Продолжение, начало см. Кальмары - 1.
Наше присутствие в квадрате стало бесполезным, визуального наблюдения было явно недостаточно, а следить за эфиром и подводной обстановкой мешали загадочные помехи. Как мои коллеги по цеху не бились, всё было напрасно, а на палубе американского исследовательского судна царило спокойствие, как будто моряки целыми днями только и делали, что нежились на солнышке в своих шикарных гамаках на верхней палубе.
Каждый день мы созерцали в бинокль именно такую картину, а что творилось на самом деле, не знали, хотя догадывались, что принятие солнечных ванн не являлось их единственной целью в этом квадрате. Из-за странных помех я никак не мог передать очередную плановую шифрограмму в центр. Мы так морально вымотались, что буквально валились с ног.
Обеспокоенное командование срочно вернуло нас в порт Касабланки, и в тот же день на нашем корабле, заменив нас, вышли наши напарники, однако у них повторилась та же история, – средства слежения давали искаженные данные. Странные помехи мешали вести полноценное наблюдение, поэтому нам на замену срочно пришло судно из Ла-Коруны, наше вернулось в порт Касабланки, а на следующий день меня арестовали и поместили в подвал советского посольства в Марокко.
Любезный человек с бесстрастным лицом английского аристократа вёл моё дело. Он представился Петровым, и я мысленно усмехнулся совпадению, – у Любы, моей несостоявшейся первой школьной любви, фамилия была Петрова.
Он, сладко улыбнувшись, пододвинул мне наполненный на три четверти стакан, в котором дымился марокканский зелёный чай, вкусно пахший мятой, и повел тихий неторопливый разговор. По манере общения я сразу понял, кто передо мной.
– Между чаем и чаем здесь пьют чай, вы знаете, что бывает за шпионаж?
– Исключительная мера уголовного наказания – расстрел.
– Ага, что ж, прекрасно, вы неплохо подкованы в советском законодательстве, однако есть выход – станьте нашим двойным агентом, и вы не только избежите смерти, но и получите всевозможные жизненные блага.
– Почему вы решили, что я – иностранный агент?
Он положил передо мной тонкую полоску бумаги, это была шифрограмма американцев, перехваченная нашим военным кораблем, из нее следовало, что помехи установлены американским агентом, с ним состоялась встреча, и он является членом экипажа советского гидрографического судна «Сириус».
Дата, время и место встречи в точности соответствовали дате, времени и месту моей неожиданной встречи с моржом-аквалангистом. Я понял, что обаятельный американский капитан-волейболист сделал свою подачу, мяч, который так неожиданно прилетел через сетку на нашу половину поля, пропустил именно я, и теперь, похоже, меня ожидает участь, гораздо более печальная нежели проигрыш в волейбольной игре.
– Дайте подумать.
– Даю сутки, времени нет, Москва торопит, проявите оперативность и благоразумие!
Следующие двадцать четыре часа я провел в сплошном кошмаре, и, наверное, сошёл бы с ума, если бы не сочинение стихов. Расхаживая из угла в угол тесной комнаты, которую до моего вселения использовали как кладовку для архивных документов, я все-таки нашел рифму к слову «ватерпас».
– Голенаст!
Наплевав на все неприятности и роковые недоразумения, я продолжил сочинение шуточной оды нашей поварихе.
Капитан суров как будто, бледен он и голенаст,
Холоден к обводам зада и плюет на ватерпас!
В этот момент я неожиданно вспомнил вовсе не «ватерпас» Наташи, хотя он, в самом деле, стоил того, а впечатляющие длинные голени американского аквалангиста, и меня вдруг осенило. Я принялся усиленно вспоминать детали и скоро вспомнил, что заметил его не в тот момент, когда он перелазил через фальшборт, нет, он вышел из-за темного угла надстройки и начал озираться, словно в поиске чего-то.
