Они выехали еще до рассвета. Мать не взяла ни одного огонька, но даже в едва посветлевшем небе было видно стоящие в ее глазах слезы. Она крепко прижала к себе мужа и что-то сказала ему в плечо. «Все будет хорошо», — попытался утешить он ее, но услышал на это лишь тяжелый вздох. «Ты забыл, с кем говоришь, отец», — подумала про себя Дара. Даромир будто услышал ее слова и, заглянув в глаза жене, заверил со всей твердостью, на какую только был способен:
— Я верну нашу дочь живой.
— Вы нужны мне оба! — И Агидель вновь прижала его. Потом с таким же рвением кинулась к дочери и шепнула ей так, чтобы услышала только она. — Я не возьму с тебя обещаний. Знаю, ты вернешься. Но все же береги себя и мальчиков.
Мать обняла руками ее лицо и поцеловала в лоб.
— Я провожала каждого брата на Испытание. Забавно, ведь я так радовалась дочери, думала, горечь разлуки больше не повторится.
Дед коснулся плеча своей дочери, и Агидель уступила ему место. Она вновь подошла к мужу, а Дара нерешительно подняла глаза на деда. Его лицо, казалось, ничего не выражает. Но где-то в глубине души Веледара надеялась, что он волнуется за нее.
Он положил руку на ее плечо и сказал лишь:
— Ты много трудилась, ладно занималась. Ты хороший воин.
Внутри зажегся огонек борьбы. Ее природа боролась с привитыми ей правилами и сдержанностью. Все время ей хотелось быть похожей на него, героя войны, такого холодного и грозного. И теперь она сумеет доказать силу своего духа, теперь дед сможет гордиться ею. Дара в один миг кинулась к нему.
— Я обязательно тебя удивлю.
Она также резко вырвалась из объятий и подбежала к коню, резко, насколько это было возможно, запрыгнув на него. Отец поднялся следом. Дара не хотела оглядываться, но тут услышала жалобный вой.
— Не поворачивайся, — сказал отец.
— Я не попрощалась с Болто.
— Тебе и не надо. Лучше потом поздороваешься.
— Да и если мы вернемся, дед никуда не отпустит. Он, в отличие от тебя, такой суеверный, — попыталась пошутить Дара, но отец даже не взглянул на нее.
Они продолжили путь молча. Когда солнце поднялось, они уже проехали озеро, куда Дара, Варна и мальчишки бегали пугать лягушек по весне, старую мельницу, где ребята спрятали маленькие личные секреты, тайное место у реки, поля с едва проклюнувшейся пшеницей. Они оставляли позади всю ее жизнь, и от этой мысли у Дары все внутри холодело.
***
Через три дня они свернули с тракта, выложенного крупным белым камнем, и свернули на менее широкую дорогу, проложенную телегами и вытоптанную множеством ног и копыт. Теперь дорога шла на юг, и Дара было подумала, их дорога пройдет через большой город Кеть, стоящий на реке Черничной. Однако вскоре они вновь свернули с дороги, уже на менее заметную и более узкую тропу. Идти вдвоем не представлялось возможным — цеплялись ветки и высокие кустарники. Конь Дары, Всполох, послушно шел позади. Его черная грива приятно щекотала руки. Отцовский конь, черный с белым пятном на задней ноге, был назван Дарой Угольком, хотя сам Даромир не любил давать имена ни коням, ни другим животным.
Веледара смотрела на спину отца. Его длинные до плеч волосы были украшены небольшими косичками. Мать заплела их, а он так и не расплел. Черный холщовый плащ, каких здесь не бывало, украшали изображения золотого дуба. Отец говорил, что дуб был символом его семьи, гербом. Он придавал этому отличительному знаку много внимания, больше, чем Дара могла понять.
«Почему именно дуб, отец?» — Как-то спросила она. «Мои предки отличались от других лирийцев. Там, как и здесь, множество народов, живущих под властью одного правителя. Род моего отца относится к римвранам, почитавшими деревья, солнце и луну. На самом деле, они были больше похожи на эрусов, нежели на лирийцев. Дуб считался самым могучим и сильным деревом, и его выбрал себе мой предок. Много сотен лет назад все земли римвранов были захвачены воинам Лиры, и это удвоило территорию империи. После этого мало кто мог дать отпор захватчикам. Теперь почти все земли к югу от Великих гор — Лира, и только небольшое государство ясов на западе еще сопротивляется их власти».
