Предисловие.
Это не «Декамерон» Боккаччо, не «Темные аллеи» Бунина, тем более не Толстой с его «Баней», но и не «Эммануэль», не Эдичка Лимонов. «Фаллос» нечто особое, не имеющее аналогов в эротике, потому что это не просто эротика, не порнография даже, а выход на демоническое. А если мыслить о литературе, как едином, не разделенном на отдельные жанры процессе, то ведь «Нос» Николая Васильевича Гоголя в иносказательном смысле есть рассуждение на эту же тему. Пришли другие времена и литературные традиции, можно писать открыто, пусть это и возмущает ханжей.
Фаллос.
«…Несть ни единой силы в мире
сильнее похоти – что у человека,
что у гада, у зверя, у птицы…»
Иван Бунин.
Как известно, во времена прошедшие, исчез у майора Ковалева нос. Событие неприятнейшее; как мучился, как метался майор! Но что значат его терзания, по сравнению с тем, что испытал Борис Аркадьевич Муль!
Он проснулся около восьми утра, ворочался в постели, надеясь поспать ещё, но позывы посетить туалет заставили его покинуть теплое ложе. Он поднял крышку унитаза, приспустил зеленые трусы, чтобы помочиться… И вдруг увидел, что у него нет х-я! Муль ощупал руками свою густую растительность на лобке, - нет, и всё! Голубые стены поплыли перед его глазами и стали черными, Муль с трудом удержался на ногах и чуть не упал головой о кафель. Что такое! Пьяный бред? Но ведь он вчера выпил с приятелем Сидорчиком только пару кружек холодного пива, да и то, чтобы только утолить жажду после работы в душном офисе. Другие пьют ведрами, и ничего с ними не случается, никакой беды не приключается. А тут, приходи кума любоваться. В том то и дело, что не на что любоваться. Кошмар! Куда делся ***?!
Пришлось ему сесть на унитаз и помочиться по-женски, а в голове гулким молотом, проверяя прочность черепа, билась мысль, где же х-й, х-й его возьми?!
***
В строгом синем костюме – тройке, с черным в белую полоску галстуком, в сверкающих лаком остроносых туфлях господин Фаллос дефилировал по Крещатику, где цвели каштаны. Он зашел в кафе, выпил рюмочку коньяку и кофе капуччино, расплатился и хотел уйти, но внимание его привлекли две дамы за соседним столиком. Одна была яркой шатенкой с хорошо построенным макияжем, темно-голубыми тенями, длинными, черными, изогнутыми ресницами, коралловыми губами, которыми она так аппетитно отпивала кофе. Ее собеседница являла само очарование: лет тридцати, с роскошными природными золотисто-рыжими волосами, ей не нужен был никакой макияж, но все-таки он неназойливо присутствовал. Говорили они о литературе: Роберт Санчес Пиньоль слетало с их прекрасных уст. Дамы недавно прочли роман испанского писателя «В пьянящей тишине», который стал мировым бестселлером. Они делились своими впечатлениями: «Какая необычная, захватывающая книга! Как ранит блистательно рассказанная притча, в которой за историей двух европейцев, вырванных из цивилизации и оказавшихся на забытом Богом острове, скрываются человеческие размышления перед лежащим за пределами понимания, опасения перед Неведомым. Новое слово в литературе!»
Эта книга заставила вспомнить подруг о других талантливых современных авторах, Анхеле де Куатьэ, Дэне Брауне, Бернаре Вербере, и они пришли к выводу, что Санчес Пиньоль пишет тоньше, загадочнее, философичнее.
Господина в синей тройке привлекла такая интеллектуальная беседа, и он позволил себе обратиться к дамам: «Я очень извиняюсь за обращение к вам, неизвестный мужчина, кафе; знакомство не комильфо, но случайно услышанная мною беседа, позволила мне пренебречь светскими условностями и заговорить с вами. К своему стыду, признаюсь, не думал, что в наше время женщины могут так знать и тонко чувствовать литературу. Был приятно поражен своим заблуждением»
- А теперь, разрешите представиться, милостивые государыни, Эдгар, - продолжил свою речь господин Фаллос.
Дамы улыбнулись ему краешками губ, затем, незаметно переглянувшись между собой, решили продолжить разговор.
- Мы любезно извиняем Вас, более того рады знакомству и изысканной беседе, - сказала шатенка, - меня зовут Ирма.
- А меня Алиса, - сказала, блестя белоснежными зубками, огневолосая красавица.
- Разрешите пересесть за ваш столик и заказать шампанское? – бархатистым баритоном спросил Эдгар.
Подруги с приветливыми улыбками милостиво кивнули прекрасными головами. Официант принес охлажденную бутылку и фрукты, и благородный Абрау-Дюрсо заиграл в хрустале высоких бокалов. Речи полились оживленные, взаимно искренне заинтересованные. Ирма и Алиса расспрашивали Эдгара, а не пишет ли он сам.
- Что вы, что вы, благородные дамы, где уж мне, хотя, если бы признаться откровенно, немного творю, но не для печати, а для себя, как говорили раньше в стол, а теперь в комп.
- Как бы нам хотелось познакомиться с Вашим творчеством, - на перебой ворковали воодушевлённые Ирма и Алиса.
- Может быть, придет время и познакомитесь. А сейчас перейдем от моей скромной персоны, к именам известным и заслуженным, к тем, о которых знают люди просвещенные во всём мире. Впрочем, есть и другой вариант, ведь многое сейчас недоступно печати, часть интересных, даже изумительных авторов не издают книги, а предпочитают публиковать свои необычные, потрясающие творения в Интернете.
- Вы нас просто заинтриговали, - продолжали восхищенные подруги, но мы далеки от компьютеров, увы, нам это незнакомо.
- Я легко могу помочь вам, дорогие Алиса и Ирма, через полчаса, в моей квартире, вы можете познакомиться с творчеством авторов, которые неизвестны широкой публике, а предпочитают избранных, интеллектуальную элиту.
