал без тебя», – сморщился Валерьян Петрович, осушив судорожными глотками чашку с отколотой ручкой. Хлебнув рассола, он, ощутив тепло, закурил и начал анализировать события вчерашнего ужина, организованного обкомом по случаю большой даты.
Валерьян Петрович вспомнил себя за длинным столом, заставленным порожними бутылками и варварски разметанными закусками. Гости порядком захмелели и, как говорят в народе, переливали из пустого в порожнее.
Валерьян Петрович был из тех немногих депутатов, которым посчастливилось попасть в Совет благодаря своей профессии. В то время, когда электорат начал дружно голосовать за кандидата «против всех», срывая выборы, и выпроваживать, посылая куда подальше, назойливых агитаторов, всесильный управленческий аппарат города вбросил в массы хитрый лозунг: «Будущее ваших детей в наших руках». Клянчить у народа поддержку с этим отпечатанным на лунно-посевных календарях лозунгом снарядили представителей гуманных профессий. Ветров, попав в их число, ходил по квартирам и плакался на скудное питание в школьных столовых и низкое жалованье педагогов, утаивая, что от него самого, в случае избрания, ничего зависеть не будет. Так в Совете собралась фракция-балласт из учителей и заведующих поликлиниками. Лидерство в этой группе гуманистов застолбила пробивная докторша, пламенно обещавшая избирателям быстро переоснастить и отремонтировать все городские объекты здравоохранения. Однако с ремонтом больниц ничего толкового не вышло. А активная дама, получив бесплатный участок земли в черте города и беспроцентный кредит, умерила свой пыл и озаботилась строительством собственного дома.
Остаток ночи Ветров ворочался с боку на бок.
Глупые фантазии, которым он последнее время часто предавался, завертелись в голове и переплетались до тех пор, пока он не почувствовал пробуждение кишечника.
На кафельном полу тесного, пропахшего сыростью и химикатами тамбура показался таракан. Ветров взял с пола глянцевый журнал и прихлопнул им выползшего разведчика. Насекомое прилипло к ягодице модели, шевеля конечностями в предсмертных судорогах. Валерьян протянул руку к железному ведру, доверху наполненному обрывками туалетной бумаги, и выбрал клочок что почище.
Часам к десяти утра Валерьян Петрович почувствовал тянущую боль в области правой почки. Он повернулся на спину, надеясь, что внезапный приступ боли пройдет. Однако в боку вдруг резко крутануло, будто орган оторвался от своего места. Ветров даже вспомнил выражение «блуждающая почка» и его парализовало предчувствие грядущих испытаний. Поясницу терзало изнутри так, что терпеть стало невыносимо. Валерьян подумал про сердце: вдруг оно не выдержит и случится какой-нибудь инфаркт или инсульт. Паническая мысль моментально отозвалась спазмами в левой стороне груди. Валерьян уже был готов к скорой смерти. Он включил мобильный телефон и позвонил Козлову.
-- Вася, вызови мне скорую помощь, у меня почку схватило, терпеть невозможно, – простонал он. – Только не медли, ой.
Валерьян Петрович лег на живот и, прикрыв спину одеялом, начал ждать.
Боль наступала, мучая, усиливая страх. Ветров, повернувшись на левый бок, застонал. Сначала тихо и коротко. Потом громче и протяжней.
Через пару минут Валерьян подтянул телефон и набрал домашний номер Козлова. Длинные гудки быстро прервались.
- Вася, ты вызвал? – жалобно взвыл он.
- Да.
- Спасибо, друг. Ой, как мне больно. В пах начало отдавать. Может, аппендицит?
- Не знаю. Я к тебе сейчас приеду.
Ветров сбросил одеяло и уже крутился, как раздавленное беспозвоночное пресмыкающееся, отсчитывая секунды.
Прошло долгих минут десять-пятнадцать, когда он, ослабев от неведомой прежде боли, взял дрожащей рукой мобильник.
- Вася, позвони еще раз, – взмолился он. – Сдохну ведь, пока врачи приедут. «А чем они помогут?.. Сделают укол, отвезут в больницу… Довезут ли?» Ветров почувствовал, что в сердце вонзаются иголки. «Не надо про него думать. Ой…»
Истекла еще одна четверть часа, прежде чем в дверь позвонили.
