Мишка Шкловер уезжал в Израиль. Тот Миха, который в первом классе уселся на парту рядом со Славкой, сказал: «Миха», и с тех пор стал единственным Славкиным другом на целых двадцать лет. Казалось бы, что может быть общего у маленького субтильного очкарика Мишки с угловатым неуклюжим Славкой, но оно было и это «было» цементировало их странную дружбу: оба слыли мрачными молчунами, оба сторонились людей и оба были закоренелыми домоседами.
Им нравилось проводить время друг с другом, занимаясь единственным общим делом – молчанием. Славка редко заходил к Михе, его мамаша недолюбливала Славку и называла «гоем», зато Миха у Славки гостевал часто, просиживая часами в полном молчании. И теперь Миха уезжал в эту странную «обетованную землю», оставляя Славку один на один с полным опасностей миром.
Славке стукнуло семнадцать, когда он по маминому выражению «свалялся» с Маринкой. Через год Маринка забеременела, и Славка скоропалительно расписался, а через три дня молодая жена сделала аборт, заявив, что им рано заводить ребёнка и вообще осенью Славке идти в армию. Осенью его действительно забрили, отправили служить в стройбат, где рядовой Потапов получил специальность «Машинист башенного крана», с которой он не расстался и на «гражданке». Вернувшись через два года домой, Потапов застал Маринку в объятиях другого и тихо развёлся без скандалов с руганью, битьём посуды и мордобоем.
Похожая судьба сложилась и у Шкловера. В армию очкарика не взяли, и он от скуки увлёкся программированием, в чём изрядно преуспел, и теперь пописывал какие-то программки для различных заказчиков. Миху окрутила весёлая разбитная Зинка, которую с первого взгляда дружно возненавидели старые Шкловеры. Бесконечные скандалы по поводу и без оного привели к тому, что через два месяца этой весёлой жизни Зинка послала всех троих по всем матушкиным адресам. Ещё она сказала, что все они не жидовские морды, а жидовские жопы и ушла, хлопнув дверью так, что здоровенный кусок штукатурки упал, разбив любимую вазочку Флориды Львовны.
Обоим нравилась их работа тем, что не надо напрямую контактировать с другими людьми. Миха сидел дома, получал заказы по интернету, по нему же отправлял готовые программы и был вполне счастлив. Славка приходил на работу, забирался на свою верхотуру, слушал по рации команды «Вира помалу» да «Майнуй по чуть-чуть», спускался на землю и уходил домой. Редко общался с прорабом и совершенно не знал монтажников.
Теперь Миха уезжал, забирая с собой их молчаливые посиделки. Он позвонил и сказал, что завтра вечерком зайдёт проститься и Славка начал готовить прощальный ужин, замариновав курицу.
Кура уже вкусно попахивала, когда Мишка Шкловер в последний раз переступил порог Славкиной квартиры. Со словами: - Хоть и не достойная мне замена, но скрасит твоё одиночество, - он сунул Славке завёрнутую в бумагу коробку. Славка хотел развернуть, но с кухни пахнуло подгоревшей курой, и он, бросив подарок, побежал спасать прощальный ужин.
Почти молча они опустошили бутылку водки, не произнеся и двух десятков слов.
– Когда? – спросил Славка. Миха поднял три пальца и Славка понимающе кивнул.
- Чего дома не сидится?
– Душно тут. Пойду, прощай, - Миха протянул руку, и Славка снова кивнул. Дверь за Михой закрылась, и он навсегда исчез из Славкиной жизни. На следующий день крановщик Потапов наблюдал со своей высоты, как к вокзалу подкатил поезд, как впитал в себя пассажиров, среди которых было семейство Шкловеров, и повёз бывшего друга Миху в Москву, где он сядет в самолёт, чтобы пополнить ряды русских евреев в земле обетованной.
Дома, поставив варить сосиски, Славка открыл Михин подарок и обомлел: из коробки на него смотрела раскосыми глазами надувная девочка из секс-шопа. Славка рассмеялся и стал надувать куклу. Наполненная воздухом, она предстала в виде полутораметровой девочки, на груди которой синим фломастером было написано «меня зовут Милена», а на животе: «интим не предлагать».
- Ну, Миха, - бормотал Славка, не зная, как отнестись к подарку, - интересная у тебя замена, хотя … Он посадил Милену на стул и сел ужинать. Смотреть на голое женское тело за едой было не слишком приятно, и Славка достал из шкафа свою единственную рубашку.
- Другое дело, - ворчал он, застёгивая пуговицы, - а то выглядишь, как девица лёгкого поведения, а ты ведь не такая, правда?
Шли дни, и молчун Славка стал разговаривать. Как-то незаметно он стал называть Милену «девочка моя», а себя «папочка». Однажды он зашёл в отдел женского белья и, краснея, попросил продавщицу посоветовать нижнее бельё для дочки.
- Сколько лет? – строго спросила продавщица. Славка растерялся и показал высоту от пола: - Сто пятьдесят сантиметров.
- Грудь есть? Какой размер?
Славка вспомнил Маринкину грудь второго размера и уверенно сказал, что первого.
- Гарнитур или… , - что последует за «или» он не знал и выдавил из себя: - Гарнитур и чулки.
Дома он одел свою девочку в лифчик, трусики и чулки, удовлетворённо оглядел и назидательно произнёс: - Вот и хорошо, а то сидишь голая, как в Африке, а здесь не Африка, здесь замёрзнуть раз плюнуть. Завтра куплю тебе махровый халат и тапочки с помпонами.
