В Гурьеве молодая пара обживалась, как могла. Жизнь в стране оставалась ещё очень тяжелой. Совершенно не было продуктов. Булка хлеба стоила 150 рублей – недельная Мишина зарплата. В заводской столовой кормили пустой баландой и давали ещё две ложки овсяной каши на весь день – хуже, чем в войну. Люди городов и деревень страны-победительницы опять голодали. За мукой стояли неделями. Номер очереди, записанный химическим карандашом на руке, сверяли утром и вечером на перекличке.
С трудом дожили до весны. Весной выручала трава, можно было сварить какие-нибудь зелёные щи, всё не так голодно. Жилья тоже катастрофически не хватало. Миша и Маша решили жить вместе. Это решение было принято с целью экономии и облегчения жизненных условий. Но больше всего из-за того, что им не хотелось расставаться вечерами и расходиться по разным баракам. И они объявили себя молодожёнами.
Их, как молодую пару поселили в одном из бараков, даже не разгороженном на комнатки. От соседей их отделяла только тканевая занавеска. В бараке не было никаких удобств. Не было воды, стоял дикий холод и беспощадно жрали клопы, от которых просто невозможно было полностью избавиться. Это было настоящее бедствие. Каждую неделю Миша кипятил на примусе воду. Он ставил ножки железной кровати в таз и поливал кипятком её металлические соединения, вываривая этих вонючих тварей. Но через неделю они появлялись снова. Хорошо хоть свет был всегда. Несмотря на все эти жуткие условия, молодые люди не падали духом. Ведь они были вместе!
У них появились друзья. Летом Миша и Маша часто проводили время с друзями на реке или уезжали в выходные на Каспийское море, которое было совсем близко. Засушливое лето 1946 года только усугубило продовольственную проблему страны. Голод опять показал свой оскал. С продуктами было очень напряжённо. В стране ещё со времени войны действовала карточная система, благодаря которой кое-как и выживали люди. Из-за нехватки еды люди были истощены и очень ослаблены.
За летом пришла осень. Михаил и Маша стали мужем и женой официально. Они, наконец, расписались, и Маша носила теперь фамилию Костылева. Свадьбы фактически не было. Съели по яблоку – вот и весь пир.
Маша не сразу поняла, что забеременела. Она даже не знала, когда это случилось. Фигура её совершенно не изменилась, и живот совсем не выделялся. Все остальные изменения внутри себя она относила на счёт полуголодного образа жизни.
Было начало апреля 1947 года. Маша проснулась утром в обычное время. Пора вставать на работу. Михаил уже умылся во дворе и заглянул за занавеску, свежий и бодрый.
– Вставай, соня, – пожурил он жену, зная, что она любит поспать подольше.
– Что-то живот побаливает. Нехорошо как-то, – ответила Маша.
– Может, подняла что тяжёлое? Ты уж поберегись теперь, – встревожился Михаил.
Маша только недавно сообщила ему, что у них скоро появится малыш. Супруги отправились на работу. К обеду Маше стало совсем плохо, и она упала прямо у станка в цеху. К ней подбежала Люда Буркина.
– Что с тобой, Маша? – тормошила она подругу.
Заметив, что под Машей расползается мокрое пятно, Людмила попросила вызвать скорую помощь. А через несколько минут цех огласился громким детским криком. У Костылевых родился мальчик – первенец. Имя ему дала подруга Маши Людмила. Назвали его Валерием.
Условия, в которых жили Костылевы, совсем не подходили для малыша. Миша отправился в профком в сопровождении друзей - комсомольцев просить жильё с более комфортными условиями проживания.
Костылевым предоставили место в коммунальной квартире, в которой проживало 15 семей. Комната, где им выделили «угол», была разгорожена тонкими дощатыми перегородками.
– Ой, хоромы просто! – восхищалась Маша, – Тепло и клопов совсем нет!
