Амальгама

АМАЛЬГАМА

Поэма

«Глупое сердце, не бейся!
Все мы обмануты счастьем,
Нищий лишь просит участья...
Глупое сердце не бейся.»
Сергей Есенин.

«Мир - мертвая глыба, изнанка зеркала для невосприимчивой души и зеркало непрестанно возникающих отражений для зеркальных душ».
Ольга Розанова.

Предупреждал Экклезиаст, что сочинять много книг - конца не будет, и много читать утомительно, но люди продолжают строить свою жизнь на строптивости и непокорности. Да ведь, с другой стороны, и Плиний Младший, и автор «Дон Кихота» Сервантес утверждали, что в самой плохой книге есть хоть что-нибудь хорошее.
Правда, что хорошего бывает настолько мало, что искать не захочется, а самое главное, жаль часов, потерянных на бесплодное напряжение мысли, да и потраченной ни на что бумаги. И времена пришли другие, - вряд ли сегодня Плиний и Сервантес решились бы на свои высказывания, а скорее согласились бы с тем, что есть книги просто глупые, есть мерзкие, без каких - либо проблесков хорошего. К сожалению, таков итог литературного развития: найти хорошее становится все трудней.
И все же, несмотря на сказанное, рискнем, начнем. Начнем анданте ля мажор.

* * *

Сергей родился в небольшом тихом городке России, то есть, конечно, тогда не России, а великого Советского Союза; и детство его шло по схеме, предначертанной деятелями «нерушимого» Союза, - или откровенными подлецами, или хитрыми идиотами. Но с ранних пор детская душа находила пути - дороженьки, выходящие за образцово тупорылую схему - полный вперед, к победе коммунизма! Да и что они знали эти «вожди» о настоящем коммунизме?! Меньше того, чем вожди краснокожих...

Мальчику Сереже неожиданно и легко открылся удивительный мир природы, растений и животных, в который можно было уйти, раствориться, скрыться. Краски мира не ограничивались казенным кумачом, вокруг была зелень лесов, желтизна и посеребренность полей, радостные блики солнца на водах рек и озер, ослепительная белизна декабрьского снега, нежно - голубое небо над головой; и совсем другое, грозное черное небо, пронзаемое зигзагами молний.
А какими красками радовали глаза и душу бесчисленные цветы и разные, то скромно белые, то словно разрисованные гениальным художником бабочки, порхающие над ними. Еще были верткие стрекозы, бархатные шмели, пчелы; желтые, перетянутые в талии, с черными узкими полосками осы, - всего не перечесть.
В сад прилетали серые, скромные, но очень бойкие воробьи, юркие синички с желтым брюшком и черной шапочкой на голове; в мае по ночам раздавались волшебные трели невидимого певца - соловья. А зимой на рябинах появлялись степенные снегири с удивительно красной грудью, и, реже, другие пепельно-сиреневые птицы с хохолком на головах - свиристели. В поисках пропитания, громко стрекоча, прилетали черно - белые сороки.

В доме жил кот Мурик, ласковый, добродушный, который часто дремал на собственной подушке, но вдруг мгновенно преображался и в неуловимом прыжке хватал зазевавшуюся мышку. И хотя любил Сережа Мурика, но жалко ему было серую маленькую мышку, и злился он на своего кота. Про одного Мурика можно написать целую историю, но это займет много времени, оставим ее на другой раз.

Во дворе сидел огромный, светло рыжий с черной спиной пес Инвар. Иногда, услышав какое - то беспокойство, он громко лаял, и особенно, гулко и грозно звучал его голос морозными зимними ночами. Сережа любил гулять по двору и саду с Инваром, который был ростом почти с мальчика, да и собаке такие прогулки очень нравились; маленький хозяин не командовал, а только ласково теребил мощный загривок, из его карманов вкусно пахло каким-нибудь лакомством. Зимой Инвар катал мальчика на санках, стремительно неслись они по пустынной вечерней улочке, и сладко замирало сердце Сережи.
Отсвет заходящего стылого солнца, прорывался сквозь сумрак наступающей ночи, играл в небе и в душе переливами неподвластного описанию человеческим языком волшебного цвета. А ведь цвет и его оттенки, ничто иное как символы сияния Судьбы, величайшего колориста, иначе жизнь была бы просто черно-белой или серой. Кому из людей нужна такая жизнь? И разве случайна близость слов - цвет и свет? А Свет Божий разве не насыщен цветами и красками? Ведь и русское слово «красота» имеет тоже происхождение. А красота по утверждению Федора Михайловича Достоевского, - спасет Мир. Как истерли, употребляя к месту и не к месту эти великие слова, но очень хочется им верить. Ведь только ад бывает кромешным. А поиск красоты - это путь к счастью.

* * *

Шли дни, месяцы и годы, подрастал Сережа, а Инвар, увы, старел. И однажды, когда школьник седьмого класса Сергей Вьюгин пришел утром кормить Инвара, то застал его недвижимым, с открытыми в неизвестность глазами. Это была первая смерть близкого существа, с которой соприкоснулся юный человек. В будущей жизни Сергею придется много раз видеть смерть, размышлять о ее ужасной тайне, но эта первая пронзающая боль и жуткая пустота в душе запомнится им навсегда.

Инвар! Кричишь во сне
и верный пес летит к тебе
преодолев преграду
смерти...

* * *

Через месяц отец принес щенка - тоже овчарку, но Сергею он не мог заменить умершего Инвара. Щенок был резвый и любознательный. Исследуя новое место, он носился от забора к забору, смешно вскидывая уши. К людям - новой семье - ласкался, норовил почаще заглянуть в дом. Отец назвал его в память Инваром, наверное, зря. Сергей привязался к щенку, занимался с ним, но горькие чувства о навсегда ушедшем верном друге, чуть притупились, но не уходили.
Очень помогали книги. Их было много в доме Вьюгиных, другие удавалось находить в городских библиотеках, доставать у друзей и знакомых. Любимые книги, часто ветхие, истрепанные, но обладающие волшебной способностью дарить радость даже через прикосновение к ним. Нежные и трепетные прикосновения, когда даже кончиками пальцев можно ощутить тепло души писателя; когда строки ласкают глаза и зажигают сердце. Упоительные чувства общения с теми, кого давно нет; неведомые страны, далекие эпохи, благородные и смелые люди, захватывающие приключения, ветер диких просторов, невиданные птицы и звери. Судьбы людей и животных, счастливые и грустные, трогательные и трагические. Сетон-Томпсон, Михаил Пришвин, Чарлз Робертс, Фенимор Купер, Джек Лондон: десятки имен, сотни книг.

Дикие дебри были не только на страницах, прямо за окном через озеро стоял настоящий глухой лес, со своими тайнами и загадками. Сумрачен зимний еловый лес на исходе дня. Хмуро стоят великаны - деревья, а тяжелый покой наступающей ночи проникает вместе с холодом в тебя. Но будет новый день - воскресенье! Заблестят на солнце веселой медью еловые шишки, зазвенят назло лютому морозу лесные птицы, улыбнется душа. Суетятся синицы, поползни; крохотные беззащитные корольки и те бросают вызов ледяному небытию. Тихо скрипит под ногами сыпучий снег, словно шепчет что - то доброе. По пути разбираешь следы зайцев, кабанов, лосей. А вот и лежка косули. Она еще теплая, остались шерстинки на снегу. Совсем недавно, услышав человеческие шаги, грациозный зверь поднялся на тонкие ножки и легкими прыжками скрылся в чашу. Дальше набредаем на следы лесной драмы - свежая алая кровь и пестрые перья - закончил свою жизнь неосторожный рябчик в когтях у ястреба.

А потом загорится в лесной чаще жаркий костер, замечутся языки пламени, зардеют угли. А как легко возвращаться в прошлое, глядя в огонь ночного костра! Глубинное незыблемое счастье человека в прошлом, его уже не коснется рука лукавой Судьбы, золотые скрижали жизни не тускнеют. Зажигайте в себе чаще костры счастливой памяти! Когда огонь привала прогорит, а угли завалит снег, вокруг воцаряется черная плотная тьма. Вот тогда всем своим существом человек чувствует непроницаемость покрывала Судьбы, тревожную таинственность предстоящего. Говорить стоит только об известном, о неизведанном можно только думать, мечтать.
Зато как маняще, как волшебно светят звезды над головой! Как переливаются они в своем космическом далеке! Их неземной свет дарит надежду, указывает Путь. Словно чья - то добрая и всемогущая десница выпустила в мрак небытия жизнеуказующих светлячков. Мигают звезды в своей непостижимой вышине, а открытая душа улавливает голос Космоса, музыку небесных сфер и нет в Мире прекраснее музыки. Как несчастны те, кому не дано никогда услышать высшую мелодию. И так трудно распознать ее порой среди зловещего гула жизни.