Я лег на скрипучую железную койку с тощим матрацем, закинул руки за голову и занялся своим любимым занятием – принялся думать. Под утро, когда до очередной нудной беседы с моим любезным контрразведчиком оставалось два часа, я понял, зачем аквалангисты приплывали к нам.
В первую ночь, как видно, под водой подобраться они не смогли, защитная сеть помешала, тогда на следующую ночь они скрытно приблизились к нашему судну на надувном плотике, после этого один стал страховать, оставшись на плоту, а второй забрался на борт. Мои ночные творческие метания, из-за которых я в неспокойную и ветреную погоду, тем не менее, вышел на палубу, позволили задержать его, однако он, скорее всего, успел оставить у нас на борту то, что хотел.
Я сообщил Петрову, что знаю причину сбоя приборов слежения на советском судне. Он довольно потер руки, словно увидел вместо меня свое любимое блюдо, его холодные глаза хищно сверкнули металлическим блеском.
– Яковлев, мы точно сварганим с тобой трехслойный Биг-Мак, а?
Внутри всё закипело от этого топорного намека на мою причастность к пестрой когорте американских спецслужб и неотступное намерение заполучить меня в качестве двурушника, однако в тот день мне удалось сдержаться и благоразумно промолчать. Утром следующего дня состоялась поездка в порт.
Мои ребята, которые теперь сторонились меня, словно я сделался чумным, принялись обыскивать каждый миллиметр палубы и надстройки, однако всё было напрасно, ничего мы не обнаружили, и они начали надо мной подтрунивать.
– Заделался шпионом, и теперь – здесь помню, здесь не помню. Обычное дело!
Мне следовало сохранять олимпийское спокойствие. Признаюсь, что сохранить его удалось с огромным трудом. Я просто представил, что вместо Петрова каждый день с раннего утра и до позднего вечера меня холодно и строго допрашивает Наташа Волошина, и жизнерадостно расхохотался, чем окончательно всех озадачил и даже немного испугал.
Всю ночь я снова не спал, а утром попросил Петрова подготовить для меня лёгкий водолазный костюм. Меня опять повезли из Рабата в Касабланку, затем дали трос, и я в аквалангистском снаряжении спустили за борт в то место, где мы с американцем барахтались в воде, словно диковинные человекообразные кальмары под ударами острогов. Штормовые волны тогда лихо раскачивали нас как на безумных качелях, а сейчас в порту вода была совершенно спокойной, защитную сетку убрали, и можно было тщательно и неспешно обследовать корпус.
– Море, ты все равно хорошее!
Я почему-то мысленно, потому что во рту торчал дыхательный мундштук, повторял эту всплывшую из далекого детства фразу, и вдруг на глубине полутора метров заметил небольшой по размеру и чрезвычайно плоский диск. Он намертво прилип к корпусу, и был практически не заметен, потому что имел такой же серый цвет.
Руками отсоединить его мне не удалось, так сильно он был намагничен. Пришлось просить помощь. Общими усилиями нам удалось оторвать от корпуса корабля странный предмет и доставить на палубу.
Лабораторное исследование показало, что этот диск является, как я и предполагал, хитроумным американским «жучком». Ещё накануне ночью, напряженно раздумывая, я понял следующее.
Аквалангист искал место, где поставить устройство, создающее помехи. Он, естественно, хотел добиться работы прибора на полную мощь, и чтобы к тому же его не сразу смогли обнаружить, поэтому пробирался к радиорубке и подыскивал подходящее укромное место поблизости от неё.
В этот момент я перехватил его, мы сцепились, упали за борт, потревожили сетку-ловушку, однако, падая, он успел пришлепнуть намагниченный диск к корпусу корабля. Как ему это удалось, до сих пор удивляюсь, однако факт остаётся фактом. Пусть не так эффективно, как было бы, если бы он был прилеплен где-нибудь рядом с радиорубкой, тем не менее, «жучок» причинил нам немало неприятностей.
Загвоздка заключалась в том, что мое открытие Петрова нисколько не впечатлило.