Костылевы были рады и этому, хотя то была самая обычная перенаселённая коммуналка. По утрам невозможно было пробиться в место общего пользования, из-за чего постоянно вспыхивали ссоры. Та же ситуация была с ванной и кухней. Люди вступали в споры по поводу лишнего расхода электроэнергии в туалете, на кухне. Пользование ванной было расписано по часам, но и с этим возникали проблемы. То стирку затянули, то забыли замоченное бельё в ванне, то не получилось помыться из-за отключения воды, и сбился весь график. Одним словом – было весело. Дом гудел, как потревоженный улей, вплоть до баталий мокрыми тряпками и скалками. Казалось, соседи никогда не помирятся. Но приходил праздник или у кого-то был День рождения и в квартире наступал мир. Все были приветливы и очень доброжелательны. Вечером собирались за одним большим столом и веселились. Пели песни и обнимались, как будто только вчера не ссорились на всю жизнь.
Маша находилась дома с ребёнком, раздумывая как жить дальше. Дома она могла быть только до двухмесячного возраста малыша, а потом надо выходить на работу. Валерик часто хныкал и был беспокойным. Жить на одну зарплату было невозможно. Приехавшие из Ташкента, Лида и Оля тоже не могли помочь ничем. Они по приезду в Гурьев долго пытались найти какое-нибудь жильё. Ночевать приходили к Маше с Мишей и спали вповалку на полу не оставляя и клочка свободного места. Это был кошмар! И неожиданно им повезло. Они всё-таки нашли съёмный угол. А переезду их из Ташкента предшествовали следующие события.
… Оля проснулась от того, что с полок с грохотом сыпалась посуда, разлетаясь осколками по полу. С потолка на неё кусками обваливалась штукатурка. Оля вскочила и криками разбудила Лиду и сына. Ветхий домик Адолат ходил ходуном. Все выскочили на улицу, в чём были. А на стенах, прямо на глазах стали расползаться широкие трещины, через которые можно было просунуть руку. Через минуту всё прекратилось так же внезапно, как и началось. Через некоторое время очень осторожно вошли в развалины, ещё час назад бывшие их домом. Уснуть этой ночью не удалось. Проводка к счастью не пострадала, и получилось включить свет. Только теперь сёстры рассмотрели последствия этого хоть и короткого, но мощного землетрясения. Уборки хватило на целые полночи. И всё время душа сжималась от чувства тревоги: «а вдруг толчки повторятся снова? Нас может вообще завалить под такой ветхой крышей» думала каждая из сестёр. Это действительно было землетрясение мощностью восемь баллов, только очень непродолжительное по времени. Люди в городе были испуганы и лишь об этом днём везде шли разговоры. Говорили, что погиб всего один человек и 16 человек легко ранены, что есть небольшие разрушения в основном в частных постройках.
Произошло это 3 ноября 1946 года. Вечером того же дня ещё были толчки силой 2-3 балла. Они добавили разрушений в домике.
Стояновские обсудили создавшееся положение и решили, что им надо уезжать из Ташкента.
– Починить дом дороже обойдётся, чем новый построить, – сказал Володька, которому недавно исполнилось 18 лет, – да и строитель я неважный.
– Может, к Манечке в Гурьев поедем? – неуверенно спросила Ольга Лиду.
– Конечно! К Маруське поедем. Все рядом жить будем, – подвела итог Лида.
Проведя ещё несколько дней в доме, уже непригодном для жилья и в постоянном напряжении от возможной опасности, они упаковали свои вещи и тронулись в путь. Так и появились Оля, Володька и Лида в Гурьеве. Маша была рада тому, что мама и любимая тётя теперь рядом. Но помочь Маше с ребёнком они никак не могли. Жили они в жуткой тесноте, Лида и Оля спали на одной кровати, а Володьке приходилось спать прямо у них под ногами, на полу. До позднего вечера все были на работе. А когда же смотреть за ребёнком? А маленькому Валерику срочно нужна была нянька.
