Пушистый иней серебрится
В глуши загадочных лесов,
Березам нынче крепко спится
Под негой чар из зимних снов.
Белеет лес. И небо синью,
Ложится мягко на снега,
И мир, покойный и невинный,
Живет как с чистого листа.
Но лишь грядет полночный ветер,
Неся в себе обильный снег,
Страшней не будет места в свете
Тому, кто встанет на ночлег.
Во тьме ни зги, не видно блестки,
Сокрыли бесы торный путь,
Тоской, в растерзанных обносках,
Томят изглоданную грудь.
В кустах оврага встала тройка,
Увяз в сугробах коренной,
Ямщик кричит и хлещет жестко
Бока упавшей пристяжной.
Напрасный труд. Не тянут кони.
Они слабей, чем тяглый люд,
Они – ускачут от погони,
Но через силу не пойдут.
В возке брюзжит продрогший барин,
Виной всему – конечно сам.
Зачем был с богом фамильярен,
И не платил по векселям.
Быть может, сжалится погода,
Не будет слишком к ним строга,
Ямщик и барин – из народа,
И ими Русь всегда жива.
А в полдень солнца свет чудесный,
Развеет тьму, прогонит страх,
И колокольчик в день воскресный
Звенит, покаявшись в грехах.
И выйдет тройка на просторы
И ломит грудью коренной.
- Пади! – кричит ямщик задорный,
Любуясь, лебедь – пристяжной.
И словно не было уныний,
Крестясь в возке монастырям,
Зарекся барин – присно, ныне,
Платить счета по векселям.
Оно все так. Как гром не грянет
Не крестят лба и водку пьют,
Но только где-то запоганит
За други души покладут.