Ветров воспрянул духом и, медленно отделившись от дивана, тихо пошел открывать ее.
На пороге стоял перепуганный Василий.
- Я дверь в подъезде кирпичом застопорил. Ты ложись. Я вниз на всякий случай.
- Ты позвони еще раз, Вася. Вдруг они забыли про вызов.
Минуты ползли. Ветров крутился и матерился, пока не появились спасатели в синей спецодежде.
- Почему так долго? – не сдержался Валерьян.
- А вы знаете, сколько машин осталось на город?
- Ладно, все ясно с вами, нищая медицина, делайте скорее укол, – попросил он слабым голосом. – Такая боль.
- Мужчины всегда плохо переносят почечную колику, – равнодушно сказала девушка, набирая шприц.
- Мне зубы без заморозки удаляли, – начал оправдываться Ветров, наблюдая, как в вену входит большая игла.
- Поедете в больницу? – спросила сестра, смазав спиртом ранку.
- А надо? – засомневался Ветров после упрека медсестры.
- Решайте скорее.
- Пожалуй, поеду.
Он побросал в пакет туалетные принадлежности и, прихватив тапки, запер квартиру.
Его медленно везли в жестком промерзшем салоне серого уазика. Машину трясло и подбрасывало. «Что ни поворот, то пробка, – злился Ветров. – Все объездные пути перекрыты точечной застройкой. А если бы сердце – не довезли бы. Дорого взяточничество обходится».
В приемном отделении он поступил в распоряжение пожилой медсестры, которая записала его в журнал и сочувственно посоветовала:
- Прилягте пока на кушетку.
Валерьян Петрович подчинился и сразу пожалел: клеенка обожгла оголившуюся поясницу холодом. «Как в морге», – подумал он и, встав с топчана, принялся осторожно прохаживаться, пока не появилась хрупкая девушка в белом халате. Сестричка вернула его на кушетку и начала измерять давление. Чуть позже, когда была снята кардиограмма, появился среднего роста, широкоплечий, черноволосый доктор лет тридцати от роду и принялся ощупывать бок.
-- Так больно?
-- Терпимо.
-- Перевернитесь на живот. А так? – доктор принялся торопливо простукивать пальцем поясницу.
-- Ой!
-- Ложиться будете?
-- Не знаю.
-- Решайте скорей. Если не хотите ложиться, пишите отказ.
-- Я, пожалуй, останусь.
Доктор, ничего не сказав, стремительно удалился.
-- Раз больно, то оставайтесь, – тепло посоветовала пожилая сестра-хозяйка. – Сейчас сдадите верхнюю одежду, и я вас отведу в отделение. Вам там укольчик сделают.
Валерьян Петрович упаковал в чехол одежду и, получив расписку, последовал за благодушной хозяйкой.
На третьем этаже его завернули в процедурный кабинет и оставили один на один с медсестрой.
-- Приспустите штаны.
Игла, с хрустом пробив мышечный покров, впрыснула в ягодицу обезболивающий препарат.
-- Подождите у дверей, сейчас вас отведут в палату.
-- Добрый день, – сказал Валерьян Петрович, уверенно переступив порог вслед за приземистой санитаркой, и сразу осекся: на глаза ему попался лежащий на койке маленький старик с обнаженной ногой-обрубком.
Санитарка начала перестилать жилистыми руками кровать рядом с инвалидом.
Валерьян с нетерпением ждал, будто в кровати было его спасение.
Он прилег на левый бок, лицом к старику, поверх шерстяного свалявшегося одеяла и, почувствовав в области правой почки болезненную тяжесть, прикрыл глаза.
-- Давай включай, – скомандовал ужасно неприятный голос, какие обычно принадлежат очень грубым мужикам.
Ветров чуть повернул голову и увидел волосатого мужчину в майке, с проросшими черным мхом скулами и густыми низкими бровями вразлет, придающим его физиономии свирепое выражение.
- А что будем смотреть? «Знахаря» или «Глухаря»? Есть еще «Красная шапочка»? Дед, хочешь посмотреть «Красную шапочку»?
-- Сказку?
-- Ха-ха… Сказку.
После непродолжительной возни, сзади, у тумбочки, у самого уха Валерьяна Петровича зашипела аппаратура. Потом из скрипящего динамика искаженно зазвучал голос переводчика. Ветров остался лежать без малейшего внимания. Бок то схватывало, то немного отпускало. Переводчик гнусавил, будто ему прищемили нос. Валерьян Петрович все больше раздражался.
