Лухтанов Г. Д. - Учитель и воспитатель инженеров-маркшейдеров. Часть 5.
Семипалатинск 30-х годов прошлого века лет был центром культурной и технической жизни в Казахстане, поэтому нет ничего удивительного в том, что именно там образовался Семипалатинский геологоразведочный техникум и именно он стал базой, на которой в 1934 году возник первый технический вуз Казахстана Горно-металлургический институт.
В 1937 году произошла очередная реорганизация управления горной промышленностью Казахстана и Г. Д. Лухтанов получил назначение в город Алма-Ату в качестве окружного маркшейдера Алматинского горного округа, состоявшего сначала в системе Горнотехнической инспекции Наркомугля, а затем НКЦМ (Народный комиссариат Цветных металлов).
Тогда же перед Григорием Дмитриевичем стал выбор: продолжать работу в инспекции или переходить в Казахский Горно-металлургический институт, куда его приглашали и куда уже переехали некоторые специалисты из Семипалатинска. Педагогика пересилила, но съездив на разведку в новый город, он не похвалил Алма-Ату, ему показалось, что там слишком… сыро и часты дожди. Впрочем, в семье на это особенно не обратили внимания и переезд состоялся.
Так он стал преподавателем в КазГМИ, с 1938 года по совместительству, а с осени 1939 года на постоянную работу.
Горный, КазГМИ, Казахский горно-металлургический институт… Эти слова были мне знакомы с самого раннего детства, с того времени, как я сам себя помню, наверное, с 1939 года. Там работал отец и вся его жизнь, а значит и жизнь всей его семьи, то есть наша, его детей, была связана с ним. Приходя с работы, отец делился новостями с матерью и мы с сестрой тоже были в курсе, хотя не особенно интересовались и, естественно, мало что понимали. Отец жил своей работой, без преувеличения можно сказать, что подготовка кадров для горной промышленности, а если более конкретно, маркшейдеров, была целью его жизни. Его студенты были его детьми, он их пестовал и жил их жизнью.
Первоначально институт располагался в небольшом двухэтажном здании довольно неказистого вида на улице Ленина (теперь проспект Достык), ниже Головного арыка, нынешнего проспекта Абая (никакого проспекта тогда не было, правда, была дорога. Здесь кончался город, а границей служил Головной арык, сохранившийся и поныне. По слухам здание было срочно перестроено из разобранного заезжего дома Балхашского медеплавильного комбината (в тридцатые годы стройка этого комбината была всесоюзной и гремела на всю страну на слуху). Страна в те годы не могла позволить себе строительство роскошных зданий, хотя на бумаге уже существовал проект нового гигантского корпуса, большого, длинного, но высотой не более, чем в три этажа. Этот сверток-эскиз нового здания долго валялся у нас дома, и мы, дети, тоже любовались им, мечтая о том времени, когда вся Алма-Ата застроится и станет большим и красивым городом.
Милые годы той чудесной поры, когда Алма-Ата была по-деревенски тихим городком и как мы были наивны, не представляя в какое безумное столпотворение гигантов зданий, толп людей и стада газующих автомобилей превратится она в XXI веке. В городе было совсем немного асфальтированных улиц, да и то только в самом центре (Дзержинского, Сталина, Гоголя, Ленина, Фурманова), и проезд по этим участкам для конного транспорта был закрыт (чтобы подкованными копытами не портили асфальт). Поэтому здесь висели запрещающие знаки: нарисованная в круге голова лошади.
В 1940-е годы в обширном дворе института, занимавшем два квартала по обе стороны улицы Ленина, отдельно располагалась большая конюшня, задами выходившая на улицу Пушкина. Лошади использовались для хозяйственных нужд и были почти единственным видом транспорта. Иногда конные брички выделялись работникам института для личных нужд, например, для перевозки урожая с огорода. Как-то придя с работы, отец смеялся, что его сотрудница Марья Борисовна написала в заявлении дирекции института: «Прошу выделить мне для перевозки мебели пароконную лошадь». На что мать парировала: «Ну да, ты же деревенский, а Марья Борисовна чисто городская».