- Как заманчиво, - сказала Ирма, - но так неожиданно…мы обещали мужьям отлучиться совсем не на долго.
- Если всё так интересно, то какие могут быть сомнения? Едем сейчас же, - ответила более решительная Алиса.
Через краткое время господин Эдгар открыл дверь и пропустил очаровательных подружек в квартиру. Он ввел их в большую роскошную залу, которая служила также библиотекой, поставил в изящную хрустальную вазу букет темно-алых роз, которые купил по пути, попросил располагаться, познакомиться с книгами, а сам вышел.
- Небольшой фуршет, милые дамы, я быстро, не скучайте. Через несколько минут он вернулся с бутылкой белого французского вина, гранатами, мандаринами, шоколадными конфетами. Алиса, Ирма и Эдгар выпили за доброе интеллектуальное знакомство. Эдгар сказал, что надо включить компьютер и подготовить его к работе и удалился в другую комнату. Любознательная Алиса отложила Карлоса Кастанеду и последовала за ним, а Ирма, увлечённая альбом Рене Магритта осталась. Она увлеклась сюрреалистическими картинами Магритта, про которого Сальвадор Дали говорил, что тот на голову выше самого Дали. Когда же она оторвалась от альбома и решила присоединиться ко всем, картина, которую она с потрясением увидела была очень натуралистическая.
Совершенно обнаженная Алиса стояла на широкой кровати в коленно-локтевом положении, а сзади в ее прелестную попку с рычанием глубоко входил господин Эдгар. Алиса тоже не молчала, и когда мужчина хватал ее за груди и особенно яростно овладевал ей, спальня оглашалась пронзительными стонами. Упав на кресло, пораженная Ирма безмолвно наблюдала за происходящим пять, десять или больше минут, пока пара не забилась в конвульсиях и Эдгар не отпустил Алису. Они рухнули друг на друга и замерли, лишь мужская рука ласкала упругие груди Алисы. Молчание продолжалось недолго.
- Алиса, Алька, что происходит? А как же твой Игорь, а где литература, искусство?!
- Ах, Ирмочка, вот оно настоящее искусство! Искусство всегда поклонялось Эроту и Гименею, страстной любви. И не делай сцен, быстрей к нам в постель.
- Нет, Алиса, я не нахожу слов, я ухожу, а ты как хочешь.
- Ты никуда не уйдешь, дорогая подружка. Ты остаешься и будешь в раю, где и случилось первое грехопадение и лучше сказать первое земное блаженство, наслаждение. Жаль только Адама, у него была только одна Ева. Хотя по древнееврейским преданиям, первой женой Адама являлась демоница Лилит.
Голая Алиса подошла к Ирме, и стала расстегивать ее платье, а Эдгар тем временем опустился на колени и горячими, глубокими поцелуями пронзал Ирму. Она недолгое время сопротивлялась, но когда сильные горячие руки стали ласкать её обнаженные груди, соски её напряглись, она затрепетала и растаяла. Алиса помогала Эдгару раздевать Ирму, снимала с неё шелковое платье от Гальяна, итальянские чулки, бордовый бюстик и черные стринги. Вот Ирма уже совсем без ничего на постели, а ее подбритый ласточкой лобок раздвигается руками и между ног входи огромный пылающий член. Она задвигалась в такт, пропуская его дальше и дальше, она сжимала его своим влагалищем и то тихо вздыхала, то громко вскрикивала. В конце она изо всех сил вздыбилась, сумев хрупким телом приподнять мощного мужчину и, на секунды потеряв сознание упала без дыхания.
Алиса, дав любовникам отдохнуть, сказала: А всё же, как интернет-литература, или она была только предлогом?
- Конечно нет. Просто я думаю, что никому из нас троих читать не захочется. Посмотрим лучше последний альбом Лары Фабиан.
- Как я думаю, что-нибудь из крутой эротики?
- Совершенно нет. Классная музыка да и только, не то что изображают у нас доморощенные обезьяны с претензиями на искусство.
Композиции Лары Фабиан отличались искренней душевностью, были изящны и мелодичны, порой экстравагантны, но без дешевых примитивных эффектов. Смотрели, слушали почти час Лару Фабиан, но Алисе стало скучновато и она решила сделать кучу-малу, ласкала, целовала в губы и соски Ирму, но та оставалось инертной. Тогда Алиса переключилась на Эдгара. Она взяла обеими руками фаллос и помассировала его, почувствовав возбуждение и напряжение, поцеловала до жестких курчавых волос и принялась с наслаждением заглатывать и присасывать. Она глотала фаллос до самого горла, то замедляя, то убыстряя ритм. Теперь они работала в унисон, содрогались вместе; и вот господин Эдгар вошел до самой глотки. Дама сделала несколько глубоких заглатывающих движений, и сперма широким горячим потоком излилась толчками в нее. Алиса с наслаждением проглатывала вулкан семяизвержения, а Эдгар, обхватив руками ее медноволосую голову, кончал. Высосав всё, Алиса откинулась на подушки и тяжело дышала; Эдгар прорычав подобно льву, тоже успокоился. Ирма с удивлением, с испугом, но и с завистью наблюдала за происходящим.
- А вот теперь, девочки, пора и в ванну.
Когда Алиса прополоскала горло, она улеглась в теплую ванну, расслабилась, разнежилась; Ирма нагнулась у глубокой раковины, смывала остатки макияжа. Эдгар подошел, погладил ее стройные ноги, широкую, но поджарую попку, провел красной губной помадой по анусу, и неожиданно со всего маху вонзился в глубь.
- Не туда, не туда, - закричала, вырываясь, Ирма.
- Туда, как раз сюда, туда-сюда, - слышался сзади густой баритон. Боль ушла, пришло желание, желание острое, и ещё неизведанное. Крепко сжав упругие ягодицы, господин Фаллос вовсю охаживал Ирму, а женщина заходилась в сладких судорогах. Алиса с восхищением и завидным сочувствием наблюдала: « Дай ей ещё, дай сильнее, ещё сильнее, вот так! А следующая я!!!"