Через несколько минут гнусавый голос сменился легкими стонами, похожими на вскрики некоторых теннисисток на корте. В палате оживились.
-- Как это в задницу проходит? – удивился дед.
-- Дед, скоро узнаешь. Тебе перед операцией клизму будут делать.
-- Ха-ха.
Ветров открыл глаза и снова увидел деда, который стоял на одной ноге, держась за спинку койки. С противоположного ряда следил за фильмом высокий, серо-восковой взлохмаченный мужчина с подозрительно вздутым животом и подвешенным через плечо пакетом, на треть наполненным темной, как от растаявшей говяжьей печенки, жидкостью. Другой, обернувшись в окровавленную простыню, застыл, вцепившись рукой за свисающее над кроватью кольцо-опору, прикованное к раме стальной цепью.
Валерьяна Петровича вновь покоробило, и он, переложив подушку на другой конец, лег ногами к экрану, на котором в это время увлеченно мастурбировала искусственным пенисом вульгарная пышноволосая блондинка с невероятно объемной, как пудовые арбузы, грудью.
-- Как вы эту гадость смотрите? – возмутился Валерьян.
-- Я впервые в жизни гляжу, – смущенно признался дед.
-- Я такого добра насмотрелся, – ответил свирепый голос.
Валерьян закрыл глаза. Почка как будто дышала тупой болью. А баба все стонала и стонала...
Дверь открылась, и сестра и пригласила на обед. Сосед Валерьяна, мужчина в возрасте, с моложавыми красноватыми щеками прикрыл ноутбук подушкой.
- Сходи, поешь, – посоветовал он Валерьяну. – У нас шофер-дальнобойщик, на чью кровать тебя положили, домой на выходные отпросился. В понедельник с утра его выпишут, а тебя на довольствие поставят.
Валерьян Петрович встал и пошел за соседом, поглядывая на его футболку с веселеньким рисунком в виде отпечатков голых ступней ног.
В коридоре степенно прогуливались, как старые дамы на светском балу, женщины в домашних халатах, бережно придерживая чашки с ложками, и устало шаркали по линолеуму тапками несколько изможденного вида «кавалеров».
Вскоре вся публика разом двинулась в направлении открывшейся двери.
Валерьян, войдя в столовую, занял очередь к раздаточному окну.
-- У вас должна быть своя ложка и кружка, – строго предупредила повариха, опустив черпак в кастрюлю.
-- Я попрошу, чтоб принесли, – извинился Ветров, принимая тарелку с рассольником.
Валерьян, несмотря на подавленное настроение, съел все, что полагалось на обед. После холостяцких харчей больничная еда показалась ему вкусной.
Вернувшись в койку, Валерьян Петрович стал невольным слушателем «проповеди» мужчины с вздувшимся животом:
-- …третий северный король пройдет проливами, услышав стенания своего народа, пройдет дальше своих границ.
-- Кто это, третий северный король? – спросил мужчина, лежащий рядом с «проповедником».
-- Наш российский президент, – уверенно ответил рассказчик. – В Библии так сказано.
-- В Библии такого нет. Это ты сам придумал.
-- Дай же мне сказать. Не перебивай. Ну что за человек, слова сказать не даст. Заладил свое, как священник. Я двадцать пять лет изучаю Библию и сделал вывод, что она имеет отношение исключительно к России. Например: до сих пор эта Земля зовется «Землей крови». Или: что за великий змей-искуситель приполз в Эдемский сад к Адаму? Отвечаю: змей-искуситель – это Ульянов-Ленин. Сейчас поясню, только не перебивайте. Однажды я возвращался с дачи и увидел в речке ужа. И меня вдруг осенило: уж ведь змей. Первая буква «у» - Ульянов. Если букву «ж» заменить на «л», такое допускается, то получается: Ленин.
-- А как по-вашему: будет ли конец света?
-- В Библии говорится: «Явлюсь я на землю в облаке с радугой». Когда у нас Чернобыль случился? В 86-ом году. Эпоха массового потребления цветных телевизоров «Радуга». Это было предупреждение. Ждите еще одной аварии на атомной станции.