* * *

Но вот пришел Новый Год, самый долгожданный, самый любимый праздник! Всей семьей украшают пушистую елочку, которую вчера принесли из леса. Зеленой феей, вырвавшейся из под чар колдуна - мороза, стоит она в ярко освещенной комнате. Больше всех старается, конечно, Сережа. Он никому не доверил сверкающий шпиль, встал на высокий стул и сам укрепил его на макушку, почти под самый потолок из светло коричневых струганных досок. Теперь он самозабвенно развешивает синие, красные, золотые шары, конфеты в блестящих обвертках, бородатых гномов. Очередь за большой гирляндой электрических огней, которые будут мигать на елочке в полутьме дома, как разноцветные звездочки. Сытый и довольный ходит кот Мурик, трется о ноги хозяев с ласковым, миротворным мурлыканьем.
И пусть за окном свирепеют морозы, завывают диким свистом холодные вьюги, безмятежная радость детства вспыхнула в душе взрослеющего Сережи. В доме тепло и уютно, сладко - волнующе пахнет свежей хвоей, мандаринами, апельсинами, пирогом, который готовит мама. В доме особенная, единственная в году атмосфера, в доме главный Праздник.

* * *

Движется поток времени и его не остановить никакой плотиной. Проходят дни и месяцы, вот и начало октября. Сад вновь готовится к зиме, но еще трепещут на ветру багровые листья, а кое - где остались на ветках последние поздние яблоки. Зато всем полон дом! Громко звучит битловская песня «День Рождения». И не зря поставлена именно она, друзья собрались отметить день появления Сергея на свет, - «...и жизнь была свет человеков».
Стол заставлен вином и едой, как шампанское брызжет веселье, звучат тосты, стихи, поздравления; и наплевать всем на грустную мудрость латыни: «memento mori - помни о смерти». Где она эта смерть, бутылкой сладкого «Токайского» раздавим мы ее жало. На улице солнце, откроем окна. Вруби громче, Сережа, - любимый «Битлс», пусть легендарная английская четверка поет под нашим октябрьским небом: «Девушку», «Помощь моего друга» и «Длинный извилистый путь». А еще мы станцуем под Элвиса Пресли так, что дом тряхнет стариной, отобьет такт всеми половицами. В дни благополучия веселились, да здравствует юность, любовь, безмятежность, земляничные поляны навсегда!
Но, к сожаленью, всемогущая Судьба может сменить репертуар и поставить свою мелодию. А у нее в запасе есть «Белее бледного», есть и «Реквием». И тут уже не попляшешь. Кто из людей знает сколько ему раз суждено отпраздновать свой день рождения?! Так пусть всех примирит с неизбежностью тихая мудрость песни Криса Ри «Навсегда и навечно». Запомните все, навсегда и навечно! Хотя тут же приходят на ум строки из поэмы Эдгара Аллана По «Ворон»: «Nevermore! - Больше никогда».
Больше никогда! Но все еще впереди, и пусть Сергей может только спорить с неумолимым Роком, жизнь продолжается. Впереди и красные маки, и черная земля. И пусть с неба упала, погасла звезда, другие светят за окном. А в лишнем горе отсутствие разума и надежды. Иди прямо по своей лестнице, когда-нибудь откроешь свою дверь. У каждого есть путь в Небеса, главное не заблудиться в дороге.

* * *

Лунный свет через приоткрытую штору проникает в комнату и неосязаемой волной заливает подушку и голову Сергея на ней. Сергей лежит в объятиях сна и осознает при этом, что все происходящие с ним есть сновидение, что через какое - то время он разомкнет глаза и перед ним предстанет другой, знакомый, будничный и реальный мир. Хотя почему только тот мир реален? Ах да, если реальный значит вещественный, тогда, безусловно, мир видений, в котором он присутствует, реальным назвать никак нельзя. И все - таки, то, что с ним сейчас происходит, то, что он сейчас видит и осмысливает, несмотря на осознание сна, не кажется ему фантазией и сказкой. Сон не может быть вещественным, но этот сон как - то по особенному осязаем, осязаем душой, а значит реален, только реальностью другого, высшего порядка.
Сергей сидит в старом, памятном с детства кресле, на котором он сидел последний раз лет десять назад. Рядом с ним на другом кресле бабушка. В комнате полумрак и движутся тени по стене от света настольной лампы, как тогда, в те дорогие и далекие времена, когда он восьмилетним мальчиком слушал вечером в бабушкином доме ее рассказы. Но Сергей отлично знает сколько ему теперь лет, он знает, что учится на филфаке университета в большом далеком городе, а еще он знает, что бабушка три года назад умерла. Мысли о невозможности происходящего тревожат его, и он ищет разъяснений у любимой бабушки. Она ласково улыбается и успокаивает внука: «Главное, что мы вместе, Сережа, я для тебя сейчас есть, пусть в другом непривычном мире. Этот мир для нас в данный миг существует, и ты помни о нем в том мире, из которого я ушла».
Слова - мысли бабушки объясняют все и растворяют горький привкус сомнений и неверия в происходящее. И дальше течет беседа внука с бабушкой. Они вспоминают былое: и запах земляники в июльском лесу, и ливень с грозой, который застал их когда - то среди ржаного поля, искрящийся зимний сад в лучах заходящего солнца, прозрачно - серый дым из трубы бабушкиного дома, поднимающийся поздним вечером в черную бездну неба, узкий серебряный серп месяца слева от трубы; темную таинственную глубину речки сквозь первый прозрачный лед. А еще внук рассказывает бабушке, что с ним случилось после ее ухода (хотя понимает душой, что она про это знает). И все же Сергей рассказывает, чем он жил это время, какие заботы, какие беды и невзгоды одолевали его, а что радовало и возвышало его. И милая родная бабушка переживает вместе с Сергеем события его жизни, дает ему мудрые советы.
Двигаются по стенам тени от лампы, стучит в окно ветер, и пахнет в комнате мелиссой, лимонной мятой. Через некоторое время Сергей проснется. Странные, неразгаданные и неописуемые бывают состояния человеческого сознания, едва пробудившегося от сна. Особенно, если он соприкасался с тем, что нельзя встретить в буднях жизни, общался с теми, кого не суждено увидеть после пробуждения.

* * *

Позднее июльское утро, раскрыто настежь окно, и благоухание сада наполняет дом. Трое друзей студентов за столом, белое вино, клубника с грядки, отдых и безмятежность. В метрах двадцати от окна расцвел алый мак, отдельные росинки радугой переливаются на нем. Друзья устроили веселую и , казалось, бескровную охоту: кто собьет алый цвет выстрелом из духового ружья? Выстрел, но пулька пролетела мимо. Еще один промах. Следующий выстрел задел стебелек, и мак дрогнул, посыпались росинки. И вот прямое попадание, и словно кровь пролилась из невидимой небесной раны, так падает алый цвет на черную землю. Но безвинная забава, по роковому стечению обстоятельств оказалась злым пророчеством, звеном в чьей - то чужой неведомой игре.
В тот день в автокатастрофу попали родители Сергея, в их «Ладу» врезался выходивший на поворот огромный трейлер. Мама погибла на месте, отца «скорая» довезла до реанимации. Около суток врачи самоотверженно боролись за его жизнь, но сделать ничего не смогли: остановилось навсегда сердце, замерло дыхание.

* * *

Облака разносит ветер над землей. Облака... Какие только причудливые формы они не принимают, какие необычные образы и мысли рождают у человека. Перистые, прозрачные, через которые пробиваются золотистые лучи солнца. Но вдруг сменится ветер, и легкая радужная воздушность превратится в иссиня - черную тучу и померкнет солнечный свет.

Сергей смутно помнит похороны матери и отца, серый безжизненный туман затмил все вокруг, проникал в самые потаенные уголки сознания, выстуживая все мертвенным хладом. А сквозь него виделись могилы самых родных и близких, и слышался протяженный, тоскливый, то ли стон, то ли вой.