Так ничего не придумав, молодая пара поехала в Мачехонку погостить недельки две. Мише как раз дали отпуск. И ему очень хотелось показать родным свою жену и первенца. Да и по родным он очень скучал. У Зины, впервые увидевшей маленького внука, сжалось сердце. Она уж и забыла, что дети могут быть такими крошечными.
– Молоко-то есь у тябе? – спросила она у Маши, – Уж больно худыя вы все, а робёнок так вовси, жаль одна.
– Молоко есть. Так и вы, мама тоже худенькая. Да и Сергей с Наташей худощавые.
– Ну, кось, покорми яго, – приказала свекровь.
Проследив за кормлением, ничего не говоря, она открыла шкафчик на стене, откопала там пузырёк. Через некоторое время нашлась и соска. Молоко развели кипячёной водой и дали Валерке соску. Малыш моментально ухватил её своим беззубым ротиком и сладко зачмокал губками. Высосав молоко из пузырька, он сразу уснул.
– Не наедатси он, вота и беспокойнай. Мало видать яму грудного молока, али пустое оно у тябе. Сами заморённые.
Маша поджала от обиды губы. Возразить было нечего.
Спустя два дня за ужином Зина завела разговор. К этому моменту все уже знали, как живут Михаил и Маша. Знали, что через неделю Маше надо выходить на работу.
– Оставляйте Валерика у нас, – сказала Зина, – куды вы яго сейчас денете? Чужой тётке? Дык иё ишшо найтить надыть. А здеся нас много. Кто никто за дитём доглядить, а молочко пить он уже научилси.
– Да, что вы, мама, как я оставлю его? – с ужасом взглянула на всех Маша.
– С чужой тёткой, значить, не жалко оставлять? А с роднымя боисси?
– И, правда, оставляйте! – поддержала мать Наташа, – я с ним нянчиться буду.
В результате, маленький Валерка остался жить у бабушки в деревне. Вероятно, это и спасло его, так как в городе смертность среди детей от дистрофии была очень велика. Михаил и Маша приезжали к матери не часто, возможности не было. Валерик рос, но своей мамой считал Зину. На Машу смотрел исподлобья, прижимаясь к коленям бабушки. Привязавшись к мальчику, Зина каждый раз просила сноху и сына оставить Валерку хотя бы ещё на годик. Как они сами выкручивались было непонятно. Так как у Сергея тоже уже были дети. Так и рос Валерик в деревне на свежем воздухе и незатейливых крестьянских продуктах, в компании меньших двоюродных братишек.
… Подруга Маши Люда Буркина уговаривала Костылевых перевестись на нефтеперерабатывающий завод в Уфу.
– Мой Юрка недавно в командировку туда ездил, – говорила она о муже, – понравилось ему там. Прямо все уши пропел, какой там город, завод какой. Сейчас вовсю уговаривает меня туда уехать, перевестись на тот завод. А давайте и вы с нами, а? Тебе и к ребёнку ближе будет, Башкирия же! И расставаться не будем, – горячо убеждала Людмила подругу.
После недолгой «обработки» Михаила, Костылевы решили последовать примеру Буркиных. Хотя Маша ждала второго ребёнка, в сентябре 1951 года семья переехала в Уфу. Сняли комнатку у одной пожилой вдовы в коттедже для семей военнослужащих. Комнатка была совсем крохотной. Из мебели в неё умещались только стол, кровать и оставалось место для детской кроватки. В конце февраля 1952 года у Миши и Маши родилась дочка. В честь своей подруги Маша назвала дочь Людмилой. Семья увеличивалась.
Костылевых на заводе уважали. Работники они были добросовестные и ответственные. Кроме того, что они являлись передовиками и ударниками труда, оба входили в общество изобретателей и рационализаторов. Оба неоднократно занимали первые места в крупномасштабных соревнованиях по изобретательству. Пачка сертификатов на изобретения постепенно росла, а рядом росла стопочка почётных грамот. То Миша, то Маша уезжали в командировки в разные уголки СССР по обмену опытом. В то время это было в порядке вещей.
