16.
Собирательство, как Люба назвала поиск оставленных вдоль Радужной Стены предметов, началось неудачно. Вернее, никак не могло начаться. Собиратели медленно, пешим ходом двигались по воображаемой линии, внимательно всматривались в равнинную пыль, ждали, когда блеснет на солнце металл, стекло или драгоценный камень. Сто шагов в сторону Города, потом сто шагов в сторону мобиля. Переезд, остановка, и снова пеший поиск. Трубадур начал роптать уже после третьего переезда.
- Было раньше такое мужское увлечение – рыбалка, - вместо ответа сказала Люба.
- Рыболовы и в наше время есть, - заметил Трубадур.
- Есть, да не те. Прежде рыбачили не острыми палками с берега, не протыкали рыбу насквозь прямо в воде, а забрасывали удочки…
- Удочки?
- Тоже палки, но не острые, а с леской – такой тонкой прочной веревкой, на конце которой был привязан крючок, а на крючке наживка. Какой-нибудь маленький червь, величиной с мой мизинец.
- Таких не бывает.
- Раньше были. Закидывали рыбаки – не мастера Рыболовы, а просто любители, они так отдыхали от своей основной профессии – так вот, закидывали наживку на крючке в реку и ждали, пока рыба наживку проглотит и за веревку дернет.
- Да какая веревка выдержит?
- Рыбы были маленькие, с ладонь. От таких и веревка не рвалась, и палка-удочка не ломалась.
- Червяки с палец, рыбы с ладонь… Чудеса рассказываешь.
- А ты запоминай, - с улыбкой посоветовала Люба. - Может, используешь в какой-нибудь новой истории для доверчивых ребятишек.
- Да кому я тут истории буду рассказывать? – отмахнулся Трубадур. – В Городе столько книг, что и Трубадуры не нужны.
- Не путай, - строго запретила Люба. - Книга – это спящая мудрость, ждет пока ее разбудит новый читатель. А рассказ Трубадура – это беседа, представление, голос живого человека, он сам кого хочешь разбудит. Книга, как Жена, - всегда рядом, всегда под рукой, только ждет касания. Захочешь – возьмешь, а не захочешь, так ей и на полке хорошо. А Трубадур, как Шлюха, - человек идет на площадь, когда невмочь, настроение нужно поднять, пар сбросить, мысли дурные прогнать, получить свое быстро, ярко, без лишних вопросов. Это как ходить и бегать – для всего свой черед, своя нужда, свое назначение.
- Спасибо, - поблагодарил Трубадур. – Но моей профессии до Шлюх далеко. На площади проще – говори погромче, позанятнее, а дальше толпа решит – либо медяки, либо камни. А ей один на один чаше всего работать приходится. Тонко, проникновенно, каждого прочувствовать, стать его половиной на короткое время визита. Всегда их мастерству поражался.
- Хороший Трубадур тоже должен каждого прочувствовать, - возразила Люба. – Дело только в масштабах. Так что не прибедняйся. И не ной. Вспомни о древних рыбаках. С ранней зари выходили на берег и сидели до самого полудня. А мы тут только начали, рановато ты сломался.
- Так мы ходим туда-сюда, а рыбаки твои сидели, - пожаловался Трубадур. – Сидели и пили.
- Вот оно в чем дело, - сказала Люба.
Она была занята делом: сосредоточено ворошила кучу тряпья на линии Стены. Штаны, рубаха, куртка – какой-то мужчина отправился на поиски счастья этой ночью. Были здесь и мелочи – монеты в карманах, коробка с памятными вещами (обломки да клочки, не имеющие ценности для посторонних), нож, кисет с табаком, трубка.
- Никогда они не берут золотые монеты, - сказала Люба без досады, с каким-то отстраненным равнодушием, так, будто речь шла о равнинных животных. – Пока все не пропьют, решимости у них на переход не хватает. Зато вот что есть, - Люба торжественно извлекла из вороха запечатанную бутылку самогона.
- Запасливый, - похвалил Трубадур с благодарностью.
- Часто нахожу, - сказала Люба, ловко извлекая пробку. – Праздник должен быть продолжен и по ту сторону. Все знают, что не перетащат, но все равно надеются. Вернемся за стаканами или так сойдет?
- Так сойдет, - быстро согласился Трубадур и приник губами к горлышку.
Вкус у самогона был незнакомый, неожиданный свежий холод вместе с жидкостью плеснул на небо и язык. После глотка осталась приятная душистая кислинка.
- Это лимонная мята, - сказала Люба, возвращая на место пробку. – Ворчун такой не делает. Местный Трактирщик постарался.
После первой находки и мятного самогона «собирательство» пошло бодрее. Напротив трактира с буквой «М» был найден целый рюкзак всякого барахла. Некто отправился в будущее с книгами, утварью, запасом еды. Нес, да не донес.