И кружатся, кружатся
смерти
траурные мотыльки

* * *

* * *

Бетховена сонаты
лунный свет

* * *

В свинцовом небе парил черный ворон над Сережиной головой.
- Ты не вейся, черный ворон..., - через силу усмехаясь, подумал Сергей. Но в ту же минуточку кривая улыбка сошла с его лица. Черная птица, закрывая собой весь свет, спикировала ему на голову, ее огромный клюв раздробил человеческий череп и вонзился в мозг. Кроме боли он ощутил ужас наступающего помешательства. Что значит боль, если теряешь рассудок, перестаешь быть собой и превращаешься в бесформенную массу неосмысленного бытия?! Сергей дико закричал и проснулся, но ужас только что пережитого им не проходил. Гулко, с перебоями билось сердце, жидкой ртутью наполнена голова. Хотелось вскочить и куда - то, к кому - нибудь близкому бежать, но он даже не мог встать на ноги. Когда сердцебиение немного улеглось, он кое - как поднялся, взял из холодильника бутылку холодного тоника, судорожно глотал, но жажда не проходила. Прихватив тоник с собой, он поплелся назад, к дивану. Перед глазами вспыхивали искры, летали оранжевые шары. Сон не приходил, но постепенно сознание заволакивалось, и он поплыл в мерзком, тягучем мареве.
Дикие, несуразные мысли мелькали одна за другой; усилием воли пытался он остановить абсурдный хоровод, но был не в силах это сделать. Под утро Сергей, наконец, пришел в себя, и, весь разбитый, с тоской смотрел на медленно наступающий рассвет. В квартире ни души, жена ушла к своим родителям два месяца назад, детей у них, к счастью, не было. Унылая тишина жилища нарушалась лишь тихим, равномерно - злым тиканьем больших настенных часов, которые бесстрастно отсчитывали бег Времени в комнате и во Вселенной. Квартира Сергея стала замкнутым, отделенным от всего Мира пространством и лишь время оставалось единственной связывающей их нитью.
Спешить Сергею было некуда, он уже год как уволился с работы. Да и проработал всего лишь два года после окончания филологического факультета преподавателем русского языка и литературы.

* * *

Студенческие годы Вьюгина были ростом сил и радостью его жизни, хотя печаль после гибели родителей никогда не оставляла его, осела в глубине души тяжелым осадком.
... Ночью крыса точит сухари
у меня на сердце...
Учился он легко и охотно, он с головой окунулся в великий безбрежный океан мировой литературы. Сергей начинал с азов, с упоением изучал почти неизвестный ему мир античной литературы: Вергилий, Гомер, Овидий, Плутарх. Но не только признанные титаны античности привлекали его. Он отличался любознательностью, не обходил вниманием и малоизвестных авторов. Неожиданно узнав, что Цезарь не только великий полководец и государственный муж, но и незаурядный литератор, Сергей с усердием изучал его дар. Он удивил преподавателей, написав работу о древнегреческом поэте Архилохе, творчество которого было неизвестно многим метрам факультета и простиралось от философии до явной непотребности.
Сотрудничал он в газетах и журналах, писал рассказы, статьи, очерки.
Круг интересов Сергея отличался необыкновенной широтой: он поклонялся перед Пушкиным и Гоголем, сердечно любил поэзию Есенина; зачитывался Булгаковым, очень интересовался мистическим и трагическим творчеством Эдгара Аллана По.
Не пропускал и ни одной литературной новинки: и «Лолита» Набокова, и только что появившийся в русском переводе «Улисс» Джойса были внимательно им прочитаны. В жарких студенческих спорах Вьюгин отличался резкостью суждений и бескомпромиссностью, он не считался ни с какими авторитетами, для него существовал один критерий - его собственное мнение. «Дон Кихота» Сервантеса он называл не шедевром, а скучной и нелепой книгой, главный герой которой своим «рыцарством» приносил всем одни неприятности. О том же «Улиссе» говорил скептически, хотя почти все вокруг восторгались Джойсом, многие даже не удосужившись прочитать, просто преклонение перед романом было очень модным и считалось признаком изысканного вкуса и высокого интеллекта. Вьюгин так не думал и рубил с плеча, не оглядываясь на самые почитаемые мнения: книга может быть очень сложной для понимания, но никогда специально зашифрованной, и если не хочешь быть понятым, то и читать тебя не стоит. А в «Улиссе» примечаний и комментариев столько, что в них растворится сам роман.
Как-то раз дискутировали о творчестве очень популярного в то время поэта, имя которого опустим. Мнения разделились, и спокойная дискуссия переросла в жаркий спор. И вдруг Николай Соколов, которого все считали высоколобым интеллектуалом, не выдержал и сорвался на крик: «Да что вы все нашли в этом «голубом» жиде?».
Вьюгин отвел в его сторону и посоветовал больше никогда в большой кампании не затрагивать тем еврейства и гомосексуализма - слишком много их вокруг, и неизвестно как потом такие выпады аукнутся.
Кроме филологии Сергея очень интересовала и философия, а книги зарубежных авторов после многолетних запретов стали тогда широко публиковаться. Появились труды Фрейда, Ницше, Шопенгауэра, Камю, Фромма. Сергей консультировал знакомого доктора, врача-невропатолога Евгения, помогал ему в написании большого очерка "Вместе с Фрейдом против бога". Ещё ему навсегда запомнилась фраза Артура Шопенгауэра:"Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак".

Жизнь до краев переполнялась литературой, но далеко не ограничивалась ей. Студенты ездили в самые известные музеи страны и в заброшенные уголки, где только начинали подниматься из руин, порушенные советской властью монастыри, старинные усадьбы. Они посетили Поленово, Шамордино, Оптину пустынь, Талашкино и многие другие известные миру и заброшенные места, варварски уничтожаемые:
...Деревянные церкви Руси,
перекошены древние стены,
подойди и о многом спроси,
в этих срубах есть сердце и вены...

Сергей Вьюгин не отличался особым даром в изобразительном искусстве, но с детских пор боготворил его. Он восторгался картинами Левитана, благоговел перед Федором Васильевым, который, несмотря на нищенски отпущенный ему земной срок (двадцать три года!), так проникновенно запечатлел родную Русь, ее тяжкую грусть и неяркие всплески сердечного веселья.
А иногда он застывал над инфернальными картинами Босха, над «Капричиос» Гойи и глубинные меланхолические думы преследовали тогда его, думы о предвечной пошлости и нелепости всей человеческой жизни, петляющей, по верной дороге в ад.

Часть студентов увлекалась картами, и порой ночи напролет просиживали за покером. Они пытались привлечь в свою кампанию и Сергея.
- Сереж, почему ты отказываешься, только попробуй, так увлекательно, настоящий экстаз.
- Я не хуже вас знаю игру в покер. Но еще я знаю, что покер - грубый примитив тайных карт Таро, на которых посвященные предсказывают любые события в жизни человека. Слово «Таро» в переводе с древнеегипетского, с языка Кеми, означает дорогу королей к высшей мудрости. Поэтому, ваш покер ребячество и глупость, а карты Таро мне раскинет сама жизнь.

Студенческая жизнь бурлила, как крепкая брага: были хохот и розыгрыши, ненависть и любовь, кокетство и откровенное ****ство, веселые пирушки, походы в рестораны с драками и без них. Да и как же без драк, ведь даже не безызвестный немец Иоганн Себастьян Бах участвовал в потасовках и даже дрался на шпагах.
Сергей тоже дрался, правда, не на шпагах, а руками и ногами. Один раз они повздорили в кабаке со студентами физинститута. Накачанные спортивные ребята поджидали их недалеко от ресторана, спокойные, абсолютно уверенные в своей победе. Откуда им было знать, что среди «гнилых интеллигентов» присутствовал профессиональный разведчик, поступивший в университет после службы в Афгане. Ну в общем физы не сносили голов, в чем принял участие и Вьюгин, хотя центральной фигурой нешуточного боя стал, конечно, «афганец», вырубивший двух самоуверенных бычков физов.

* * *

Иногда столы, заставленные сочными котлетами по-киевски, поджаристыми с хрустящей корочкой лангетами, запотевшие графины с кристальной водкой, армянский коньяк, красная и черная икра. А потом радовались кровяной колбасе на сковородке, черному хлебу с луком, дешевому портвейну. И часто бедный ужин среди друзей в общаге никто не променял бы на шикарный ресторан.
Случалось разное. Как - то после первого дня шумной свадьбы ребята зашли в комнату Димы Бешенного, что - бы уйти с ним на второй день. Дима спал как убитый, не сняв костюма, галстука и даже туфли. Давясь от хохота мужики растолкали его: ну, Дима, ты герой! Тот сел на кровати, протер глаза и, оглядев хохочущую кампанию, спокойно заявил: «Космонавты спят в скафандрах». Но хохмить умел не только он. Вьюгин протянул ему бутылку пива со словами: «А когда они просыпаются - обязательно похмеляются!». С тех пор титул
Димы повысился - он стал Бешенным Космонавтом.