Все чаще ее стали одолевать тяжелые мысли. Отец продолжал молчать, и даже шуршание листвы в порывах ветра и щебетание множества птиц не могли заглушить звенящую пустоту в ее душе. Дара все думала, спросить ли отца о его прежней жизни? Ведь если не сейчас, то другой возможности, может, и не быть.
Вокруг пели зяблики. Изредка среди их гула доносились крики других птиц: чечевички, соловья и певчего дрозда. Поначалу в лесу почти не было подлеска, но стоило перейти небольшую, но быструю речку вброд, и его стало намного больше. Дара точно понимала, что направляются они на юго-восток.
«Может, мы пойдем к Великим горам? Хотя если подумать — что нам там делать? Ежели никто не сумел пройти в их глубь… Ну, хоть бы глазком взглянуть на них!»
Когда-то Дару с братьями учили лазить по скалам на склонах горы Отшельника, что в северных горах Зик Лейн. Нюэле дали им это название, означающие на их языке «горы множества козликов». И вправду в тех краях ребята встретили множество горных козлов, туров и аргали — горных баранов, удивительных созданий, могущих взбираться по отвесным скалам. Ребят учил молодой воин из северных эрусов. Он поведал им, как чувствовать камень, видеть верный путь, какой выбирают аргали, как закреплять веревки и даже, как правильно падать. Дара улыбнулась своим мыслям, впервые с момента отбытия. В то время Эирик еще говорил с ней.
Именно тогда Дара узнала, что имена северных и южных эрусов отличаются. Мальчиков у них в крае называли по-северному, а девочек отчего-то по-южному. Отец говорил, это связано с распределением семей после войны и женитьбой эрусов на представительницах других племен. Культуры смешиваются, а на севере и далеко на востоке эрусы вовсе уступают в числе множеству других народов.
На самом деле, не хотелось ни о чем думать. Но мысли из раза в раз возвращались к братьям, подружкам, каким-то праздникам и семье. Вспомнилось, как несколько лет назад на Осенину, праздник в честь урожая, дед подарил ей Болто, как они со Скегги придумывали ему имя, как Варди с ее отцом строили ему маленький домик, как Варна летом сделала венок из полевых цветов специально для него.
«Нет, не думай об этом, — осадила Дара себя, мотнув головой. — Лучше смотри вокруг и думай над тем, что видишь. Вот у дороги высокие кусты травянистой бузины. Скоро тропу ею затянет, если никто не скосит. А сколько здесь бука! И при этом где-то недалеко растут пихты — их сладкий аромат ни с чем не спутать. Ой, а на том пригорке, не покрытом лесом, растет огонь-трава. Помню, как Варди обжегся ею, до сих пор на руке огромный шрам… Нет, не думай об этом…»
Она все вспоминала названия трав, которыми их с ребятами обучали лекари и травницы. Но, несмотря на отмеченные многими врожденные способности к этому делу, Дара считала его довольно скучным. Важным, но скучным. Была еще одна мысль, с завидной упорностью донимавшая ее. Рано или поздно, если путь все же продолжится на юго-восток, они должны будут пересечь Серебрянку — одну из самых крупных рек Долины. Сердце трепетало перед этим событием, ведь так много она слышала от учителя и деда о строительстве воинами моста через нее, о переброске восточного войска, что вызвало недоумение у воинов. Ведь все знали, армия принца Вальгарда Гермунда идет через Подгорную Пустынь — участок земли на самом востоке материка, где заканчиваются Великие горы, единственное место, где по суше можно перейти из одного государства в другое. Но лишь после стало известно, зачем войску великого князя идти именно на запад — лирийцы отправили основную часть войска на кораблях к западным портовым городам эрусов. Большая часть из них высадилась недалеко от места, где сейчас живет семья Дары. Именно там, в осажденной крепости Ревкве, Артомир, один из известнейших ее защитников, встретился с одной лекаршей, ухаживающей за солдатами. Блажена не отличалась легким нравом, но все же сумела покорить сердце грозного воина. «Странно, как во время такого страшного времени могло появиться такое светлое чувство?», — часто спрашивала себя Дара.
Конечно, сейчас это уже другой мост, более надежный и крепкий. Но построен на развалинах прежнего. В общем, Даре не терпелось побывать около этого места.