-- Брехня все это, – возразил Свирепый. – Я попам не верю. Недавно был в церкви. Хотел молебен заказать. А батюшка отпевать кого-то по вызову уехал. Денег посулили и он кинул тех, кто в церкви его дожидался.
-- Прогневаем мы небеса, и случится еще один «семнадцатый». – подал голос больной с книгой. – Раздражение в обществе накапливается.
-- А я давно для себя решил, что «семнадцатый» нас не минует, – приподнялся в кровати Валерьян Петрович, решив вдруг, что у него тоже есть дар прорицателя. – Но начало новой трагедии будет проложено в тринадцатом.
--Мистика, – зевнул больной с книгой.
Диспут о революции закончился. Первым засопел дед. «Проповедник» замер, сложив руки крестом на животе. Свирепый отошел ко сну оглушительным храпом.
Валерьян Петрович тихо лежал, радуясь, что болевые ощущения в боку ослабли. Он начал гадать, как будет чувствовать себя без обезболивающих уколов. Потом в голову влезла ужасная мысль о потере почки. Валерьян Петрович, представив жизнь с мочевыводящей трубкой, быстро сник.
Сосед «проповедника» заерзал в постели. Потом встал и, нервно повозившись минуту-другую с катетером, засеменил, прикрыв бедра выпачканной кровью простыней, к двери:
-- Сестра, у меня кровотечение открылось.
-- Ложитесь, я к вам сейчас подойду.
Больной вернулся и, сев на край кровати, напряженно смотрел, прерывисто дыша, в пах. Заострившееся лицо его застыло в испуганной гримасе.
Сестра пришла вместе с дежурным врачом – девушкой.
-- Давно открылось кровотечение?
-- Я недавно заметил…
-- Не вставайте, - предупредила доктор. – Сейчас лед принесу.
-- Я изойду кровью.
-- Не бойтесь, - успокоила врач и вышла, оставив открытой дверь.
Свирепый повернулся на бок, и храп его заметно ослаб. Из глубины отделения стали доноситься женские протяжные стоны «ы-ы-ы… о-о-о…»
Мимо пронеслась медсестра со шприцем наизготовку.
Валерьян Петрович почувствовал, как чужая боль отозвалась в его почке.
От бессонницы у Валерьяна Петровича налились свинцовой тяжестью веки. Он с трудом смог их разомкнуть, когда в палате противно загорелся свет. Пришелец с узкими, как у самурая, глазами-щелками занес с собой холод и запах солярки. Сквозь дрему Ветров понял, что вернулся из самоволки шофер-дальнобойщик и теперь весело хвастается соседу в желтой футболке, как провел с дамой ночь. От шума проснулся и сразу включился в разговор Свирепый. Соседи, всполошенные ранним балаганом, лениво зашевелились и стали готовиться к завтраку. Валерьян Петрович, покосившись на «самурая», вышел в коридор, по которому беззвучно прогуливались мертвенно-бледные женщины. На лавках, опустив головы, сидело много молодых парней с бутылочками под анализы.
-- «Косячки», - шепнул мужчина, уверовавший в неизбежность революции.
-- После завтрака обход, - предупредила сестра. – Лишнее все с тумбочек уберите.
Валерьян Петрович с нетерпением ждал прихода врачей, рассчитывая прояснить, что с ним случилось. Когда они нагрянули, стуча каблуками, он скромно сидел на койке, волнуясь, как первоклассник за партой. Кроме медсестры и черноволосого доктора, принявшего Валерьяна Петровича, прибыло двое короткоостриженных молодых парней. Если бы не белые халаты, то Валерьян Петрович не признал бы в них докторов, да еще, как выяснилось позже, главных.
-- Как самочувствие? - спросил черноволосый у «проповедника».
-- Нормально.
-- Вы у нас два месяца пробыли. Дальше вас держать нет смысла. Мы вас, пожалуй, выпишем. Инструкции по уходу за катетером получите у меня попозже.
-- У больного открылось кровотечение. Обычно это происходит на седьмой день после операции, - пояснил чернявый, подойдя к следующей кровати. – Температуру мерили?
-- Тридцать восемь и две, - ответила сестра.
-- Что-то вы совсем раскисли. Набирайтесь сил. Пусть супруга принесет вам икры. Простынь поменять нужно. Анализы сдайте, есть подозрения на цистит.