* * *

В школьные годы Серёжа ездил к морю на поезде с мамой и папой только один раз. Они были в Феодосии, которая запомнилась ему навсегда. Впервые увиденный южный город, незнакомые деревья, кусты и цветы, бархатные тёмные ночи со звоном цикад, ласковое тёплое море и песчаные пляжи... Ещё руины генуэзской крепости, галерея Айвазовского и музей Александра Грина, впрочем, его "Алые паруса" восторга у Сергея никогда не вызывали.
А в студенчестве Сергей с друзьями объездил чуть ли не весь Крым, пожалуй, в Евпатории только не бывали. Гостили они и на черноморском побережье Кубани, много путешествовали друзья-студенты.

Однажды, возвращаясь из стройотряда, где они в глуши за два месяца несколько одичали, студенты решили рвануть в столицу. Их было четверо. Вьюгин сказал кассирше: «Купе до Москвы». Та резко и грубо ответила, что купе до Москвы нет, хотя бы нашлись четыре плацкартных билета. Но друзьям хотелось ехать своей кампанией, а не разбредаться по вагону.
- А куда есть купе? - спросил Вьюгин. Кассирша оторопела, ее вульгарно накрашенный рот невольно приоткрылся.
- А вам все равно куда?
- Почти, - безразлично ответил Вьюгин.
- Ну, в Минск есть,- промямлила распорядительница билетов. В Минске друзья еще не были.
- Вот и отлично, купе в Минск - бодро ответил ей Сергей. И четверка молодых путешественников отправилась инспектировать столицу Белоруссии.

Кроме учебы, перемежавшейся с гулянками и путешествиями всегда была музыка. От хулиганского панк-забоя до избранной классики: Моцарт, Бах, Вагнер. Для Вьюгина был еще Мусорский; он доставал также старые пластинки Федора Шаляпина и с глубоким почтением слушал их. Но все больше привлекал психоделический рок «Led Zeppelin», «Pink Floyd», «Genesis», «Сумерки богов» Криса Джордана. Безумно закрученные спирали мелодических исканий, дикие порой, но неожиданные внутри, когда реальность узнается по едва уловимым нюансам, ускользает в дымке и от того пугающе похожа на себя. Музыка, которая не рассказывает о суете времени, но знает все о наших душах. А без искры легкого безумия в этом абсурдном мире яркие звезды загораются очень редко... И звенел в голове аккорд большей композиции:
... Разбилась хрустальная ваза
осколки блещут еще ярче...

* * *

На каникулах Сергей ездил к другу на охоту. Он охотился еще до студенчества, с покойным отцом. Они караулили уток в прибрежных камышах, приносили домой порой около десятка тяжелых упитанных крякв. А иногда ходили вальдшнепиную тягу и возвращались в лучшем случае с двумя - тремя маленькими длинноклювыми лесными куликами, а то и просто любовались апрельской нежной зарей и слушали «хорканье» пролетающих вдалеке птиц. Но с другом у Сергея охота была иная.
- Поехали ко мне на заимку, - обычно приглашал Казимир Сергея. У Казимира действительно имелась настоящая заимка - его родители жили в конце глухой деревни, отдельным хутором, окруженным со всех сторон диким брянским лесом. Там вальдшнепов может и слышали, но внимания на них не обращали. Охотились преимущественно облавой на крупного зверя; в назначенный день хозяину усадьбы говорили, что два-три кабана отроплены в таком - то урочище. На хозяйском тракторе в прицепе ехали охотники и притравленные, злые как волки, лайки. Собачки без родословных, но знающие свое дело. Они вместе с загонщиками поднимали зверя из чащобы и гнали его на стрелков. Первый раз это показалось Сергею обжигающе интересным. Он стоял на просеке за густой елью. Вдали послышался ожесточенный лай собак. Вьюгин чуть насторожился, но появление зверя еще не ожидал. И вдруг, ломая кустарник, почти на него вылетел огромный щетинистый вепрь. Пена летела с его губ, за которыми рисовались страшные желтоватые клыки. Сергей на взлет выстрелил «жаканом» из тулки двенадцатого калибра ему под левую лопатку. Дальнейшее он помнит по секундам, отдельными кадрами. Несмотря на отличный выстрел, мощный коренастый зверь бросился на него. Страха не было, Вьюгин только мгновенно прикидывал куда послать вторую пулю, он знал, что в лоб стрелять бесполезно, - жакан не пробьет напрямую «башню» такого лесного «танка», срикошетит, уйдет в сторону. Сергей выстрелил из второго ствола в основание шеи. Отдачи он не уловил, запомнилось только как задергался кабан в крупных судорогах около его ног. Он переломил ружье и всадил патрон в один ствол. К счастью он не понадобился. Зверь еще немного подергался, разбрызгивая алую кровь по белому снегу. Как во сне Сергей помнил дальнейшее: примчались две серые остервенелые лайки и принялись рвать еще трепещущее бурое щетинистое тело. Сергей отбросил ружье и выхватил зачем - то из ножен охотничий кинжал. Выхватил, а зачем? Кабан уже затих, да и что бы он сделал ножом против многопудового свирепого зверя?

А как - то охота получилась совсем другой. В этот раз обложили лосей. Сергей долго стоял на «номере», холодный декабрь пробрал до костей. И хотя это абсолютно запрещено, Вьюгин закурил. Только он бросил окурок в снег, послышался треск морозных деревьев и в метрах тридцати от себя Сергей увидел красавца лося. Лось то ли почуяв запах дыма, то ли уловив звуки присутствия чужого, остановил свой размашистый бег. Он стоял как на картинке, прислонившись к большому размашистому дереву, раздувал ноздри, прядал ушами. Сергей выстрелил из одного ствола - сохатый рухнул. Но затем лось с трудом встал, и нетвердыми шагами попробовал уйти в сторону. Вьюгин добавил ему со второго ствола: великан - сохатый рухнул в снег. Он делал попытки подняться, но тщетно, ноги подламывались, смертельно раненый лось падал. Сергей на всякий случай перезарядил ружье и подошел к умирающему зверю. Он уже не двигался, а тихо лежал и смотрел на Сергея тоскливо - недоумевающим взглядом. Что бы ему меньше мучиться Сергей выстрелил в основание черепа. Глаза лося стекленели под взглядом Сергея, также как стекленела человеческая душа. Это была последняя охота Сергея, больше он никогда не поднимал на живое оружие.

* * *

Незабываемой для сердца и ума чередой пролетели студенческие дни, ночи, вечера и сумерки разных оттенков; и остались в благодарной памяти навсегда. К сожалению, нельзя добавить навечно, да и кому из нас отпущен целый век? Да и так ли он нужен?

* * *

Преподавательская карьера Вьюгина не сложилась. С первой минуты, когда он уже не студентом вошел в кричащий класс, который встретил молодого учителя нахальными улыбками, Сергей понял, данная стезя не по нему. Правда, наглость старшеклассников очень скоро разбилась о холодную решительность Сергея, так что нового преподавателя если не уважали, то, во всяком случае предпочитали оставить в покое, а некоторые рано повзрослевшие девицы просто влюбились в него. Одна темпераментная мамзель, заметив, что Сергей после урока остался сидеть за столом, тихо вернулась в класс и подошла к нему. Она что - то с придыханием говорила, Сергей не слышал, мысли его были далеко, но когда он молча поднял свои пронзительные синие глаза, то от его взгляда раскованная брюнетка мгновенно стушевалась и выскочила вон.
Предмет свой Вьюгин знал блестяще, но преподаватель из него не вышел, потому что говорил он не с живыми людьми, а с безразличной толпой, - в пустоту. Часть учеников не читала практически ничего, довольствуясь низкопробными «видиками», некоторые читали детективчики, книжную секс-индустрию типа «Эммануэль», но рассуждать с ними о «Братьях Карамазовых» значило откровенно показать себя идиотом и лохом одновременно. Время в школе проходило однообразной, серой, как засвеченная фотопленка, лентой. Казенные стены давили на него, а потолок, казалось, вот - вот обрушится. Коллеги быстро заметили странности Сергея и с облегчением вздохнули, когда он, закончив учебный год, ушел из школы, хотя потом все вспоминали о нем: и пожилая, но еще видная собой директриса, и молодые учительницы. Те в своем кружке часто откровенно корили себя за то, что не нашли подхода к Вьюгину и не оставили рядом такого неординарного «мена».
А для Сергея уход из школы произошел естественно и безболезненно. Другой, волнующий и манящий путь видел он перед собой. Еще в девятом классе он опубликовал первую статью в газете, а потом стал ее постоянным автором. В дальнейшем Сергей в разных изданиях опубликовал сотни материалов. Темы его были неисчислимы: статьи и рассказы о природе и животных, маленькие заметки и обширные эссе о современной музыке, выставках изобразительного искусства; проблемы межнациональных отношений. Но более всего занимали философия и религия, тема Бога и дьявола, веры и неверия, бессмертия души.
Кроме творчества существовала и другая, не столь веская, но все же немаловажная причина ухода из преподавателей - зарплата в школе, которая была насмешкой, издевательством над трудом учителя.
- Образование в Советском Союзе бесплатное, но и работа тоже, - сказал как - то раздраженный Сергей жене после очередной «щедрой получки»
- А вокруг уже не дачи, а настоящие дворцы деляги строят, мать их...- добавил он, не в силах сдержаться, выражениями, которые не изучали на лекциях по филологии. Школьной зарплаты не хватило бы даже для отопления такого «домика», и домовладельцев можно и нужно сажать без суда и следствия.

