Тревожная молодость
Григорий Лухтанов вовсе не собирался ограничивать своё образование Учительской семинарией. Цель его была учиться дальше и для этого, ещё учась в семинарии, он поступил на вечерние курсы при местной Воронежской гимназии. Весной 1918 года он одновременно сдал экзамены в семинарии и на аттестат зрелости, дающий право поступать в вуз.
А время после 1917 года наступало беспокойное: шла Первая империалистическая война, страна изнемогала, все чаще возникали беспорядки, произошла революция, близилась гражданская война и разруха. Из воспоминаний в дневнике картинка на ярмарке. В толпе водили двух ряженых: маленького роста человечка, одетого в чиновничий сюртук с табличкой на груди «меньшевик». Другой верзила двухметрового роста в рабочей робе с вывеской «большевик». Народ смотрел, дивился, мало понимая, что происходит.
Судя по дневниковым записям, юный Григорий был сентиментален, очень чувствителен, влюбчивый и увлекающийся. Это типичный молодой Вертер Гете, эмоциональный, романтичный юноша.
Несмотря на все трудности того безумного времени, летом 1918 года Григорий поступил в ближайший Харьковский Технологический институт. Харьков оказался в центре всех передряг: то белые, то красные, то зеленые. Плетки, расстрелы, обыски, аресты. В это время 19-летний Григорий учился в институте, зарабатывая на жизнь репетиторством в одном из богатых поместий. Перед приходом красных хозяева сбежали, в поместье остался Григорий и сторож. Сторожа не тронули, а интеллигентного юношу приняли за хозяйского сынка. Солдатня долго не разбираясь, босого, в нижнем белье по снегу повела в конец сада кончать. За ними следом бежал сторож, плача и уверяя, что это совсем не тот человек, вовсе не барчук. Дальше все было как в сказке или кино. Навстречу попался командир, как оказалось, земляк из деревни Лосево: «Грицко, а ты что тут делаешь? Гувернер? Вот ещё буржуям прислуживать! Давай-ка, записывайся к нам в Красную армию». Так Григорий стал служить. Он не скакал на коне, не размахивал шашкой, никого не убивал и не чувствовал ненависти к тем, кто богаче его. Как грамотного человека, его поставили заниматься культпросветработой, он заведовал клубом, библиотекой, ставил самодеятельные спектакли.
Тетя Зина пишет, что он был почти комиссаром, но в это трудно поверить, а скорее наоборот, выступал в защиту красноармейцев и дал себе слово никогда не быть коммунистом. Например, когда начальство решило сократить норму выдачи хлеба с четвертушки (двести грамм) до осьмушки, красноармейцы возмутились. На митинге Григорий взял слово и сказал, что на эту норму прожить невозможно. Последствия были печальны. 9 зачинщиков забрали в каталажку. Этот эпизод не совсем ясен, хотя и нашел отражение в дневниковых записях отца. Что-то помешало ему написать более внятно.
Вот эти выдержки: «Мое ненужное храброе выступление окончилось арестом. Каждую минуту ожидали самосуда рассвирепевших красногвардейцев. Нас, 9 человек выстроили около монастыря. Приказали ложиться на землю и не двигаться. Поставили пулеметы. Все были в ожидании смерти. Но то была только демонстрация расстрела. Но каково нам! В 10 вечера после допроса отправили в тюрьму до особого распоряжения. Там опять вывели в нижний этаж, выстроили в шеренгу. Щелкают затворы. Ругань. Но вот бежит командир, приказывает остановить экзекуцию. Уводят в камеру». Через несколько дней арестованного Григория отпустили, чтобы потом судить. Он восклицает в дневнике: «Меня судить! За что? Меня, представителя демократии, человека из трудового народа!» Никакого суда не было. В неразберихе, бардаке, болезнях, вшах и голоде было не до того.
Заболел сыпняком и Григорий. Его бросили умирать на какой-то железнодорожной станции. Красивого молодого парубка спасла совершенно незнакомая женщина, медицинская сестричка, имени которой мы не знаем. Она забрала Григория к себе домой и отогревала на своей кровати буквально своим телом (так рассказывал отец).