--У вас как дела? – переключился доктор на Свирепого.
-- Нормально.
-- Снимок ваш посмотрел. Нужно разгружать почку. Попробуем ее спасти. Готовьтесь к операции.
-- Как, – растерялся «Свирепый». – Она меня не беспокоит.
-- Значит еще не поздно.
-- Тут у нас камешек застрял в верхней части мочеточника, - повернулся чернявый к кровати мужчины с книгой и развернул снимок. – Оттоку мочи он сильно не препятствует. Подождем несколько дней, если сам не выйдет, напишу направление на дробление. У вас как дела? – бодро обратился он к мужчине в желтой футболке. – Швы не беспокоят?
-- Нет. Пора выписываться.
-- Хорошо. Давайте я посмотрю…
-- Ветров Валерьян Петрович, – переключил доктор внимание делегации на Валерьяна. – Поступил вчера утром с острой коликой. Возможно, камешек отходит. Сегодня УЗИ. Завтра рентген.
-- Кишечник освободили? – настала очередь деда. – Нет? Почему? У вас через час операция.
После ухода врачей Ветров стал подготавливать себя к худшему сценарию, ненавязчиво выясняя, с чем лежат соседи и что они испытали.
«Судно нужно выносить, простыни нужно менять, – поделился мужчина с циститом. – Возле меня жена дежурила».
« Меня, когда привезли, пять литров жидкости из мочевого пузыря откачали, – сообщил «проповедник». – Потом удалили опухоль на предстательной железе. Вживили катетер. Обычно его через два месяца убирают. Но мне вторую операцию опасно проводить из-за слабого сердца. Так что настроился на пластиковый пакет. Говорят, удобно сумку из-под армейского противогаза в этих целях использовать»
-- Ужасные перспективы, – вздохнул Валерьян.
-- Тебе повезло, что в эту больницу попал, - успокоил его мужчина в желтой футболке. – Тут хорошие специалисты по урологии. А операцию может и не надо делать. Есть же аппаратура, которая дробит камни ультразвуком.
-- На всю область один аппарат, - сообщил мужчина с книгой – Месяц ждать очереди. Я позвонил шефу, попросил, чтоб искал связи. И неизвестно, сколько камней наросло. Иногда почка подводную мину с шипами напоминает. В нашем городе питьевая вода ужасного качества. У молодых наросты образуются, что там говорить о нас, стариках. Амбулаторное наблюдение должно быть. А у нас медицина запущена. Вот и получается, что к пенсии люди инвалидами становятся.
Свирепый, выслушав соседа, достал сигарету и прежде, чем выйти на перекур, вдруг стал философствовать на тему смысла жизни, вспоминая лучшие свои дни, проведенные в командировках.
Вкатили тележку со спящим дедом.
-- Хорошо тому живется, у кого одна нога, - пошутил сопровождающий медбрат. Сестры хихикнули и помогли молодому остряку сгрузить инвалида на кровать.
В палату вошла, застенчиво улыбаясь, старушка и, немного потоптавшись, села напротив прооперированного деда.
-- У меня текеть между бедер, потрогай, - проснулся дед. – Неприятно мне.
-- Чаго я буду трогать.
-- Я сейчас встану.
-- Ляжи.
-- Не буду я в ссанье лежать, - взбунтовался дед. – Зови сестру или я встану.
Ветров, не желая смотреть, чем обернется попытка упрямого старика выбраться из постели, вышел в коридор.
« …Пришли в гостиницу, выпили коньяку... Утром она мне рассказывает про себя, так, мол, и так, живет, дескать, одна. Хошь, говорит, оставайся насовсем».
Валерьян Петрович стало не по себе от баек Свирепого и он удалился, присев на скамейку, наискосок от туалетов. В туалет вошел мужчина с пакетом из-под кефира. Пока он выбрасывал тару в стоящий за дверью мешок, Ветров успел разглядеть опущенную голову и костлявые колени сидящего за перегородкой больного. «Два унитаза на сорок человек, - раздражился Валерьян Петрович. – Уборщица весь день со шваброй крутится. Призывники с анализами носятся…»
В туалете, придерживая пакет с похожим на раствор марганцовки содержимым, корчился тощий старик. Он на секунду поднял маленькую, со слипшимися, как у новорожденного ребенка, редкими волосами голову и виновато посмотрел на Ветрова. Валерьян Петрович опустил глаза и прошел к окну. На широкой подоконной доске стояли склянки, разно заполненные мутной, похожей на скисшее пиво, или пугающе темной, как хлебный квас, мочой. Ветров перевел взгляд на унитаз, намереваясь справить нужду, но, обнаружив в раковине густые кровяные пятна, выскочил вон…
Вернувшись в палату, Валерьян Петрович поделился своими наблюдениями с больными.