Перо Сергея отличалось живостью и неутомимостью, он печатался чуть ли не во всех местных изданиях. Но газетные рамки все более тяготили Вьюгина, да и сам главный редактор одной из газет Алексей Дмитриевич, пожилой седой мужчина, говорил ему: «Это не для нас, Сережа, дорабатывай, оттачивай, и пробивайся в столичные журналы». Сергей работал днями и ночами, посылал свои рассказы во многие центральные журналы, но результата не было. Все чаще на него находило уныние: да, попробуй пробейся, когда там печатают только «своих», хотя и пишут они такую галиматью, от первых строк которой тошнит, а если через силу читать дальше, то непременно вырвет. Вьюгин читал и перелистывал кипы журналов и лишь отдельные произведения захватывали его внимание, остальное представлялось бессмысленной буквенной массой.
Взять, например, так называемый «роман» «Шеврикука» Владимира Орлова, - хоть и банальное, но точное выражение - словесная диарея. А ведь когда - то он написал действительно талантливый роман «Альтист Данилов». Бывает, исписался человек и кремень творчества малой искры не высекает, так зачем его печатать? Да и сам Орлов только губит славное прошлое, почивал бы себе на заслуженных лаврах. Ан нет, неймется. И не верится, что так поглупел талантливый писатель. Просто есть возможность, вот и печатает абы что, - деньгу загребает. А когда деньги важнее Слова, это гибель и смрадное разложение творчества.

Во время тяжелого огорчения Сережи жена Лена знала, что к нему лучше не подходить, да и он стремился из дома к старым друзьям - приятелям, находил новых. Собирались шумные кампании с горькой водкой и сладким вином, визгливыми девицами; но и они не приносили радости. Не было в них атмосферы легкого открытого и беспечного веселья, как прежде на студенческих пирушках. Сергей сумрачно пил, танцевал с кем - то. Один раз неожиданно оттолкнул тесно приникшую к нему под томные звуки музыки девицу - на все мастерицу и быстро вышел из квартиры. Та с испуганным изумлением посмотрела ему вслед, а другие парочки во тьме комнаты и вовсе ничего не заметили. Атмосфера в доме Сергея почти физически сгущалась и тяжелела. Постоянно звучали мелодии с кладбищенским настроением в стиле группы «Черный шабаш», и квартира все больше напоминала склеп.

- Сережа, смени, пожалуйста пластинку, поставь хоть что-нибудь веселое, хотя бы Пресли, - просила измученная Лена, но Сергей отмалчивался. Так шли недели и месяцы, и все чаще Лена видела своего мужа, лежащим на диване и бесцельно смотрящим в потолок. Что он видел, о чем думал, не знал никто. Настоящая депрессия состоит в том, что ты уже пережил все лучшее и медленно умираешь живым. Темная густая пелена заволакивает все вокруг, а главное внутри тебя...
Был обычный унылый день, Сергей сидел за письменным столом, но работа над рассказом застыла на месте. Хлопнула входная дверь, и Лена звонким голосом крикнула из прихожей: «Сережа, тебе письмо из редакции!»
- Ну, конечно, опять «благодарим за Ваше внимание к нашему журналу, но редакционный портфель переполнен... Хотя теперь и вообще перестали отвечать, - думал Сергей, но письмо взял из рук жены с нетерпением. Он разорвал конверт, прочитал послание и ахнул: главный редактор журнала сообщал, что ему понравилась новелла Сергея Ивановича, ее стиль и тема, в ближайшем номере она будет опубликована, а редакция надеется на дальнейшее сотрудничество.
Особым светом вспыхнуло солнце за окном, словно в марте молния, голова закружилась от внезапного счастья.
- Это победа, Лена, победа!
- Дай почитать, что там такое?!
- В самом деле, - прочитав, сказала Лена, - виват!
Редакция приняла мистическую новеллу о таинственной гибели доктора в сельской глуши.
- Вот видишь, а ты говорила зачем тебе все это?
Сергей в последнее время зачитывался книгами о религиях самых разных времен и народов, о магии, черном и белом колдовстве. Рядом с Библией стояли тома Блаватской, «Жизнь Иисуса» Ренана соседствовала с «Практической магией» Папюса и Карлосом Кастанедой.
- Да еще и перепечатывать отказывалась!
Лена, преподаватель истории, часто была и машинисткой Сергея, когда у него накапливалось много произведений и печатать самому не хватало времени.
- Ладно, как победитель прощаю. Прощаю и угощаю, - смеясь, каламбурил ободренный литератор.
Он быстро сходил в магазин, захватив почти всю наличность, что у них имелась. Вскоре на столе появились коньяк и шампанское, лимоны и яблоки, сыр, копченая колбаса. Лена только всплескивала руками, глядя на такое расточительство. Но возражать, конечно, не имело смысла.
- Может, позвать кого - нибудь из друзей? - спросил Сергей.
- Нет, я хочу быть только с тобой, никого не желаю видеть, - ответила Лена и улыбнулась ему так, как улыбалась во времена далеких первых встреч.
- Да, ты права, за стол!
И пир молодых супругов начался. Хлопнула бутылка шампанского, и, неохлажденное, оно бурной пенистой струей хлынуло, заливая скатерть, что только больше развеселило Сережу с Леной. Они чокнулись высокими хрустальными бокалами, Лена провозгласила тост за долгожданный успех. Они хохотали, вспоминали студенческие годы, свое знакомство и прогулки в аллеях городского парка, первые тайные свидания; пили теплое шампанское и коньяк, закусывали тем, что попадется под руку. Искрящаяся радость студенчества вновь посетила их!
За окном стало совсем темно, а на столе пусто, и они направились к постели. Сережа так нежно раздевал Лену, что она отчетливо, до единого соприкосновения, вспоминала как это произошло у них в первый раз. В постели Сережа был чуток и ласков, шептал в пылающее ушко горячие слова любви, и Лена уплывала на волнах трепетного счастья, чего с ней давно не было.

* * *

Утреннее солнце разбудило их поздно, около девяти, у Сергея побаливала голова, но настроение оставалось радужным. Лена сварила крепкий кофе, который они выпили не торопясь, наслаждаясь каждым глотком ароматно - крепкого напитка. После чего Сергей закрылся в кабинете и с алчностью голодного волка накинулся на застывшую рукопись, а Лена занялась по - тихому домашними делами, стараясь не тревожить мужа. Он самозабвенно работал целый день, комкал уже написанные листы и начинал снова, только на минуты отвлекался, чтобы наспех, проглотить обед, над которым жена колдовала не один час...

