Кто бы мог показать прошедшие стороны жизни ему, - Велимиру? Если бы он знал: откуда черпаются знания, если бы он помнил точно? Но он помнил только то, что был великим начальником, и множество людей были в его подчинении, и жена - отличная хозяйка, смиренная особа с голубыми глазами, которая…
«Впрочем, о чем это я?»
Он не помнил. Он оказался вдруг среди какого-то поля – едва не голый, - в рваном тряпье, босой. Рядом – женщина очень напоминающая его Люмию, - те же голубые глаза, полуулыбка. Ветер треплет антенки волос, и она поднимает руку и указывает куда-то за его спину. Он оборачивается и видит огромное здание, ограждённое высоченным забором. Да, не здание это вовсе, а замок какой-то и забор… Да не забор, а ограждение и река вокруг.
- Феодализм какой-то, - оборачивается он к жене.
Она молча проходит мимо него, берет его за руку и ведёт к Корвинам.
Насыпной холм, намешанный с гравием, известняком больше пяти метров, оборонительная башня, окружённая палисадом. Ров, заполненный водой, перекидной деревянный мост.
- Ты, знаешь, - спросил он, - куда мы идём?
- Я знаю, - отвечала жена, - я знаю - нам больше некуда идти.
Открылась калитка в широких воротах и вышла стража, - один за другим – ворОтники, сержанты.
Они выглядели как-то очень не солидно, - так заметил Велимир, отпуская руку жены.
- Вам чего? Вы куда? – Спросил один из них, сероглазый.
Велимир хотел рассмеяться, и даже волна прокатилась по велюрам его живота, но глаза серого так потускнели, что мужчина рта не раскрыл. Люмия заговорила:
- Мы были на празднике, новогоднем и вот – загадали желание: обязательно в этом году путешествовать куда-нибудь Румынию, Японию.
Стражники переглянулись.
- Ипония – это чего? – Спросил другой, глазами более весёлый и краснолицый у сероглазого- первого, скучно-серьёзного. Тот ответил, махнув в сторону:
- А эт-то там…
- Чего вам надо, ребята? – Задался весёлый, краснолицый.
Велимир поглядел на жену, вроде вспоминая что-то.
«Ах, да! Праздник, точно! Вот, друзья, бокалы, стол шикарный: наивкуснейший шашлык из духовки, куриные рулетики по-французски с грибами и сыром – отличная закуска на любой праздничный стол, оригинальные слоёные трубочки «Морковки» с курицей, овощами, сыром и яйцами. Что там ещё? Закуска на крекерах, слоёная картошечка, десерт же – мандариновый пирог и…
И подозрительные взгляды: не честные, что-то в этих дружеских взглядах не так. А что?»
Рассеянный вид Велимир обратил к жене, та кивнула, интуитивно понимая, воспоминания мужа. Он же, в свою очередь, понял – она просит, как минимум, помолчать. Им зачем-то обязательно нужно попасть в эту крепость.
- Мы, - хихикнула жена, - были на празднике, отмечали Новый год, ну…
- Чего такое новый гоТТ? – Спросил любопытный краснолицый у незваных гостей. И тут же переглянулся с иронией со своим сослуживцем, тот раскрыл рот и из него, того выпала хлебная крошка.
- Вас спрашивают, с какого вы землевладения, э!?
- А можно, - спросил прорвавшимся голосом, Велимир, бросая взгляд под свои босые ноги, - можно мы просто проснёмся?
Ему показалось, что данная фраза разрядит обстановку-обстановочку и все это жуткое чудачество чаривное вот все и раскроется. Все протрезвеют и если…
«И когда я встречу своих дружков, я лично каждому морду набью!» - Пронеслось в его голове.
- Послушай, - обратился сероглазый к весёлому, потряхивая переливчатой кольчугой рыбьей чешуи, - а это не те крестьяне, которых нам говорили пропустить?
- Наверное…, - не сразу согласился тот, - те сумасшедшие должны быть, предупреждали же. А эти… Эти.
Он оглядел парочку с ног до головы, и сказал:
- Ты, знаешь, давай-ка, их того, впустим.