— Отец? — Вдруг позвала она. Внезапным порывом она захотела узнать кое-что у него, но все же побоялась и лишь спросила про какое-то дерево.
Их путь продолжился в молчании. Отец и раньше часто впадал в подобное безмолвие. А когда его спрашивали, отвечал лишь: «Я думал», но никогда не пояснял, о чем. Сейчас же нетрудно было догадаться, чем заняты его мысли.
Даре сильно не хватало братьев. С ними ни одно путешествие не было скучным. Они быстро отвлекли бы ее от невеселых мыслей.
***
В один из вечеров они устроили привал на скале, под которой текла быстрая горная река Серая. Вокруг росли огромные сосны, их широкие раскидистые ветви, вероятно, полностью скрывали солнечный свет, из-за этого подлеска под ними почти не было. Поэтому это было прекрасным местом для ночевки.
Дара сидела у костра и проверяла свое снаряжение. Обклеенный берестой лук ничуть не потерял своих свойств, как и шелковая дорогая тетива, уже сложенная обратно в чехол. Все оружие необходимо проверять перед сном, даже если они были выполнены самыми искусными мастерами.
Отец Дары сидел, опираясь спиной о ближайшую к костру сосну. Он неспешно заменял одну из заклепок на уздечке своего коня. Дара думала, будто он молчит, но вдруг, как только вдалеке прекратился страшный вой одной из ночных птиц, до нее стали доноситься слова:
В лесу стоял могучий дуб,
Он был здесь всех главней.
Главней и белки, барсука,
Главней медведя и волка.
Тогда дуб рос и процветал,
Его лес гроз не замечал.
Пожаров не было отнюдь,
И сажа не сжимала грудь.
Он был главой в большом лесу.
Не нравилось то королю.
И он пытался дуб сломать,
Хотел замучить, растерзать.
У дуба был товарищ - клен.
Он предан был, и был умен.
И знал, когда и кто в лесу
Примял бы хоть одну траву.
Король не думал отступать.
Решил он лес себе забрать.
Он был умен, коварен был.
Своею сетью лес покрыл.
Настроил против дуба знать -
Его друзей, его же рать.
И ясень первый предал лес -
Прекрасный мир лишив чудес.
За ним предателем стал дрозд,
Затем осина, волк и клест.
И пала вмиг та сторона,
Что за дубами шла всегда.
Каштану желуди отдал,
«Взрасти их, брат», — ему сказал.
Но тот предать его решил,
И жизни каждого лишил.
Дуб с горя битву проиграл,
И лес всю мощь порастерял.
Деревья выли от огня,
Рубили сосны, тополя.
Закончил лес цвести и петь,
Как только дуб попал под плеть.
Его срубили на корню,
Те, кто служили королю.
Но шли года, и вот забыт,
Какой бывал когда-то быт.
Как зелен лес был, и цветаст,
Как дуба голос громоглас.
— Красивая песня, — сказала Дара, едва он закончил. Тот улыбнулся, но ничего не ответил, но дочери очень хотелось разговорить отца. — Но грустная. Ты пел на лирийском — эта песня с твоей родины или ты сам ее придумал?
Каждый раз стоило завести разговор о Лире, Даромир наполнялся какой-то грустью. Все его естество пропитывалось ею, и казалось, что человек этот и вовсе не способен испытывать радость. И даже сама эта грусть казалось Даре намного больше ее понимания.
— Эта песня о целой эпохе, хоть и недолгой.
— Расскажи больше, отец. Я многое знаю об истории этой земли, но о тех, что за горами — почти ничего. Хочется знать, какими были мои предки, чем они занимались, что с ними сталось.