Через несколько дней раздался телефонный звонок, и Сергей услышал басовитый голос: «Здравствуй, юное дарование, поздравляю!»
Вьюгин молчал в недоумении: о письме из редакции знали пока только он и Лена, да и голос был мало знакомым.
- Что не узнал? С тобой говорит Федор Степанович, теперь, надеюсь вспомнил?
Сергей, конечно, вспомнил: как - то у главного редактора газеты он застал писателя Федора Степановича Михалева, земляка, успевшего перебраться в столицу, выпустить несколько книг, стать членом Союза писателей. Алексей Дмитриевич рекомендовал Сергея Михалеву и просил посодействовать в публикациях. Бородатый Федор Степанович милостиво согласился - земляки должны помогать друг другу и взял несколько рукописей. Но после той встречи прошло много месяцев, и Сергей уже ни на что не надеялся. А тут все прояснилось: не бросил земляк - писатель слово на ветер, не забыл застенчивого парня из редакции родной газеты. Запинаясь, произносил Сергей слова благодарности, приглашал к себе в гости, даже осмеливался настаивать, но рокочущий голос не соглашался: «Не могу, Сережа, я проездом, сегодня вечером должен быть в стольном граде, утром важная встреча. Так что до следующего раза. А тебе удачи - расти и совершенствуйся. И не благодари. Может когда - нибудь в мемуарах упомянешь мельком: был мол такой писателишка Михалев, никто его не помнит, а я вот не забыл, потому что он сразу мой дар оценил! Ха - ха - ха, не забудь, Сергей, Михалева...»
- Значит, все не так просто и не я пробился, а меня продвинули, - размышлял Сергей, - впрочем, какая к черту разница. Важен результат. С волками жить...
Главное, с легкой руки, а если следовать принципам реализма, с огромной сильной ручищи Федора Степановича Михалева, стала разгораться литературная звезда Сергея Вьюгина. Его душа пылала огнем творчества, он днями сидел за столом, иногда, довольный, в изнеможении ложился на диван, иногда перечеркивал все написанное, и как сомнамбула ходил по улицам, никого не замечая. Нередко нужные мысли приходили к нему ночью, и он вскакивал с постели, пугая Лену, бросался к столу и лихорадочно записывал. Занятия литературного объединения при местном отделении союза писателей, где молодые авторы зачитывали свои опусы, делились мнениями, критиковали друг друга или известных писателей, постепенно перестали интересовать его. Какой смысл критиковать «труд» Пелевина «Чапаев и пустота»? Только время тратить - пустота она и есть пустота. Это даже не смысловые галлюцинации, а грязные поллюции.
Сергей Вьюгин стал литературным волком - одиночкой. Правда, в газетах он продолжал активно сотрудничать, но сам считал это поденщиной, которая приносила ему кое-какой доход. Зарплата Лены, а также помощь ее родителей позволяли супругам жить без особых невзгод, хотя нередко случались и черные дни, и Сергей ходил разгружать вагоны. В сентябре прислали авторский экземпляр с новеллой Сергея «Вызов в ночь» и гонорар. Сообщалось также, что будет напечатан большой рассказ Вьюгина, который он месяц назад послал в журнал.
- Такое событие нельзя отмечать келейно, - объявил Сережа Лене, - собирайся в ресторан.
Лена недолго и протестовала: была очень рада за Сергея, да и в кабак давно не заходила, забродили студенческие воспоминания, захотелось повернуть время вспять. Она перебирала наряды и украшения, делала эффектную прическу, красовалась перед зеркалом. Сергей обзвонил приглашенных на званый ужин и, парадно собранный, с нетерпением ожидал, когда Лена завершит свои приготовления.

* * *

И вот, наконец, они в ресторане. За столом пять человек: кроме Сергея с женой присутствовали литератор Виктор с броской подругой Катей и еще совсем молодой, но как говорили многие, талантливый и смелый в творческих поисках художник Игорь. Свет люстр был притушен - вечер свечей, и в зале царил полумрак. На белоснежной скатерти быстро заняли свое место салаты и заливное, различные фрукты и, естественно, ряд бутылок - от легкой «Хванчкары» до «Сибирской» водки с птицей - тройкой на этикетке. Звучали оживленные тосты в честь виновника торжества, пожелания новых достижений. Не обошли вниманием и сияющих дам. Посыпались воспоминания, шутки, старые и новые анекдоты. Виктор читал стихи, а Катя смотрела на своего спутника с восторгом и обожанием, мол, мой Витюша тоже дорогого стоит.
Иногда, извинившись, мужчины выходили покурить, возвращались, перемигиваясь и посмеиваясь, а девушки беззлобно подкалывали их: друзья вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они... Действительно у них было, что вспомнить.
Когда стали подавать мясо в глиняных горшочках, на их столик посматривал почти весь зал. Играл ресторанный ансамбль и мужчины с соседних столиков подходили приглашать Дену и Катю на танец, но получали неизменно вежливый отказ - совсем не до чужих было веселым молодым людям. Они без них самозабвенно танцевали и кружились их беспечные головы. Неожиданный сюрприз Сергею сделал Игорь. Он подошел к эстраде, о чем - то пошептался с музыкантами, и гитарист передал ему свой инструмент. Игорь приблизился к микрофону и громко, так что пошли вибрации по залу, сказал: «А сейчас, уважаемые дамы и господа, для восходящей звезды современной литературы и его очаровательной спутницы будет звучать «Дым над водой!»». Зал притих, удивленно смотрели на Игоря и его приятели. Он чуть подстроил гитару и послышались сперва робкие и негромкие аккорды.
- А он играть - то умеет? - улыбаясь спросила легко захмелевшая Лена.
- Сейчас поймешь, - засмеялся Сергей.
И тут легкие переборы взорвались резкими гитарными рифами. Отрабатывая жесткий ритм, вступил ударник. Гитаре Игоря уверенно подыгрывал бас, зазвучал электроорган. Зал, состоящий в основном из людей, для чьего поколения эта композиция была культовой, одобрительно зашумел, а когда Игорь чуть хрипловатым сильным голосом запел: «Smoke on the Water...», - их словно подбросило невидимой волной. Игорь хорошо пел на английском, большинство не знало языка, но сейчас слова и не были важны, жесткий захватывающий ритм, напор вокала и угарный дым повис над толпой...
Погуляли, что называется, на славу, домой возвращались за полночь, разгоряченные, не чувствуя усталости, полные лучших надежд. Прежде чем расстаться, долго бродили по притихшему ночному городу.