И Миша, и Маша получали денежные поощрения и премии, а так же ценные подарки. Жить стало легче и интереснее. Через три года им выделили комнату опять же в коммунальной квартире. Но какая это была комната! Большая, светлая, с балконом и высокими потолками, что делало её ещё больше. Это была первая их собственная жилплощадь.
В коммуналке проживало три семьи. Четырёхэтажный дом сталинской постройки имел четыре подъезда, и всё в нём было просторное.
– Миша, смотри какое здесь всё большое! – радовалась Маша, – И общий коридор, ванная и туалет. А кухня какая просторная! И пол везде выложен паркетом! Ни дать, ни взять – дворец! – ликовала она.
Семья обустроилась и первым делом забрала из деревни сыночка Валеру. Тяжело пришлось расставаться Зине с мальчиком, сердцем прикипела она к нему. Однако родители настаивали, а у Сергея в семье появилось уже четверо своих сыновей. Они с Дусей активно улучшали демографическую ситуацию в стране.
В Уфе Валера пошёл в третий класс. Первый и второй классы он закончил в школе Покровки, которая находилась в километре от их дома. Сейчас же в Уфе школа находилась прямо во дворе дома. С другой стороны дома был детский сад, куда вскоре начала ходить Люся.
– Повезло нам, соседи такие доброжелательные. Ни криков, ни драк. Ничего не делят, и ребячьи споры разрешают по справедливости, – удивлялась Маша.
У Костылевых всегда было достаточно друзей, теперь же их стало ещё больше. Появилась возможность приглашать их в гости.
Большим событием было в семье приобретение обновок: новый стол, шифоньер, диван, обитый кожей. И везде находилось место Машиным вышивкам. Вышивать она очень любила и украшала вышивками всё: детскую одежду, наволочки и скатерти. Вышивки висели в рамочках вместо картин и красовались на диванных полочках.
– В отпуск опять в деревню поедем? – спрашивала Маша мужа.
– Ну, конечно, в деревню. Скучаю я по своим. И детям там хорошо, привольно. Я уж подарки маме и Нальке присмотрел, жду твоего одобрения, – отвечал он.
…Наташа, сестрёнка Михаила, заболела неожиданно и тяжело. Она и раньше часто простывала и крепким здоровьем не отличалась никогда. А тут и вовсе головные боли стали изводить молодую девушку. Наташу положили в больницу в Уфу. Лечили как-будто хорошо, только головные боли продолжали мучить её.
В голове выросла опухоль, и, не дожив до 24 лет, Наташа умерла. Это случилось зимой 1954 года. Огромное горе для семьи. Зина ещё долгое время не могла адекватно реагировать на всё. Она никак не могла поверить, что её младшей дочери, которая всегда была рядом, теперь уже никогда не будет. Михаил тоже испытал огромное потрясение и так же очень долго переживал смерть любимой сестрёнки.
В 1956 году, осенью, у Костылевых родилась ещё одна дочка Наташенька, маленькая, беленькая девочка – копия мамы.
Назвали её так по настоянию Михаила, в память об его умершей сестрёнке.
Жизнь не могла стоять на месте. Страна гигантскими шагами шла вперёд к развитому социализму. Улучшение жизни народа началось ещё в декабре 1947 года, когда была отменена карточная система. Постепенно увеличились размеры зарплат и в городе и в селе. Цены на продукты опять полезли вверх, но ненадолго. Вместе с тем к 1954 году была построена первая атомно-энергетическая станция, в 1956 году был спущен на воду первый атомный ледокол «Ленин». В стране появился первый реактивный самолёт ТУ-104, активно шла работа по освоению космоса. После смерти Сталина страна распрямила плечи, полностью избавилась от страхов тоталитарного режима и с уверенностью смотрела вперёд. Строились новые заводы и фабрики, которые производили для населения страны огромное количество ранее неизвестных товаров. В деревне стали постепенно выдавать паспорта и назначили пенсии. Люди были отзывчивыми, улыбчивыми и добродушными.
