По губам и подбородку текло что-то тёплое. Катуан отмахнул рукавом и увидел смазанную кровь.
- Ещё немного, - подумал он, - и у людей начнут взрываться мозги. Вот почему падают старики.
Увы, это открытие не приближало его к ответу на вопрос, как это всё прекратить. Внезапно он споткнулся и упал на что-то большое и мягкое, покрытое густым, свалявшимся мехом. Под ним, распластавшись во весь рост, лежала Найда. К чёрту! К нему головы претензий не имеют! Он бросил дрын и, став на колени перед неподвижной собакой, поднял ей голову. Из полной крови оскаленной пасти вывалился язык. Катуан сжал в горстях клочковатую шерсть по обеим сторонам морды, прижался лбом к ещё тёплому собачьему лбу и зарычал от отчаяния: он не был готов её потерять. Микля, хуторских, арвов во главе с Бароном, всех людей в этом богом проклятом месте, только не её! Внезапно голова в руках дёрнулась, шея напряглась, передние лапы заскребли по и без того взрытой земле вперемежку с иглистой подстилкой и шишками. Катуан отпустил руки. Он думал, что это агония, но ошибся. Это было нечто иное и более зловещее: перед ним стояла знакомая огромная жёлтая сука, которая смотрела прямо ему в глаза. Но не так, как смотрит собака. И не собачьими глазами. Вместо внимательного янтарного взгляда, его цепко держали ясные льдистые глаза, которые он уже видел на сухоньком морщинистом лице старой арвянки.
- Мало было клоунов в нашем цирке, - ляпнул вконец оторопевший рыцарь.
Создание, бывшее Найдой, явственно осклабилось и вильнуло хвостом.
- Значит, жрать не будете? – На всякий уточнил он, нащупывая своё оружие. – А что будете? Загадки загадывать? Дык, я и с первой-то не разобрался. Недосуг, знаете ли…
Создание сделало то, что сделала бы Найда, если бы хотела, чтобы следовали за ней: призывно лая и непрестанно виляя, отбежало на несколько шагов.
- Господа, держитесь, я быстро, - бросил Катуан ещё стоящим вокруг падших арвам, и двинулся следом.
Собака бежала к куче брошенных невдалеке полостей и попон. Катуан подошёл, наклонился и поднял одну. Создание радостно повизгивая заплясало на месте. Он сгрёб и поднял всё. Псина остановилась, снова цепко взглянула в лицо человеку, и вдруг сорвалась с места и галопом, вытягиваясь в струну и почти не касаясь земли, рванула прочь, мимо отбивающихся на холме властей и вон из распадка.
- Кипешь вашу хрумебель! – Укатав тряпьё под левую руку, Катуан подтёр кровавые сопли, снова взял дрын и бросился на помощь своей команде.
Отмахиваться одной рукой было неудобно, он бросил тряпьё в центр, к лежащим. Их было уже четверо. Оставшиеся, с кровавыми потёками из носа, рта и ушей и кровавыми пятнами в глазах, местами покусанные, тем не менее продолжали отбиваться. Они ни о чём не спросили, Катуан не был уверен, хватило ли у них сил вообще что-либо увидеть, кроме налетающих голов. Но он явно почувствовал их облегчение, когда вернулся в строй.
- Ободритесь, уважаемые. Ещё немного продержаться. Кажется, есть решение.
Рыцаря вдруг понесло
-А погодка, знаете ли, удалась. Тихо так. Фонарики вон по деревцам подсвечивают… Голубоватые, правда, не слишком удобно, но цель всё-таки видно. Да и тишь. Ветер бы нёс мусор в глаза, да ещё в темноте. Так что преимущество на нашем поле. Ох, уважаемый, как ловко вы сейчас приложили этому брюнету с челюстью навыворот. В городки, небось, чемпион? Подтянитесь, господа, мы прекрасная команда. Юные, проворные, меткий глаз, верная рука. Не посрамим родного племени!
