И СНОВА НЕ СПИТСЯ.
Миниатюра.
На этот раз не спится днем. Как говорится, старость не радость. Опять попал к медикам. Простите за интим, по поводу удаления катаракты. Всего делов - то на двое суток. Но этот кратковременный очередной выход пенсионера в свет обогатил меня некоторыми впечатлениями, которые теперь дома не дают уснуть тем, золотым предобеденным сном, о коем говаривал отец Андрея Болконского из «Войны и мира».
Свезло мне попасть в двухместную палату, и без всякого знакомства. Палата со всеми возможными удобствами. Разве что телевизора своего не было. Но две ночи можно потерпеть и без него. Выбрал я удобную койку, а тут и сосед заселяться подошел. Приличный на вид старичок – бочоночек. Фактурой на меня похож и, как мне нравится, молчун. Никаких вопросов не задает, тихонький такой… - днем, в светлое время суток, пока не спит. Ну, а дальше…
Ближе к ночи,- это часам к восьми стал я потихоньку засыпать. А что делать! Телевизора – то нет. За окнами декабрьская темнота. Надо сказать, что обычно мне ничто не может помешать заснуть, ни дневной свет, ни грохот от садящегося под окнами больницы санитарного вертолета, ни не касающийся меня разговор. Не просыпаюсь, пока ко мне лично не начнут обращаться. И вот сплю я себе, себе сплю, и вдруг слышу – обращаются.
- Эй, - говорят, - эй!
Как я понял после второй ночевки рядом с моим соседом, с этих междометий обычно начиналась исполняемая им увертюра к драматической кантате для храпа с речитативом. Дальше, после первых вскриков послышались легкие постанывания с причмокиванием или с тихим, тихим присвистом, прерываемые повторяющимися возгласами: «эй – эй, ой, ай, да ну». Причем, каждый цикл звукосочетания был окрашен эмоционально заново, с совсем иной интонацией, чем предыдущий, и иным вложенным в него смыслом.
Это напомнило мне детство, сознательную часть которого я проводил с друзьями в драмкружке. Там иногда мы занимались тем, что рассказывали друг другу стих под названием «Перочинный ножик». Кроме слов «перочинный ножик, ножик перочинный» других составных частей речи не было. Задача была рассказать это произведение, чередуя единственные слова, меняя интонации, ставя новые смысловые акценты и выстраивая драматургию так, чтобы получилось законченное осмысленное произведение с прологом, развитием некоего сюжета, апофеозом и лирическим финалом. Точно такое же представление из смеси ограниченного числа звукосочетаний и храпа и предстояло мне выслушать.
Минорное начало скрипичной группы, дудочек, серебристых звуков фортепьянных колокольчиков, ничто не предвещало финального апофеоза Первой симфонии Чайковского. На минуту все затихло. В безмолвии раздались три протяжных стона. Затем началось монотонное сипение иногда перемежающееся звуками «хр». Я окончательно проснулся и заинтересовано ждал, чем дальше мастер порадует слушателя. И не обманулся в своих ожиданиях. Звуки «хр» стали встречаться все чаще, громкость их неуклонно нарастала, хотя иногда опять спадая до тоскливо - плачущих интонаций. Вспомнилось из классики: «Чайки стонут перед бурей,- стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей». Неожиданно как будто где-то вдали сверкнула молния, и послышались первые раскаты грома - храпа . Они становились все ближе, все громче. «Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют и рвутся волны к высоте навстречу храпу». И, наконец! Посвист ветра! Храп грохочет! Тот, кто слушает все это, робко прячет голову под одеялом. Храп же носится, как демон, и смеется и рыдает... Вдруг безхрапье! Тишина!
Так и хочется добавить в описании события: ... а в больничном коридоре мертвые с косами стоят. Но, конечно, ничего такого хронического. Кроме меня никто этого концерта не слышал, не оценил его драматургии, а жалко. Остаток ночи проскочил незаметно и совершенно спокойно. Вторая ночь прошла точно также. Разве что изменились некоторые краски в интонациях, да концерт закончился не так внезапно. Гроза с молниями и громом постепенно стихла, удалилась и сменилась монотонным затяжным дождем – посапываем до самого утра, только изредка прерываемым редкими тихими всхрапываниями.
А на утро меня с соседом выписали. И поехали мы, каждый с залепленным одним глазом, по домам.
Н-да! Подорожал нынче проезд. Дорога с Луначарского до моего дома, занимающая минут сорок езды на машине со всеми затыками в будний день, обошлась в восемьсот пятьдесят рублей. Маршрут был составлен оператором и заложен шоферу в путеводитель далеко не самый короткий. Но, не смотря на это, настроение не испортилось. Пути дороги пролегли по памятным для меня местам.
Первым подвигло на воспоминания застроенное высотными домами место, где когда-то находилась Ждановская овощная база. Сколько там Ведущих конструкторов и Старших научных сотрудников приобщилось к битве за урожай. Я уж не говорю про младших. Десятки разгруженных вагонов, тонны перебранной картошки, литры выпитых напитков. Однажды бутылку с водкой случайно разбили прямо в портфеле, служащем хозяину еще со студенческих времен. Можно представить, какая пыль времен скопилась в его карманах и отделениях. Но не пропадать же добру! Проделанная ножиком дырка в углу кожаного аксессуара позволила спасти почти целый стакан напитка. Остальное растеклось по чреву благодарного носителя знаний. А еще не забыть праздник живота и свой личный рекорд, установленный в то редкое посещение базы, когда вместо картошки мы были брошены на разгрузку бахчевых культур. На халяву одним мною были съедены три арбуза и пять не маленьких «колхозниц», имеется ввиду, конечно, сорт дынь.