-- Мрачное место, – усмехнулся мужчина с книгой. – Мне рассказывали, что там как-то ночью больной удавился.
Валерьяна вновь одолели тяжелые мысли.
Он лег на живот, уткнувшись головой в подушку, и незаметно задремал.
Тишину нарушил мужчина в желтой футболке. Он тепло прощался со всеми за руку – его выписали.
Валерьян Петрович перебрался на койку у окна, посчитав ее счастливой.
На его место сразу же положили новенького – глухонемого, у которого, по разговорам сопровождавшего его медперсонала, после операции засорился катетер.
Глухонемой начал делать какие-то знаки Валерьяну. Затем аккуратно положил пустой пакет с отходящим от него длинным прозрачным шлангом на пол, рядом с кроватью и, издав недовольный звук, сердито постучал пальцем по голому животу, там, где в него входила заклеенная крест-накрест пластырем трубка.
Валерьян дал понять, что понял, о чем его просят.
«Не зацепиться бы ночью ногой», - подумал он и, отвернувшись к окну, раздвинул тюль.
За окном он увидел белые деревья, уснувшие в мягких сумерках, пушистый снежок, медленно кружащий в электрических лучах. Валерьяну вспомнилось детство и ему захотелось выйти на волю здоровым, без трубок и брезентового подсумка…
***
Аномальная жара свалилась летом тринадцатого, словно наказание за грехи. От палящего, как адского огня, солнца листья сворачивались, трава чернела, а асфальт проваливался.
Дома прогрелись, как печи, и люди семьями покидали их.
Валерьян Петрович ночи напролет вертелся в липкой постели, выкуривая сигарету за сигаретой. И только с рассветом измученное сознание получало кратковременный отдых, неизменно прерываемый ужасными голосами, которые поначалу можно было принять за продолжение сна. Ветров еще спал, с отвращением минуя затопленные грязной жижей лабиринты и подвалы, но уже осознавал, что мерзкие хриплые голоса – это реальность. Они принадлежат соседям, которые приспособились встречать рассвет с пивом под открытым небом. Иногда Валерьян Петрович, измучившись от голосов, червем терзающим беззащитные мозги и плача «помоечных» чаек, закрывал форточку. Но тогда одолевала духота. Несколько раз появлялась надежда, что на балкон выйдет Марья Ивановна и заорет: «Заткнитесь!!!» Но это был самообман.
В распахнутое настежь окно заглянуло солнце, отчего тотчас проснулась большая черная муха, и начала шумно носиться взад-вперед, обезумев от духоты.
-- Маша, послушай, у меня водяной счетчик накручивает кубы в два раза больше, чем я потребляю, – донесся с улицы старческий голос. – Спустила бачок, помыла руки, а он уже 18 литров накрутил.
-- Зина, у нас такая же история была. Оказалось, что к нашему стояку подключен еще один подъезд. Получается, что мы и за них платим.
-- Маша, подскажи, кому нам жаловаться? Мы уже обзвонили все инстанции. И все напрасно.
-- Зина, мы сами должны навести порядок. Президент созывает народный фронт. Я уже записалась туда.
Валерьян, разбуженный бабьими голосами, вышел на балкон. Голова слегка закружилась от насыщенного духом скошенной травы воздуха.
-- Валерьян Петрович! – окликнула его Марья Ивановна тоном советского управдома. – Вы один не сдали деньги на новую дверь в подвал. Я вам не выдам ключи до тех пор, пока не рассчитаетесь!
-- Марья Ивановна, – вздохнул Ветров, – пропади пропадом этот подвал. Он мне не нужен. Я уже двадцать лет там не был.
-- Валерьян Петрович, вам следует привести в порядок балкон, – не унималась Марья Ивановна. – Он портит вид всего фасада.
