Мне говорил родной мой дядя,
держи свой хвост как пистолет…
Дядьку звали Николай, он был родным братом моей покойной матушки и последним девятым ребёнком в семье. Это был крепкий, сильно пьющий и ранее дважды судимый мужчина с синими наколками на теле. Иногда его спрашивали, что за женский образ у него на груди? Он, пристально глядя в упор, цедя сквозь зубы каждое слово, отвечал:
– Так это матерь Божья, разве не видно?
А когда однажды при удобном случае я поинтересовался: «За что собственно он тянул срока?» Глаза его моментально стали стального цвета, и вены на узловатых руках надулись. Затем он чуть смягчился и с грустью сказал:
– Эх, племяш! Молод ты, да и глуп ещё. Ну да ладно, это дело поправимое, расскажу! Только надо малость язык смочить, а то к нёбу прилипается.
И полился рассказ, исторгающийся у него прямо из груди, записанный мной уже по памяти гораздо позже, от первого, его, дядюшкиного лица:
– Второй срок я получил совершенно законно. В армии по пьяному делу машину перевернул, и человек из-за меня погиб, сослуживец мой. А в первый-то раз судили вообще не за хрен собачий, и всё она, водка проклятая, из чего её только делают?
Он взял в руку бутылку, плеснул в стакан, выпил, поморщился и продолжил:
– После окончания ремесленного училища получил права водителя. Мы вечером с соседом Андрончиком изрядно обмыли это дело и решили прокатиться к девчонкам в соседнее село. Взяли колхозную машину и поехали. И надо же тут, как на зло, облава, зек какой-то сбежал. Мы не остановились! А доблестные работники милиции догнали и прострелили задние колеса. Газон завалился на обочину дороги. Нам руки завернули за спину. Судили, дали по два года!.. Когда освободился, вышел с зоны, так удивительно и непривычно было ходить без конвоя. Одним словом, воля! Делай, чего захочешь. На работу по специальности не берут. Определили на лето, до осеннего призыва, пасти колхозное стадо. Поля и луга в то время были все распаханы и засеяны. А если корова по недосмотру на них заходила, квалифицировалось как потрава. За это можно было и срок получить. Но скотину-то надо было чем-то кормить, вот и гоняли, стадо из ближних сёл к вашему Указовску. Да и то сказать, никакого города и в помине не было. А было громадное, сильно заболоченное место, с непроходимыми топями и торфяниками. Торфяники летом постоянно горели, говорили, что их черти поджигают. Место в народе слыло нечистым и даже гиблым…
А однажды, на Ивана Купалу, произошло такое, что с тех пор я уверовал во всех Богов, которые только есть, и даже в тех, которых нет.
Во время летнего солнцестояния, в полдень, в самую жару, когда всё замирает, замолкают лягушки, а птицы прячутся в чаще, пришли машины и привезли доярок. И ничего в этом удивительного не было, так как это происходило каждый день. Молодые, работящие, деревенские женщины и девушки, круглолицые и толстозадые, с шумом, визгом и смехом выгружали пустые бидоны. Полоумный Толян, малохольный и худосочный, с таким вожделением смотрел на них, что они не выдержали и спросили:
– Ты чего, идиот, вылупился?
Он вздрогнул, побледнел, задёргался, выронил кнут из рук и убежал. Доярки заливисто захохотали. Одна их них вдогонку крикнула:
– Олигофрен хренов!
– Как это олигофрен? – понеслось вокруг.
– Ой, девки! Это военком из области так его назвал, – пояснила первая.
– А вообще говорят, что родители сделали его по ошибке, в погребе и мягким членом!
Доярки опять захохотали. Тут из кабины машины вышла заведующая фермой Вера Григорьевна, дальняя родственница Толяна. И властным голосом сказала:
– Вы чего на парня напали, бесстыжие?
Затем подозвала нас, пастухов, к себе и сообщила:
– Санэпидемстанция обнаружила ящур в коровниках. Их закрыли на карантин и опечатали до санобработки, поэтому будете ночевать вместе с коровами здесь.
И ещё добавила:
– Если хоть одна корова пропадёт, я с вас шкуру спущу!
Позже прислали усиление, десяток мужиков с ружьями и кнутами. Коров после вечерней дойки загнали на ближний луг и распределили всех по постам. Мне несказанно повезло, нас вместе с полоумным поставили у самого болота.
Солнце клонилось к закату и, коснувшись верхушек дальнего сосняка, разлетелось по земле и воде мириадами лучей и брызг. Было то замечательное время, когда жара начала спадать и всё вокруг ожило. Запели лягушки, затенькали птицы, в камышах закрякали утки, где-то совсем близко закуковала кукушка. И даже соловьи, которые по всем приметам должны были уже замолкнуть, самозабвенно заливались. Тучи комаров вылетели и зажужжали в поисках своих жертв. Толян, заметив, как я веткой отгоняю кровососов, заявил:
– А меня комары совсем не кусают и даже не садятся, пролетают мимо, как будто меня и нет.