***
На этом оставим господина Фаллоса и поклонниц интеллектуальной литературы и возвышенного искусства, вернемся к Борису Аркадьевичу Мулю.
Борис Аркадьевич с гримасой отчаяния, недоумения и боли вошел в кабинет уролога. Конечно же, известном платном центре, ведь понятно, идти на прием к врачу в поликлинике не только с такой тайной проблемой, даже с банальным простатитом, мягко говоря, малоэффективно. Хотя, как бы сейчас хотел Муль сидеть в длинной очереди в обшарпанном коридоре с тем же простатитом, аденомой; но увы, такое счастье было не для него.
- Итак, уважаемый, внимательно слушаю ваши жалобы, что Вас беспокоит?- приветливо начал розовощекий, плотный доктор Науменко.
- Понимаете, доктор, со мной случилось несчастье, видите ли…,да что там, сами смотрите, - и Борис Аркадьевич снял брюки и синие трусы.
- Да, уважаемый, и давно у Вас случилась такая ужасная травма?
- В том то и дело, что не было никакой травмы, всё было хорошо, а вот вчера проснулся утром, пошел в туалет, а его нет!
- Нет, Вы что-то не договариваите, рассказывайте подробно, до мельчайших фактов, а то мы не доберемся до истины, и я, да и никто другой не сможет Вам помочь.
- Доктор, я сам в полном шоке, только клянусь своим банковским счетом, говорю полную правду, вечером был, а утром исчез.
- Хм, батенька, такого в природе не бывает, вечером был, а утром исчез… а признайтесь, дорогой мой, а может у Вас его никогда и не было?
- Да вы что, доктор, издеваетесь, а как же моя дочь Ирма, проживающая ныне в Киеве?
- Извините меня, Борис Аркадьевич, но для того, чтобы иметь дочь, иногда, ещё раз простите, не обязательно иметь ялек.
- Что Вы себе позволяете, какие намёки, приходиться слышать, и не в какой-нибудь подгулявшей кампании, а в солидном медицинском учреждении, от уважаемого, казалось бы, специалиста! Да моя Лариса ни в жизнь! Она и помыслить о ком-то, о чем-то другом себе не позволит!
- А вот тут мне придется вас разочаровать, в своей многолетней практике я навидался такого, что ни в одном романе не описано. Простите, я к общему сведению, не касаясь лично Вас и вашей благоверной супруги.
- Доктор, хорошо, оставим супругу. Но, ответьте мне, как же я мог иметь многочисленные, сторонние связи, уже год подряд поддерживать постоянную интимную близость со своей секретаршей, не имея искомого предмета?
- Ах, в нашей жизни всё возможно, всё возможно, в том числе и секс без члена.
- Доктор, вы просто с ума сошли, пожалуй, я найду другого более опытного, а главное разумного специалиста, - задыхаясь от гнева, багровый Борис Аркадьевич стал одеваться.
- Не торопитесь, не торопитесь, уважаемый Борис Аркадьевич, оденьтесь, присядьте и мы в спокойной обстановке обсудим, тщательно проанализируем возникшую загадочную и печальную ситуацию.
- Вот, вот, давайте рассудим, но будем не только анализировать, а делать что-то практическое, решительное, - запинаясь, говорил Муль,- такое, что восстановит мой человеческий облик.
- Положим, облик у Вас совершенно человеческий…
- Какой человеческий, - прервал доктора Муль, - мужик без ***!
- Да, но ведь история знает многие тысячи случаев, когда оказавшись без оного предмета, человек оставался человеком. Например, французский теолог Пьер Абеляр, оскопленный епископом…
- Оставим Абеляра, я хочу быть просто мужиком с торчащим хреном. Вы, доктор, ещё вспомните евнухов в гаремах. Или из произведений Хем…черт, опять ассоциации, …гуэя. Там, когда во время сражения одному из офицеров оторвало х…, то старший по званию, сказал ему, что вы потеряли больше, чем жизнь! Я придерживаюсь подобного мнения, мне нужен ***, не меньше, чем жизнь!
- Вы меня неправильно поняли, оставим эти и все другие исторические аналогии, - ответствовал уролог Науменко, - я коснулся их, только…
- А незачем касаться «только», касаться, а точнее хвататься надо за х… И чего же теперь «коснутся» моя дражайшая супруга Лариса, секретарша Соня и иже с ними?
Может мне занять кафедру философии, так ведь опять же нет соответствующего образования, а главное документов: дипломов, диссертаций! А мне нужен всего один документ – аргумент – между ног!
- Хорошо, хорошо, переходим в другую плоскость рассуждений, и перед восстановлением утерянного логично сначала подумать о причинах утраты. Допустим, что ваша благоверная супруга, узнав о Соне и иже с ними, оскорбилась, нашла нужного специалиста, Вас опоили наркотическими препаратами и кастрировали.
- Доктор, пусть Лариса и ревнивая, но ведь она далеко не дура, таким способом она наказала бы не только меня и Соню, но и саму себя. Нет, она бы нашла другой, более остроумный способ отмщения. Тут какая-то мистика…
- Мистику, как недоступное человеческому разуму, в глубинном, мировоззренческом плане я не отрицаю, «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», но в таком бытовом случае…
- Ах, доктор, хватит искать причины, надо устранять последствия, - нервно сказал Муль, явно забывший в данный момент концепцию детерминизма.
- Об устранениях, или, лучше сказать исправлениях. Тут единственный путь – пластическая хирургия.
- Я согласен на всё доктор.
- Продолжим тему, пластика пениса дорогая (всё, всё , молчу), а самое главное очень сложная операция. Есть другой, парадоксальный, но изысканный вариант. Вы десятки лет ощущали себя мужчиной в этом Вы реализовались, а вдруг, вдруг?, Вы окажетесь в иной роли и, может быть узнаете такое, что ни один мужчина не испытывал.