Сразу за бывшей базой дорога пошла мимо деревьев, среди которых просматривалось место дуэли Пушкина. Захотелось просветить водителя – молодого представителя братской средне- азиатской республики бывшего СССР по поводу тех мест, где пролегал маршрут. Но ни место дуэли поэта, ни рассказ о чудесной даче Салтыковой, находящейся по ходу движения около метро «Черная речка» ,впечатления не произвели. Некоторое уважение к своим сединам я уловил после рассказа о том, что вот тут, на повороте с Каменноостровского моста на набережную Малой Невки я пацаном махал флажком и наблюдал, как в открытой машине к правительственной даче ехали Хрущев и Фидель Кастро. Да еще некий интерес был проявлен водителем, когда я показал на дом эмира бухарского. Он даже притормозил, рассматривая колонны, два шлагбаума и шикарные машины, едва видные в темноте двора. Неоднократно наблюдал, а потому знаю, что если бы ехали по мосту Петра Великого, не меньшее впечатление было бы от известия о золотой заклепке, скрепляющей металло - конструкции переправы.
Кстати, в доме эмира находилась (есть) подворотня, когда-то, наверно, ведущая к черным лестницам. В ней до перестройки был устроен тир. Кроме обычных мишеней, там помещался вертящийся круг с воткнутыми в нег о спичками. Вершиной мастерства было попасть по ним. Я попадал. Вот тут могу похвастаться, во-первых отцом, у которого был значок Ворошиловского стрелка, и во-вторых тем, что я тоже ничего. В школе выбивал из мелкашки не меньше сорока трех очков, а недавно, при сдаче экзамена на удостоверение при всех своих глазных заморочках в зачетных шести выстрелах выбил три десятки, две девятки и восьмерку из ружья и пистолета стоя. Как говаривал мой бывший зам. начальника сектора ветеран Отечественной войны Крюков Александр Алексеевич после ежегодного посещения тира, «в фашиста я бы попал». Про себя тоже могу сказать, в случае чего, « в фашиста бы попал».
Почти сразу после дома эмира открылось пространство перед Д.К. им. Ленсовета или бывшим домом Промкооперации. В глубине площади у сквера когда-то останавливались первые маршрутные такси Ленинграда. Они катались от Старой деревни до Д.К., дублируя маршрут 19-го автобуса. Проезд от любой точки маршрута до любой другой стоил десять копеек, и обслуживался шикарными автомобилями представительского класса ЗИМ. Из-за дороговизны,обычный автобус стоил 5 коп., или по другим причинам, но ездили они практически пустыми, и эксперимент был признан неудачным.
А вот и площадь Льва Толстого. Воспоминания о ней связаны не то, что с каждым домом, а чуть ли не с каждой парадной. На этот раз вспомнились голуби. В пятидесятых годах в Ленинграде на центральных улицах города я знаю два места, где было массовое скопление этих птиц мира. Базилика святой Екатерины на Невском проспекте, и место на площади, где сходились Кировский проспект и улица Льва Толстого. Некоторое время площадка на проезжей части, где тусились голуби, была выделена разметкой и знаками, а проезд по ней был запрещен. После массовых жалоб водителей птиц погнали с проезжей части. Они, наверно, обиделись и вскоре насовсем покинули площадь.
Пересекая площадь, попытался я заинтересовать водителя, рассказывая о том, что владельцем здания, выхдящего на нее, где в свое время размещался кинотеатр «АРС», а ныне театр антрепризы, был дед народного любимца артиста Андрея Миронова (к\ф «Бриллиантовая рука»идр.) Семен Менакер. Кстати этот дед въехал в нашу фамильную квартиру на Большой Пушкарской, когда многочисленная родня, съехавшаяся в нее после революции, стала расселяться по отдельным квартирам. Но опять разочарование, молодой водитель фильмов с Мироновым не смотрел и такого артиста не знал. Слушай, обидно, да!
Ну, вот, наконец, мой дом, на Большой Монетной. Дом красивый, дореволюционной постройки, отреставрированный снаружи. Когда-то окна парадной украшали цветные витражи, зимой согревал камин, а жители поднимались в свои квартиры по уложенной на лестнице ковровой дорожке. А ныне! Витражи вылетели в блокаду. Камин закирпичили и залили цементом в пятидесятые, последние бронзовые держатели ковров повыдергали одновременно с ликвидацией многих заводов при ельцине ( не хочется писать заглавную букву в фамилии этого поганца). Зато на пустом месте вместо разбомбленного в блокаду соседнего дома вдруг среди домов, в центре города появился самолет, кажется, ИЛ-14, в салоне которого устраивали киносеансы для детей. А когда аэроплан убрали, также неожиданно, как и установили, появились сквер и хоккейная коробка, где летом я учил младшую дочь кататься на велосипеде. Теперь на этом месте многоэтажный новодел и много - много автомобилей.
Все, доехали. Все-таки я не зря пытался просветить водителя. За мои потуги быть экскурсоводом он скинул с оговоренной цены пятьдесят рублей. Все в дом, все в дом…
- Отец! Иди обедать! – Раздалось с кухни. Я перестал крутиться, делать попытки уснуть и стал сосредотачиваться на предстоящем поглощении пищи. Главное не торопиться. Придешь сразу по первому зову на кухню, а там еще и не накрыто. Правда, если лишнего переждать, может понадобиться повторный разогрев первого. Не люблю я остывший суп.
Все, пора! Пошел. Эх! Пропал золотой сон. Теперь, после обеда его придется, по градации отца князя Болконского, заменить на банальный, послеобеденный – серебренный.
Шенгер Алексей
09. 01. 2023.