Михаил вступил в Коммунистическую партию Советского Союза и очень гордился этим. Анна, вторая сестра Михаила, прижилась в Уфе. В техникум она не поступила и работала на электроламповом заводе. Жила в заводском новом общежитии и часто приходила к Костылевым в гости. Потом она вышла замуж, у неё родилось двое детей, сын и дочь.
В семье Костылевых царил мир. Маша очень любила заниматься детьми. С самого раннего возраста она приучала своих детей к чтению. Она выискивала в магазинах детские книжки и скупала их. Читала детям сказки на ночь. Проводила для них праздники с обязательным чтением стихов и разными подвижными играми. Миша тоже рассказывал своим чадам сказки, предпочитая выдумывать их самому. Причём эти сказки обрастали всё большим количеством подробностей раз от разу. Это приводило ребятишек в неописуемый восторг.
– Папа, про медведя расскажи! – просили дети, не сомневаясь, что сегодня эта сказка получится совсем другой, ещё интереснее.
Михаил очень любил футбол и мотогонки. И всегда, посещая стадион, во время соревнований, он брал с собой старших детей. В семье никогда не бранились и не ссорились. Все вопросы решали сообща. Часто по очереди ездили по путёвкам профсоюза в дома отдыха и санатории. Поехать вместе возможности не было, кто-то из них должен был оставаться с детьми.
Маша любила красиво одеваться. Она покупала много журналов и книг с самыми модными моделями женской одежды, часто заказывала себе наряды у портних и в ателье. Миша не отставал. Он был очень аккуратным и носил дорогую и модную одежду.
Достаток семьи давно уже превысил её расходы. Дети на лето отправлялись в пионерские лагеря или в деревню. Всё в жизни семьи строилось на взаимоуважении и любви, впрочем, как в большинстве других советских семей.
Михаилу предложили поехать в небольшой, строящийся город Башкирии Стерлитамак в качестве наставника молодых кадров на завод синтетического каучука. Обговорив в семье эту перспективу, Миша уехал по месту своей новой работы. Маша с детьми осталась в обществе своей мамы Лиды, приехавшей к дочери весной 1960 года.
Михаила уговаривали остаться в Стерлитамаке. Ему назначили хорошую зарплату и предоставили для семьи двухкомнатную отдельную квартиру. Осенью того же года семья уже жила в другом городе в новой двухкомнатной квартире. Теперь места хватало всем. Однако тёплых отношений между тёщей и зятем не сложилось. Они не ссорились, не высказывали друг другу каких-либо претензий, но натянутость чувствовалась во всём. Маша нервничала по этому поводу. Металась между мужем и матерью, пытаясь подружить их, но ничего у неё не получалось.
Бабушка Лида была молчаливая. Она старалась быть незаметной. Никогда не ругала детей, даже если они вели себя излишне шумно. Дома носила тонкие, ажурные шали с длинными кистями и ходила в лаковых туфлях на высоком каблуке. Лида отличалась от всех бабушек в доме, где жили Костылевы. Это очень удивляло и Валеру, и Люсю, и они слегка сторонились «непонятной» бабушки. В то время когда Михаил и Маша были на работе, Лида пыталась обучать девочек правилам поведения, в основном, за столом. Она рассказывала, как надо правильно пользоваться столовыми приборами и салфетками, как правильно сервировать стол. Для этого она доставала из своего маленького чемоданчика удивительные столовые приборы с вензелями. Они были тяжёлые, с утолщённой частью для руки. Люсе это было интересно, и она слушала внимательно, ей тогда уже исполнилось восемь лет. А Наташе было только три с половиной года и она, ничего не понимая, быстро уставала от объяснений бабушки.