Из своего детства хорошо помню, как в 40-е годы за отцом к дому летом подкатывала конная пролетка, (почти карета, в которой иногда ездили и мы, дети, с матерью) отец в тот год проводил летнюю геодезическую практику под горой Веригиной (ныне Коктюбе).
Вначале в институте образовался геолого-разведочный факультет, затем, еще в тридцатых – горный, а в годы войны – металлургический. Самый большой факультет – горный. В начале пятидесятых в нем было 6 групп по 25 человек в каждой.
В 1940 году Григорию Дмитриевичу присвоили звание доцента по кафедре геодезии и маркшейдерского дела. С 1947 года кафедры разделили, и он до самой своей смерти в 1959 году руководил кафедрой геодезии. Несмотря на это он считался руководителем маркшейдерской специальности института (у него было два диплома о высшем образовании: инженера геодезиста и горного инженера маркшейдера).
Институт долгие годы готовил специалистов трех профилей: геологов, металлургов, работников обогатительных фабрик и горняков – инженеров эксплуатационников на угольных шахтах и на рудниках железорудных и цветных металлов. На горном факультете учились и маркшейдеры.
В годы войны директором института был блестящий руководитель Георгий Тихонович Гришин, бывший начальник Главцинксвинца в Москве, до этого работавший директором Текелийского рудника (тогда он только строился, и там работал мой старший двоюродный брат Вячеслав – сын Федора). После Гришина с 1952 года директором стал Байконуров.
В разные годы с 1940 по пятидесятые работали специалисты: профессоры, доктора наук А.Бричкин, Попов, А.Гескин, Х.Аветисян, В.Стендер, Е.Шлыгин. Из доцентов можно отметить В.Фаворского, П.Кулибабу, А.Карташова, В.Гуцевича, В.Монича, Н.Старкова (зав кафедры математики), Б.Лебедева, В.Бутова.
По рассказам отца ещё в 40-е годы интересным человеком был доцент химии Бутов, писавший стихи и поэмы на философские темы. Одна из его поэм была посвящена человеку, как феномену и в то же время уроду природы, создавшей его себе на погибель. Одна из запомнившейся мыслей той рукописной поэмы была в том, что человеческий мозг – это ненужная и даже вредная мозоль на теле высшего существа природы. Уже тогда автор предвидел в человеке разрушителя земли. Как ни странно, поэма ходила по рукам, ею зачитывались, но удивительно то, что Бутова потаскали по парткомам, но не осудили и не дали срок, как было принято в те годы. Так я помню эту историю, будучи мальчишкой 10 лет (отец приносил поэму домой, и мы все смеялись, читая ее) и, возможно, не слишком точно излагаю.
С началом Великой Отечественной войны началась всеобщая мобилизация мужского населения. На фронт взяли даже директора Горного института Коктова, талантливого молодого преподавателя кафедры Шапиро, моего дядьку Федора, работавшего лаборантом на кафедре у отца (оба вскоре погибли в боях) и многих других. Отца оставили (дали «бронь»), как незаменимого в подготовке кадров горных инженеров, так нужных и в годы войны. Казахстан давал почти весь свинец для фронта и много цветных металлов, так нужных для изготовления оружия.
В Алма-Ату стали прибывать эвакуированные специалисты с Запада. Из Харькова приехал профессор Н.И. Остащенко-Кудрявцев (астроном и геодезист, получивший известность благодаря полярному плаванию на ледоколе «Ермак», где капитаном был известный флотоводец Макаров). Это был старый преподаватель отца по Харьковскому геодезическому институту, где он учился. Вальяжный, типично украинского типа господин (на самом деле у него были немецкие корни), знающий себе цену и чувствовавший себя настоящим барином. Отец его страшно уважал и тут же уступил ему место заведующего кафедрой, за что мать корила отца, говоря, что всю работу на кафедре продолжает вести он один. Но отец вовсе не обижался, говоря, что хозяйственные дела на кафедре, как и преподавание и воспитание студентов приносят ему только радость. Так что знаменитый профессор и его ученик на всю жизнь остались друзьями и переписывались до самой смерти. Хорошо запомнилось мне хождение к ним в гости в квартиру на втором этаже «профессорского» дома на улице Фурманова и Маметовой (он и сейчас стоит там, и до сих пор в нем живут еще кое-кто из детей и внуков тех эвакуированных в начале 40-х профессоров). Жена его Ольга Николаевна Кудрявцева была известным украинским скульптором. Очарованная экзотикой азиатского края, она взяла себе на воспитание мальчика из казахского аула, любившего лепить глиняные игрушки. Так Наурызбаев стал первым казахским скульптором, автором известного памятника Абаю в Алма-Ате. Тогда еще молодой человек, он иногда заходил к нам в гости.
