100 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ЩЕРБАКОВА ИВАНА ПЕТРОВИЧА
(28.10.1923-10.06.1964 гг.)
Северо-Западный фронт. 1942-1943 гг.
...Так и проходили день за днём, месяц за месяцем. С краснозвёздной авиацией в небе постоянно туго, а танки существенного влияния на ход боёв не оказывали в связи с их малым количеством. У противника в достатке на ходу и танки, и авиация, и гужевая сила. Оборона противника слишком уж сильна. Конца и краю не видать противостоянию.
Несмотря на мощь врага, отважно сражались русские солдаты и офицеры. Бок о бок с нами делили тяготы фронтовой жизни, воевали знаменитые на всю страну личности.
В небе летал сын советского полководца Михаила Васильевича Фрунзе, Михаил, из 161 истребительного авиаполка. Он был сбит и погиб в районе Старой Руссы.
Здесь же отважно сражался лётчик 580 истребительного авиаполка лейтенант Алексей Маресьев. Его самолёт был повреждён, но сам пилот чудом выжил. Герою ампутировали ноги. Однако после лечения Маресьев встал в строй и уничтожил ещё 7 вражеских самолётов (общее количество — 11). Борис Полевой написал о легендарной личности учебник мужества «Повесть о настоящем человеке».
Случались и печальные истории. 21 августа в противостоянии у Старой Руссы немцами был захвачен с полным боезапасом особо ценный трофей — застрявшая в болоте легендарная, сверхсекретная реактивная установка БМ-13, получившая в народе прозвище «Катюша».
Война стала для нас обыденностью, рутиной. Если у старшего командира была душа, он от безысходности шёл в атаку вместе с солдатами и погибал с чистой совестью. Но такое событие, скорее всего, аномалия, чем рядовой случай.
В то же время жестокие, циничные, случайные люди в армии, да просто проходимцы, как тараканы, прибивались к тёплым и сладким, а главное, безопасным щелям. Все страстно желали уцелеть. Подонки тоже хотели дожить до победы. Для достижения главенствующей, меркантильной цели все средства были хороши.
Как и в любом обществе, на фронте сложился становой костяк нерадивого воюющего сообщества. Бездеятельный общак состоял из оборзевших донельзя снабженцев, бесталанных, ленивых медиков, злобных контрразведчиков СМЕРШа, бестолковых «от сохи» штабистов, разномастных адъютантов, порученцев, посыльных, писарей и тому подобной шушеры. Как правило, чем меньше была значимость человека во фронтовых раскладах, тем больше надувала щёки особо «важная», а по факту никчёмная личность.
Бесчеловечная каста «отмороженных» трутней, обречённых жить вечно и уповать на чужом горбу, образовала и довела до совершенства механизм приёма пополнения и отправки беззащитных людей в бой, на стопроцентную погибель. Формировалась своеобразная мельница смерти.
Люди без совести, без принципов и без царя в голове были откровенными мерзавцами, настоящими подонками, привыкшими к неизбежным страданиям и не ценившим жизнь. Начальство у них подбиралось тоже соответствующее, не рассуждающее. Либо тупицы, либо подлюги и выродки, способные лишь на жестокость.
Клейма негде ставить негодяям — так ненавидели прихлебателей солдаты. Но здесь ничего не поделать, устав есть устав. Ослушаешься, глазом моргнуть не успеешь, как свои же для профилактики лишат жизни, хлопнут перед строем на зорьке для устрашения других, подающих голос недовольных.
Самый главный отморозок 16 стрелкового полка 311 дивизии выдвинулся на свою должность из командира банно-прачечного отряда, по-другому бабского или бл…дского смотрящего. Он без рассуждений гнал свой многострадальный полк вперёд.
Бесталанный ухарь без вариантов множество раз гробил обречённых людей свежего пополнения, вновь и вновь доукомплектовывая воинскую часть из резерва. А в промежутках между боями псевдогерой пускался в загул и пил водку по-чёрному. При этом подлец красиво, со смаком плясал «Цыганочку с выходом».