- Почему Трактирщик сам не выискивает все это добро? – удивлялся Трубадур, перебирая в руках богатство, которое здесь буквально валялось под ногами, а на равнине любого сделало бы влиятельным человеком.
- Зачем ему? – равнодушно пожала плечами Люба. – Сюда никто не потащится ни для обмена, ни для покупки. Этот трактир для тех, кто уходит, а не приходит. Так что у каждого свое дело. Собирательство – это наша с тобой забота. Его забота – провожать посетителей в неведомое будущее бутылкой мятного самогона.
Еще три перехода по сто шагов не дали результатов. Трактир «М» остался позади, скоро начнутся жилые дома, уже видна была пустынная площадь у Ворот. Люба передвигалась мелкими шагами и цепко рыскала взглядом по земле. Трубадур брел на вытянутую руку позади, думал о своем, а потому чуть не врезался в спину девушки носом. Люба некоторое время стояла, завороженно разглядывая что-то в пыли, потом присела и медленно, осторожно взяла в руки какую-то металлическую вещицу.
- Что это? – Трубадур наблюдал сверху через плечо.
Небольшой, но явно тяжелый металлический механизм. Люба держала его с брезгливой опаской, словно в руках ее оказалось безжизненное смертельно опасное насекомое. Трубадур никогда не видел таких предметов –трубка, толщиной в палец, примыкала к цилиндру с крючками, дужками и круглыми дырками. Все это замыкалось деревянной рукоятью с удобными вмятинами для пальцев.
- Что это? – Трубадур повторил вопрос, потому что молчание Любы затянулось.
- Стервятник уходил за Стену в этом месте, - невпопад ответила Люба. – Нашла жилетку, а его пропустила. Стервятник притащил его с Кладбища мобилей, спрятал в рюкзаке. Только он бесполезен без… Мы должны посетить Кладбище, - неожиданно объявила Люба. – На мобиле успеем до темноты.
- Что это? – повторил Трубадур с мужским нажимом.
- Пистолет, - ответила Люба. – Револьвер. И к нему нужны патроны.
Много веков назад, до всех Эпох, когда история только начинала незаметно, неторопливо направлять человечество к Большому Несчастью, благородные рыцари, мифические существа, легендарные герои и даже боги – все они давали имена своему оружию.
В Ронсевальском ущелье отважные пэры Карла Великого Роланд Бретонский и Оливер де Вьен отбивали атаку воинственных басков не просто мечами. Паладины сражались рука об руку с товарищами, соратниками. Роланду помогала прекрасная возлюбленная Дюрендаль, «Твердая» – именно так, как женщину, любил рыцарь свой преданный меч. Ее, возлюбленную Дюрендаль, не выпускает уже мертвая рука, и тринадцать рыцарей Карла Великого не могут отобрать меч у павшего паладина. Другим помощником Роланда был зычный боевой рог – Олифант, «Слон», прозванный так то ли за громогласный трубный зов, то ли за слоновий бивень, из которого был сотворен.
В руках Оливера в том роковом сражении был Альтеклер, «Высокосветлый», - меч, что вел родословную от первых римских императоров. Да и сам Карл Великий не выпускал в бою из рук верный Жуаёз, «Радостный». Этим мечом впоследствии было короновано немало славных монархов.
Могучий рейнский конунг Зигфрид рубил Грамом, «Сердитым», камни, наковальни, врагов, великанов и Драконов. Этот меч для героя выковал умелый кузнец из обломков волшебного меча, принадлежавшего богу Одину. От подземных королей получил Зигфрид в награду и другое оружие – Бальмунг, «Меч Нибелунгов», настолько острый, что рассекал листья, плывущие по течению Рейна.
Имена гравировали на рукоятях и стали клинков. «Я – Тисона!» - так гордо возвещала надпись на клинке легендарного Сида Кампеадора. Говорят, этот меч стоил тысячу золотых монет. Тисона, «Огненная палка», одним своим видом - но лишь в руках отважного воина - приводила противника в ужас. Не менее известна ее сестра Колада, которую Эль Сид также добыл в бою. Колада – так называли чистую толедскую сталь, из которой был выкован этот меч, не уступавший Тисоне в цене и разящей мощи. И на этой чистой толедской стали красовалась надпись: «Я – Колада».
Герой ирландских мифов Фергус также имел два меча с именами: Каладболг и Лейте. Каладболг, «Твердая расселина», - такое прозвище меч получил за то, что мог, изогнувшись радугой при ударе, раздвигать холмы и скалы, прорубая в камнях целые ущелья. Лейте, «Радужный», в схватке сверкал, как Радужная Стена, рассекающая равнину за Городом.
Десятиглавый дев Равана, «Плачущий», в одной их двадцати своих рук сжимал Чандрахас, «Лунный клинок», бесценный и неразрушимый подарок бога Шивы. По легенде этим мечом возможно было творить только праведные дела, иначе оружие возвращалось к дарителю Шиве.