Другим другом Григория Дмитриевича был эвакуированный из Москвы профессор П.А. Рыжов, написавший большую монографию под названием «Геометрия недр», книгу, не столько практического значения, сколько теоретическое научное размышление, благодаря которой он стал живым классиком маркшейдерии.
В те же годы на кафедре геодезии и маркшейдерии работали такие специалисты, как доцент Куров, преподаватель Самойлов.
Товарищами, даже можно сказать друзьями, у Григория Дмитриевича были коллеги по работе, в том числе из родственных институтов других городов. Он поддерживал связь с профессорами Рыжовым, Келлем, Ушаковым, Остащенко-Кудрявцевым и др., а в 50-е годы часто ездил в командировки, где с ними общался. Из преподавателей института Лухтанов был дружен с Гуцевичем, Старковым, Кравченко, Мильграмом.
Что же за профессия маркшейдер? Любое горнорудное предприятие, угольная шахта, карьер не могут работать, не имея планов, карт, графической документации. Для составления карт нужна основа, привязка к системе координат и для этого необходимо иметь опорную сеть – точно определённые на местности геодезические пункты. Созданием её в основном способом триангуляции занимаются квалифицированные специалисты геодезии. Геодезисты и топографы занимаются не только составлением карт, без них не обходится ни одна крупная стройка. На шахтах и рудниках своя специфика геодезических работ, ею занимаются маркшейдеры. Передача координат в подземные выработки (ориентировка), определение параметров сдвижения горных пород – это самые сложные вопросы стоят на любой шахте, на любом руднике. Маркшейдерия – специальность ограниченного распространения (на шахтах и рудниках), да и само название знакомо далеко не каждому. Иногда маркшейдеров называют подземными штурманами и это вполне обосновано. Это профессия, сочетающая в себе геодезиста (топографа), горного инженера и геолога. Она связана с геодезическими вычислениями, картами, планами, с горными работами, с учетом полезных ископаемых, полнотой их выемки, учетом выполненных горных работ, соблюдением проектов и правил техники безопасности и т.д. Все невозможно перечислить – столько навешало горное начальство на специалистов, до этого имевших основной статус горного контролера (раньше и сама эта служба называлась Госмаркконтроль).
У Григория Дмитриевича Лухтанова была своя методика преподавания. Он буквально диктовал темы, давая возможность студенту успеть все записать и сделать необходимые чертежи и схемы. Каждый такой конспект был своего рода хорошо и доходчиво изложенным учебником и в то же время пособием и руководством в дальнейшей работе. Часто во время лекции отец отвлекался, рассказывая о случаях из своей богатой практики, и при этом любил пошутить, что всегда хорошо воспринималось слушателями.
Григорий Дмитриевич подобрал на кафедре коллектив очень квалифицированных преподавателей, имеющих опыт работы на производстве, умеющих умело преподносить материал и в то же время достаточно требовательных. Особой требовательностью отличался Евгений Петрович Мастицкий – сын бывшего священника, прошедший трудную школу жизни уже в силу своего происхождения, и работавший на сложных триангуляционных вычислениях в геодезических партиях. Он не просто вел практические занятия, обучая приемам работ и сложным вычислениям, но, принимая зачеты, требовал укладываться в заданное время. То есть студенты осваивали приемы до автоматизма и знали их, как говориться, «на зубок». Был он человек довольно тяжелого склада, суровый, могучего (грузного) телосложения, почему и носил прозвище «бегемот».