Лида, стараясь не быть обузой дочери и её семье, вязала красивые кружева, подзоры, салфетки, воротники и кофточки. Всё это она продавала на базаре. На вырученные деньги покупала продукты и что-нибудь вкусненькое ребятишкам. Однажды она по обыкновению отправилась на базар продать свои изделия. Торговля была удачной, и Лида выручила хорошие деньги за свои кружева. Она накупила много продуктов: мяса, муки, картошки, выпечки. Сумки стали очень тяжёлыми. Но у Лиды загорелся глаз на арбуз. Вспоминая свою жизнь в Ташкенте, она скучала по дыням и по арбузам. А в Башкирии эти продукты были тогда большой редкостью.
"Детей угостить хочется такой прелестью. Только как донести? Врач строго предупредил: больше пяти килограммов не поднимать, – размышляла Лида, – последнее время что-то сердце часто прихватывает. А у меня сейчас уже килограммов двадцать. Один арбуз больше десяти килограммов. Но завтра их уже точно не будет… Как же дотащить?" думала она, часто останавливаясь для передышки.
Рынок находился достаточно далеко от их дома, а транспорт ходил редко и всегда был переполнен такими же бедолагами с сумками и кошёлками.
Лида решила идти пешком. На дворе стояла тёплая осень, начало октября. Она дошла до дома и даже занесла свои тяжёлые сумки в квартиру. И тут же на кухне упала. Дома оказалась только Люся, вернувшаяся из школы раньше брата. Когда Маша пришла с работы, Люся бросилась к ней.
– Мама, мама, а бабушка на кухне, на полу почему-то лежит и не разговаривает, – с порога объявила она.
Люся была растеряна и очень испугана. Маша бросилась к матери, но было уже поздно. Лида умерла от обширного кровоизлияния в мозг. Ей было только 54 года. На похороны сестры приехали Оля с сыном. Они всё ещё жили в Орске. Оля горько плакала по дорогой своей сестрёнке, ушедшей из жизни так рано. А спустя несколько месяцев решила переехать поближе к любимой племяннице, которая снова готовилась стать матерью.
В марте 1961 года у Костылевых родилась ещё одна дочка, Галочка.
Оля, с её удивительным, похожим на фейерверк, характером, заменила Машиным детям бабушку. Однако теперь Оля вместе с Вовкой переезжали с места на место, меняя место жительства каждые три-четыре года. Где они только не жили, только в Новосибирск переезжали два раза и в Стерлитамак три раза. Видимо тяга к переездам с места на место прочно укрепилась в характере Ольги.
– Здесь изюм стоит 15 копеек, а в Джамбуле почти ничего – 5 копеек за килограмм, И морковка там в три раза дешевле. Надо ехать, там тепло, зимы совсем нет. Всё, Володька, ищем обмен в Джамбул! – провозглашала она за обедом.
К тому времени её Володька, высокий улыбчивый брюнет с большими карими глазами, женился на чистокровной цыганке. Он украл её из настоящего табора. Цыгане отлавливали его несколько раз и хорошенько мутузили*, но он не отступился от Нины.
Они зарегистрировали свои отношения и стали мужем и женой. Так что родственники Нины поневоле смирились. Поначалу всё в семье складывалось хорошо. Нина родила четырёх девочек с небольшой разницей в возрасте. Но вскоре ей надоела оседлая жизнь, потянуло назад в табор. И Нина ушла от Володьки, несмотря на его уговоры, оставив ему двух старших дочерей Наташу и Таню. Младших Галю и Ирину она забрала с собой. Очень скоро Нина стала жить с цыганом из табора и колесила вместе с ним по всей стране. Постепенно её следы затерялись окончательно.