– Так вы будете работать на Советский Союз? – спросил он меня так, словно я родился и вырос где-то в Оклахоме, хорошо хоть, что вопрос прозвучал по-русски, а не по-английски.
Серые стены поплыли перед глазами.
– Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы!
А когда меня повели в мой подвал, я, ступая по посольской мягкой ковровой дорожке, расстеленной в коридоре, набрал в легкие воздуха до отказа и завопил что было мочи:
– Петров, ты – козел!.. Петров, слышишь?.. Ты – козел!..
Позже мои ребята со смешком рассказывали, что, услышав этот ужасный крик, посол, прервав важный телефонный разговор, выпрыгнул из своего кабинета в окно. Он почему-то решил, что здание посольства захватили исламские террористы.
Есть такая порода людей, они похожи на механизмы, и никакие эмоции ими не завладевают, даже на концерте искрометного юмора, когда весь зал буквально валится с кресел от смеха. Мой разлюбезный Петров, кажется, был именно таким человеком.
В известной сказке «Волшебник Изумрудного города» Железный дровосек желал заменить свое металлическое сердце настоящим. В отличие от него Петров был своим сердцем вполне доволен.
Его можно было понять, у каждого своя работа, однако в тот момент я его люто возненавидел, поэтому меня тоже можно было понять. После очередного до крайности сухого и холодного, как металл, вопроса «Так вы будете на нас работать?», я не выдержал и вылил дымящийся марокканский чай ему на голову.
Секунду он сидел как истукан, а бежевые струйки текли с его мокрых волос на редкие брови, впалые щеки и затекали в глубокие уголки рта. Затем он встал и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Больше я его, к счастью, не видел.
После этого меня перевели в каморку, в которой ничего не было, одни лишь бетонные стены. Там продержали три дня на сухарях и воде, назвав этот режим карантином, а затем за меня взялись другие ребята, по некоторым признакам я понял, что они были из органов государственной безопасности, вели себя непринужденно, смеялись и сочно смаковали антисоветские анекдоты. В целом в их поведении сквозила одна лишь сплошная корректность и необычайная предупредительность, хотя есть и пить не предлагали, с ухмылкой попивая на моих глазах всё тот же вкусный марокканский чай и аппетитно надкусывая восхитительные экзотические сладости.
Я сидел, сложа руки, и молчал. Как они со мной ни бились, что только ни говорили, какие только перспективы ни рисовали, я лишь мысленно горько смеялся над сложившейся ситуацией и не проронил ни слова. Чтобы не скучать, я представлял, что сотрудники грозного ведомства приняли облик кальмаров, вот этот – чрезвычайно бледный, беспокойно водит щупальцами, а второй – слегка розоватый, непрестанно бодает пространство своей гладкой без волос головой, словно постоянно рвется куда-то плыть. Было, в самом деле, забавно.
Когда у меня случился обморок, мне стали давать еду и очень сладкий чай, однако в чрезвычайно ограниченном количестве, этот новый режим был назван лечебной диетой. Ребята из КГБ больше не появлялись, на допросы меня не вызывали, а ко мне в камеру вдруг пришел посол СССР в Марокко собственной персоной, – приятный солидный мужчина с зачесанной на пробор русой шевелюрой, открытым широким и высоким лбом, большим чувственным ртом и тяжелым подбородком. Его массивные профессорские очки и строгий костюм придавали ему ещё большую солидность. Он показался мне человеком вдумчивым и порядочным.
Помощники принесли лёгкий удобный плетеный стул, он сел, с достоинством закинул ногу на ногу и принялся говорить бархатным убаюкивающим голосом. Смысл монолога, который затянулся, кажется, минут на сорок, сводился к тому, что в случае моего согласия работать на Советский Союз у меня будет высокое покровительство. В конце посол намекнул, что он на короткой ноге с самим Андреем Андреевичем Громыко, деятельность которого направлена на прекращение холодной войны, установление добрых отношений с Соединенными Штатами Америки, и я мог бы в этом участвовать.