- Вы о чем, доктор?
- Я о вагинопластике. Хирург, что называется от Бога, сформирует Вам великолепную вагину, и Вас захлестнет волна блаженственных удовольствий, таких, что на мнения посторонних Вам плюнуть не захочется.
- Нет, доктор, Вы явно сумасшедший, чтобы я, который всю жизнь всех ****, дал ****ь себя?!
- Зачем так примитивно, так грубо. Что за слово «****»? Соитие предполагает взаимное наслаждение, и какая сущность, женская или мужская, получает высшую благодать остается вопросом. А вспомните античную классику, гермафродита, единение в одном женского и мужского начала, эллинское предвосхищение феномена бисексуальности!
- Если Вам так интересно, доктор, то и занимайтесь данным феноменом, а я однозначно предпочитаю пенис, а не вагину.
- Убедили, убедили, найдем лучшего пластического хирурга, не бегать же за блудным фаллосом.
***
А господин Фаллос под перестук колес ехал в поезде Киев – Москва. В купе напротив него сидела юная субтильная блондинка лет двадцати или чуть более.
- Прежде всего, разрешите мне познакомиться с Вами. Меня зовут Эдгар. Позвольте узнать Ваше имя-отчество.
- Зачем отчество, называйте меня просто Эмма, - нежным голосом сказала девушка в легком ситцевом сарафане.
- Вот и прекрасно, мне очень импонирует такая веселая непринужденность, не люблю чопорность. К тому же глупо сидеть в молчании и дуться друг на друга, раз судьба нас свела, лучше провести время в приятной беседе. Вы чем занимаетесь?
- Музыкант, моя специальность или лучше сказать страсть, - виолончель.
О, виола, виола, - нараспев проговорил Эдгар. – Да, конечно, кого может оставить равнодушным такой прекрасный инструмент, тем более в руках юного прелестного создания.
- Вы преувеличиваете, - порозовев щечками ответила Эмма.
- Не думаю, и как жаль, что я лишен сейчас возможности услышать Вашу игру.
- А Вы тоже имеете отношение к музыке?
- Что Вы, жалкий дилетант, курс музыкальной школы на фоно, но если бы я мог представить себе такую встречу, был бы гораздо усерднее и, быть может, удостоился награды аккомпанировать Вам. А сейчас я предпочитаю слушать, и не только классику, но и авангард, хороший рок. Например у английского ансамбля «Дип пёрпл» есть очень интересный альбом «Концерт для рок-группы с симфоническим оркестром»
- Название «Дип пёрпл» я слышала, но с творчеством их, признаюсь, не знакома.
- Да, конечно, это музыка во многом ушедшего времени, и такая юная особа далека от нее, хотя раньше «Концерт» имел большой успех как у рокеров, так и классиков, соединяя два разных направления. Хотя, если задуматься рок-мотивы отчетливо прослеживаются у Баха, Моцарта, Вагнера и других великих композиторов.
Но я совсем не зациклен на прошлом. Из современной музыки меня, например, интересует черная роза авангарда Диаманда Галас, блестящая оперная певица, которой стали тесны рамки классики.
- Я знаю её, слушала несколько альбомов, голос действительно потрясающий, четыре октавы, но я не восторге от ее экспериментов, очень часто от них отдает шаманством, колдовством, магией, и отнюдь не белой.
- Я разделяю Ваше мнение, ответил Эдгар, - но настоящий талант должен идти на риск, должен быть раскован.
В дверь постучали, вошла проводница и с улыбкой на веснушчатом лице, предложила чай.
- Мы попробуем ваш чай. С лимоном, пожалуйста. Да и вообще, Эмма, мы увлеклись беседой, недурно будет вспомнить о хлебе насущном.
Эдгар достал сервелат, французскую булку, масло, баночку красной икры. Затем на столике появилась бутылка шотландского виски «Джони Уокер»
-Что Вы, что Вы, я алкоголь не употребляю, если только бокал шампанского на Новый год.
- Согласен, - сказал Эдгар и убрал бутылку, - хотя иногда приходится очень кстати, бодрит.
Проводница принесла чай и трапеза началась. За окном мелькали леса, речки, перелески, села и маленькие деревеньки, а спутники с аппетитом ужинали, перебрасываясь легкими веселыми фразами. Утолив голод Эмма с Эдгаром убрали столик и продолжили беседу.
- Я недавно видела по Интернету великолепный клип – совместная работа Крутого с Хворостовским, меня привели в восторг и музыка, и визуальное решение.
- Я тоже видел их композицию, мне она доставила огромное удовольствие и осталась в памяти надолго. В любом случае, я считаю, что они творили, вдохновенно творили.
- А во мне опять заговорила ностальгия, я нередко переслушиваю « Картинки с выставки» Мусорского в исполнении «Эмерсон, Лейк энд Палмер», - признался Эдгар.
- Вы меня извините, но я предпочитаю классическое исполнение.
- Так и должно быть, консерваторское образование, изысканная строгость.
- Эдгар, Вы во многом правы, но это не столько образование, которое я, кстати, ещё не завершила, сколько нравы моей семьи, образ жизни, если хотите. Моя мама тоже вся в музыке, она пианистка, преподаватель, а папа, доктор технических наук, профессор. Несмотря на такую разницу интересов в доме сложилась благожелательная, высокоморальная, как говорили прежде, и несколько патриархальная атмосфера.
Да что я всё о своём! Будьте добры, расскажите немного о себе, Эдгар.
- Извините, Эмма, но я не склонен к воспоминаниям. Не то чтобы в них таилось что-то тяжелое и неприятное, просто не люблю и всё. Одно могу сказать, мой отец банкир, а я, в меру своих возможностей, следую его стезей. Однако, это скучная тема, перейдем к другим.