Разговаривать с ним не хотелось, но он не отставал, и я ответил:
– Им твоя кровь не нужна! Кусают-то не комары, а беременные комарихи, и если им группа крови не подойдёт, то у них может начаться токсикоз!
Тут я не выдержал:
– Дядя Коля! Неужели он поверил?
– Не знаю, мой дорогой племянничек, поверил или нет, стоял рядом с высунутым языком, как собачонка, и глядел восторженными глазами...
Он взял в руки полупустую бутылку, плеснул на дно стакана, выпил одним глотком, вздохнул, перекрестился и продолжил:
– Вот ведь комар, он же совсем крохотный! Где у него мозги-то помещаются? Да нет у него никаких мозгов. И тот знает, что кровь дурака ему не нужна. Верно, говорят в народе, от дурной крови только идиоты и дебилы могут родиться! А комарам кровь необходима для созревания яиц, которые затем откладываются в ил. Там яйца превращаются в мотыль. Мотыль едят рыбы, а рыбой питаются люди. Возникает пищевая цепочка. Попросту говоря, круговорот дерьма в природе!
Я засмеялся, а он смочил горло, и речь его потекла дальше легко, гладко и непринуждённо:
– Смеркалось, и мы начали готовиться к ночёвке: натаскали хвороста и дров, развели костёр, поужинали. А когда огромная, полная луна вышла на почерневший небосвод и осветила окрестные топи, вода в них заискрилась, закипела. Всё вокруг вдруг смолкло, и наступила напряжённая, гнетущая, гробовая тишина. Мы выпили для храбрости по ушастому стакану первача и как можно ближе придвинулись к костру. А бояться было чего. Со стороны болот начал доноситься то гулкий стон, то плач, то смех… С соседнего поста подошёл заросший щетиной здоровенный мужик, похожий сам на нечистую силу, и сказал:
– Это леший стонет, плачут кикиморы, а смеются русалки.
Когда он ушёл, Толян, заикаясь, спросил:
– К-коля, а правда, что сегодняшней ночью можно найти цветущий папоротник? Г-говорят, кто его найдёт, будет счастлив и богат!
Я не смог ему ответить, да и не хотел этого делать, а просто взял в руки бутылку открыл и выпил прямо из горла столько, сколько смог проглотить за один приём. Меня сморило. Когда очнулся, то долго не мог понять, где нахожусь и что вокруг происходит. А между тем происходили довольно странные, необычные и любопытные события. Мой полоумный напарник стоял совершенно голый по пояс в болотной воде. Он то мычал, то повизгивал, то заливался истерическим смехом. Было такое ощущение, что кому-то пытается сопротивляться. А этот кто-то или что-то затаскивал его все дальше и глубже в трясину. Я быстро вскочил на ноги и пронзительно свистнул. На свист прибежали два пастуха. Втроём мы с трудом вытащили дрожащего Толяна на берег, хотя весил он совсем немного. Идти сам не мог, только трясся и бормотал что-то невразумительное. Дотащили его до костра, насильно разжали зубы, сунули горлышко бутылки в рот и стали лить самогон, пока он не начал захлёбываться и дергаться. Один из подошедших, Васёк, сказал:
– Это его кикиморы и русалки в воду заманили, а могли совсем защекотать и утопить.
Когда Толян пришёл в себя, я не удержался и спросил:
– Ну как, нашёл цветущий папоротник?
Тут дядька Коля захохотал, а я ухмыльнулся и заметил:
– Послушай! Болота давно осушили! Заасфальтировали дороги! Построили город! А куда же подевались все эти существа?
– Да никуда они, племяш, не делись, ассимилировались, смешались с местным населением! Некоторые даже, я слышал, удачно вышли замуж! Одна такая совсем недавно приезжала, волосы белые длинные распущенные, как у русалки, чулочки ажурные с люрексом, бельё шёлковое, а заглянешь в душу – чисто кикимора!