Однако связи с институтом он не терял, сдавал экзамены и передвигался с курса на курс. Получив отпуск, он проходил практику в кузнечном цехе паровозостроительного завода. Грохот, шум, пыль пришлись не по душе студенту. К тому же он опять заболел. «Весной 1923 года вместе с репетируемым им студентом я очутился в имении бывшего монастыря «Высочиновка» на геодезической практике студентов вновь организованного Харьковского Геодезического и Землеустроительного института. Близость природы, общая товарищеская каша меня очаровали. Я понял, в чем мое призвание, и этим воспользовался директор этого института, профессор Михайлов М.Г., который здесь же произвел в студенты своего института и зачислил в студенческую бригаду. Так я стал студентом Геодезического института, что же касается Технологического института, то я навсегда оставил его, окончив в нём три курса.
В августе 1924 года я был демобилизован из Красной Армии для продолжения учебы. Мне приходилось теперь думать не только, как прокормить себя, но и заботиться о своих младших братьях. Отца полностью разорила советская власть, надо было вытаскивать из деревни двух братьев (Василия и Дмитрия) из деревни, учить их. Мне все время приходилось подыскивать работу, которая давала бы возможность учебы. Работал я и грузчиком и зав клубом «Медикосантруд» и зав. Библиотекой «Дома милиции», техником и инструктором архитектурно-планировочного управления». Григорий вел интересную жизнь, ходил в театры (особенно в оперный), имел много друзей, лучшим же и самым близким был двоюродный брат Федор. Впоследствии он стал крупным специалистом гидроэнергетики. В частности он был главным инженером проекта Каховской ГЭС. Им написаны учебники по гидротехнике.
«Весной 1925 года я был зачислен техником триангулятором Украинского Геодезического управления. (Триангуляция – создание геодезической основы (опорных пунктов) способом наблюдения углов и вычислений треугольников тригонометрическим способом). Зимой наша группа прошла подготовительные маркшейдерские курсы под руководством старшего горного инженера Горного Управления Украины А.Е.Гутта для работы в Донбассе. По окончании курсов я был направлен в Донбасс участковым маркшейдером Горловского рудоуправления. Освоив особенности маркшейдерских работ на крутопадающих пластах, я перешел в той же должности на пологие пласты Должанского рудоуправления. Мне приходилось заново составлять маркшейдерские планы целого ряда шахтостройуправлений, производить рудничные триангуляции сложные сбойки (проведение выработок навстречу друг другу в подземных условиях) и ориентировки вертикальных и ломаных крутопадающих выработок». Так получилось, что долго выбирая профессию, отец остановился на маркшейдерии.
А что же происходило в доме родителей? Об этом пишет тётя Зина (Зинаида Дмитриевна Лухтанова).
После Гражданской войны, Гриша учился сам, работал и проявлял огромную заботу и о нашем образовании. Очень радостно было, когда он приезжал в родной дом. Он всегда сообщал заранее. И вот в доме начиналась подготовка. Мыли, убирали, готовили кушанья. Наконец, папа нанимал подводу и посылал на станцию встречать.
«Гриша едет, Гриша едет!» - мама уже стоит, ждет на крыльце, и мы все тут как тут. Меня, как маленькую, Гриша поднимал до потолка: «Вот какая выросла!»
Садимся за стол. Гриша рядом с папой, потом Федя с Шурой и потом все по старшинству, а с другой стороны мама и младшие дети. Папа с Гришей беседуют о жизни, о политике. Гриша все разъясняет, рассказывает. А потом с нами, младшими, Гриша даже разыгрывал пьески.
Когда Гриша работал в Донбассе, в Горловке, вначале он взял к себе Васю, потом Митю, потом Геру. Готовил их, видимо, на рабфаке, а потом устраивал в институт. Так выучились Вася и Митя в Харькове. (Дмитрий и Василий стали крупными инженерами строителями. Дмитрий Дмитриевич Лухтанов до Великой отечественной войны был прорабом строительства оперного театра в Алма-Ате, в годы войны там же строил заводы АЗТМ и имени Кирова. Сразу после войны возглавлял строительный трест, восстанавливающий разрушенный Минск, затем работал директором строительного треста в Саратове. Василий Дмитриевич воевал в ВОВ, вернулся капитаном, после работал инженером-строителем в Алма- Ате)
На фотографии 1923 года демонстрация книги в городе Харькове. ГД Лухтанов (в фуражке) стоит у древка большого лозунга