Оля воспитывала своих внучек, не жалея тепла своего сердца, доброты и труда. Володька больше не женился. Вечерами после основной своей работы он занимался изготовлением украшений для своих дочерей. Надо сказать это отлично у него получалось. Он находил цветные стёклышки на улице, потом искусно огранял их и собирал колье, браслеты, пояса и серьги. Получались изумительной красоты вещи! Володька умел всё. Он прекрасно разбирался в электричестве и сантехнике, знал столярное ремесло, мог практически в одиночку сделать в квартире ремонт. И ещё он замечательно играл на аккордеоне, гитаре и фортепьяно. Дома всегда звучала музыка. Оля играла на балалайке и гитаре, могла исполнить несложные композиции на пианино, которое всегда стояло в одной из комнат. А девочки отлично танцевали и не только цыганские танцы. Оля ещё прекрасно рисовала и не оставила это своё увлечение до глубокой старости. Её картины украшали стены их комнат, и она с удовольствием дарила их всем, кому они нравились. Бабушку Олю обожали все за её искромётный характер, за бесконечную её доброту и бескорыстность. Она великолепно шила, наряжая многочисленную семью Маши и свою. В этом деле ей не было равных по выдумке и мастерству. А ещё Оля изумительно готовила и пекла, и всегда по-детски искренне радовалась гостям. Встречая нас, она всплескивала руками от радости, и задорно кричала молодым нежным голоском:
– Володька! К нам Люсенька с Наташенькой пришли! Ой, сейчас картошку будем жарить! Песочники печь! – радостно суетилась она, словно именно этого момента ждала уже очень давно.
Во время приготовления она без умолку щебетала, что-то спрашивая или рассказывая о фильме, который они смотрели с сыном в кинотеатре. Она одновременно показывала свою картину, нарисованную по фильму, очень впечатлившему её.
– Ой, Люсенька, у меня кусочек ткани есть. Надо тебе платьице из него сшить. Тебе очень пойдёт! Давай, снимай своё платье, – командовала она так, что спорить с ней не было никакого смысла.
Сейчас же ткань была постелена на стол или кровать, сверху Оля раскладывала Люсино платье и прямо по нему кроила новое, без всяких выкроек. Пока жарилась картошка, и пеклись песочники, новое платье было смётано, и уже состоялась первая примерка. Баба Олечка всё делала очень аккуратно и очень быстро.
А слушать её всегда было огромным удовольствием. О своей жизни она рассказывала немного, кусочками, постоянно о чём-то раздумывая. То вдруг она, подхватив двумя пальчиками руки, приподнимала краешек своего подола и показывала нам несколько замысловатых «па» из танца, что надо было исполнять барышням на балу. Но при всём этом мы даже не предполагали тогда, что наши бабушки были дворянками.
Однако время неумолимо катилось вперёд. Старились наши родители – Миша и Маша, старилась и баба Олечка, и сын её Володька.
Прошло много лет. Нет давно ни Лиды, ни Оли. Баба Оля прожила 78 лет. Возможно, она бы и больше прожила, но с ней приключилось несчастье. Она упала на обледенелом крыльце подъезда и сломала шейку бедра. Операции такие в те годы не делали, а это означало практически обездвиживание – для бабы Олечки та же смерть. И она решила так: "Не допущу, чтобы кто-то постоянно ухаживал за мной, ведь я сама теперь не могу обслуживать себя". Она отказалась сначала от еды, а потом и от воды. Её не стало через месяц после начала её «забастовки». Весь этот месяц она рассказывала, кто она в действительности такая, где и как жили её родители. Страх, живший в ней долгие годы только за то, что она не того рода, какой был угоден советской власти, наконец отпустил её. Но никогда за всю жизнь, она ни на что и ни на кого не обижалась, не жаловалась, никого не корила за свою судьбу. Мне довелось послушать её совсем немного. Я приехала в отпуск с Севера, где жила тогда со своей семьёй, когда моей дорогой бабулечке оставалось жить всего две недели. Помочь ей было уже нельзя. Её судьба более всего удивила меня. Если бы не фотография, где они были запечатлены с Лидочкой в изящных бальных платьях с красивыми бисерными сумочками! Здесь же на заднем фоне была богато одетая дама с удивительной причёской. В другом углу фотографии я увидела мужчину и мальчика в военных мундирах. Это была семья Павла Матвеевича Стояновского: его жена Маша и его дети. Я никогда не видела раньше эту старую в коричневых тонах фотографию на жёсткой основе. И рассматривая её, я окончательно поверила, что всё, что рассказывает баба Оля вовсе не выдумка и не бред её угасающего разума. Как жаль, что ничего из фотографий, которых было совсем немного, не сохранилось! После смерти Татьяны, Олиной внучки они пропали.