Эмма стала с упоением говорить о музыке: «Ведь она высшее в мире искусство, самое тонкое, самое живое, музыка окрыляет душу, возносит её в Небеса!» Эмма рассказывала о своей любви к музыке, о том, что она посвятила себя служению музам, и всеми силами старается достигнуть сияющих вершин, не для славы; для постижения слияния с вечной гармонией, с музыкой Божественных сфер.
Эдгар молча и внимательно слушал Эмму. Между тем за окном вагона темнело, надвигалась ночь. Над лесом взошла полная бледно-синеватая луна, на безоблачном небе засверкали бесчисленные звезды.
-Эмма, смотрите какая красота, какое великолепие, видишь его сотни раз, как будто в первый,- произнес Эдгар.
- Просто волшебство,- шепотом отозвалась Эмма. Случайные спутники долго, заворожено любовались ночным небом. Молчание прервал Эдгар: «Однако уже пора спать. И раз в наше купе больше никто не явился, попрошу проводницу перевести меня в другое, и оставлю Вас одну предаваться сладким мечтам».
- Зачем, Эдгар? Мы ещё не всё сказали, побеседуем немного в темноте. Вы только на минуту выйдите, я переоденусь и лягу.
- Хорошо, если Вы желаете продолжения беседы, мы так и поступим, - сказал Эдгар и вышел из купе. На стук двери выглянула проводница, хотела что-то сказать, потом ухмыльнулась и скрылась. Через некоторое время Эдгар тихо постучал.
- Входите, входите, я давно готова.
- Готова, готова,- пронеслась в беззвучном эфире.
Эдгар вошел, Эмма лежала, в свете ночника блестели ее большие выразительные глаза, распущенные светлые волосы прикрывали подушку. Эдгар застелил постель, разделся (Эмма при этом отвернулась) и лег. Выключили ночники, и только бледный лунный свет заливал зыбким туманом купе.
- Эмма, виола, несомненно, прекрасный инструмент, но сейчас мне больше вспоминается Бах, его органные прелюдии, которые я слышал в исполнении Гарри Гродберга.
- Да, лунный свет, всепроникающий, всеобнимающий, как нельзя больше ассоциируется с органной музыкой. Но виолончель…Мне так не достает её, мне нужно обнять ее бедрами, мне нужно исторгнуть из виолы такие звуки: то рычащие, то стонущие, то пронзительно нежные, то громко торжествующие..
- Эмма, я понимаю Вас, я улавливаю фибрами души Ваши чувства. И я могу Вам помочь, позвольте только быть вашей виолончелью.
-Как Вас понимать?!
- А так, сжимайте меня Вашими роскошными бедрами, и польется та музыка, которая нужна Вам.
- Я не понимаю Вас, Ваши речи…Нет, я отказываюсь понимать Вас, не знаю о чем мыслить.
- Сейчас не нужно мыслить, нужно чув-ство-вать!
Эдгар встал и откинул одеяльце с Эммы. Она лежала в легкой розовой ночной сорочке.
- Эдгар, Вы с ума сошли, Эдгар, ведь я никого не знала, я девственница.
- Я давно это понял, но пришло время…
- Ах нет, не надо!
- В том то и дело, что уже надо!
Эдгар поцеловал Эмму в пылающие губы, поднял сорочку; через прозрачные трусики виделся треугольник рыжеватых волос. Эдгар мягко, но решительно потянул трусики вниз по бедрам, голеням, стопами и сбросил их на простыню.
- Оставьте, прекратите, - шептала Эмма в ухо склонившегося к ней Эдгара.
Он ничего не говорил, а взасос поцеловал трепещущие губы Эммы, а потом жарким поцелуем покрыл нижние, половые губы. Эмма застонала и робким движением левой руки пыталась отстранить и Эдгара и всё проникающую страсть.
- Эми, время пришло,- сказал Эдгар, отодвинул руку девушки, погладил лобок, перебрал пальцами как струны волосы, а потом мягко, но настойчиво вошел в нее.
- Нет, нет,- закричала Эми.
Но фаллос уже пронзил нежную преграду. Эми вскрикнула, пыталась уйти, отстраниться, но фаллос, почувствовав сладость неминуемого наслаждения, тугим поршнем заходил в неё.
Эмме было больно, и радостно, и страшно, и сладко. Она разметала руки, открыла себя всю. Эдгар целовал налившиеся груди, бутоны напряженных сосков. Он целовал ее жаркие губы, и продолжал движения, проникающие от раскинутых ног до самого сердца, до глубин мозга. Сердце Эми взлетало, трепетало, как бабочка в сильных, но нежных руках. И вот она забилась в объятиях Эдгара, испустила негромкий, но душераздирающий стон и рухнула без движения. Эдгар отпустил ее и лег рядом на узкое ложе купе, дав женщине, теперь уже женщине, разметаться, а сам балансировал на краю. Хотя Эми, даже в сладком забытье, не упускала его из объятий, как ива упругими ветвями она оплела Эдгара. Эдгар старался не мешать ее отдыху, но его руки сами собой тянулись к лону, ласкали раскрытую промежность, тихо перебирали волосы.
- Ты словно играешь на струнах, когда перебираешь пальцами мои волосы,- вздыхала Эмма.
- Да, Эми, я играю на твоем инструменте и это самая прекрасная игра на свете, нет музыки лучше.
- Играй, Эдгар, играй, дорогой!
И он играл по волосам как по струнам, а когда услышал ответные звуки, исходящие из горла Эми, и не только из горла, а из глубин ее существа, пустил в ход свой напряженный смычек. Когда господин Фаллос вошел в Эми, она задрожала и стала исторгать такие звуки, на какие не способна никакая виола…
Она погрузилась в нежные волны забытья, господин Фаллос тихо поднялся, почти бесшумно оделся, поцеловал Эми в растрескавшиеся губы и вышел из купе.
В старых романах скрыли бы подробности этой сцены, и лишь намекнули бы, что Эмма наградила Эдгара высшими милостями и благодатью, но прочь эвфемизмы.