* * *

На следующее утро Лена и Сергей поехали отдыхать на реку. Ехать нужно было около двух часов, но расстояние не пугало супругов - есть у нас еще такие места, где можно вдохнуть полной грудью чистый воздух, где можно увидеть нетронутую природу России. Сергей оживленно говорил, сыпал разными историями и остротами - давно Лена не видела его таким. Ожидания не обманули их. Лесной, заросшей орешником тропинкой, они вышли к неширокой, плавно текущей реке. Высокий противоположный берег густо порос ивняком, а их отлогая сторона тянулась желтой песчаной лентой. Мелкий речной песок уже прогрелся и приятно обжигал голые стопы. Они оглянулись - вокруг ни души, - и только бездонное синее небо, ослепительно сияющее солнце над головами, и откуда-то с высоты звонкий клик сокола. Сергей восхищенно вздохнул, но промолчал - ни к чему тут были самые искренние слова. Зачем что - то говорить, надо просто смотреть и восторгаться.
Они положили сумку, стали быстро раздеваться, хитро перемигнулись, и сняли с себя все. Сергей первым широкими шагами бросился в реку и с разбега нырнул. За ним вошла в воду Лена. Вода ласково взбодрила разгоряченные тела, приняла их, сухопутных жителей асфальта в свою стихию. В чистой, прозрачной воде плавали стайки мальков, отчетливо видны каждый камушек, каждая травинка. Сергей раз за разом нырял, переворачивал донные камни, коряги. Один раз он чуть не поймал большущего пескаря, но тот в последнюю секунду увильнул в сторону. И вспоминал себя Сергей мальчишкой, приехавшим на каникулы к бабушке в деревню, и горько и радостно становилось от нахлынувших мыслей.
Потом они бегали с Леной по мелководью, плескали в лицо водой; Сергей забрасывал Лену на середину реки и, поднырнув под нее, притворно топил.
В конец утомленные, они выбрались на берег и рухнули в горячий песок. Легли сначала ничком, но горячий песок скоро заставил перевернуться. Сергей с любовью и восхищением смотрел на Лену: темные мокрые пряди волос, прекрасное загорелое лицо с блаженно закрытыми глазами и длинными ресницами; округлые холмики упругих грудей, мускулистый живот, густой черный треугольник внизу живота, стройные ноги.
Тишина и особое солнечное безмолвие казалось дарила во всем белом свете и лишь изредка раздавался ликующий крик сокола, а легкий ветерок шептал что - то доброе. Откуда - то, словно с неба оторвался крохотный осколочек, появился голубой мотылек и спустился Лене на грудь. Хрупкое нежное создание покоилось в разлитой вокруг безмятежности и лишь чуть двигало крылышками, которые переливались всеми оттенками сине - голубого цвета.
Через секунду - другую мотылек вспорхнул, а Сергей провожал его взглядом, пока он не исчез, не растворился в небесах.
- Счастье, как этот мотылек, - с болью подумал Сергей, - прилетит неожиданно и упорхнет также внезапно. Да и вся судьба наша такой мотылек на ветру.
- Хотя к черту грусть, особенно сейчас, - помыслил он дальше и погладил игриво Лену по уже высохшему бархатисто - черному треугольнику. Та хлопнула его по ладони, приподнялась и притворно грозно взглянула. Затем они рассмеялись, вскочили, надели плавки и стали доставать из сумки, спрятанной в тени, свою нехитрую снедь.
- Проголодался я жутко, - говорил Сергей, - сначала съем один всю еду, а потом примусь за тебя.
- А может сначала за меня? - шутила Лена, - и тогда тебе уже и есть ничего не захочется?
Расставив все на траве, сели за вольную трапезу. Яйца вкрутую с огурцами, колбасой и хлебом. Сергей припас и баночку португальских сардин. Запивали еду «Монастырской избой», которая хоть и скрывалась в тени развесистых кустов, успела нагреться. А зелень была под руками - кислый щавель. Закончив полуденную трапезу немного отдохнули и снова пошли в реку, но плавали теперь спокойно, нежась в воде, отдаваясь на волю медленному течению.
Только они вышли из реки, по их телам ударили крупные капли дождя. Из - за леса стремительно надвигалась черно - свинцовая туча, постоянно меняющая свои оттенки и очертания.
- Бежим! - крикнул Сергей, и они лихорадочно стали закидывать в большую брезентовую сумку свои джинсы, футболки и другие пожитки. Когда они добежали до леса, хлынул не просто ливень, а настоящий потоп. Всего несколько минут листья деревьев едва сдерживали его напор, а потом вода множеством струек полилась на Сергея с Леной. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, их обнаженные тела сотрясала крупная дрожь. Сергей приник к влажным губам Елены в долгом поцелуе. Никогда он не забудет вкус ее губ, омытых июльским ливнем.
Наконец, они оторвались друг от друга.
- А что стоять? - решили вместе, - все равно деревья теперь не защита. Они вышли из леса и пошли по дорожке вдоль него. Сергей и Лена шагали по мокрой, раскисшей земле, грязь летела в стороны, они замерзли, но все равно были счастливы. Минут через двадцать дождь стал ослабевать, постепенно сходя на нет.
- Смотри! - воскликнула Лена.
Впереди, во все небо протянулась огромная радуга. Весь путь к автобусной остановке они не могли оторвать от нее глаз, завороженные семью божественными цветами и улавливая душой музыку радуги...
Перед остановкой они достали одежду, которая сквозь брезент все - таки промокла.
- Не страшно, на теле высохнет, - бодро комментировал Сергей, когда они натягивали на себя влажные джинсы и почти американские «адидас» - майки польского производства. Автобус пришлось ждать недолго. Они устроились на задних сидениях и, утомленные, быстро уснули, прижавшись друг к другу. Поэтому они не видели тот момент, когда были на волосок от гибели.
Навстречу их автобусу из - за поворота вылетел грязно - серый грузовик, и лишь в последний миг их водитель сумел уйти от лобового удара, а громыхающая железом смерть, пройдя в нескольких сантиметрах рядом, пронеслась не задев их.
...Ангел смерти
мимо пролетел...

* * *

.. Летит, кувыркается в лазурном небе ворон, широки взмахи его крыльев, черным блеском сияет на солнце оперение, далеко разносится крик. И полет этот не злобой, а глубокими раздумьями, вечностью западет нам в душу. Молва наделила ворона исключительным долголетием, считается, что сотни лет наблюдает он дела человеческие пытливым взглядом. Ворон на самом деле одна из самых долгоживущих птиц, но сотни лет, конечно, преувеличение, жизнь ворона исчисляется десятилетиями.
В народе ворон - самая зловещая птица. Большую роль тут играет черный цвет , а также склонность питаться падалью. А если вспомнить груды непреданных земле человеческих тел на месте побоищ, эпидемий страшных болезней, то станет понятным, что человеческие глаза действительно были доступны клюву ворона. Поэтому он и стал вестником бед и смерти. Ворон - символ связывающий царство живых и мертвых. Он посланец темных потусторонних сил, пособник дьявола. Народная примета утверждает: ворон каркает на церкви - к покойнику на селе, каркает на избе - к покойнику в доме.
Причастность к преисподней, к царству мертвых - лишь одна сторона мифологического образа. Другая состоит в том, что ворон мудрая вещая птица, прорицатель будущего. «Старый ворон зря не каркает», - говорят в народе. Возможность ворона предсказывать человеческие судьбы, исторические события - поэтический вымысел, хотя и находились волхвы - авгуры, которые узнавали будущее по полету птицы. Колдуны использовали перья, кости и кровь воронов для своих темных ритуалов. Хорошо известны камлания, когда шаман путем особой магической пляски входил в транс и в образе ворона взлетал над земной обыденностью в астрал, видел невиданное, познавал сокровенное. Но то особая тема, и рассуждать о ней могут только избранные, в сию тайну посвященные.
Высоко летит одному ему известным путем ворон, и если его увидит человек, то никогда не упустит сразу из вида, а будет долго провожать пристальным взглядом, и разные думы возникнут в голове, но ничего не узнать простому смертному по полету птицы, другие силы определяют его судьбу.

* * *

В то время, когда Лена и Сергей совершали свой маленький поход, за тысячу километров отсюда, в широкой реке, несущей свои воды к Атлантическому океану, купались юные влюбленные американцы Герберт и Дженис. На пляже отдыхало много людей и все видели произошедшее. Дженис и Герберт уже выходили из реки, до берега оставалось метра три - четыре. Смуглая Дженис шла первой и вода чуть скрывала ее колени, Герберт задержался и стоял по пояс в двух метрах позади. Вдруг около Герберта мелькнул косой плавник, он едва успел крикнуть и скрылся под водой, которая тут же забурила кровавым цветом. Дженис, ничего не понимая, пронзенная страхом, обернулась на крик - из кровавого пятна появилась рука ее друга. Не помня себя, девушка бросилась туда и схватила руку. Только теперь она увидела в чем дело - Герберта схватила огромная акула. Девушка, дико крича тянула любимого за руку, но куда там! Голова акулы с ногами Герберта в страшной пасти показалась над поверхностью, ничего не выражающие глаза сверкнули мертвенным блеском и убийца вместе с человеком исчезли в глубину. Только удаляющееся по течению мутно - красное пятно оставалось свидетельством того, что здесь случилось.
Акулы на этом пляже не появлялись лет тридцать и никто про них не думал. Оперативно собранная команда с аквалангистами в спец снаряжении на быстроходных катерах обследовала всю прилежащую акваторию, но обнаружить ничего не удалось - акула вместе с Гербертом исчезла бесследно.
Чем провинился перед судьбой Герберт и какой случай привел к ужасной встрече акулы с данным конкретным человеком? Карма? А какая карма сделала 1980 год черным для миллионов поклонников музыки самых разных стран, вкусов, поколений? В этом году ушли из жизни Владимир Высоцкий, Джон Леннон, Джо Дассен, легендарный ударник «Led Zeppelin» Джон Бонем. Почему именно 80-й год XX века стал самым «урожайным» для косы смерти на «поле музыкантов»?
Нет ответа. И часто приходит мысль об абсурдности жизни как таковой, о слепой и жестокой неразумности Мира, что Мир - это реализованный бред.

* * *

Утром после поездки на природу Сергей встал рано, заварил душистый чай с жасмином и шиповником, позвал за стол Лену. Они пили чай с печеньем, слушали бодрую песенку «Криденс»: «Хей - хей - хей - ло, Мэри - Лу...».
- Сергей, - сказала Лена, - мы вот веселимся, а ты помнишь сколько дней мы не навещали Ольгу?
Лучшая подруга Лены Ольга около месяца лежала в больнице с диагнозом рак желудка.
- Да, - ответил Сергей, - больше недели не были. Сегодня же пойдем.
Они быстро собрались, купили бананов, яблок, конфет и поехали в больницу. За неделю Ольга сильно сдала. Бледная с изможденным лицом и запавшими глазами лежала она в тоске больничной палаты. Супругов неприятно поразил вид Ольги, но они не выдавали своих чувств, старались приободрить ее, рассказывали новости, неловко пытались шутить. Разговор не вязался, Ольга, погруженная в себя, пыталась поддержать тон, но ей это было не по силам.
- Ребята, извините, но я не спала ночь, мне нужно отдохнуть. Приходите скорее в следующий раз, - тихо промолвила она и откинулась на подушки. Лена поцеловала подругу, супруги попрощались с ней и вышли из палаты. Не сговариваясь, молча, они пошли искать лечащего врача. Немолодой седой доктор принял их в ординаторской.
- Ничего утешительного сказать не могу. При обследовании обнаружили метастазы в печень, так что прогноз крайне неблагоприятный.
- Никаких шансов нет? - дрожащим голосом спросила Лена.
- Увы, практически никаких. Ей мы ничего не раскрываем, но, похоже, она обо всем догадывается, - устало ответил врач. Ольге в этом году исполнилось тридцать лет.
Как оглушенные, добирались супруги из больницы; Лена плакала, Сергей шел молча, но тяжелая боль сжимала ему грудь. Боль и обида: за что ей? Молодая, азартная, спортивная, - и вот, - на тебе. Другие всю жизнь какую-нибудь политуру пьют и умирают лет в семьдесят - восемьдесят.

