«Я – Гамлет. Холодеет кровь…»
Я – Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети,
И в сердце – первая любовь
Жива – к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,
Увел далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю,
Клинком отравленным заколот.
6 февраля 1914
– «Я – Гамлет… ~ Тебя, Офелию мою…» –
Ал. Блок из неотправленного письма, 1902 г.:
«Четыре года тому назад я встретил Вас в той обстановке, которая обыкновенно заставляет влюбляться. Этот последний факт не замедлил произойти тогда же.»
Ал. Блок. Из дневника 1918 года запись событий 1898 –1901 годов:
«Мы разыграли в сарае... сцены из "Горя от ума" и "Гамлета". Происходила декламация. Я сильно ломался, но был уже страшно влюблен. Сириус и Вега.»
Л. Д. Менделеева-Блок. «И быль и небылицы о Блоке и о себе»:
«Первый и единственный за эти годы мой более смелый шаг навстречу Блоку был в вечер представления "Гамлета". Мы были уже в костюмах Гамлета и Офелии, в гриме. Я чувствовала себя смелее. Венок, сноп полевых цветов, распущенный напоказ всем плащ золотых волос, падающих ниже колен... Блок в черном берете, колете, со шпагой. Мы сидели за кулисами в полутайне, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок сидел на нем, как на скамье, у моих ног, потому что табурет мой стоял выше, на самом помосте.
Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, а главное, жуткое -- я не бежала, я смотрела в глаза, мы были вместе, мы были ближе, чем слова разговора.
Этот, может быть, десятиминутный разговор и был нашим "романом" первых лет встречи, поверх "актера", поверх вымуштрованной "барышни", в стране черных плащей, шпаг и беретов, в стране безумной Офелии, склоненной над потоком, где ей суждено погибнуть.
…Был этот разговор и возвращение после него домой. От "театра" – сенного сарая – до дома вниз под горку сквозь совсем молодой березничек, еле в рост человека. Августовская ночь черна в Московской губернии и "звезды были крупными необычно". Как-то так вышло, что еще в костюмах (переодевались дома) мы ушли с Блоком вдвоем в кутерьме после спектакля и очутились вдвоем Офелией и Гамлетом в этой звездной ночи. Мы были еще в мире того разговора и было не страшно, когда прямо перед нами в широком небосводе медленно прочертил путь большой, сияющий голубизной метеор. "И вдруг звезда полночная упала"...
Перед природой, перед ее жизнью и участием в судьбах мы с Блоком, как оказалось потом, дышали одним дыханием. Эта голубая "звезда полночная" сказала все, что не было сказано. Пускай "ответ немел", – "дитя Офелия" и не умела сказать ничего о том, что просияло мгновенно и перед взором и в сердцах. Даже руки наши не встретились и смотрели мы прямо перед собой. И было нам шестнадцать и семнадцать лет. »
Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого:
«К ноябрю началось явное мое колдовство, ибо я вызвал двойников…»
А.А. Блок. О современном состоянии русского символизма:
«…Переживающий все это – уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого. Благодаря этой сети обманов – тем более ловких, чем волшебнее окружающий лиловый сумрак, – он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах…»
В статье он пишет – “они”, но “двойники” – это те же, кто и ты. “Там” он смотрит их глазами – вид от первого лица.
И вот он оглядывается в очередном “лиловом мире”… Последнее годы его заносило только в его Город и никуда более. Вот так же он давече оглядывался и опять видел надоевшие «ночь, улица, фонарь, аптека…»… А что теперь? О, смотрите-ка, новые декорации:
Я – Гамлет…
Да его балуют! Ведь совсем недавно был почти дон Жуан:
«Тяжкий, плотный занавес у входа,
За ночным окном – туман…
…Холодно и пусто в пышной спальне,
Слуги спят, и ночь глуха.
Из страны блаженной, незнакомой, дальней
Слышно пенье петуха…
…Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,
Донна Анна видит сны…
Сентябрь 1910 – 16 февраля 1912».
“Почти” – потому что за окном спальни с “донной Анной” помимо пенья петуха слышался ещё и сигнал мимо проезжавшего автомобиля.
Да и это в пушкинской Севилье:
«…Недвижим теплый воздух, ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая луна
Блестит на синеве густой и тёмной…»
А у двойников «Севилья» совсем другая. Рожок автомобиля звучал у них в российской зиме:
«…победно и влюбленно –
В снежной мгле поет рожок…»
Герой исходного стихотворения с некоторой отстранённостью наблюдает, как «плетет коварство сети», но ему не до игрушечной постановки двойников – он опять вспомнил «…твой образ, твой прекрасный, // Каким он был до ночи злой и страстной»… Вот только давно уже «ты ушла из дому» и «отдала свою судьбу другому»:
Тебя, Офелию мою,
Увел далёко жизни холод…
И понеслось… «Летели дни, крутясь проклятым роем… // Вино и страсть терзали жизнь мою…», и уже не понять из какого из миров вылетает клинок отравленной шпаги. И можно с последней иронией обратиться к своему двойнику на сцене:
И гибну, принц…
«У себя, в родной стране я гибну!» И почти взаправду умереть вместо него.
Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
«
Этот "гамлетовский" мотив ассоциировался у Блока с перипетиями его взаимоотношений с теми, кто, называя себя «лучшими друзьями и "покровителями"» (как писал о них Блок в записной книжке 26 июня 1908 г.), вмешивались в его личную жизнь, выступали против него в журналах. "Ко многим людям у меня в душе накопилось много одинокого холода и ненависти (Мережковские, разные москвичи с г. А. Белым во главе и некоторые другие)", – писал он жене 24 июня 1908 г., видимо, подразумевая также Г.И. Чулкова и Вяч. Иванова. Все они – вспоминал позднее С. Городецкий – "вместе с обожанием точили яд разложения на него" (Воспоминания, 1. С. 332).
Обстоятельства "дружбы-вражды" с Андреем Белым, "ядовитые" публичные выпады которого против Блока едва не закончились осенью 1907 г. дуэлью между ними, наводят на аналогии с ситуациями из "Гамлета" и могли отразиться в концовке данного стихотворения.
»