Вечером того же дня, когда вернулся в Указовск, меня начало раздирать любопытство. И так захотелось поглядеть на те легендарные места, которые описывал мой дядя, что ноги сами понесли совсем в другую сторону от дома. Но болот-то практически не осталось. Во всём городе была только одна топь, да и та находилась через дорогу от магазина «Колосок», на территории громадного больничного хозяйства. Я очень хорошо знал это место, ведь в детстве мы убегали с уроков, катались там на плотах и часами гоняли лягушек, прогуливая занятия. А уже в более зрелом возрасте, когда построили терапевтический корпус, даже целовался с молодыми незамужними медсёстрами, прячась в болотных зарослях от посторонних глаз. Сильное возбуждение охватило меня. Я осторожно перелез через забор и очутился на краю больничного двора, невдалеке от болота. Ни одной живой души не было вокруг, лишь на дальней скамейке, находящейся в самой глуши, смутно просматривался силуэт. Огромная и круглая луна выплыла из-за плакучих ив и осветила белокурые локоны, спадавшие на темный халат. Я медленно прокрался по тропинке и опустился рядом на скамью. Девушка, похожая на сказочную Алёнушку, сидящую у камня, не обращала на меня никакого внимания. Она с трогательной грустью следила за бликами света на глади черной воды. Моё сердце билось бешено и неровно. От волнения кружилась голова. Меня мучил только один вопрос: «Есть у неё хвост или нет?» И вдруг она, даже не взглянув, наотмашь ударила тыльной стороной ладони по лицу. Я опешил от неожиданности, а из носа закапала кровь. На этом странности не закончились. Девушка повернулась ко мне и низким грудным голосом сказала:
– Извините, пожалуйста! Я вовсе не со зла! Просто испугалась, а теперь понимаю, что бояться было нечего, и всё сейчас исправлю.
Встала со скамьи и начала слизывать кровь. Казалось, что её язык залезает прямо в ноздрю. Ужас сковал меня. И я удивился насколько правильные и тонкие у неё черты лица за исключением больших и неестественно блестящих глаз. Противоречивые чувства раздирали на части, любопытство твердило: «Останься и узнаешь, что будет дальше», страх кричал: «Беги, пока ещё не поздно!». Страх всё-таки победил, и я помчался прочь, спотыкаясь и не разбирая дороги. Перемахнул через забор и убежал довольно далеко. Когда успокоился, то подумал: «Неужели, это – всё правда?» И ещё долго инстинктивно вглядывался в других проходящих мимо девушек. А они только улыбались.
А когда вернулся домой, то услышал голос отца Иллариона, жившего по соседству со мной. «Святой человек! – подумал я. – Надо же, как бывает! Ведь не угодил-то владыке лишь тем, что обладал даром ясновидения и говорил только правду». Опальный батюшка сидел с закрытыми глазами, и создавалось впечатление, что находится в прострации.
– Доброго здоровья, Отче! – поприветствовал его я.
– И тебе не хворать! – шутливо ответил он.
– Батюшка, ты сегодня ел хотя бы чего-нибудь?
– Мне теперь незачем много есть. Чем ни легче тело, тем проще его будет отправить в последний путь.
Я улыбнулся и предложил:
– У меня есть жареная картошка на постном масле, квашеная капуста, церковное вино – «Кагор». А сало ты, наверное, не будешь?
– Почему ты за меня решил? Ведь в питании греха никакого нет, это та же самая естественная надобность. Поверь мне, многих я знал, которые усердно постились, но мерзких дел сделали столько, что никакими ограничениями в еде не искупить. Другие скудость ума пытались заменить скудностью принятия пищи. И я для себя определил, что теперь есть можно всё, но в пределах разумного. А что касательно «Кагора», то никакого церковного не бывает. Это всего лишь вариант коммерции. Вспомни, ведь ещё Христос изгонял торговцев из храмов. Но и греха в умеренном принятии напитков никакого нет, ибо сам Спаситель в своей проповеди ученикам говорил, чтобы не забывали, что употребляя вино, пьют кровь его.
Отец Илларион замолчал и вдруг спросил:
– Кто это тебе нос так расквасил?
– Батюшка, а как ты узрел с опущенными-то веками? – шутливо на вопрос вопросом ответил я.
А он вдруг запел:
– И с закрытыми глазами вижу больше, чем хочу!
Я вкратце сообщил о своих злоключениях. Отец Илларион помолчал и произнёс:
– Это бес тебя водит! Но раз ты мне всё рассказал, то можно считать исповедовался. Прочтём Божью молитву, причастишься вином, и всё как рукой снимет!
– Отче, а как же с городом?
– А что с городом? Что было, то и будет, ибо ничего нового нет на земле! – словами из Библии ответил он.
И ещё добавил:
– Болото было, так в болото всё опять и обратится!
– Как так, батюшка? – испугался я.
Он обстоятельно объяснил:
– Для чего были созданы секретный завод и закрытый город? Для производства оружия массового поражения. Я понимаю, конечно, что это необходимо в целях защиты нашего отечества. Но со временем необходимость в этих изделиях отпадет и работы прекратятся. Молодёжь начнёт разъезжаться, а старики просто умрут. Ты знаешь, почему раньше не строили ничего на топях и места эти считались проклятыми? Конечно, можно всё осушить, заасфальтировать и заковать в бетон! Но болотный дух практически не истребим! Гиблое место.
2012г.