В результате тандем Лухтанов-Мастицкий за первый год обучения давал знания, необходимые для работы участковым маркшейдером, техником-топографом. Собственно говоря, этим знания, полученные за 5 лет учебы в институте, и ограничивались. Никакие физики, химии, термехи, сопроматы, начерталки, интегралы и дифференциальные вычисления, и уж тем более, знания по научному коммунизму для работы на рудниках не требовались. Полученные знания закреплялись на производственных практиках, где студенты работали на должностях инженеров и техников.
Григорий Дмитриевич, занимаясь педагогической работой, никогда не бросал и производственных работ на рудниках и, как правило, посвящал этому свободные летние месяцы, а иногда приходилось прихватывать и осеннее время. Это были договорные работы, нужные как производственным предприятиям, так и институту. Институту поступали финансовые отчисления за проделанную работу. Как правило, с началом летних каникул Григорием Дмитриевичем организовывались целые экспедиции с выездом на производство – на рудники и шахты. В них участвовали и успевающие студенты и это было для них практикой. В основном это было создание геодезической опорной сети или определение параметров сдвижения горных пород под влиянием подземных разработок. Последняя тема имеет большое значение для безопасности работ на рудниках.
В годы Великой отечественной войны на моей памяти командировки отца в летние сезоны на рудники Джар-Кулак близ Нарынкола и на Ачисайский полиметаллический комбинат. В 1946-1951 годах он производил геодезические и маркшейдерские работы на руднике Актюз в Киргизии, в 1953 на Ачисае и в Миргалимсае (Кентау). В 1956-1958 годах на Зыряновском свинцовом комбинате. Одновременно он проводил геодезические работы на строящейся Озёрной ГЭС в горах под Алма-Атой. Эти договорные работы имели большое значение для КазГМИ, так как предприятия отчисляли деньги за них в кассу института.
С 1947 года отец брал меня ежегодно в свои экспедиции на рудник Актюз в Киргизии, и месяца два, три вся команда жила в большой палатке в горах, на высоте более 2500метров). Занимались созданием геодезической сети опорных пунктов и наблюдениями сдвижения горных пород под влиянием подземных разработок. Эта тема стала основной в научной деятельности Григория Дмитриевича, и по ней он защитил кандидатскую диссертацию, причем очень поздно, в 1954 году, в возрасте 55 лет. Почему так поздно? Да по очень простой причине: он был занят на своей работе. Он буквально горел, заботясь о положении дел на кафедре, буквально пестовал каждого студента, занимаясь подготовкой высоко квалифицированных кадров, так нужных для производства. Работал и не думал ни о карьере, ни о защите своей диссертации. Для этого не оставалось времени. Давно замечено, что именно из интеллигентов в первом поколении выходят самые энергичные и деятельные специалисты. Отец действительно горел на работе, иногда вызывая этой своей энергией недовольство других, любивших отсидеться «на печи».
Энергия из Лухтанова била ключом. Беря договорные работы на производстве, Григорий Дмитриевич начинал с организации бытовых условий. На месте организуемого лагеря работа так и кипела. Вспоминается 1953 год, наша первая практика, которую отец сумел организовать на рудниках Ачисай и Миргалимсай (будущий Кентау). Там мы проводили настоящую триангуляцию и наблюдения над сдвижением поверхности над подземными работами. Выехали с преподавателем кафедры геодезии Мастицким, быт им не был организован. Но вот приехал Григорий Дмитриевич, и наступил аврал: первым делом соорудили два туалета (мужской и женский), кухню, поставили столы и скамейки, тенты от жгучего солнца. И так было во всем: организовывая практику, отец в первую очередь думал о быте студентов. Иногда он был слишком простоват и по своей наивности и доброте мог грубовато пошутить или даже сделать замечание девушке (как своей дочери), например, по поводу непорядка в бытовом отношении. На него не обижались, зная его доброту.