Нет больше и сына Оли, Володьки, который умер от рака вслед за своей мамой спустя три месяца.
Нет и любимых моих родителей. Моего папы, умершего в 65 лет после нелепого случая. Ни моей мамы, пережившей его всего на четыре года. Нет ни моей дорогой крёстной, тёти Ани. И дяди Серёжи нет.
Ничего не поделаешь, люди не вечны на земле. Но живы почти все их дети, кроме тех, кто покинул этот мир преждевременно из-за болезни. У каждого из нас есть дети, а у них свои дети – наши внуки. Сейчас нас очень много! От своих истоков взяли мы начало. Каждый персонаж этой истории, как маленький ручеёк, влился в большую реку, свободно несущую свои воды по просторам нашей родины, проживая вместе с ней кусочек её истории.
А начиналось всё с Павла и Маши, с Порфирия и Матрёны, с Ивана и Натальи, с чистых наших истоков. Они прожили трудную жизнь, прошли множество испытаний. На их пути были такие препятствия, что порой трудно осознать это. Но мои предки не сдавались, боролись за свою жизнь и выстояли. Сохранили свои семьи, свой род и приумножили его. Сколько подобных историй на земле? Сколько таких родов взяли начало от своих истоков?
С большой любовью и благоговением вспоминаю о них и буду помнить, пока жива. Помните и вы свои истоки, дорогие мои читатели. Ибо, благодаря им, мы живём на свете.
*мутузить – бить.
Конец 2 части
Послесловие
Ещё лет в тридцать, слушая рассказы мамы и бабушки Оли, я удивлялась какая трудная и интересная судьба выпала на их долю. Они рассказывали о наводнении в Ташкенте, о ташкентском землетрясении 1946 года. Причём всё это баба Оля излагала со свойственной ей лёгкостью и смехом, как будто речь шла о весёлом приключении. Мама рассказывала о своём пребывании в Харбине в детские годы. Много было отрывочных воспоминаний о годах юности и военного времени. Тогда же возникло желание рассказать эту историю, но никогда не думала, что смогу сделать это сама. Видно время пришло. Хочу подчеркнуть, что целью при написании романа не являлось строгое соблюдение всех документальных подробностей и точных имён. Возможно какие-то моменты повествования могут вызвать вопросы типа: а могло ли быть такое в принципе? И меня они мучили в своё время, и я долго думала, как писать? Так, как думаю я или так, как слышала от своих бабушек. Да простят меня читатели я написала всё так, как слышала от них, и ничего исправлять не хочу, это не моя жизнь и не моя воля. А мои бабулечки-дворянки сочинительницами(читай - врушками)никогда не были. В романе есть выдуманные персонажи и сюжеты, вымышлены названия колхозов и артели, да и имена сельчан не настоящие. В какой-то степени это было сделано специально. Дело-то ведь не в этом. Главное – мне хотелось показать время, в котором жили мои предки и их линию жизни. Их мысли и поступки, умение преодолевать преграды, назначенные им судьбой на жизненном пути.
Как мне это удалось судить вам, дорогие читатели. Огромную благодарность выражаю любимым своим сестрёнкам Динер Галине и Мельниковой Наталье за помощь в сборе материала для книги. А так же сердечно благодарю Цфас Александру и Людмилу Колбасову. Без их участия книга получилась бы совсем другой. Искренне благодарю и вас, дорогие мои читатели, за прочтение романа.
Здоровья вам и благоденствия!
30 сентября 2021 год.