***
Борис Аркадьевич Муль готовился к посещению самого известного, но и конечно, самого дорого хирурга, специалиста по пластике пениса. Но что значит деньги, когда он лишился самого дорогого!
С женой он теперь не разделял ложе, спал в другой комнате, объяснял это сильной усталостью и проблемами на работе. А секретаршу Соню, когда она присела в свободную минутку ему на колени, сбросил так, что она едва не разбила компьютер; потом смутился, путано приносил извинения, из которых Сонечка поняла только то, что у него появилась новая любовница.
- Ну что же, Борис, ты ещё пожалеешь, но будет поздно каяться, - подумала она про себя, и, подняв к потолку носик, утирая сухие глаза, удалилась в приемную.
Борису Аркадьевичу осталось только носиться в гневе по своему кабинету. Он налетел на угол массивного темно-коричневого стола, охнул от боли, и, чертыхаясь, рухнул в кресло.
***
Господин Фаллос сошел на маленькой тихой станции, окруженной пирамидальными тополями, и пошел по одной из дорог по ему одному ведомому пути. Солнце уже поднялось, светило ярко, но нежно; чистый, влажный воздух бодрил, дышалось легко. Пыль малоросских шляхов ещё не поднялась, крупные капли росы на придорожных травах переливались всеми цветами радуги. Господин взошел на мостик через небольшую, мирно текущую реку, посмотрел вниз и на ближайшие окрестности и продолжил свой непредсказуемый путь. Навстречу ему двигался некто, жонглируя тонкой тростью, а возле встречного путника крутилась черная кудрявая собака, пудель конечно…
***
…Стоунхендж. В день летнего солнцестояния огромный фаллический камень отбрасывал внутрь каменного лона луч солнца, знаменуя собой соитие Неба и Земли, космическое соитие…
***
…Когда путники сошлись, господин в черном фраке приподнял цилиндр и с вежливой улыбкой хотел произнести приветствие. Но Эдгар предупредил его: «Guten Morgen, Herr Mefisto!»
- Вы узнали меня в провинциальной дали по моему неизменному четвероногому спутнику?
- Отнюдь, я узнал бы Вас и в образе вислоусого казака с большой пятнистой дворнягой, без элегантного черного пуделя.
- Мне очень дорога Ваша наблюдательность и проницательность, но все же?
- Да причем тут наблюдательность, дорогой Мефистофель, ведь мы же с Вами из одного, так сказать ведомства.
- Положим так, что ведомство одно, но разделы разные.
- О, эти разделения, разветвления, узкая специализация; один знает что такое клизма, другой знает куда ее вставлять. Но я о другом, не Вы ли дали возможность соблазнить невинную Маргариту доктору Фаусту? И, главное, к какой трагической развязке привело вмешательство Вашего чертовского сиятельства? Я же действую по законам и порядкам, которые грубы и часто жестоки, но признаны человеческим обществом. Вы инфернальный соблазнитель, а я только реальный исполнитель.
- Будет скромничать, господин Фаллос, я только способствовал утолению чужих желаний, а Вы же сами, что называется, резвились вовсю.
- Пусть я и давал волю не самым утонченным чувством, хотя, как знать, где грань?, но я никого ни к чему не принуждал, не околдовывал, не чародействовал, пусть действовал «весомо, грубо, зримо», но с полного согласия моих « собеседниц», - отвечал Мефистофелю Фаллос.
- Собеседниц! Так хорошо сказано, но «беседовали» вы отнюдь не языком!
- Почему же, беседовали, в том числе и языком, особенно дамы.
-Ха-ха, ха! Не станем пикироваться.
- Почему, а Ваша Вальпургиева ночь, вся суть которой шабаш, разнузданная похоть?
Давайте вспомним:
«Мефистофель
(Танцуя со старухой)
Я видел любопытный сон
Ствол дерева был расщеплен.
Такою сладкой шла кора,
Что мне понравилась дыра.
Старуха
Любезник с конскою ногой,
Вы – волокита продувной.
Готовьте подходящий кол,
Чтоб залечить дуплистый ствол.»
- Вы меня немного утомили, но всё же я напомню Вам о людских творениях, которые считаются мировой литературной классикой. Начнем с мифов эллинов, вспомним «Камасутру», «Декамерон» Боккаччо, испанский плутовской роман, et cetera, et cetera.
- Хорошо, господин Фаллос, оставим бесплодную дискуссию, мне пора продолжать своё броуновское движение. Счастливого пути и блистательных побед, - ухмыльнулся Мефистофель и исчез, растворился в воздухе вместе с пуделем.
А Фаллос продолжил свой непредсказуемый путь. Бескрайная степь расстилалась кругом, и как море колыхалась ковыльными волнами. Вдоль дороги росли кряжистые дубы, зелеными свечами устремлялись в безоблачное голубое небо тополя, вдалеке серебристой лентой извивалась река с плакучими ивами по берегам. Невидимые глазу жаворонки разливали свои трели, иногда раздавался крик сокола, а в полях своё «пить-пойдем» твердили перепела. Солнце поднялось уже высоко, и Эдгару в его плотном костюме захотелось прохлады. И так кстати за пригорком и поворотом, внизу, в долине показались белые хаты. Господин ускорил свой шаг, и вот он уже идет по хутору. В одном крайнем дворе он увидел высокую, в теле, молодайку с черной косой по пояс. Она носила из колодца в хлев большие ведра воды, и потому, сколько ходок она сделала, представлялось, что животины в хозяйстве не мало.
- А раз баба делает такую тяжелую работу, очень вероятно, что она без мужика,- подумал господин Фаллос. Он открыл калитку и вошел в усадьбу. Черноволосая женщина с высоким бюстом в очередной раз наполнила два ведра.
- Здравствуйте, хозяйка! А нельзя ли у вас воды напиться? – сказал, встряхнув смолянистой кучерявой головой, господин в синей тройке.