Отец никогда не думал о славе и о своем престиже, и явно себя недооценивал и не настраивался на карьеру. Лишь спустя много лет, разбирая оставшиеся после него бумаги и документы, я обнаружил, что занимая должность заведующего кафедрой в течение 19 лет, он всё это время числился в отделе кадров исполняющим обязанности, то есть как бы временным. Видимо, он не обращал внимания на такую «чепуху», считая это пустой формальностью. Да он и не задумывался никогда над всем этим. Все же основное его призвание была педагогика, причем именно вузовская. Он готовил квалифицированные инженерные кадры для производства и любил это дело. Для этого он собрал штат превосходных преподавателей на своей кафедре и очень гордился тем, что выпускники его специальности ни в чем не уступают выпускникам аналогичных Вузов в Москве и Ленинграде (а я уверен, что были подготовлены лучше). Его недостатками было полное отсутствие тщеславия, его простота и доброта. Ведь давая прекрасные отзывы на труды и учебники, написанные его коллегами в столицах, ему и в голову не пришло, что он сам мог бы написать ничуть не хуже, а возможно, и лучше. Об этом говорят его превосходные лекции, методика преподавания, дающая отличные результаты, практический и жизненный опыт, талант педагога и даже писателя, умеющего живо и увлекательно излагать свои мысли. Он остался в памяти своих учеников, как учитель геодезии и маркшейдерского дела, и пока они были живы, помнили о нем. Теперь большинство из них ушло из жизни, и память о Григории Дмитриевиче постепенно стирается, так же как и история технического образования в стране. И очень жаль, что теряется связь поколений, будто история техники и высшего образования в Казахстане началась не с 1930 года, а с 1991.
В те годы выпускники маркшейдеры Казахского горного института высоко котировались и были на том же уровне, что и молодые специалисты, окончившие Московский и Ленинградский горные институты и успешно работали, часто продвигаясь по службе до высоких начальников. Могу назвать нескольких, лично мне знакомых: М.Г. Седлов – главный инженер Зыряновского свинцовогот комбината, а затем директор головного института по проектированию объектов цветной металлургии страны – Гипроцветмет» в Москве, Думанов – директор Лениногорского полиметаллического комбината, О.Исаченко – директор Соколовско-Сарбайского обогатительного комплекса и другие.
Много сил отдавал Григорий Дмитриевич для подготовки национальных кадров, специалистов горного дела и маркшейдерии. Не секрет, что из глухой провинции, с рудников и шахт зачастую приезжала молодежь, слабо подготовленная в школе, без необходимых знаний по математике и особенно по геометрии, так необходимых для освоения курса геодезии. Приходилось дополнительно заниматься, терпеливо объясняя азы предметов, пропущенных в школе. В то же время он был принципиален в оценках, считая, что не может готовить специалистов на халтуру. Не раз вызывали его на разговоры к начальству вплоть до ЦК республики, пытаясь давить, проталкивая какого-нибудь протеже. Зато потом ему были благодарны молодые специалисты за полученные знания в родном институте. Особой гордостью Лухтанова была его ученица Канлыбаева – первая в Казахстане женщина кандидат технических наук (но как оказалось из рассказов ее аспирантов, страшно боящейся конкуренции с их стороны, а потому выгоняющей всех талантливых соискателей (С. Темиргалиев, А. Сарсембаев)).
Вообще же, надо сказать, что, работая преподавателем в условиях сталинского режима, надо было быть очень осторожным. Политику видели во всем. Слежка, проверки на лояльность, предоставление на проверку конспектов, регулярное присутствие на лекциях работников спецчасти, ведущих стенографические записи – все это было обычным явлением. Вспоминается случай, когда Григорий Дмитриевич (кстати, любящий и знающий русскую литературу), проводя занятия по топографической карте, условно (и явно неосторожно) назвал населенные пункты, процитировав из Некрасова: «Горелово, Неелово, Неурожайка-тож». Об этом тут же стало известно в первом отделе (спецчасти). Лухтанова прорабатывали на разных уровнях, вызывали в органы КГБ и ЦК. «Дело» кое-как обошлось, видимо выручало «пролетарское» происхождение, так как отец в анкетах всюду писал: отец – сапожник.