Поставив варить пельмени, Славка накрывал стол на две персоны, а поднимая крышку кастрюли ласково спрашивал: - Что сегодня папе на ужин приготовила его девочка? Пельмешки и горчичку достала. Ах ты, моя умница?
Две тарелки наполнялись пельменями и, съев свою порцию, Славка спрашивал: - Что, наелась, девочка моя, больше не хочешь? Ну, давай папа доест, не выбрасывать же такую вкуснятину.
Наступил первый день рождения Милены, который был назначен на тот день, когда Миха принёс коробку. Именинница получила в подарок платье, бусы и клипсы. Тихим потоком текли дни, пополняя гардероб подрастающей девочки, появилась косметика, и она начала красить ногти и губы, накладывать тени и подкрашивать ресницы. Она больше не сидела всю ночь на стуле, а спала теперь на своём диванчике с простынёй, подушкой и одеялом.
Постепенно подошёл второй день Милениного рождения, пришедшийся на выходной. С утра девочка искупалась, накрасилась, надела новую юбку и светлую блузку, нацепила бусы и клипсы и теперь сидела за столом, в ожидании праздничного обеда и колечка с рубином – очередного папиного подарка. Славка резал помидор, изредка поглядывая на свою девочку. Помидор был ярко красный, сочный, брызжущий кровавым соком.
Что произошло потом, Потапов не мог объяснить ни себе, ни окружающим. Вдруг возникшее недовольство неизвестно чем стало набухать, разросшись до размеров гнева, который быстро перерос в жуткую, ничем не мотивируемую ярость и рука сама со всей силы ударила ножом в грудь Милены. Удар был такой силы, что пробив насквозь тело, нож воткнулся в стену и застрял в ней. Воздух с тихим свистом стал покидать тело и Славик ясно услышал стон своей девочки и вопрос «За что?».
Ярость прошла так же внезапно, как и возникла, и теперь он с ужасом наблюдал, как медленно склоняется на грудь голова и опускается на стол стремительно худеющая рука. Славка завыл и выскочил на улицу. Бдительная общественница позвонила участковому и сообщила, что по двору бегает Славка Потапов из шестой квартиры, бьётся головой об стены и кричит, что кого-то зарезал.
Капитан Милашкин отловил Славку во дворе, надел на него наручники и повёл осматривать место преступления. Увидев труп Милены, Славка упал на стул, закрыл лицо руками и зарыдал, выкрикивая бессвязные слова:
- Что на меня нашло? За что? Она ничего мне не сделала и не сказала, она тихо сидела такая красивая! Мне нет прощения! Расстреляйте меня на месте!
Милашкин гладил его по голове, одновременно набирая в телефоне номер и приговаривая:
- Успокойся, Слава, она жива, я вижу, как колышется её грудь. Сейчас приедет скорая и её спасут.
- Правда? Жива? Вы видите? Я пойду к ней!
- Нельзя, Потапов, - строго сказал участковый, - до врача нельзя – можешь навредить.
- Да, да, конечно, - согласился Потапов.
Трубка, наконец, ответила и Милашкин, представившись, заговорил:
- Скорую, срочно, случай тяжёлый – немотивированная агрессия с покушением на убийство. – Он назвал адрес, а Славик выкрикнул в пространство: - Скорее, пожалуйста, она ещё жива! – и затих, свернувшись калачиком на полу у ног своей девочки.
В открытую заранее дверь бодро вошли доктор в белом халате и два санитара в голубых костюмах. Предваряя вопросы, сразу заговорил участковый:
- В припадке внезапно возникшей ни чем не мотивированной ярости гражданин Потапов ударил ножом свою дочь Милену. Она тяжело ранена и Потапов просит срочно отвезти её в больницу, и хочет поехать с ней.
- Конечно, голубчик, - ласково заговорил доктор, - мы возьмём вас с собой, но ваше лежание на полу … У нас в машине всё стерильно, так что наденьте наш халатик, пожалуйста.
- Конечно, конечно, - тараторил Славик, просовывая руки в халат, длинные рукава которого были завязаны за спиной.
- А как же Милена? – закричал он, когда его выводили из комнаты.
- Не волнуйтесь, голубчик, - снова пропел доктор, - сейчас ребятки проводят вас до машины и вернутся с носилками, а я пока осмотрю вашу дочку и окажу ей первую помощь. Чем меньше вы будете меня отвлекать, тем скорее …
-Да, да, извините, доктор, - прокричал из дверей больной П., двадцати девяти лет.
Доктор достал бланк и начал его заполнять:
- Типичный случай интермиттирующего взрывного расстройства, - пробормотал он.
- А проще? – попросил участковый.
- Поведенческое расстройство с типичными признаками: внезапный гнев – ярость – насилие – раскаяние. Излечить сложно, купировать состояние можно, но на какое время, это вопрос. У него более сложная проблема: он искренне считает эту куклу своей дочерью, а это совсем другое заболевание. В больнице разберутся, а нам бы документики его раздобыть.
Документы нашлись в ящике письменного стола и доктор уехал.
- Что за болезнь такая – одиночество, - думал капитан Милашкин, рассматривая холостяцкую квартиру гражданина Потапова, - кто птичку содержит, кто собачку, а этот куклу резиновую завёл. Совсем народ с ума сбрендил.
Он отодвинул свисшие на грудь кукольные волосы и в ужасе отпрянул, увидев кровавое пятно, расплывшееся вокруг ножа на светлой блузке. Капитан Милашкин чуть не на цыпочках пробрался в прихожую и выскользнул за дверь страшной квартиры.