Опять же ловелас от власти регулярно устраивал танцы-манцы-обжиманцы с бабами из банно-прачечного отряда. Особой популярностью среди его офицерья пользовалась игра в «светомаскировку».
В изолированную, абсолютно тёмную кладовую комнату попарно забивались охочие офицеры и непристойные женщины. Кто кого выловил, кто кому попался в объятия, не имело значения.
Прелюбодеяние изначально обрекалось на замену действующих лиц. В разгар пьяной оргии не понять, кто кого поимел. В общем, не война, а малина.
Солдат, как правило, офицеры не били. Но, если поднимешь руку на командира, штрафбат был гарантирован. Однажды главный в горнострелковой бригаде Угланов, будучи пьяным в стельку, палкой лупил от души и гонял по кругу офицеров своего штаба.
Битые начальством «соколы» повинились, но не заложили начальника. Однако в другом случае он загнал свою часть по шею в воду, сквозь битый лёд реки Мги.
Непогодь, собаку на волю не выгонишь. Круговерть. Страшно морозно. Костров не было и водки тоже. Но вечно подшофе бессовестный отморозок не понимал, что творил, отдавая необдуманные, убийственные для солдат приказы. Чудовище. В результате вся обледеневшая бригада погибла, попросту замёрзла в лютый мороз.
А её командир, полковник Угланов, как всегда, пьяный до невменяемости, ходил по берегу неприкаянным и щерился на гибнущих подчинённых. Мерзавец, что с него станется: скорее бы опохмелиться окаянному убийце. Но по поводу случившейся трагедии изверг особо не переживал. По-любому вскорости желторотиков подошлют.
Впоследствии раздолбайство и пьянство не помешали Угланову стать генералом. Выслужился, обменял звёзды на водку, заслуженный «герой». Русские мужики понятливые и сообразительные трудяги, особенно когда трезвые, и этот вояка не исключение. А для генералов на «передке» солдат всегда типа навоза-удобрения для заминированных пахотных полей.
Обычная история, когда на подмогу сапёрам на «передке» выгонялось «стадо» абсолютно неподготовленных к разминированию людей. Сравнили тоже человечью судьбинушку и стоимость железного механизма. Чья жизнь дороже?
Правильно поняли. Вот и гибли обречённые солдатушки на противотанковых фугасах перед бронированной атакой «тридцатьчетвёрок». Так уж повелось относиться к людям при социализме. Для достижения великой цели любые жертвы были приемлемы.
Поразительная разница существовала всегда между передовой и тылом. На переднем крае лилась кровь, в избытке страдания, мученические испытания, смерть являлась рядовым, никчемным случаем. В окопах иногда невозможно было поднять голову, пули да осколки могли запросто лишить жизни.
Возле ничейной земли преобладали голод и страх, адская, непосильная работа. В жару летом и в проливной дождь осенью укрыться совершенно негде. В окопах, блиндажах — торфяное месиво по щиколотку в лучшем случае. На опорную стенку навалиться невозможно — обваливалась от лёгкого прикосновения.
Отхожее место, вырытое в щели, соседствующее со штатным местом стрелка, мгновенно заполнялось водой. Солдаты мочились, где придётся, под ноги. Чтобы сходить по-большому, надо было отползти днём по грязи в соседствующие кусты. Позорная смерть, когда вражеский снайпер убивал человека, сидящего на корточках. Хорошо, если пулей тело подальше отбросит навзничь от кучки дерьма. А ежели нет?
В любом случае портки вместе с исподним быстренько снимались с холодеющего тела. На сапоги или ботинки всегда выстраивалась очередь. Прощевай, брат, не поминай плохим словом. Таковы правила выживания на войне. Однако те, кто не хотел рисковать, «ходили» с краю вырытого рва.
Но далеко не все мужики чистоплотные. Как правило, нахалюги забывали большой сапёрной лопатой выкинуть своё же родное добро за бруствер. А куда деваться, не всем протухшая вонь параши нравилась — случались драки.
Мороз зимой пробирал до костей и трясучки. И жить-то без крыши над головой невозможно, разве что выживать. Если хилый, да ещё больной прибывал с гражданки, шансов уцелеть практически не существовало. Сразу в гроб, то есть в братский погребальник.
