Павел чувствовал себя удовлетворённым. С уличной жары посетители врывались как ужаленные, но теперь утренний поток схлынул, а послеобеденный ещё не набрал оборотов. Хотелось подремать.
Он сидел под кондиционером, в белом кабинете за зелёным стеклом, когда свет загородило розоватое облако: он, например, лежал на пляже, а жена, заботясь, приладила ему на нос очки. Или старшенький их повадился подбегать сзади и закрывать ладошками глаза: кто там, отгадай! Или… – но облачная грёза и кабинетное стекло лопнули от взрыва хохота, покатились вдаль вместе с гиканьем гиеновой собаки. Видимо, кто-то пришёл.
Убедившись, что его пока не трогают, Павел потянул на себя недавнюю негу. Она не поддалась, зацепилась за тревожное воспоминание. Одна такая собака, если не сказать больше, была ему знакома: соблазнила, предала, бросила. И всё время, как теперь из-за стекла, из тумана его неуверенной юности – хохотала.
Сложно указать момент, когда именно остроносая пигалица в длинных ярких лоскутах перестала скользить и начала ускользать. После учёбы она вечно кого-то встречала, обнимала, умиляла, утомляла – он привык. С выходом на работу мало что поменялось, да и работы ей попадались странные. Аниматор. Тайный покупатель. Сотрудник ручного зоопарка. Возможно, пара подозрительных эпизодов была, но Павел всё не находил времени, чтоб сосредоточиться на них, пока однажды пылесос не выманил из-под кровати неопровержимую улику чужого визита.
Павел озверел. Припёр к стене, в переносном и прямом: ушёл кулаком в картонку новенького шкафа, перегородившего комнату, и вдруг… Это ж я специально подкинула, чтобы подразнить! Вывернулась, упала и каталась по полу, пока он с виноватым видом, пригиная внутрь куски, вызволял руку из тёмной зафанерной пустоты (я починю!).
Потом установилось затишье – ни гомона, ни каблуков. Вечерами она сидела дома, красная от плиты, в сомнительной чистоты халате – в общем, выглядела не очень, но пахла аппетитно. Подсаживалась за стол, вздыхала, прикладывала ладони к щекам, как будто охлаждая. Павел посмотрел-посмотрел и наконец решился: подготовил речь и тонкую, трогательно спавшую в футляре золотую проволочку, взволнованно и торжественно преподнёс.
– Нет, – выслушав, отрезала она.
– Как это «нет»? – растерялся Павел. – Тебе, наверно, надо подумать?
– Нет. Помнишь тот раз?
Последовало короткое признание. Из ящиков шкафа полетело разноцветное барахло, из ящика Пандоры другие разы – случаи, хари, с которыми она ему изменяла. Вадим, Славик – перебирал спохватившийся дурак. Торгаш какой-то, репер. Уроню на постель все твои веснушки.
После расставания он довольно долго наблюдал за ней – в гостях её встречали с одним, в горсаду с другим, но Павел не встретил ни разу. Хотя как же? Было, он был уже женат: стояла на переходе, переговаривалась с пареньком, повисшим на велосипеде. Как всегда, летняя, с голыми плечами, с беличьим хвостом – Павел не сразу узнал её, просто засмотрелся. Но когда засвербил светофор, когда парень принялся толкать свой велосипед, а она задрав нос и слегка подпрыгивая устремилась вперёд…
Облако за стеклом зашевелилось, расшаркиваясь в прощальной вежливости. Павел поднял из-за массива стола массив своего корпуса, тренькнул дверью и в два прыжка догнал на лестнице женскую фигуру в персиковом сарафане. Нетерпеливо ухватил, дёрнул, развернул к себе лицом: испугалась. И тут же рассмеялась сама над собой, заогогокала.
– Что ты тут делаешь? – спросил Павел, когда схлынула первая волна её восторга.
– А, ничего интересного, – отмахнулась она. – Не по твою душу. ИП оформляю. А ты? Ты меня проводишь?
Спустя два лестничных пролёта (перелёта) и две стеклянных же, но тугих двери – она невпопад подёргала их, а когда Павел хозяйским движением распахнул сразу обе – пожалуйста, проходи, –непостижимым образом уже ждала снаружи. Так вот спустя два лестничных пролёта, две стеклянных двери и столько времени она шла опять рядом с ним, обмахивалась только что распечатанным документом и трендела. Павел исподтишка проследил за рукой, нет ли кольца.
– Как у тебя с личной жизнью? – поймав паузу, поинтересовался он.
– Нормально, нечем порадовать. Глянь, какая берёзка пушистая.
– Ну ты встречаешься с кем-то? – Не хотелось отступать: в рассказе фигурировали «мы», а в одном месте его переливчатую ткань продырявило имя – Марик.
