Ушкин суетливо поклонился, явив чудо гибкости. Он не практиковался в йоге и был дальше всех из Шести Миров от художественной гимнастики. В позвоночнике что-то ясно щелкнуло, то ли возвращаясь на свое место, то ли безответственно покидая. От копчика до макушки промчалась раскаленная искра.
Перед Ушкиным стояло существо восьми метров росту, с тремя головами и тремя лицами. Босое. Полуголое. Вооруженное громадной дубиной.
В трех свободных дланях были разные предметы, кои Ушкин вначале не рассмотрел, а затем очень удивился, хотя и не подал вида – самокрутка, головка сыра и увесистый кувшин с пробкой. Добавим, самокрутка изрядная, скрученная из целого номера «Черноморской здравницы».
– Эхм… – молвил Ушкин робко, глядя на стопы размера, этак, девяностого (проработав четверть века на обувной фабрике, он довольно точно на глаз мог определить колодку).
Не знавшие педикюра пальцы глубоко врезывались в песок. Несло от них, прямо скажем…
От этого Ушкин быстро разогнулся, игнорируя боль в спине и неоднозначную обстановку. Передняя пара глаз гиганта смотрела на него раздраженно.
«Съездил на курорт…» – пронеслось в голове технолога.
«Это откуда здесь?» – как бы вопрошали исполинские зраки, собравшись к переносице, чтобы лучше видеть находку.
– Ну? – съехал с горки глубокий бас, толкнув Ушкина в извилины.
От испуга в них произошло что-то странное, поэтому тот ответил: «Есть!» – и даже попытался щегольнуть пятками, но тапок завяз в песке, и он чуть не потерял равновесие.
– Что есть? – спросил из недельной бороды рот с зубами столь внушительными, что Ушкин присел как зайчик.
– Все, что пожелаете! Полный ассортимент! От охотничьих сапог до открытых пляжных моделей. Оптовые цены. Первый сорт. Гарантия.
– Идиот, – определил исполин, поворачиваясь к Ушкину левым боком.
Другая голова, посмотрев, кивнула:
– Ein leerer Mann.
Обувщик живо закивал, соглашаясь, хоть и не разобрал последнее. Никогда еще не было в его жизни случая, чтобы идиота наказывали. Как бы тот ни напортачил, всегда находился некто, которому все и прилетало – вдвойне, если умный и ни при чем.
Ушкин испытал облегчение и даже растянулся в улыбке, задним умом смекая, что этим подтверждает спасительный диагноз:
– Лев Мартынович, – представился за каким-то лядом Ушкин, козырнув испачканной чурчхелой ладошкой.
– Джасвиндер, – ответила правая голова гиганта, вероятно впрягавшаяся за вежливость. Смотрела она на взморье и имела вид больше романтический, чем воинственный.
Неизвестно, какая управляла ручищей, что держала дубину, но орудие начало вздыматься.
– А по батюшке вас как? – пискнул Ушкин, обращаясь к вежливой голове, но так, чтобы не обидеть прочие.
– Komm schon! – выплюнула левая, кивая на закрытый ресторан «Ирма». Голос у нее был как ножом по жести.
– Пшенович! – обрадовался Ушкин, не ученый языкам и не острый слухом. – Очень приятно! Пшено – наше все.
Видимо, рукой с палкой владела в тот момент средняя. Густо рассмеявшись, она сказала, вернув на песок орудие:
– Сыр будешь? С вином.
– Не извольте сомневаться! – согласился мгновенно Ушкин, уверенный почему-то, что продукт санкционный, привезенный Джасвиндером Пшеновичем с далекой родины, и что если не сейчас, то хрен он такой достанет в родном Иваново.
«По матери иностранец, – решил технолог. – Отчество-то наше, хоть и необычное». Но от самокрутки отказался, сославший на хилый дых.
– Сангрия? – поинтересовался Ушкин, принимая здоровенный кувшин. Кусок сыра размером с энциклопедию ждал на расстеленной газетке.
– Рейнское ледяное. Пей.
Допились до того, что асур Джасвиндер уехал на плацкарте в Иваново. Теперь он директор фабрики.