— Их нет. Вот и все, что надо тебе знать, — спокойно ответил ей Даромир, не отвлекаясь от своего занятия. Однако на мгновение он все же замер, поморщился, словно подумав о чем-то неприятном, и отложил все в сторону. Он достал красивую резную трубку и закурил. — В этой песне рассказывалось о восстании, расколовшем государство. Верховный лорд римранов был, как бы здесь выразились, побратимом короля. Они воспитывались вместе в королевском дворе, их деды свергли старую династию, а узы, возникшие между семьями, казались нерушимыми, однако во время Великой войны их пути разошлись. Тогда будущий король, тогда еще кронпринц, показал себя ужасным военным тактиком, а будущий верховный лорд спас ему жизнь и после вынудил принять мир. По слухам, которые я узнал от слуг при королевском дворе, король-отец был в ярости на своего первенца и даже написал документ, который сделал наследником его второго сына. Но вскоре после прибытия принца в столицу, король умер. Ни о каком документе никто никогда не упоминал. Через пару лет и юный римвран занял место отца. Два друга, почти брата, казалось бы, должны были привести королевство к процветанию. Но король стал обкладывать земли римвранов большим налогом, делал все, чтобы не допускать их к торговле, учебе, и едва ли хотя бы один суд был выигран ривраном в первые годы его правления. Лорду это надоело, и, когда он понял, что король не желает решать все мирно, поднял восстание. Его поддержал, как он думал, каждый дом римвран. Однако были и те, кто встали на сторону короля. Один из вассалов, лорд, чей герб украшает каштан, обещаниями, лестью и золотом продался королю. И как назло верховный лорд именно ему доверил свою семью. В приютившем их замке убили жену, детей лорда и всю стражу, включая рыцарей знатных домов. Говорят, дубовый лорд сошел с ума от горя и проиграл. Говорят, предавший его вассал доложил королю все планы римвран. Говорят, король победил лишь с помощью наемного войска. Много чего говорят, а все историки прославляют мудрость и решительность этого труса. Мне кажется, здесь было все вместе.
— Почему же ты назвал короля «трусом»? — Спросила Дара, до этого не проронившая ни слова.
— Потому как он был именно таким. Боялся шагу ступить из дворца. Отправил сына наместником в земли римвран, сделал его шпионом, а после заставил возглавить армию. Сам же ничего не сделал. Хорошо, хоть корона на его челе пробыла после этого не долго.
— Ты не назвал ни одного имени, отец.
— Тебе бы они ни к чему. Только запутали бы.
Огонь затрещал, одна из больших палок упала, и искры взвились вверх. Дара проводила их взглядом, и стоило последней из них угаснуть, как она сказала, не поднимая голову на отца:
— Вряд ли бы лорда не поддержали его подданные, столь притесняемые другим народом, если бы тот был хорошим правителем, как вы говорите, отец.
— Он был замечательным человеком, уж можешь мне поверить.
— Но не значит, что хорошим правителем.
На это отец ничего ей не ответил. Вечер продолжился в молчании, пока отец вновь не затянул одну из своих грустных и бесконечно печальных песен из родины.
***
Они выехали, едва Дара дочитала последнюю молитву. Путь пролегал по тропинке вдоль склона, достаточно широкого, чтобы ехать верхом. Под ним бежала Серая, быстрее обычных равнинных рек, прежде виденных Дарой. Предгорье встретило их жаркой и душной погодой. Но пока солнце не перевалило, высокая скала слева, заросшая кустарником и небольшими деревцами, защищала их от знойного солнца. Дорога была ровная, однако и в тени не было прохлады, да изредка сверху осыпались небольшие камни.
— Нужно ускориться и до обеда войти в лес. Сюда идут грозовые облака, — предупредил ее отец.
Но было непонятно, отчего же сейчас так душно? Хотелось спросить, неужели на юге бывает еще жарче, однако жалобы были недостойны воинов. И все же даже зной показался ей куда приятнее холодной зимы, с ее ветрами, морозами и кровавыми ранками на руках.
«Интересно, каково тогда в пустыне?». Ей было известно, что мир не ограничивается одними землями их континента. Необъятные океаны отделяют друг от друга материки и острова. На юге через Китовое море находится самый жаркий материк, на котором есть целое королевство, чьи земли — только пустыня. Там совсем другие люди, совсем другие легенды и верования, и Дара всегда трепетала, слушая рассказы своего отца об этих землях. А когда он нарисовал карту, она и вовсе запомнила каждый названный им островок, впитала все, что только отец о них рассказывал. «Когда-то давно мы с одним моим другом мечтали посетить все континенты, даже, может, открыть пару островов по пути, — рассказал он ей как-то, — но главной мечтой было отправиться во Все-Город. Никакие земли не сравнятся с ним».