Он болтал без умолку: природа, погода, особо удачный удар по подлетающей голове, комплименты стоящим с ним плечом к плечу старцам относительно их здорового вида и ловкости не по годам… Надо было говорить. Надо было переключить измученных людей на что-то, что позволило бы им продержаться… Он не знал, сколько.
- Осторожнее уважаемый, Вы едва не размозжили мне ухо!
- А не размахивай ушами, твоя-то голова ближе, - вдруг огрызнулся невысокий, но кряжистый арв с сучковатым стволиком в похожих на совковую лопату ладонях. Человек был Катуану едва по грудь, но шире в плечах, с короткими крепкими ногами. В синей косоворотке, чёрном коротком кафтане, не по обычаю коротко стриженый и с короткой же стриженой бородой и усами. Пальцы и уши обильно украшены золотом. Катуан и при первой встрече подивился его гномьей внешности, а теперь дивился его выносливости. Левый глаз затянуло кровавой дымкой, сквозь необычно бледную для арва кожу лица и рук местами просвечивали кровоподтёки, но он крепко врастал в землю своими кривоватыми ногами, внушительным дубьём размахивал точно дирижёрской палочкой, а теперь ещё и шутил.
- Ушами-то махать – попрохладнее. Упрел чай отмахиваться, - натужно проскрипел с другой стороны близкий родственник Барона.
- Эй, Чужак, правее, а то зашибу, - вдруг услышал Катуан откуда-то из-под вороха тряпья. Он глянул под ноги и быстро отскочил в указанном направлении: лежащий до этого без движения старик в красном кафтане и синих полотняных штанах, лохматый и весь пегий, как нечёсаная королевская болонка, ловко и точно пульнул в подлетающую оскаленную пасть из невесть откуда взявшейся рогатки. Голова поперхнулась и завертелась волчком на отлёте. Стрелок закрыл глаза и снова распластался по земле, отходя от затраченного усилия, но Катуан видел, что свободная от рогатки рука шарит по карману, отыскивая новый снаряд. Рыцарь открыл было рот, чтобы родить что-нибудь ободряющее и остроумное, но захлопнул, так и не разродившись: он услышал заливистый лай, сопровождаемый тяжёлым топотом копыт боевого коня.
- Кобо! - Заорал он что было глотки.
Могучее ржание перекрыл не менее могучий вопль:
- Я здееееееесь!
Головы вдруг разом взвились и, собравшись стаю точно готовящиеся к отлёту птицы, заклубились над рямом, то сходясь клином, то рассыпаясь бесформенным облаком, то устремляясь ввысь, то падая, то закручиваясь в спираль.
В распадок влетела взъерошенная жёлтая сука, за ней храпящая и оскаленная, в мыле и с глазами навыкате, золотисто-рыжая гора мускулов, на которой голый до пояса, с ножом в руках и перекошенным яростью лицом истошно, на надрыве, без слов ревел Микль.
Сам не зная с какого бодуна, но Катуан вдруг ощутил, что должен вмешаться. Микль был в ярости, он мчался спасать. И испуганные головы собрались в стаю и заметались. Но он должен был не спасать. Он может и должен приманивать! Он взглянул на суку. Она отбежала в сторону и сидела, пристально глядя на него несобачьими глазами.
- Ах ты ж… хорошая девочка. Кобо, УЙМИСЬ.
Эту некомандную команду знали все его животные. Жеребец встал, как вкопанный, встряхивая головой, нервно фыркая и охлёстывая себя хвостом по ходящим ходуном бокам. Микль от неожиданности заткнулся сам, таращась на Катуана осоловелыми глазами.
- Ножичек опусти, неровён час, - тихо сказал ему Катуан. – И успокойся. Видишь, дичь распугал.
Рыцарь махнул рукой в сторону беснующейся стаи.
- Что это? - Спросил вышибала осипшим голосом.
- Хороший вопрос. Это, дорогой друг, то, что делало из обычным лесных ползунцов и мирных путешественников ту мерзопакость, которую мы утром сожгли. Это тоже надо сжечь, но, сам видишь, для начала это нужно поймать. И вот здесь нам понадобился ты.