Оба они, наступая на пятки, друг другу, посторонились, уступая дорогу пришельцам. Снова Велимир ощутил тепло женской руки на своей ладони, она, жена, крепко объяла и легонько дёрнула ее:
- Идём!
Велимир подумал: «невозможно, если сейчас я не проснусь! Невозможно!» Но все было так реально: лес позади, поле пшеничное колосится зрелыми пядями, переливчато ветер носится по ним, солнце жарит и там, - в глубоком небе – облачко в виде рваной лошадки. Велимир сделал шаг, шаг, и ещё, ещё.
Они прошли под немым взором стражников в калитку. Перед ними тут же раскрылся двор замка. Это пространство, со всех сторон окружённое постройками и вымощенное камнем.
В глаза бросились люди – обитатели сооружений: несколько воинов, вяло направляющихся куда-то, гряда ребятишек пронеслась, девочка в шугайке подняла палец к носу и глубоко сунула его туда, женщина, погонявшая вперёд эту занятную девочку, в длинном до щиколоток широком льняном платье, подвязанным поясом.
Велимир остановился, увидев на девочке потрёпанные сандалии и претенциозные туфли на ее матери с длинными, загнутыми вверх носами, на концах которых звенели бубенцы. Девочка, долго не задерживаясь, побежала вперёд, мать, притормозив, бросилась за ней, выкрикивая что-то.
Подошёл ещё один воин (Велимир не заметил), поднял руку, спрашивая за спину новоприбывших:
- Кто?
- Это те, которых Добрый Король ждал.
Воин, не задерживаясь, махнул рукой гостям, приглашая следовать за ним.
Попутешествовав еще несколько сот шагов, из которых впечатлений было столько, что Велимир ничего толком мне запомнил, званцев ввели в каменную комнату с длинной лавкой. За ними закрылись.
- Ну? – Спросила жена, - присаживайся!
Широким шагом она прошествовала к скамье.
- Ты понимаешь что-нибудь? – Спросил Велимир, когда двери за ними, не спешно, заперлись на замок.
- Ну, милый, что тут не понятного: ты и я, как всегда вместе. Что еще?
- Где мы, черт дери! – Воскликнул он, брызгая слюной и тут же отираясь рукавом. Это то, – плеваться самому на себя, что ему до сих пор не свойственно было.
- Ну, в замке, видишь. Прелестное путешествие.
Велимир прошёл к лавке, присел.
«И суставы как-то странно выделяются», - пришло ему в голову, когда он посмотрел на свои ноги. Он нагнулся, чтобы ущипнуть их. И было, на самом деле, больно! Потом вернулся вниманием к округлившей личико жене. Она как всегда улыбалась.
- Откуда ты взяла эту путёвку и кто ее, к такой-то матери тебе продал, а?
- Ты точно ничего не помнишь? После Нового года…
- Какого Нового года?! Ты видишь, что на улице делается? Лето ж!
Он вдруг вскочил или сила его, какая подняла, и подбежал к высокому серпу окна, чтобы взглянуть на Божье небо и ещё раз вдохнуть атмосферу подлинного тепла. И - оттуда посыпались комья снега. Он опешил. Он чувствовал, как давеча – сердце его замерло – да! И вот-вот он проснётся.
«Только, ещё что-то для этого надо. Ещё чуть-чуть. Ещё чего-то совсем малого! Чувствую…»
Но это «чего-то» ускользало. В голове - шум прибоя ночного, утреннего перепоя и помутнение сознания.
- Ну, сядь же! – Услышал он голос позади.
- Снег? – Спросил он.
Одна необычно объёмная снежинка взметнула, подлетела к его носу специально, подумала и уселась на переносицу.
- Это пух, милый, ну! Всего лишь пух, куриный пух!
Велимир взялся пальцами за налипший клок пера и, отводя от себя, вгляделся, смял в трубочку, ещё раз поглядел, смял. Это был пух, правда.
Он подумал и вернулся на место. Сидел молча, глядел ошарашено в одну точку.
«Ладно. Мы пили три дня. Ха. Ладно! Друзья, то, се. Еще, кажется, Олег пошёл за бутылкой вечером. Какого хрена так бухать?!»