Бог ветра Сусаноо поразил восьмиглавого и восьмихвостого змея, огромного, как Немой хребет. В одном из хвостов нашел он великий меч Кусанаги, «Косящий», который и подарил своей сестре Аматэрасу, богине Солнца. Вместе с мечом передал он и часть своей власти. Теперь богиня могла управлять ветрами при помощи клинка.
Много увлекательных историй повествуют о легендарном Экскалибуре, «Разрывающем битву», мече короля Артура. Трубадур знал два варианта легенды: в первом Артур вытаскивает меч из камня, во втором меч королю вручает Владычица Озера. В бою клинок ослеплял врагов, а ножны лечили кровоточащие раны.
Были и другие мечи, ножи, копья с другими именами и другими магическими свойствами. Оружие в древних легендах было живым, могло само принимать решения, могло даже спорить со своими владельцами. В бою оружие пело, плакало, само выскакивало из ножен, не хотело в ножны возвращаться, клинки кровоточили в ожидании битвы, сталь пылала, горела, слепила, бросалась в погоню за врагом, била без промаха… В общем, оружие проявляло характер, что делало его по-настоящему живым и позволяло по праву носить имена.
- Мы назвали его Вольф, - сказала Люба. – Волк. Не знаю, почему.
- Волк?
- Так до всех Эпох называли диких псов. Вернее, зверей, что похожи на диких псов.
- И что он может? – Трубадур протянул руку, Люба послушно передала Вольфа спутнику – рукоятью вперед.
- Он стреляет. Если есть патроны. Не хотели его брать. Баловались, стреляли по камням. Стервятник случайно ранил меня. Вот тут, - Люба открыла плечо. Трубадур помнил этот небольшой шрам, но не спрашивал: мало ли шрамов, ссадин, царапин, ушибов жалует путникам равнина. – Ранил и решил не брать. Оставить на Кладбище. Вольф опасен.
- Как мое мачете?
- Мачете – просто большой нож, им нужно взмахнуть, резануть, уколоть. Приложить силу. А здесь… Достаточно легонько нажать на спусковой крючок. Вот этот. Не понимаю, зачем Стервятник взял его. Обещал не брать. А раз взял, то почему без патронов?
Когда Люба тронула, показывая, спусковой крючок, она как бы случайно отвела трубку Вольфа от своей груди. Трубадур понял и в дальнейшем следил за направлением этой трубки, которая, как он узнал позже, называется ствол. Ствол нельзя направлять в сторону человека. Патронов нет, но все-таки…
Спусковой крючок упруго холодил палец, а рукоять приятно прилегала к ладони. Трубадур никогда раньше не держал в руках пистолет. Какая-то скрытая мощь таилась в этом стальном теле. Вольф имел гладкую чёрную кожу, стройный стан, уверенный значимый вес. Этот вес наполнял чувством покоя и придавал смелости. Трубадур почувствовал, что попадает под магическое влияние револьвера. Отдавать не хотелось, Трубадур долго держал оружие в руках. Пока не встретил Любин взгляд.
- Вот поэтому я должна вернуть его на место, - с пониманием сказала Люба, пряча Вольфа в рюкзак.
- Выкини, - посоветовал Трубадур.
- Нет, - Люба тихо улыбнулась. – Найду потом, и не отпущу.
- Так и там найдешь, - усомнился Трубадур.
- Положу его на место. Пусть спит. Мне будет так проще, меньше глупых мыслей. Едем, все нашли, что можно. И что нельзя. Только завезем добычу в лавку.
- Может, завтра? – взмолился Трубадур. – Ворчун, эль, соленые плавники голышей, - попытался соблазнить спутницу.
- Вечером устроим себе праздник, - пообещала Люба. – С плавниками, элем и печеными куриными лапами. Перед дорогой возьмем пару свертков у Кулинара. У него часто остаются лишние, готовит с запасом.
- Надеялся, что в Городе не будет всей этой… деловой суеты, - пробурчал Трубадур. – Но и тут нет покоя.
- Покой – там, - Люба махнула в сторону, где вечером вырастает Стена. – И это тоже не точно.
Рюкзаки с добычей бросили в специальный отсек мобиля, он назывался «багажник». Оставили только бутылку, к которой Трубадур тут же и приложился.
- Не части, - посоветовала Люба. – На равнине жарко, развезет.
Трубадур послушно отложил бутылку и более не прикасался к ней. Люба рулила легко, одной рукой. Вторую небрежно бросила поверх дверцы мобиля. Иногда махала, приветствуя редких вялых прохожих. У лавки затормозила резко, выскочила, перебросив ноги через борт.
- Идем глянем, - приказала вполголоса. – У нас, кажется, гости.