- Почему я?
- Потому, что ты сын своей матери и потомок Берегини!
Пали уже настоящие сумерки, и Катуан надеялся, что даже если Микль и поймёт, что это такое, то хотя бы не заметит или не обратит внимания на семейное сходство.
- А значит, - неумолимо продолжал он, - ты должен знать, КАК ЭТО ПОЗВАТЬ! Или как это заговорить. В общем, успокойся и думай, а я пока соберу способных двигаться. Итак, ты это подзываешь, мы это ловим. Ты это заговариваешь, мы это сжигаем. Понял?
Микль вздрогнул. Сунул нож за голенище, соскользнул с лошади. Катуан свистнул, подошедшее создание в собачьем теле привычно приняло повод. Кобо послушно пошёл за псиной к выходу из распадка. Катуан обернулся к своей группе, Барон и Старшина с телохранителями уже подходили.
- Господа. Мы здорово играли в городки, теперь поиграем в ловцов мух. – Образ, привидевшийся ему в первые несколько минут после вылета голов, навязчиво преследовал его, но теперь не казался таким уж гротескным. - Разбирайте тряпьё. Надо соорудить пару-тройку мешков, чтобы вся эта нечисть влезла и больше не вырвалась. Надеюсь, они подустали не меньше нашего, да и покалечили мы их будь здоров! Онгото сейчас соберётся с мыслями. И если у него всё получится, наша дичь соберётся вокруг него. Вот тут наш с вами выход. Кто уже намахался до немогу, берут мешки. Кто ещё в силах - сворачивают тряпьё. Мух полотенцами хлопать приходилось?
На Катуана смотрело около десятка пар абсолютно обалдевших глаз.
- Как кобыла хвостом по оводам, -усмехнувшись в бороду подсказал Барон и смачно сплюнул кровавой пеной.
- Вот! Истину глаголет благородный муж! – Катуан поклонился в сторону знатока местных реалий.
Люди быстро принялись разбирать полости, двое лежащих медленно поднимались, протягивая руки к тряпкам рядом. Оставшиеся двое не шевелились, но надо было сначала разобраться с насущным.
Пока общество осваивало новую задачу, Катуан с Бароном повернулись к Миклю. Он стоял прямо перед болотцем, точно между крайних, «привратных» кострищ и смотрел на стаю. Головы всё ещё кружили довольно высоко, но уже не так сполошно. Видно было, что вышибала понял, что от него требуется, но ему наверняка здорово мешало внутреннее омерзение. Он с малолетства всеми фибрами души ненавидел всю здешнюю жизнь с её подлой ворожбой. Он пронёс эту ненависть через годы, он взлелеял и осуществил на ней свою месть. А сейчас ему нужно было позвать вот это, захотеть, чтобы сама суть, ядро этой ворожбы приблизилось к нему.
- Его сейчас стошнит, и у нас ничего не получится, – обронил Барон.
- Значит, надо чтобы его не стошнило. Пойдём.
Они подошли. Микль оглянулся. В его глазах стояли слёзы.
- Я не могу!
- А ты не пытайся, - вдруг сказал Катуан, положив на плечо Микля горящую от дрына ладонь.
И Микль, и Барон одинаково уставились на него. Катуан взглядом призвал Барона к молчанию, а сам наклонился к уху опешившего парня.
- Помнишь БАБУШКУ? Берегиню?
Микль кивнул.
- Закрой глаза. Нет, не возражай. Просто закрой глаза и слушай меня. Ты ведь у неё жил. Не отвечай. Кивай.
Микль кивнул.
- Она тебя спать укладывала? Колыбельные пела?
Микль снова кивнул.
- Пой. Вспомни, что она пела. Ты ведь ей подпевал. Может, вы даже пели вместе. Она же пела во время работы, а ты ей подпевал, верно?