«Но Олег не вернулся тогда. Так же было? И друзья испарились. И все стало так тихо. Угли в камине догорали: помню. Люмия поднялась и босыми ногами, в противоречие моих требований – всегда обувать тапки, прошлёпала в туалет, вернулась, легла, обняла сзади. Потом все стихло ещё раз. Глаза закрылись, провалился в сон. Что дальше?»
«Поле, игривый ветер подхватил звонкие души, рассыпая их на ходу, поволок куда-то. Не успев огорчиться, распушённые русые пряди я не успел ухватить… Стоп!»
Он поглядел на жену. Она отозвалась взглядом, но в том взгляде был смех.
«Значит, - подумал он, - все знает!»
«Ага!»
«А что знает?»
«А то, что я ей изменил в ту ночь с Аллочкой. Точно!»
«Но все же ушли! И никого дома не оставалось. Я же сам проверял. Даже будучи в стельку пьяным…»
- Что скажешь? – Пробубнили его губы.
- А что? Ничего. Все норм, - жена ответила.
«Точно напортачил чего-то. Теперь она мстит».
«Ну, конечно, любовь любовью, а жажда жаждой. Эти Раки-гороскопы - мстительные натуры. Меня предупреждали, да и сам я знал: в нежности любых женщин эдакий руфиан маникюр имеется. Острые коготочки! В любой этой твари…»
- Ну, хорошо, - произнёс он, и подобно жене натянул улыбку, - давай не будет больше ссориться. Расскажи за что и в чем я виноват…, - и на том, ещё желая, что-то добавить вдруг невольно густо покраснел.
- А хочешь? – Спросила.
- Давай.
- Сомневающаяся личность или не личность вовсе – что лучше, быть может, для зрелого всезнайки? – Заговорила она торопливо, будто в трансе не отрывая внимания от зрачков мужа, - но вот однажды ты проснёшься не в том мире, и в странном месте и будешь долго не понимать, что ты уже не спишь. Бывают же сны яркие и непреклонные, а? Бывают же? Ты спишь и летаешь одновременно, - она преклонила голову в бок, - а? Просыпаешься в холодке – как от стратосферного бытия, где дышать невозможно, но ужас, как холодно и слюна закипает, сердце стучит и дыхание прервано…
- О чем ты, Лю? – Очарованно спросил мужчина.
- Так все должно быть, муж. Все так должно быть. Когда-нибудь так все должно было случиться. Кто-то Чужой поздно или рано к тебе подсядет, но, вот, смотри на меня – я! Ведь я же с тобой! Пока я с тобой – ты жив по-настоящему.
- Лю, о чем ты? – С мольбой повторил Велимир.
- Все проявляется через сравнение: то, каким ты раньше был и теперь: горячность, гибкость, страстность пропали куда-то, правда? Уверенность твои пропали куда-то, да? А без них для всех тех наших, что бы ты сейчас значил? Неизменность какая-то, я говорила тебе раньше, говорила, - низменность какая-то поздно или рано должна была нас накрыть, низменность того положения дел, к которому ты привык ранее, потребовала перемены мест, и вот мы теперь здесь, нас затащило сюда.
Новый мир – новое ремесло.
Ты взял, я должна тебе сейчас это сказать: ты взял, намеренно взял на себе тяжкие обязанности. Да, это так. И никто не противоречит. Но слишком рано согласился покинуть тот прежний образ жизни, память о котором захотел потерять. И ныне, пребывая в новом месте, - мы…
Она замолчала.
Оба они глядели друг в друга, не отрываясь.
- Мы…, - прошептала она сухими губами.
- Э-эй! – Закричали снаружи, и тяжёлая дверь каменной комнаты отворилась. Зашёл мужчина с корзиной в руке, вгляделся в сумрак помещения. Поставил корзину на пол, развернулся и вышел.
- Что там? – Люмия носиком повела.
- Я погляжу, - Велимир поднялся, прошёл к корзине. Там он увидел кувшин с водой, ломти хлеба, кусок мяса. Машинально он поднял корзину и понёс к жене.