Вот теперь ей было о чем подумать в дороге. Летняя гроза ее совсем не пугала, она отстала от отца и принялась представлять, какой же он на самом деле, великий город-государство, за который, по словам отца, бьются несколько королевств вот уже больше пятисот лет. Вспоминая легенды и песни, она воображала белые стены позади необъятного размера порта, множество пришвартованных кораблей, золотые крыши домов, коих было не счесть, и саму себя, смотрящую с палубы на эту красоту, окруженную белой дымкой тумана. Но дальше она представить не могла. Пыталась много раз, но вместо южных пестрых лавок с разнообразными невиданными фруктами, разноцветными коврами, искусно расписанными высокими и узкими кувшинами, множества брошей в виде золотых животных, украшенных драгоценностями, вместо книжной лавки какого-нибудь лирийца, вместо разнообразных храмов, строила лишь блеклые и неясные образы, будто бы затуманенные. Она не могла воссоздать образы из рассказов, как бы не старалась. Ей оставалось надеяться повстречать какого-нибудь торговца, купца, путешественника, которые могли бы рассказать ей об этом чудесном городе не из книг и легенд, но по собственным воспоминаниям. О том, чтобы посетить его самолично, можно было не мечтать. Эрусы могут покинуть свою землю только по приказу, а ее семье таких боле не доверят.
— Дара!
Отец был уже далеко. Скала, которая доселе становилась все меньше и меньше, тут и вовсе сравнялась с землей. Дальше тропа очень круто шла вниз и продолжалась также вдоль Серой, пока не скрывалась в древесных зарослях. По левую руку начинался огромный луг, простирающийся до самого горизонта. Отец стоял у его начала, и Дара не сразу поняла, что там не так.
Весь луг заполонила одна трава. Если по окраинам еще можно было встретить редкие цветы или выглядывающие колоски сорняков, то вот дальше ничего подобного замечено не было. Дара подошла к самой границе этого странного места, встала рядом с отцом, но все равно видела лишь эту странную траву, названия которой никак не могла вспомнить.
— Знаешь, что это за место? — Спросил отец. — Это Багряное поля. Больше трехсот лет назад здесь произошла самая крупная битва за всю историю континента. Если верить летописи Рерика, то с каждой стороны было по пятнадцать тысяч человек. Земля была красной от крови павших воинов и коней. Ужасающая картина.
Дара вновь обвела глазами луг. Бескрайнее зеленое море неизвестной ей травы простиралось до самого горизонта. Она не хотела, но мысли сами стали дорисовывать события далеких лет, отчего ей стало не по себе.
— По легенде на этом месте в битве погиб Эран Золотой Багрянец. Он собрал всех жителей этих земель: эрусов, агедов, цимухе с юга, сладов, улахе, дорян с севера и многих других. С тех пор эта земля стала единой. А здесь он погиб.
— Легенда гласит и о гибели всех семерых сыновей Эрана. Его род прервался. - Добавила Дара.
Отец кивнул и тяжело вздохнул.
— И стоя над одним из них, он произнес страшное проклятие о том, что не будет ничего расти там, где упала кровь воинов, в память о горе всего народа. Но, как мы видим, здесь все-таки что-то выросло.
— «И увидел Эран павших его сыновей и, упав на колени, изрек свое страшное проклятие, что тенью будет висеть над землею, питаемая одной его вечной яростью…», - процитировала Дара слова из книги.
Даромир грустно улыбнулся. Затем рукой указал куда-то вперед, в сторону горизонта.
— Приглядись. Видишь что-нибудь?
Дара покачала головой.
— На горизонте есть темная полоса. Это и есть тот лес. Только нужно стараться ехать прямо.
— Почему?
— Увидишь.
Отец взмахнул уздой, и конь зашагал вперед, но Дара не пустила своего следом.
— Неужели нельзя обойти? — Спросила она, стараясь не выдать испуга.
— Это самый короткий путь. Тем более ты не участвовала в битве ни с одной из сторон. Тебе оно не грозит. — Успокоил ее Даромир и припустил коня галопом.
Слова отца, его спокойная решимость, как и ранее, придали ей смелости. Она погнала коня вслед за ним, все еще пытаясь вспомнить названия этой травы.
Белые облака уже обогнали их. Но позади все ближе наступали тучи. По округе раздался оглушительный гром. Всего верста отделяла путников от дождя.