– Перед вами открывается головокружительная карьера, ваше имя будет вписано в анналы истории, подумайте хорошенько! Когда надумаете, просто коротко постучите в дверь четыре раза, явится мой помощник и обговорит с вами все детали.
Объяснять послу, что я не являюсь американским агентом, и его предложение идёт мимо кассы, было совершенно бесполезно. Он не ждал от меня никаких объяснений и не задавал никаких вопросов, просто выплеснул на меня свое предложение, встал и тихо удалился, оставив стул, на котором теперь я мог сидеть, однако лежанки по-прежнему не было.
Моё сидение на бобах продолжалось еще целую неделю, после чего меня без объяснения причин освободили и вернули в экипаж. Я был просто ошеломлен, долго допытывался у своего старшего, что произошло, и он, наконец, тихо шепнул на палубе под шум волн, что из Москвы пришло указание немедленно оставить меня в покое, а Петрова отозвали в Союз, впаяв ему неполное служебное соответствие. Больше мой старший коллега ничего не знал, или делал вид, что не знал, по крайней мере, я от него больше ничего не добился.
Наше противостояние с американцами продолжалось еще около года. Противник заметно поубавил спесь, присмирел и оставил нахальные попытки обострить ситуацию.
В конце концов, он окончательно отказался от своей затеи, и американские корабли покинули квадрат. Мы получили длительные отпуска и были представлены к правительственным наградам. Что касается ядерных зарядов, установленных К-8 на дне Неаполитанского залива, я по-прежнему пребываю в неведении, и вряд ли кто на сегодняшний момент может стопроцентно подтвердить или опровергнуть эту информацию.
Некоторые утверждают, что вообще никакой аварии и гибели К-8 не было. По их мнению, Советский Союз утащил у НАСА тренировочный макет капсулы Аполлона-13, пользуясь неразберихой, возникшей в связи с якобы аварией К-8, которая произошла накануне запуска американской ракеты на Луну. Капсула должна была упасть в Атлантический океан не так далеко от того места, где разыгралась трагедия с К-8, и вряд ли такое совпадение было случайным.
Благодаря этой блестящей операции, советское правительство добыло макет, который убедительно свидетельствовал о том, что проведённый американцами старт являлся лишь имитацией запуска на лунную орбиту. Так якобы наше правительство окончательно убедилось в том, что полеты американских астронавтов на Луну являются блефом, и свернуло свою лунную программу, дабы не тратить средства впустую.
Если принять версию с Апполоном-13, тогда выходит, что наша операция по недопущению подъема К-8 в действительности была призвана убедить американцев, что мы серьёзно опасаемся, что они поднимут её и узнают наши важные секреты. Главный же секрет заключается в том, что никакой К-8 на дне океана нет. В силу того, что информация строго засекречена, о том, что произошло на самом деле в Бискайском заливе в столетнюю годовщину со дня рождения вождя мирового пролетариата, пока не может официально сказать никто.
Много позже мне удалось выяснить причину моего чудесного освобождения. Петров запросто мог сломать мне жизнь, впрочем, не только мне. Между тем, один бдительный офицер в разведке Генерального штаба провёл тщательную расшифровку всех переговоров американского научно-исследовательского судна, записанных с использованием различных каналов, в том числе с помощью космических спутников.
В результате скрупулёзного сопоставления данных удалось установить, что американский капитан, который побывал у нас в гостях, подложил нам крупную алабамскую свинью, передав провокационную шифрограмму с таким расчётом, чтобы её перехватили наши военные корабли, после чего, как небезосновательно полагали его начальники, Москва, конечно, признает советского моряка, имевшего контакт с иностранным аквалангистом, американским шпионом. Изобретательного капитана, кстати, наградили Военно-морским крестом, – второй после Медали почета высшей военной наградой США, и сейчас он, адмирал в отставке, наслаждается спокойной жизнью где-то в Калифорнии.
20 октября 2018 года