«Житья нет из-за этой дуры», – разозлился Валерьян Петрович и решил исчезнуть на целый день.
На улице кряхтели трактора, лязгали ковшами экскаваторы, гудели компрессоры. Смуглые бородатые рабочие подкрашивали фасады домов, восстанавливали лепнину и пузатые перила на балконах, с которых много лет тому назад счастливые обитатели сталинских квартир приветствовали краснознаменные шествия трудящихся.
Молодые разносчики газет в партийных футболках одаривали прохожих свежей типографской продукцией. Прессой были забиты все урны, устланы скамейки и лестницы в пропахших кошками подъездах. Из вскрытых настенных «сейфов» торчали красные агитки, в которых несменяемые секретари обкома выражали озабоченность по поводу появления партий, имеющих схожую аббревиатуру. Тревога «комиссаров» была не беспочвенна – многие их подопечные шагнули в стадию старческого маразма и могли поставить галочку в чужом квадратике.
Тем временем электорат «Счастливой России» оккупировал летние площадки кафе и пиццерий. Очереди за шашлыками выстраивались длинным хвостом, как некогда за вином и водкой. В среднем одной семьей съедалась половина месячной продуктовой корзины гражданского пенсионера в денежном эквиваленте.
Степенные отцы-кормильцы смущали молоденьких раздатчиц лишними вопросами и придирками. «Что вы нам предложите?» - сурово спрашивали некоторые, как будто не было меню. Другие для пущей важности называли вслух имя-отчество хозяина заведения. Или нарочито громко вспоминали точную сумму взятки, которую тому пришлось в свое время отдать за это место. Модные мамаши с томно-брезгливыми лицами громко переспрашивали по нескольку раз носящихся сломя голову на самокатах детишек: что они еще хотят попробовать?
-- Софья Ильинична, – обратилась сидящая в тени зонта пожилая дама в широкополой соломенной шляпке, окаймленной пестрой шелковой лентой, к подруге, – вы читали, как Чижов раскритиковал нового губернатора за то, что он собирается к празднику запустить шар с лозунгом «Не брать и не бояться!»?
-- Слышала, Верочка, – ответила, с удовольствием сминая тонкими губами с ложечки горочку мороженого, припудренная старушка в соломенной шляпке с нежно голубой лентой. – Но мне говорили, что там будет написано: «Брать! И не бояться».
-- Не может быть! – встрепенулась дама с пестрой лентой. – Мы решительно двигаемся к пропасти!
-- Чему тут удивляться, – спокойно ответила припудренная старушка. – Если вчера у депутата «Правдивой России» спалили под окнами квартиры «Ниву», а на площади Ленина велосипедист нарочно наехал на нашу коммунистку и сломал ей ногу…
В продовольственной палатке капало из кондиционера и сильно сквозило холодным воздухом. У прилавка тихо, как мыши, шуршали скудной наличностью старушки. На полке у окна, где обычно покупатели перекладывали товар, шелестели листами рекламные газеты с портретом хозяина лавки на первой полосе. Клиентов обслуживали две немолодые, бойкие торговки. (Валерьян стоял в очереди к той, которая, по его наблюдению, меньше обсчитывала и реже вступала в ненужную полемику с покупателями.)
-- Блинчиков с клубничным джемом, – раздался добродушный старческий голосок.
-- Нет блинчиков с джемом, – отрезала продавец.
-- А что мне делать, – растерялась покупательница. – Он заказал мне.
-- Что делать, – усмехнулась торговка. – Купите баночку клубничного джема и напеките блинов своему дедушке!
-- Тогда мороженое «СССР» подайте и четвертинку водки «Государев заказ».
-- Мне вот эту палочку колбасы, с витрины, – попросила стоящая перед Валерьяном бабка.
-- Я вам принесу точно такую же, – разозлилась продавщица.
-- Мне с витрины, – не сдавалась бабка.
Продавщица, ничего не ответив, быстро сходила в подсобку и сунула бабке под нос две лоснящиеся трубки:
-- Ну и где, по-вашему, та, что с витрины?
-- Взвесьте вот эту, – растерялась старушка.
--Ну вот, просите ту, что не с витрины, – обрадовалась продавщица. – Что еще?
Старушка, покопавшись в сумке, достала вырванный из ученической тетради лист бумаги и озвучила первый, написанный большими печатными буквами, пункт.
