1.
Если вам, любезный читатель, когда-нибудь случится ехать в мюнхенском метро, обратите внимание на следующие его основные достопримечательности : во-первых, в каком бы вагоне вы ни находились, рядом с вами обязательно окажется какой-нибудь молодой симпатичный негр, а неподалеку какая-нибудь скромная немецкая старушка с острым и цепким взглядом, и она будет исподтишка за негром присматривать, а тот даже ни разу на нее не взглянет, –
разумеется, такую сцену вы увидите в любом метро Германии, но только в мюнхенском и точно по какому-то «вдохновению свыше» вы тотчас же и как бы «с листа» прочитаете всю трогательную «душу» этой немой сценки, –
ведь молодой симпатичный негр всем своим видом показывает, что действительно, он не проработал в Германии ни одного дня и так собирается жить до скончания жизни своей, он так создан и идти против собственной природы не собирается, это все равно что ссать против ветра : все равно мокрым будешь, тогда как его сухонькая визави сей простой истины никак понять до конца не может, ибо ее житие-бытие отличается от аналогичного ее непрошеного гостя – вы уж извините, если я так сразу режу «правду-матку» – как небо от земли (не правда ли, колоссальное отличие?), –
она всю жизнь свою трудилась не покладая рук, как и муж ее, и брат, и сестра и все до одного в ее семье, но также и во всех прочих известных ей семьях, –
да, все они сделали все возможное и невозможное для победы своего родимого Третьего рейха... увы, не получилось! помешал русский Иван, то есть уже наши с вами отцы и деды, мой любезный читатель, –
итак, немцы проиграли войну, но отстроили страну, да еще так отстроили, что мир им дивится, –
до чего же гениальные муравьи! а вот наш славный негр, их непрошеный гость, с того момента, как отменили рабство, столетиями пел и танцевал, как та легендарная стрекоза, –
и вот они опять вместе : стрекоза и муравей, от мифа не уйти, –
и если вы пожелаете заново и в новом исполнении прочувствовать и пережить сей несомненный перл нашего великого отечественного баснописца, приезжайте к нам в Мюнхен, а как приедете, сию же минуту спускайтесь в метро, –
остальное я вам уже приблизительно описал.
2.
Но это еще не все : вторая, и не менее любопытная достопримечательность мюнхенского метро состоит в непременном присутствии нашего брата – русского или еврея, –
разумеется, вы их встретите в любом метро мира, но только в нашем, мюнхенском, относительно невзрачном, но поразительно целесообразном для городского сообщения метро вас посетит озаряющая истина – так ударяет молния в дерево посреди поля – насчет их – и вместе вашей и моей – сущности, –
да, вы поймете как дважды два четыре, что последняя, если ее попытаться, как бабочку-Психею, пригвоздить к сухой гербарийной характеристике, заключается всего лишь в уюте и ни в чем ином, кроме уюта, –
но в уюте космического порядка, уюте, настоенном на совершенно непостижимом для всех прочих видов уюта душевных компонентах, –
сюда и осторожное любопытство, сюда и всепроникающая, как талая вода, сверхчеловеческая хитрость, сюда и поразительная искренность, благодаря которой один почти незнакомый человек выкладывает другому свою душу наизнанку, а потом почти забывает о нем, и они расстаются, даже забыв попрощаться – я сам такое наблюдал не однажды! – и сюда же, самое главное, тон беседы : тихий, мерный, умудренный, до мозга костей уютный и плотский, сугубо практический, без страстей, без подколов (так вода бесшумно двигается в лесной реке), сочувствующий и в то же время настолько принимающий все страдания и всю несправедливость мира, что о любом горе в такой беседе рассказыватся так, как посредственный ученик рассказывает урок : без выражения, без любви, без внутреннего понимания, и один собеседник обязательно понимающе кивает при этом другому собеседнику, –
да, вот, умер имярек, царствие ему небесное, а другой имярек в больнице, зато его дочка ходит в хореографическое училище, хочет балериной стать, а вот ее двоюродные братья живут в Сибири, мать же их пыталась работать в Шанхае переводчицей, –
и вдруг это : простите, мне выходить, –
и один собеседник сломя голову бежит к двери, а другой, не дождавшись, пока он покинет вагон, уже набирает номер в мобильнике, –
и не в том дело, что люди эти были вам несимпатичны, как раз напротив! но уют, от них исходящий, вам отчетливо теперь напомнил клейкую бумагу для ловли мух, –
говорят, что в Индии подобным образом отпугивают тигров : те настолько гордые в душе существа, что, раз наступив на такую бумагу, они уходят в джунгли, чтобы никто не увидел их с такой мерзостью на лапах, –
да, друзья мои, между нашим отечественным уютом и нашим отечественным образцом самого совершенного на земле ада – имею в виду сталинскую эпоху – есть прямая связь, –
и связь эта состоит в тотальном превосходстве уюта и над честью, и над достоинством, и над вниманием к ближнему, и над всеми, всеми прочими страстями человеческими, –
и если вы не поверили мне на слово, если вы лично хотите убедиться в правоте вышесказанного, приезжайте как можно скорее в Мюнхен, а как приедете, тотчас же спускайтесь в наше метро : сами убедитесь.