Она, не раздумывая, лишь взглянув, стала вытаскивать все. Разложив на условной столешнице, напротив друг друга сидя, она принялась есть. Велимир глядел очарованно.
«Ничего себе отпуск!»
- Ты уверена, что это можно употреблять? – Спросил он.
- Ага! – Щеки ее попеременно раздувались - под ними кольями ходила еда. – Можно-можно, давай-давай, бери!
Он сглотнул сухой ком.
«Разве воды попить?»
«Но разве нас тут не доведут до полной кондиции, а?»
«Не отравят ли?»
Он поглядел на жену. Забавный огонёк в глазах. Брови вразлёт…
«Стоп!»
***
- Ава, - обратилась к уютно слушающей азиатке Валерия, - тебе на ум ничего не приходит?
- Что?
- Ну, вот, вдруг что-нибудь пришло?
Та приподняла утопающую спину в кресле.
- Что, Лера?
«Это похоже на правду, - подумала Валерия, - как она может все это скрывать? Что за этим все стоит? Кто стоит?»
- Ничего не приходит? – Повторила вопрос.
- Ты так-эдак щуришься на меня лукаво, я не пойму. Объяснись! – Глаза азиатки расширилась.
«Прячется?»
Валерия разочарованно, и не скрывая того опустила глаза в текст, думала.
«Ладно».
- Ладно, - произнесла вслух, - поехали дальше.
***
- Ты, - говорила Люмия, - ты, дорогой, должен прочувствовать состояние наше, положение, так сказать, - она усмехнулась обороту «так сказать», - прочувствовать себе задачу номер один, прочувствовать, как раньше с тобой было, и как теперь с нами, обрати внимание – с нами! – теперь стало. Как раньше у тебя получалось все гладко, да ладно и как ныне. Перемены эти с твоим коллективом стали, ну… Окружение твоё… Оно, думаешь, не понимает?
- Я - тебя не понимаю. Что ты хочешь сказать?
- Не перебивай, пожалуйста, - Люмия отложила надкусанный кусок мяса подле себя, - не перебивай, я итак могу сбиться без тебя. Мне самой нужно понять, что говорю.
- Так, что ты говоришь?
- Что все говорят. Я чувствую. Будто во мне голос какой. Я сама…, - глаза ее раскраснелись, и кончик носа взбух.
«Сейчас слезы», - пронеслось у мужа, но он ничего не предпринял, - ни мышцей. Ему вдруг показалось необходимостью: эмоциональный взрыв, ядерный взрыв сейчас и здесь, и непременно. Он обязан быть! Решительно, непреложно!
Молчал.
Она пошмыгала носом, утёрлась пальцем, на кончике зависло веретено жира. Подняла на мужа взгляд. Ни ей, ни ему - не до смеха.
- Прости, честно: я проголодалась, - сказала в нос, - как-будто на том Новом годе ничего и не ела, а ведь стол был полон, помнишь?
Велимир отвернулся.
- Не помню ничего. Жрать надо было меньше. Это до какой степени нужно было упиться! До какой степени! – Он поднял и поманипулировал рукой, - чтобы оказаться, черт знает, где и черт знает в каких условиях! Я не понимаю, убей меня громом, не понимаю! Что за отпуск такой, что за путевочка?! Ты знаешь - я домой хочу!
Он поднялся и направился к двери. Оглянулся на жену, подмигнул. То есть его глаз сам подмигнул независимо от человеческого желания.
Он принялся барабанить в дверь. Все ожидали – она отвориться немедленно, но прошло не менее минуты, как с той стороны зашевелились.
Дверь отворилась, высунулась рука и со всего маху ударила в лицо драгоценного гостя.
С такого удара быка свалишь, но у Велимира, гостя редкого, ценного, даже физики земной не хватило, но душевной или духовной энергии – вплоть и довольно, что он даже не шелохнулся. Удар пришёлся в зубы. Дверь заперлась в несколько тугих щелчков.
Велимир поглядел на жену. Она - на него.
- У тебя кровь на губе, - произнесла Люмия. И он ощутил резкую, колющую боль в лице.
5