Валерьян закрыл глаза. Он всегда так делал, чтоб упокоиться.
-- Говорите, мужчина! Не спите!
-- Хлеб свежий? – спросил Валерьян, сообразив, что настала его очередь.
- Прошлогодний, – съязвила продавщица.
- Отрежьте, пожалуйста, половину буханки, – попросил Валерьян.
Продавщица, недовольно вздохнув, двинулась в подсобку. Валерьян привык к таким вздохам и наперед знал, что ему обязательно выдадут вчерашний хлеб или отрежут на целый кусок меньше.
Он вышел из очереди с заметно урезанной половинкой и, прихватив предвыборную газету, толкнул скрипучую дверь.
На крыльце стояла старушка, расстроившаяся из-за колбасы, и сверяла чек с заблаговременно проставленными в списке суммами.
Дома Валерьян вызволил из холодильника алюминиевую кастрюльку, и, понюхав на всякий случай ее содержимое, поставил на плиту. Достав из футляра очки, он тщательно протер стекла кончиком рубахи и приступил к чтению. Караваев по обычаю не обещал многого. Разве, что привести кое-где в порядок пешеходные дорожки, да отрегулировать вывоз мусора. Шрифт, которым было отпечатано обращение к землякам, был крупнее обычного, а фото купца смотрелось как написанный маслом портрет. Остальное пространство занимали письма-отзывы пожилых жителей вверенного ему избирательного округа. Валерьян знал, что такие простые, словно заимствованные из букваря, тексты, составляются каким-то специалистом в области медицинской психиатрии и не первую кампанию используются многими кандидатами.
В этот вечер Валерьян не стал смотреть телевизор. Он лежал, прикрыв веки, на диване поверх стеганого ватного одеяла, сложив крестом на груди руки, и размышлял о продолжительности человеческой жизни. Он вспомнил, как с первой майской травой родители брали его с собой на кладбище, и он скакал по лужайке, собирая в коробочку букашек. Вокруг было много людей, и все они прибирали маленькие, огороженные железными прутьями участки, на которых помимо продолговатых холмиков и разнообразных крестов имелись деревянные скамеечки. С годами кладбище разрослось и вылезло из березовой рощицы в поле, вспахав первую полосу глинозема. Повзрослели березы, покосились многие кресты, подгнили лавочки, а поле превратилось в плантацию однотипных надгробий. Валерьян, блуждая узкими заваленными прошлогодними венками аллеями, с трудом отыскивал могилки родителей, а к захоронению деда уже не пытался подобраться из-за слившихся воедино изгородей и растолстевших стволов дерев. «К чему такие высокие заборы, – недоумевал Валерьян, тщетно пытаясь протиснуться между участками. – Не хотел бы я здесь лежать» Он не раз слышал, что из-за дефицита мест на кладбище покойников закапывают в старые могилы.
Незаметно пришла темнота – душная, густая и липкая. Спать не хотелось. Валерьян открыл окно и закурил. Потом лег на диван и долго ерзал, периодически пытаясь прихлопнуть на лбу обезумевшего от крови комара. Свежий ветер задувал тихие, похожие на морской прибой, шумы ночного города. Где-то далеко застучали колеса длинного товарного состава. Валерьян протянул руку и вновь нащупал на тумбочке пачку сигарет и зажигалку. Он любил закуривать под монотонный гул поездов, перебирая самые приятные и волнительные моменты своей жизни. Сейчас ему вспомнилась проросшая полынью трамвайная линия, по которой он шел, обутый в солдатские ботинки, в пропитанной запахом едва знакомой девчонки рубахе, щурясь от низких ослепительных лучей солнца. Валерьян глубоко затянулся. Ладонь, скользнув по ненужному бесчувственному органу, легла на лежащий рядом теплый пластиковый мешочек. К горлу подкатил комок. На глазах выступили теплые, соленые капли. И тут в голову, в который раз за последние месяцы, прокралась навязчивая мысль.
В год от Рождества Христова 2013 дымили болота, горели леса, гибли в страшных, нелепых катастрофах люди. В репортажах о трагедиях неизменно отмечалось число «тринадцать». В Святую Пасху нашли упавший в тайге самолет с останками тринадцати пассажиров. Автобус врезался в самосвал, погибло ровно (!) тринадцать.