- Добре ранку, не ведаю як вас звати. Отчего же не напиться, воды полной колодезь; счас схожу за кринкой, - ответила молодица и, упруго колыхая бедрами, пошла в хату. Вскоре вышла с большой глиняной кружкой, набрала в нее воды: «Пивайте, пане».
Господин Фаллос выпил холодной колодезной воды с необыкновенно тонким вкусом.
- Благодарствуем, панна, утолил жажду
- Ой утолил, а может ещё кухоль, или теперь горилки?! И откуда який пан здесь появился? Ведь не с неба ж свалился?
- Да нет, не с неба, хожу по грешной земле, и что-то повело меня в эти просторы.
-Ах, пане, пане, вот сейчас закончу хлопоты, поговорим по душе и подробно, а пока отдохните в садочку, вот сюда по тропочке. Эдгар прошел в цветущий сад; в конце которого виднелся небольшой пруд. Он зашел в круглую решетчатую беседку, и понятно было, что ее давно не ремонтировали; сел на скамейку и огляделся вокруг. Сад был в неухоженном состоянии, зарос малиной, кустами смородины, крыжовника, но цвели черешня и вишня, яблони и груши, и всё благоухало ароматом торжествующей весны, возрожденной природы. Легкий ветерок приятно освежал разгоряченное лицо, летали бабочки, собирали первый нектар пчелы, басовито гудели шмели.
- Ах, пане, пане, Вы заскучале, - с таким ласковым выговором появилась на пороге статная черноволосая красавица в синем сарафане. Она поставила на стол большой запотевший кувшин: «Отведайте нашей сливовицы, я думаю, послаще воды»
- Панна, из ваших рук мне всё мило.
- Полно, полно, пан, знаю я мужские любезности, - ответила хозяйка и налила две больших кухоли.
- За приятную встречу и знакомство, - провозгласил Эдгар.
Они чокнулись глиняными кружками и выпили до дна.
- Меня зовут Эдгар, а Вас как звать – величать?
- А меня Галю, - ответила чернобровая.
- И как же Галя вы живете, где твоя половина?
- Ах, пан, был да пропал, уехал в Сибирь за карбованцами, и вот уже год даже не пишет. А если и вздумает воротиться, разверну его от хаты вилами; Микола с нашего хутора поведал, что он там сразу завел полюбовницу.
- Да не веселы твои дела, Галя,- сочувственно произнес Эдгар.
- Эх пан, не очень радостно, дак ведь не старуха ещё, когда-то будет и для меня счастье, а его, кобеля сивого, уже забыла, хоть и нелегко в начале было. Что горевать, выпьем лучше ещё!
Они выпили наливочки, закусили вкусными паляницами.
- О себе поведай,- певучим голосом попросила Галя.
- Да, поверь, ничего разбойного нет, да и интересного тоже. Служу по коммерческой части, надоело всё: и работа, и шум города, и пыль его, и смрад, вот и решил развеяться, подышать свободой.
- Пан, пан, знаю я про мужскую свободу, да и вижу, чую бедовые искры в твоих глазах, - лукаво усмехаясь, проговорила Галя, - но что ж, чему быть, того не миновать.
- А ты должно устал с дороги, проходи в хату, отдохни.
Эдгар не заставил себя упрашивать, прошел в просторную прохладную хату, разделся и мгновенно уснул крепким сном на мягких перинах. Проснулся он от яркого солнца за окном в самом бодром настроении. Заметив это к постели подошла хозяйка: как спалось, пан, как почивалось?
- Как в сказке, Галя, спасибо.
- А я тем временем прибиралась по хозяйству, аж упарилась. На Гале была одна белая плахта – сорочка.
- Так пора отдохнуть, хозяюшка, - потянулся к ней Эдгар.
- Ой, проказник, знаю я эти отдыхи, потом не отдышишься! – чуть отступила назад Галя. Но сильные, цепкие руки Эдгара обхватили её полный, но упругий стан и потянули в постель. Впрочем Галя не очень сопротивлялась. Эдгар опрокинул ее на перину, крепким поцелуем взасос впился в алые губы, руками ласкал пышные груди. Затем сдернул через голову сорочку, под которой ничего не было. Впрочем, как ничего! Было всё: налитые сиськи с торчащими сосками, талия с жирком, но в меру, густой черный треугольник, роскошные полные бедра, которые Галя широко раскинула, готовясь принять фалл в свои недра. Поласкав и даже немного покусав аппетитные сиськи, Эдгар, не торопясь, размеренно и упорно продолжал свои поступательные движения в тесно обнявшем его член влагалище. Галя двигалась всем тазом ему навстречу, и лишь большая перина смягчала яростные столкновения. Минут десять – пятнадцать продолжалось ожесточенно-сладкое соитие, наконец, жинка громко застонала и Эдгар излил в неё всё. Они замерли без дыхания и лишь Галя что-то несвязно шептала. Потом до Эдгара долетели её слова: «Дюже гарно, ах, як гарно, словно який бис мне внутри пекло зажег! Добре, Эдя, никогда так не горела, не трепетала».
Галя ласково поцеловала Эдгара, и поднялась с постели. Пошла к столу; как отдельные живые существа двигались её округлые ягодицы. Вернулась назад, принесла ковш кваса, отхлебнула сам и пролила сыровец на свою высокую грудь. Протянула Эдгару: остудись и ты, чоловик. А затем рухнула в постель и целовала, миловала своего чоловика, брала его крепкими, но нежными руками от самого корня, от ядер до запылавшей головки. Повернулась на бок, вставила зажженный собственными руками член в свое гнездо и плавилась, забыв о всем на свете.
В хате уже темнело, солнце закатными багровыми лучами играло на оконных стеклах, освещало свежевыбеленную печь. Хозяйка поднялась, одела сорочку и предложила гостю: «Сидайте за стол, пан, пришла время и поснидать. После таких утех необходимо подкрепиться»
- Несомненно, Галя, - ответил Эдгар, встал, достал из кейса роскошный коричневый халат, оделся и стал доставать икру, виски.