– Ну да. Я тут фильмы про животных стала смотреть. Ты в курсе, что львы умеют лазить по деревьям?
– В курсе.
– Да, толстозадые такие, смешные. Обхватывают своими меховыми лапами ствол, карабкаются наверх…
– Я в курсе, что львы лазят по деревьям.
– Но не так хорошо, как леопарды.
– Погоди. – У Павла развязался шнурок, он остановился поправить и почувствовал головокружение от резкого наклона. В глазах потемнело, рубашка прилипла к спине.
– Тебя послушать, так ты всем довольна и счастлива, – пропыхтел он снизу.
- Неет, конечно нет. – Странный, сосредоточенный взгляд человека, собирающегося с духом, прежде чем распространить сказанное.
Павел выпрямился, предвкушая подробности. Она прищурилась, открыла рот, сделала в его сторону несколько шагов, обсыпанных складками юбки, – и профландовала к бочке с квасом, на ходу вытаскивая кошелёк. Четверть поллитрового стакана уже была опустошена, когда обнаружилось, что мелочи у неё не хватит, крупных нет, карточкой не расплатиться, и Павлу, примелькавшемуся продавщице, пришлось дать клятвенное обещание насчёт недостающих 17 рублей.
– Мы говорили про личную жизнь, – напомнил он, почти насильно напоенный щипучей бурдой.
– О, личная жизнь, моё любимое! Разбирала я как-то вещи, наткнулась на чёрные чулки. Говорю Марику: давно я тебя не баловала.
Всё-таки Марик.
– Должно же быть разнообразие в личной жизни! Расправляю чулок, натягиваю на голову и – «Дратути! Меня давут… Мадэт!»
– Раньше разнообразие в твоём исполнении выглядело по-другому.
– Да ладно, – примирительно протянула она, – как говорится, кто старое помянет. Тем более что у тебя, я слышала – а теперь ещё и вижу, – всё хорошо.
«Я заслужил», – изумлённо подумал Павел и погладил рукой галстук. А вслух сказал:
– Я без претензии. Просто удивляюсь, как ты обходишься теперь без этих... без свиты.
- Какая ещё свита! – взвизгнув, она пульнула стакан в урну, появившуюся у стены.
- Люди не меняются. Точнее, насколько я успел заметить, меняются с большим трудом. Если тебе удалось, можно только порадоваться. Но ты не боишься…
- Чего?
– Что твоё, как бы это сказать… Что твоё беспечное существование, всё это балаганное благополучие в один прекрасный момент хоп – и?
- Что – и?
- Лопнет. Сдуется.
– С какой стати?
- А просто так, по закону бумеранга.
– Да ну…
– Вот тебе и «да ну»: ИП оформляешь, элементарных вещей не понимаешь. И чё оформлять, когда все закрываются?
– Бумеранг? – она попыталась реабилитироваться. – Погоди-погоди. Это такой, вроде ноги от клюшки? Да мы в него играли в детстве! Запустишь, бывало, и ищи-свищи, особенно если в крапиву упадёт. А у Зены Королевы воинов обруч был – тоже бумеранг?
– Существует закономерность, по которой всё сделанное нами к нам же и возвращается. Вот проживёшь ты с Мариком лет пять – а он возьмёт и соскучится, начнёт изменять. Или не проживёшь – может, уже изменяет. Не боишься?
Она рассеянно пожала плечами.
- А ты представь, – настаивал Павел.
Это стоило ей ещё одного усилия.
– Марик, да? – соображала она. – Марик спутается с какой-нибудь мерзавкой, оторви и выбрось? И наверняка моложе меня, кроссовки под пальто. Будет таскаться к ней с букетиком, пробираться на свиданья огородами, пх-пх, шарахаться от фигур знакомых. – Она очевидно сдерживалась. – Ты это имеешь в виду?
– Именно.
– Иии…?
– Что – и? Что тогда ты будешь делать?
Улыбка, то там, то здесь бередившая мускулы, оформилась и подготовилась прорваться. Освоенным манёвром приструнив её, она заключила:
– Я расхохочусь.
– Да ты что… – зашипел Павел. – Это почему же?
Она опустила голову, провела носком туфли по песку, тянувшемуся из придорожной кучи, и, как бы сама с собой рассуждая, пробормотала:
- Ну, потому что я знаю, какой это ад.
Осы, по-старушечьи сгорбившись, шуровали в чашечках мальв. Дальше по тротуару рабочие укладывали плитку. Не заметил, когда они начали… Не могу сказать, перекопано там, в конце, или нет… Рыжета и ржата уже катилась по улице, приставала к прохожим, а Павел всё стоял под истребительным солнцем, не в силах поверить в этот долгожданный уход. Про ад он тоже кое-что знал.
Тамбов, лето 2021