3.
Когда в мюнхенском метро я вижу жалкого пьяницу, который и двух слов связать не может, и сам не знает, чего он хочет, но мычаньем силится задать соседу по сиденью какой-то вопрос, а сосед, судя по всему, иностранец из мусульманских краев, всерьез отвечает ему, и заводит с ним разговор как с равным, беспокоится о нем, спрашивает, куда он едет и где должен выходить, и под конец, сам выходя дает наставление своему соседу, чтобы тот проконтролировал дальнейшее путешествие пьяницы, –
короче говоря, когда я вижу в глазах иностранца это самое простое, естественное и вместе глубоко человеческое отношение к тому, кто на данный момент не обязательно его заслужил, –
право, христианский проповедник не выказал бы лучшего образца любви к ближнему, –
и в то же время вижу, как все решительно женщины в вагоне, и прежде всего молодые и интересные как по корманде отворачиваются от пьяницы или делают вид, что не замечают его, –
и так они всегда поступали, поступают и будут поступать, –
и вряд ли дело здесь только в известных и оправданных опасениях так называемого «слабого пола», –
итак, когда я вижу воочию эту вопиющую разницу в отношении к потерявшему слегка облик приличия собрату мужчины и женщины, я поневоле припоминаю знаменитую поговорку петровских времен : «Курица не птица, прапорщик не офицер, женщина не человек», –
последнее категоричское отрицание здесь поднимается даже до уровня философического постулата, ибо в чем же еще проявляется сполна природа человека как не в спонтанном и интуитивном сочувствии к падшим мира сего, причем сочувствии не поучительном и отчужденном, а сочувствии, ничем совершенно не отличающемся от обыкновенного теплого дружественного контакта, –
и вот мужчины – пусть не все, но многие – к такому контакту способны, а женщины в подавляющем числе нет, –
но почему женщины инстинктивно сторонятся людей, непоправимо нарушивших грань приличия и вышедших за пределы принятых в обществе этических норм? да потому что здесь оскорблены не только и не столько этические, сколько эстетические каноны, –
а вот с последними женщина уже связана своей половой, а значит, пуповинной связью, тогда как у мужчины соединение человеческой и половой природ, быть может, не такое крепкое и органичное, как у женщины, –
во всяком случае, бывает, в мужском взгляде, отсутствует какая-либо эротика, тогда как а в женском взгляде – никогда.
4.
Если к вам под вечер, скажем, в метро, подсядет какой-нибудь небритый, неряшливо одетый, неприятно пахнущий, но все еще чрезвычайно бодрый старик и, подобно маятнику, качнув бесцеремонно угловатыми плечами сначала в сторону левого от себя соседа по сиденью – вы даже не заметите, кто это был – а потом в правую, то есть в вашу сторону, дабы обеспечить себе побольше жизненного пространства – опять этот бессмертный, двусмысленный, тысячу раз скомпрометированный инстинкт! – прокомментирует свой отвратительный жест штампованным риторическим вопросом : « Это место ведь не занято?», –
а вы, вместо того чтобы приветливо, пусть и не вполне непринужденно – этого в конце концов от вас никто и не требует – ему улыбнуться в ответ, сказав : «Нет, конечно», и тут же с готовностью потесниться, чтобы подарить ему хотя бы тот абсолютный мимимум общечеловеческой любви и внимания, который вы вообще в состоянии дать, который вас нисколько не обременит и о даре которого вы сами наверняка не однажды мечтали : под влиянием ли прочитанных в детстве классиков, религии или просто задумываясь о собственной душе, –
да, вы вместо этого простейшего жеста (вежливого ответа), который был бы, быть может, единственным нравственным оправданием всего вашего нынешнего прожитого дня, демонстративно отодвинетесь от этого злополучного и навязчивого старика, так что при этом сами потесните сидящего справа соседа и, не переставая видеть странно досаждающий вас старческий профиль боковым зрением, станете смотреть упорно и надменно в противоположную сторону, –
и никогда, никогда, никогда не повернете вы уже к нему лица своего, ни в сем веке, ни в будущем, –
зато в эту судьбоносную минуту вы, хотите того или не хотите, как раз и вспомните библейскую истину о первородном грехе : с той лишь существенной поправкой, что тот тяжкий и несмываемый первородный грех будет висеть только на вас одних, только для вас одних он будет иметь кармическое значение, и только вы одни должны будете его отрабатывать всю вашу жизнь и быть может последующие, –
тогда как небритого неряшливого неприятного старика-соседа он ни в коей мере не коснется, он ему не подвержен, он просто не о нем, –
а доказательством тому явится тот очевидный и всеми замеченный факт, что вы, хотя исподтишка все это время непрестанно и пристально наблюдали за стариком, все же, когда он вышел, метнули ему вслед еще и особенный, неописуемый, пронзительный взгляд, –
старик же вовсе не обратил на вас никакого внимания, точно вы были неодушевленный предмет, –
и вот это ваше полное несуществование в его глазах как раз и освободит его как от ответственности быть элементарно вежливым, так и тем более от общечеловеческой любви к вам, –
вы, таким образом, сами того не желая и на собственном примере отдельно взятого человеческого субъекта докажете существование первородного греха, –
но пойдет ли это вам на пользу или во вред, вы узнаете только тогда, когда... вот именно : когда уже будет поздно, –
поэтому на будущее уж извольте быть поосторожней с так называемыми «косыми взглядами» : добра от них мало, а вот проблем не оберешься.