По ночам подъезжала телега либо сани по снегу и возница спрашивал о наличии мертвецов. Если подворачивалась оказия, забирал без разговоров тело раздетого донага солдатика и увозил в ближайший овраг. Там жмуриков прикапывали полковым бульдозером. Много их было. Тысячи.
На «передке» обычное дело адский обстрел и бомбёжки. Дополнительным издевательством всегда присутствовал командирский пьяный угар. Не счесть, сколько живых душ умертвили бездарными приказами начальники от сохи. Однозначно, бойцы в первых трёх линиях рубежей были не жильцами. Подфартит, если протянут больше 20–30 дней.
Обычное дело, когда жистянка воина заканчивалась после второй ходки в атаку. На третью выходили только единицы из первоначального состава. Красноармейцами или высокоорганизованными солдатами действующей армии язык их попросту не поворачивался называть. Правильнее определить характеристику человека с ружьём — ополченец.
Переодетые в плохо отстиранное бельё, отвратительно одетые сверху, полуголодные, необученные военному ремеслу дядьки да совсем ещё юные, восемнадцатилетние пацаны — жертвы. Новоявленные рекруты сами тоже понимали, что обречены. Для них было спасением ранение. И то не факт, что повезёт выжить в санбате: лекари-хирурги по большей части только отрезали да пришивали.
Лечение становилось условным понятием. Лекарств катастрофически не хватало, об антибиотиках не слыхивали. Выехать в тыл далеко не всегда получалось — не хватало подвод. Выживали единицы.
Другое дело — тыл. Здесь существовал совершенно другой мир. На корыстно и расчётливо намоленном месте находилось начальство, штабы, стояли тяжёлые орудия, располагались склады, пекарни, почтовые отделения, кассы, медсанбаты. Снаряды долетали в райское место далеко не всегда.
Бомбы из самолётов падали на головы лишь изредка, но и на этот случай имелись глубоко вырытые щели. Если не переведут на передний край, все здешние вояки останутся живы. Поэтому на измученном боями, окровавленном «передке» штабистов и тыловиков, по-простецки ненавидели.
От сложившегося невесёлого положения дел на фронте появлялось чувство какой-то безысходности. Каждый день одно и то же: пот, кровь, смерть — смерть, кровь, пот. И так по замкнутому кругу, вырваться из которого не представлялось никакой возможности.
Обреченцы, словно ишаки на мельнице, уныло бредущие по периметру овала, раскручивавшие маховик адских мельничных жерновов. Унылая, гнетущая, безальтернативная перспектива: кое-как поесть, слегка вздремнуть на коленке, поутру рассчитаться на первый-второй и вперёд — родину защищать. На убой…
Тем не менее, в общечеловеческой трагедии уже обыденностью, незначительным нюансом становилась жертвенность. Равно как и судьбоносное личное желание пойти на смертоубийство себя любимого.
Главенствующим фактором принятия утопического решения для солдата стала любовь к отчему краю. Как ни странно покажется, сформировавшуюся экспромтом догму никто и никогда не подвергал сомнению, не оспаривал.
Любовь к материнской сторонке была безмерной, безграничной и бессмертной. Эйфорийный коммунизм, Сталин, Кремль олицетворялись необязательными тотемными знаками для жертвоприношения.
Не припомню случая, чтобы с прекрасными воспоминаниями о вожде и наперевес со штыком красноармеец бросался под пылающую струю вражеского огнемёта. Заявляю это на полном серьёзе, со всей ответственностью.
От простого стрелка из грязного окопа до командира дивизии — все безоговорочно понимали, что разномастное сборище ополченцев в образе Красной армии делало только первые шаги к заветной мечте о великой победе. Как сложится в дальнейшем судьба каждого из нас, одному богу известно.
В случайный исход своей биографии никто не хотел верить. Как бы ни было тяжело, но каждый хотел дожить до своей, самой главной в жизни виктории. Авось повезёт увидеть мирное время после войны?..
Из воспоминаний моего отца.
7 гвардейская дивизия, 14 гвардейский стрелковый полк.
Гвардии старший лейтенант И.П. Щербаков