Гроза уже настигала их, когда они подъехали к границе леса. Отец спешился и, взяв коня под узды, стал ходить перед деревьями. Через время он дал отмашку Даре, и она подъехала к нему.
— Видишь этот символ? — Дара пригляделась и заметила на стволе граба вырезанный круг с продольной полосой и двумя точками рядом.
— Это знак эрусов. Означает «убежище». — Ответила она.
— Не совсем. Видишь точки? Их оставляют агеды, которых я научил этому знанию.
Дара ничего на это не сказала, но какое-то неприятное чувство словно царапнуло ее изнутри. «Эти знания не принадлежат вам. И не вам ими распоряжаться», — сказал как-то учитель.
— Возможно, ты встретишься с ними. Они очень хорошие люди. — Сказал он и похлопал своего коня по шее. Затем вновь поднял взгляд на Дару и тут же со вздохом отвернулся, вмиг потеряв зародивший настрой. — Не смотри так на меня, дочь. Жители этих земель также должны знать о том, что происходит в их краях. Думаешь, натыкаясь на подобные знаки, они не задавались вопросом, откуда они? Кто знает, может знак на столбе в их деревню означает «уничтожение»? В мире есть вещи важнее секретов эрусов.
«Но не для воина», — подумала Дара, впервые ощутив горечь от слов отца.
Они вели коней под узды. Через время еще на одном дереве был найден знак, затем еще. Отец и дочь шагали за знаками вглубь леса и вскоре дошли до небольшой скрытой полуземлянки, с возвышавшейся крышей из деревянных жердей, покрытых соломой и почти полностью заросших травой. Дара привязала коней неподалеку в небольшой, но достаточно открытой пещере с коновязью и построенными вокруг ограждениями.
Дождь обрушился резко и сильно. В одно мгновения раздался шум ударявшихся о листья капель, поднялся ветер и небо осветил удар молнии. Дара лишь на мгновение задержалась, очарованная этой картиной, но почувствовав первые капли, поспешила скрыться в землянке. Отец вынес деревянное корытце, видимо, чтобы оно наполнилось дождевой водой.
Дара спустилась по шаткой лестнице, оставив дверь открытой. Отец уже разводил очаг, находящийся в центре комнаты. По краям расположились широкие лавочки, с одной стороны — стол, а с другой в углу стояла лежанка на деревянных опорах с подвязанными к основаниям тряпочками. Видимо, они были пропитаны ядом от мышей. Место возле очага и до самой лежанки занимала поленница. Дара принялась разбирать вещи, брошенные в спешке прямо у лестницы.
— Ты хорошо привязала коней? — Спросил отец, разведя огонь. Комната тут же стала наполнятся дымом, но он сразу выходил в открытую дверь.
— Да, отец.
Они долго молчали. Потом Дара подумала, а может, он лишь пытался начать разговор? Неужели он и правда мог подумать, что она плохо привязала коней?
— Отец… Это же землянка эрусов. Почему же в лесу повсюду был знак агедов?
— Они много лет назад нашли это место, привели его в порядок, построили даже своеобразную конюшню и показали его мне. И многие эрусы стали пользоваться этим убежищем, смотри, — он показал на горшки на полке, — в прошлый раз их здесь не было. А расписаны они по-эрусски. Главное — уходя закрыть дверь и доложить дров, чтобы поленница не опустела к приходу нового гостя.
— А бывало так, что она пустела?
— Конечно. Очень жаль, но не все готовы делать что-то ради других, Дара. Ты должна научиться поступать по совести. И я не только об убежищах говорю, — добавил отец.
— Интересно, а как это по совести?
— Ну… — Даромир замялся, но лишь пока промывал чан небольшим количеством воды и выплескивал ее за порог. Затем он налил в него остатки воды и поставил на огонь. — Допустим, ты видишь перед собой мальчика-лирийца лет десяти. Спасешь ли ты его?
— От чего? — Недоуменно спросила Дара, хотя и понимала, что отец имеет в виду.
— Не важно. Хотя бы помогла бы, увидев у какой-нибудь деревни?
— Конечно, это ведь ребенок.
— Но ведь он вырастит лирийским солдатом. Будет подчинятся лирийским законам и верить по лирийским обычаям. И тебе непременно скажут старейшины, что он вступит на эти земли в составе какой-нибудь армии. А может, ты и встретила бы такого на границе во время войны? Поступить по совести — порой означает пойти против того, что тебе прививали, даже против некоторых законов твоей страны, осознанно идя на преступление, чтобы защитить, спасти, помочь кому-то.
