Давуд Шехич.
Наши дни
Я раньше увлекался войнами и читал, что японцы в конце Второй Мировой массово резали себя, совершая тем самым харакири. И неважно, полковник или обычный солдат — самурайский обычай был одинаков для всех. Но я не самурай, и начал резать себя не из-за того, что участвовал в войнах. И делаю это не ради того, чтобы бесславно умереть. У меня более глубокие помыслы на этот счёт: получение кайфа. Его нельзя сравнить ни с чем. Я много раз вспоминал самый эмоциональный и лучший момент в моей жизни и понимал, что резать себя в несколько раз приятнее. Обычно я вырезаю на своём теле какие-то слова, либо на норвежском языке, либо на боснийском.
Знаю, что меня ничего не излечит. Даже если покажут, в каких муках люди погибают от этого занятия. Я от этого погибать не собираюсь.
Я, конечно, пытался бороться со своими странностями. Прожив большую часть жизни в этом городе, я только сейчас начинаю понимать, что знаю очень мало людей. Несколько друзей, родители, брат, соседка, продавщица в местном магазине и с недавних пор Камилла с ее отцом и сестрой. Миралема знало в несколько раз больше людей. И не потому что брат был умнее. То, что он в разы глупее меня не смог бы не заметить разве что слепой или глухой. Все намного проще: Миралем был общительным, а я нет.
Я как-то ходил к психотерапевту, да только он оказался не тем, кто бы мне помог. Он сначала задавал мне вопросы по типу «что вас больше всего тревожит?», и когда я не смог ответить ни на один, он рассказал целую лекцию о том, что в таких случаях надо хорошенько накуриться, затем «словить измену», и в этом порыве понять, что меня тревожит и толкает на такие странности. И когда я определю причину тревоги, он сможет дать точный диагноз. Он даже предложил мне покурить травку прям при нем, в кабинете. Я был в шоке. Не от возможности накуриться травкой. Просто мне не хотелось накуриваться, когда рядом сидел врач. Поэтому я любезно отказался от такого предложения.
Поиски Торстена все еще продолжались. Я сначала поехал к его матери, но развернул машину прямо у их дома. Какой в этом смысл, если я обещал его найти, но все мои попытки оказались тщетными. Нужна зацепка, а ее не было. Из всех моих друзей с Торстеном я общался меньше всех. Даже когда мы с ним созванивались, это было исключительно по делу. Просто нам с ним нечего обсуждать друг с другом.
Я уже собирался домой, когда позвонила Камилла. Мы встретились с ней на Сторгате. Она была в длинном вязаном платье чёрного цвета, волосы убраны. Руки как всегда холодные.
- Мой друг ещё не умер, а ты уже оделась в чёрное.
- Я думала, тебе так будет легче меня воспринимать в такой ситуации.
- Мне легче, когда ты естественная.
- Я всегда естественная, - парировала Камилла, затем вытащила заколку из волос, распустив свои кудри.
Мы сели в пиццерии «Пеппес», заказав кофе. Я целый день ничего не ел, но мне не хотелось, а Камилла не хотела кушать без меня.
- У Клауса послезавтра день рождения. Будет юбилей, пятьдесят лет. Ты придёшь к нам?
- Скажи отцу, что я его очень уважаю, но у меня пропал друг, и я хотел бы потратить время на его поиски.
- Ну хотя бы на часик! - не унималась Камилла. - Я уже сказала ему, что ты придёшь.
- Твою мать! - громко выразился я, и с соседних столиков на нас начали глазеть люди.
- В чем дело? Чего ты кричишь?
- Ты не думала о том, что я могу быть занят в этот день?
- Это же мой отец, - виновато прошептала Камилла.
У меня зазвонил телефон. Это была мама Торстена.
- Здравствуйте, фру Ханна
- Давуд, я… я нашла ещё одно письмо.
- Я сейчас приеду. Будьте дома.