Катуан мягко развернул парня к себе лицом, положил ладони ему на плечи, и по-прежнему в полголоса попросил:
- Напой, как она это делала? Ты ведь помнишь? ПОМНИШЬ! – повторил он так же тихо, но на этот раз с нажимом.
Измученный, глубоко напуганный и подавленный деревенский парень, только чуть пообтесавшийся в городе, безродный, лишь несколько часов назад за чудовищную жертву из милости принятый в племя, Микль застыл, заворожённый тихим и властным голосом аристократа, то есть человека привыкшего и хорошо умевшего повелевать. Его сведенные плечи расслабились под горячими сильными ладонями. На лице отразилось умиротворение. И он вдруг запел. Сначала тихим, сорванным голосом. Но с каждой новой строкой словно издалека, просыпаясь, сквозь его собственный голос вдруг зазвучали другие голоса. Мужские, женские, детские… Мощный, многоголосый хор точно шум прибоя, ровно и ритмично гремел в густых сумерках над притихшим рямом.
Не бойся, дитя, это ветер шумит.
Не плачь понапрасну.
Смотри, на пригорке сосёнка стоит
Под солнышком ясным.
Под этой сосёнкой шалаш возведём.
Из иглистых веток.
От чудищ незримых мы спрячемся в нём
И злобных наветов.
От злых королей и жестоких солдат,
От жадных монахов.
От копий и стрел, от трущоб и палат,
От дыбы и плахи.
В шалашике нас не разыщет болезнь,
И Смерть не разыщет.
Один безобидный лесной ползунец
Дорогу отыщет.
Катуан, поражённый, отступил на шаг и взглянул на Барона. Тот ответил ему таким же изумлённым взглядом.
- Пой, не останавливайся, - снова с нажимом произнёс рыцарь, и они с арвом отступили на десяток шагов.
Мрачная стая снижалась, закладывая петлю на источник звука. Головы кружились всё медленней, точно засыпали на лету. Голубоватые огни по всему ряму загорелись ярче, увеличились в размерах. От них, точно подхваченные невидимым воздушным течением, отрывались светящиеся искорки, ленточки или облачка света и тянулись к облаку кружащихся голов. В этом неверном свете Катуан увидел, что головы снова плачут. Плакал и Микль. Плакали и голоса в невидимом хоре, который пел сейчас внутри его глотки.
Барон сделал знак своим людям, уже стоявшим наготове за их спинами. Тихо, не потревожив лишней иголочки, не треснув ни единой веточкой, вооружённые мешками и свёрнутыми полостями, старики, что остались на ногах, и оба телохранителя придвинулись и начали охоту на мух. Старшина хуторян сидел на земле в сторонке, рядом с парой неподвижных арвов. Его правая рука и поллица были искусаны до состояния кровавой каши.
Понаблюдав за тем, как первые три или четыре головы отправились в мешок, Барон сделал знак Курмато. И, когда телохранитель, хромая приблизился, распорядился:
- Ты покрепче остальных. Пойди набери скипидара. Только тихо. Избави чур помешать пению! Как только упакуется первый мешок, суйте его в яму от шалаша, и поджигайте. Потом второй. Пока он поёт! Иначе вся петрушка начнётся по новой. Вы должны успеть, пока он поёт!
- Они поют, - задумчиво поправил Катуан, когда Курмато отправился выполнять распоряжения. – Справятся без нас?
- Уверен. Кто они?
- Владыко, стесняйтесь. Ну я-то не местный, а Вы? Разве Вы не узнаёте знакомых голосов? Эта бяка звала Вас, а не меня.
Барон наклонил голову и вслушался. Вздрогнул, потёр виски.
- Хоть бы это поскорее закончилось.
- Да, - согласился Катуан. – Если не ради живых, то хотя бы ради этих исстрадавшихся мёртвых. Тот, кто испугался жизни, не выдержал искушения безопасностью. Так мирная колыбельная стала чудовищным заклятием. Бойтесь своих желаний, они имеют угрожающую тенденцию исполняться. Для живых не бывает безопасных мест, Владыко. А бесплатный сыр только в мышеловке.