В конце 40-х в местном университете имени Кирова открылся геологический факультет, а в начале 50-х – Казахский женский педагогический институт. Отца пригласили туда преподавать, и он несколько лет там работал по совместительству.
К концу войны в гражданской службе стали вводиться звания наподобие военных, придумывались формы одежды. Преподаватели Горного института получили звания: доценты – директора II ранга, профессоры – I ранга. Главным отличительным знаком были золоченые скрещенные молоточки на кителях и фуражке.
На нездоровье отец почти не жаловался. Его смерть была совершенно неожиданной и поразила всех его знавших друзей, родных и знакомых. Тяжелый грипп с очень высокой температурой. Надо было лежать, он же пошел в институт. От жара кровь запеклась, произошла закупорка вен кишечника (тромбоз). Возможно, сказались перенесенные ранее отцом два тифа, в том числе брюшного. Операция одна, вторая. Произошло заражение брюшины, перитонит. Отец умер в страшных мучения.
На поминках какой-то преподаватель института сказал: «Если бы все были, как Григорий Дмитриевич, давно был бы коммунизм».
Кем же был мой отец? Незаурядный человек, из сына деревенского ремесленника выросший в инженера-специалиста высокого класса. Примерный семьянин, большой энтузиаст и патриот своей специальности – маркшейдерии. Эту любовь к профессии прививал и своим воспитанникам студентам. Будучи на руководящей работе 20-30-е годы, много сделал для становления маркшейдерской службы на горнорудных предприятиях цветной металлургии Казахстана. Можно сказать, что он был одним из тех, кто стоял в истоках горно-технического образования. Образования, в частности Семипалатинского геолого-разведочного техникума, возникшего в значительной степени на основе организованных Лухтановым маркшейдерских курсов.
Упомяну один эпизод, свидетелем которого была моя младшая сестра Мира, учившаяся на геолога позже меня (я уже работал на производстве). Оказывается, Мастицкий очень хотел занять место заведующего кафедрой геодезии и написал на отца поклеп, кляузу. Донос состоял в том, что он обвинил отца в антисоветчине на лекциях и вспомнил происхождение семьи Лухтановых, что их отец разбогател (работая сапожником), держал лавку и даже имел звание купца 2-ой гильдии. Так оно на самом деле и было, и мой отец по наивности, доверяя почти как другу, все это рассказывал своему коллеге (напомню, что сам Мастицкий был сыном попа). Был большой разбор то ли в парткоме, то ли в профсоюзе. Но до КГБ дело не дошло, да и времена изменились: Сталин к тому времени успел отдать душу богу. К чести сотрудников института все выступили в защиту отца и даже предложили Мастицкого выгнать. Но отец зла не держал, тут же простил своего сотрудника и даже пожал ему руку. Забегая вперед, скажу, что на похоронах отца в 1959 году Мастицкий стоял перед могилой на колени и, плача, просил прощения ( возможно, выпивший).
Скромные труженики геодезисты, маркшейдеры, кто о них вспоминает? (о такой профессии, как маркшейдер вообще мало кто знает). Геологи, по следам древних горных работ «открывшие» месторождение, которое 2500 лет тому назад уже разрабатывалось, становятся знаменитыми, отмечаются наградами и званиями (чудью разрабатывались 95% процентов, в наше время «открытых» месторождений). Геодезист Чейкин, в начале XX века покрывший сетью триангуляции значительную часть Средней Азии (станции измерений стояли на вершинах Памира пяти и шести тысяч метров высотой). Аналогичную работу вели англичане со своей стороны, со стороны Индии. Когда на Памире обе работы соединились в одних пунктах, то оказалось, что в координатах между ними нет расхождений. Это ли не подвиг – точно измерить значительную часть земного шара, это ли не достижение?! А кто о Чейкине слышал? И разве это справедливо!
На фотографии Григорий Дмитриевич Лухтанов