- Ой, не надо, пан, отведайте лучше, что сама земля наша растит, как отведали меня. И молодица принялась метать на стол. Появилась бутыль немалых размеров с кристальной жидкостью внутри и ярко-красным перцами, колбасы разных сортов, розовое сало, круглый хлеб, соленые грибочки, помидоры, и в завершении огромная индейка из печи. Это было произведение кулинарного искусства: румяная, золотистая корочка, янтарный жир, тонким слоем слившийся на моченые яблоки вокруг; а запах, да какой к черту запах, изысканный аромат!
- Да, Галя, вкусил я плоть твою, а теперь воздан должное, тобой приготовленной плоти.
- Вкушайте, панове, а потом скажите, что вам слаще показалось, - подбоченясь, улыбалась молодайка. Разлило по чарке: « Выпейте настоящей украинской горилки з перцем!»
- Со знакомством, полным знакомством, - сказал Эдгар и, звонко чокнувшись опрокинул в себя обжигающий напиток.
- За добру встречу, - ответила Галя и не чинясь, не кокетствуя, выпила свою чарку. Закусили солеными маслятами и принялись за индейку. Галя взяла крылышко, такое крылышко, что ее полную грудь, соответственно пропорциям, можно было назвать грудкой. Белыми, крепкими зубами откусила она сочный кус. Эдгар принялся за «ножку», размеры которой не уступали 4-5 куриным; на некоторое время воцарилось молчание, любовники насыщались, восстанавливали так щедро растраченные силы.
Эдгар отложил на тарелку кость, вытер руки, поданным хозяйкой рушником, налил горилки.
- А теперь, сладкая Галя, за тебя, хоть и готовить ты мастерица, так что мясо тает во рту, но что значат самые изысканные явства с твоими ласками, с твоими…Выпьем за тебя, Галя!
Они чокнулись, выпили горилки и сомкнули уста в долгом поцелуе. Едва оторвались друг от друга, дыхание перехватило, и снова за стол, где кроме индейки пошли на зубок колбасы с чесноком, помидоры, соленый арбуз. После обильной трапезы присели на лавке у крыльца. Солнце зашло, и теплая, чарующая темнота украинской ночи окутала всё вокруг. Соловьи старались перещеголять друг друга, и воздух звенел и дрожал от виртуозных, заливистых трелей. А чем искуснее певец, тем больше у него успеха у самок.
- А пойдем мы, Галя, окунемся в пруд, остудим свои тела в прохладной воде, что за твоим садом.
- Чего же не пойти,- разомлевшим голосом ответила Галя и пошла по тропе между вишнями, яблонями и черешнями. На берегу пруда она скинула сорочку. Эдгар снял халат. С разбега, пружинисто оттолкнувшись, он бросился в воду, вынырнул у другого берега. Майская вода приятно освежила и взбодрила. Мужчина вразмашку поплыл к вошедшей по пояс в воду женщине.
- Холодновата ещё водица, - подала ему руку Галя.
- Всё хорошо, кровь заиграла, немного повеселимся.
Эдгар окунул Галю в воду с головой.
- А сейчас я тебя буду топить,- смеялся Эдгар, и они радостно плескались, плавали, ныряли , целовались.Вышли на берег, вытерлись Галиной сорочкой и принялись яростно обниматься и целоваться. Галя обхватила ветлу руками, повернувшись к Эду своим роскошным задом. Он чуть раздвинул ноги и туго вошел в нее. Соловьи заливались вовсю, но мужчина и женщина вокалировали не менее страстно. Долго, долго продолжались неистовые ночные песни. Есть впечатления, которые нельзя выразить словами, а звуками можно.
***
…Но оставим ликующую пару, и вспомним про Бориса Аркадьевича Муля. С черными думами ворочался он в это время на диване, пытаясь заснуть, но сон не приходил, но завтра ему предстояла госпитализация в престижную частную клинику для пластики пениса. И только наглотавшись валокордина и реланиума он смог забыться в тяжкой дреме…
***
Галя и Эдгар, вдоволь накупавшись и насладясь острыми ласками, вернулись в хату, там выпили горилки на сон грядущий и в тесных объятиях легли спать - почивать. Небо сотрясалось от грома, раскалывалось, огненные, змеистые молнии сверкали над хатою. Под победные крики петухов господин Фаллос проснулся. Утомленная Галя, разметавшись в своей прекрасной наготе, лежала на мягкой перине. Эдгар оделся, поцеловал ее в сухие, чуть подтреснувшие в губы, выпил рюмку на посошок и вышел из хаты. Знакомой дорогой он направился к железнодорожной станции. На пути его в утреннем тумане материализовалась кучерявая черная собака, а за ней и прихрамывающий господин в черном фраке.
- Вы недолго задерживаетесь в одном месте, уважаемый Фаллос, - начал без приветствия Мефистофель, - и куда, если не секрет, Вы направили свои стопы и всё остальное?
-Секрет, если для Вас есть секреты,- ответил Фаллос.
- Да, это исключительно Ваш путь, Ваш выбор. Но позвольте полюбопытствовать, Ваши амбиции не знают границ или всё же есть табу, есть недозволенное?
- Мефисто, для меня запретного нет, но, прошу ещё раз заметить, я никогда никого не насилую, на всё добрая воля и согласие. Я бы никогда не прикоснулся к святости Кончиты, всю жизнь безнадежно ждавшей графа Рязанова. Но, таких небесных созданий очень мало на грешной земле, и я отправляюсь в далекие чувственные вояжи. Куда? Москва, Санкт-Петербург; Италия, Франция, другие страны мира, где с нетерпением ждут меня. До скорой встречи, Мефисто, в любом уголке земного шара. Ауф видерзеен!
«Блаженство душ, сильней, чем похоть!» - раздалось вдруг откуда-то с небес.