— Странно, ведь мы говорили всего лишь о дровах в поленнице, — улыбнулась Дара. — А сейчас ты спрашиваешь, пожалела бы я или оставила умирать маленького ребенка.
— Думаешь, тому, кто не заботится о нуждах своих же братьев, будет дело до какого-то чужого ребенка? Все начинается с малого, Дара. Вопрос лишь в том, каким человеком хочешь быть ты.
— Воин лишь исполняет приказы. Что прикажут, то я и сделаю.
— Никто не приказывает рубить дрова в таких местах. Только ты должна понимать, что кому-то после тебя может не хватить дров, чтобы в мороз согреть себя и товарищей. Особенно, если им придется по какой-то причине задержаться. Ты не можешь не делать выбор, Дара. Его мы делаем всегда, даже если ничего не делаем.
Дара молчала. Она не могла понять, что пытается донести до нее отец. Он положил в чашки сухую мяту из маленького мешочка и собранные ранее маленькие шишки, достал вяленое мясо и сухари. Дара достала найденную ею пару моркови и предложила отцу. Они сели и начали ждать, пока закипит вода. За порогом гроза набирала обороты. Ветер усилился и качал поскрипывающую дверь, прижатую внизу палкой, чтобы не закрылась. — Я понимаю, что ты воин. Тебе придется делать страшные вещи. Я лишь хочу, чтобы ты не становилась такой, как многие воины до тебя. Таким, каким был и я. Помни об ответственности за свои поступки. И также не забывай о том, что не сможешь помочь всем.
— Отец, ты так странно говоришь. Знаешь, как будто… Будто пытаешься сказать сразу много обо всем.
— Знаешь, я ведь тоже проходил испытание намного позже остальных. Для братьев твоей матери это было обычным делом, но для меня его сделали особенным. Как будто мало было им жизни в чужой стране… Когда мы привезли Дарена, твоя бабушка ничего не сказала. Она как будто замерла и так проходила несколько дней. Я до сих пор помню ее взгляд, когда она увидела своего любимого младшего сына накрытого белым куском ткани. Дара, больше всего на свете я боюсь увидеть этот взгляд в глазах твоей матери.
В этот момент вода закипела, и Дара встала, чтобы налить теплой воды. Она ничего не хотела говорить, и была благодарна отцу за то, что он не требовал от нее ответа. Они ели под звуки ненастья, запивая сухую пищу отваром из шишек и мяты, и молчали.
***
Путь продолжили через сутки, чтобы хоть немного просохла дорога. Дрова положили отдельно, чтобы те не намочили сухие, хотя уже к отбытию одни не отличили бы от других.
Все равно было много грязи на лесной дороге. Под тенью деревьев очень тяжело уходила влага. Лишь когда путники выехали на каменистую широкую дорогу, они смогли отчистить обувь себе и копыта коням, чтобы продолжить путь.
— Отец?
— Да, моя милая.
— Это ведь Тракт?
— Он самый.
Дара ничего не понимала. Когда она закончила чистить копыта Всполоху, стало уже совсем жарко. В отличие от отца, она не поехала верхом, а повела коня под узды.
— Дара, что с тобой? — Спросил Даромир как ни в чем не бывало.
— Я не могу понять, отец, зачем? Мы ведь потратили много времени, и вот опять вернулись на тракт!
— Ты часто говорила, что хочешь увидеть Серебрянку. Только за этим я привел тебя сюда. Могли бы и обойти, но я хотел, чтобы ты увидела его.
Дара вдруг почувствовала какой-то трепет. Затем остановилась и прислушалась. Небольшой возвышенность перед ними закрывала собой вид, и Дара побежала вверх, вложив узды в руки отца, чтобы быстрее взобраться на нее.
Дыхание перехватило. Широкая река блестела в лучах солнца, второй берег едва было видно. Лес обступал дорогу на той стороне, совсем как здесь. Небольшой островок посредине реки зарос буйной растительностью, едва ли не полностью скрывшей промежуточную опору. Но все внимание забирал на себя большой белый полностью каменный мост с деревянными перилами в некоторых каменных углублениях — напоминание о своем предшественнике, переломившем ход войны.