5.
Нигде, кажется, с такой физиологической остротой не ощущается магическая природа жизненного пространства, как в общественном транспорте и особенно в нашем мюнхенском метро: пространство здесь поистине дышит, –
и оно дышит вместе с вами и вашими легкими, –
и как кусочек пищи, застрявший в гортани, препятствуя свободному дыханию, вызывает тотчас спазматический кашель, так человек, слишком долго и некстати находящийся в вашем принудительном соседстве – разумеется, чужой и не слишком симпатичный вам человек – ощутимо нарушает естественное дыхание вашего жизненного пространства, –
подобный казус, как сказано, происходит каждодневно в подземных туннелях города Мюнхена, –
причем если сидящий против вас человек дремлет, читает газету или смотрит в окно – это еще куда ни шло, –
также и тогда, впрочем, вас не покидает чувство, будто ваше неприкосновенное право на свободное дыхание слегка попрано, –
но вы с наигранной грустью успокаиваете себя, что жизнь нужно принимать как есть, –
если же ваш визави начинает еще и сверлить вас глазами или искоса непрестанно за вами подсматривать, то вашему благосклонно-созерцательному восприятию жизни приходит конец, –
и вам приходится действовать, –
самым достойным, да и просто адекватным ответом в такой ситуации было бы, несомненно, встретить взгляд вашего транспортного визави и так долго его выдерживать, чтобы неучтивый сосед понял свою бестактность и окончательно отвел бы глаза, однако вся беда в том, что вуайеризм, как и зевок, заразителен, –
и вот, вместо того чтобы прекратить недостойную игру, вы против воли втягиваетесь в нее и разве что стараетесь «не попасться», то есть стреляете взглядами так быстро и вместе так незаметно, чтобы адресат их не заметил, –
и только когда последний выйдет из вагона, вы наконец-то с облегчением вздохнете : этот вздох и укажет вам истинную цену вашей так называемой свободы духа, –
да вы уже и сами догадались, чего она стоит.
6.
Обращали ли вы внимание, любезный читатель, на существенную и, я бы даже сказал, принципиальную разницу между взглядами в зеркало и на полупрозрачное стекло? стекло, как известно, есть зеркало без темного фона, а зеркало – стекло с непроницаемым фоном, –
и вот глядя в зеркало, вы видите в нем отражение своих самых чувственных и соответственно преходящих черточек : от разного рода прыщиков, волосинок и морщинок до черт лица, которые по причине физиологической отчетливости тоже наиболее подвержены законам времени, –
зато на полутемном-полупрозрачном фоне витрин или дверей и окон метро вы отмечаете собственное общее и характерное отражение, то есть рост, манеру стоять и двигаться, профиль, основное выражение лица : это и есть как бы то, на чем выстраиваются координаты вашего характера и ваши человеческие отношения, –
и если есть что-то в вас, способное пройти сквозь игольное ушко смерти, то это как раз ваши психические конфигурации, отделенные от ваших же конкретных физических признаков : ваша образная сущность, как вы ее наблюдаете всегда мимоходом в полутемных стеклах, –
а вот готовы ли вы внутри этого вашего образа, как в утлой лодчонке, отправиться в великое и рискованное путешествие по мирам иным, это уже другой вопрос, на него я не могу за вас ответить, подумайте хорошенько, взвесьте все «за и против», –
и если все-таки вы остались в душе искателем приключений в лучшем смысле этого слова, тогда – добро пожаловать в Мюнхен! и сразу, как приедете, не теряя времени отправляйтесь по нашим магазинам, но лучше всего спускайтесь в наше метро, –
нигде, уверяю вас, вы не получите столь блестящего подтверждения вышеописанной метафизики зеркалоподобного стекла, как здесь, –
и, как говорится, бог вам в помощь!