* * *

Сергей по студенческой привычке любил пробежаться по эфиру (хотя теперь в этом не было необходимости - о всем чем надо и не надо болтали российские радиостанции), но вечером по «Голосу Америки» они услышали о трагедии на пляже в далеких Штатах.
- Ужас какой - то, хорошо хоть у нас никакие акулы, крокодилы не водятся, - сказала Лена.
- Хорошо, - машинально ответил Сергей, а в его воображении росла и ширилась картина, как безмолвное чудовище не кого
- то, а его тянет в темную бездонную пучину, и было это не живое существо, а воплощение потусторонних адских сил. Лена заметила его остановившийся взгляд и сказала: «Что обдумываешь сюжет для нового рассказа? Сережа, хватит с тебя ужасов, возьмись за что - нибудь другое».
- Да? Может мне какой-нибудь «Цемент» написать, или «Бруски», чтобы тот, кто прочитает сдох от тоски?!
- Напиши что-нибудь веселое, юморное, сколько у тебя самого было таких случаев в жизни? Ведь над всеми невзгодами надо уметь смеяться, иначе останется только с ума сойти; смех - лучшее лекарство.
Сергей промолчал, раньше он полностью разделял мысли Лены, но в последнее время смех помогал не всегда. Вспомнился ему один далекий малозначительный эпизод - пари в стройотряде. Один из их «Бойцов» за бутылку водки взялся дернуть племенного быка за яйца. Сцена вышла как - будто веселенькая, а если вдуматься комедийно - трагическая, как сама жизнь. Огромный бык мгновенно догнал дерзнувшего поднять руку на его мужское достоинство, сбил с ног. Российская коррида, а не испанские штучки с закалыванием невинных животных. Хорошо хоть бык был не андалузской боевой породы, и забор оказался рядом, так что «тореадор» Коля в последнюю секунду перед тем, как разъяренный зверь не начал втаптывать его в землю, успел перескочить через спасительные жерди.
- Оле! - как кричат разгоряченные зрелищем испанцы, скандировать не пришлось.
Но ведь не будешь про это писать, а главное, Сергею сейчас было не до смеха. Не только трагикомического, но и самого жизнерадостного. Какое - то темное облако наполнило незаметно его душу, что - то неопределенное беспрестанно томило и мучило его.
-Пойду прогуляюсь, - сказал он и направился в прихожую.
- Ты надолго, Сережа?
- Не знаю, - ответил он, закрывая за собой дверь. Он медленно спускался по обшарпанной грязной лестнице и думал, а не вернуться ли ему домой? Но, когда вышел на улицу, решение принял окончательное и быстрыми шагами направился к автобусной остановке. Минут через двадцать он звонил в дверь Игоря.
Около полугода назад Игорь приглашал Сергея к себе: «Я один, скучаю, посидим, послушаем музыку». Сергей догадывался, что друг зовет его не на простые посиделки. Игорь где - то доставал наркотики и «баловался» ими. Когда Вьюгин узнал о новых пристрастиях друга, то мягко отговаривал, то пытался напугать его. Игорь смеялся в ответ: «Чепуха, я ведь иногда, и к тому же новые краски, необычные образы приходят, чудно расширяется сознание. Морфий - бог, потому, что он справляется и с болью и с бедами, а это божественное искусство».

Художник Игорь тяготел к сюрреализму и часто повторял высказывание Рене Магритта: «Сюрреализм - это реальность, освобожденная от банального смысла». Вдохновителем Магритта был Эдгар Алан По - «безумный» Эдгар. А Сальвадор Дали характеризовал Магритта так «на полголовы выше самого Дали». Вот и на работах Игоря над головой прелестной девушки кружились ведьмы; старый дом ощеривался жутким оскалом, а в окнах дома виделись уродливые бесовские тени... В один вечер Игорь уговорил и Сергея попробовать запретный плод. Он достал из - за книг в шкафу маленькие ампулы и два шприца. Сергей с интересом и в то же время со страхом смотрел на происходящее. Его друг отломил тонкие кончики ампул, втянул их содержимое в шприцы.
- Да не бойся, сейчас ты почувствуешь такое, что больше уже ничего не будет нужно. Давай руку. Сергей сел в кресло, положил на подлокотник руку. Игорь перетянул его плечо резиновым жгутом и легко попал иглой в набухшую вену. Волна еще никогда не испытанного тепла стала подниматься от груди к голове Сергея, мозг постепенно затуманивался сладкой дымкой, а он сам словно окутался в ласковое море счастья. Мелодия Жан Поль Жара звучала неземными звуками, которые переливались чудными, прежде невиданными красками. Сергей управлял этим цветовым звучанием как хотел, строил в своем воображении волшебные картины, которые, то вспыхивали ослепительными узорами, то исчезали, превращались во мрак, то вновь сияли беспредельным наслаждением.
Возникали немыслимые видения: то нарисованный таинственной рукой персонажи любимых сказок, то соблазнительные нагие красотки, которые могли оказаться вдруг слепыми, отвратительными гниющими заживо старухами. Среди сочной зелени вспыхивали пунцовые розы, Сергей тянул к ним руки, и вдруг необыкновенные цветы превращались в черные змеиные головы с подрагивающими жалами...

Когда Игорь и Сергей пришли в себя, когда ушел туман наркотических грез, Сергею стало жутко и по особому сладко одновременно. Расслабленные, сидели они в креслах, слушали музыку. Игорь рассказывал ему о своем приятеле - враче Лызлове. После института он попал по распределению (существовало раньше такое жесткое понятие) в поселок Злынка. Одно название чего стоит. Шло время «перестройки» трижды проклятого Меченого, разрушалась великая страна, а заодно вырубались виноградники, в месяц по талонам выдавались две бутылки водки. Осенняя скука забытого Богом селения была нестерпимой. Лызлов с другом, тоже врачом, коротали вечер за бутылкой. Но что значит одна бутылка для двух молодых мужиков? Лызлов предложил: «Давай попробуем «догнаться» калипсолом?» Так называется препарат для кратковременного внутривенного наркоза, от имени нимфы Каллипсо, навевавшей по верованиям древних греков сны - грезы. Друзья - приятели приняли препарат внутрь, закурили.
- Не действует, только лекарство зря потратили, - рассуждали они.
И вдруг Лызлов видит, что входная дверь открывается, на лужайке перед домом стоит, мигая иллюминаторами, летающая тарелка, из нее выпрыгивает сине - зеленые лунатики и рвутся в дом. Неизвестно откуда в руке у него появляется бластер, и Лызлов в отчаянии палит из него лазерным лучом в пришельцев, которые корчатся, падают, но на смену им появляются следующие. Сколько он их перестрелял не счесть...
Через некоторое время друзья - экспериментаторы пришли в себя. Лызлов рассказал о своих видениях. Приятель его давился от смеха.
- Ты что так ржешь? - спросил несколько обиженный Лызлов.
- Да ничего, просто пока ты с лунатиками воевал, я с такими наядами купался, что теперь, наверное, на лучших красавиц взглянуть будет и не интересно.
- Даже на Клаудио Кардинале? - совсем разобиженный ответил «воин».
-Даже на нее, тебе она безумно нравится, за ночь с ней жизнь отдал бы?
- Нет, все на свете издали кажется лучше, чем рядом - поэтому я не сплю с Клаудио Кардинале, - перевел в другую плоскость разговор недовольный Лызлов.

* * *

После первой пробы Сергей уже не отказывался от предложений Игоря, но они прервались по независящим от Вьюгина обстоятельствам - Игорь выбросился с девятого этажа, не растворив окно, разбив его собственным телом. Что он чувствовал в этот миг?! Какой демон толкнул его лицом на мокрый асфальт? Ответ прост. Демон разрушения и смерти, вошедший вместе с наркотиками в кровь и душу. Но могло быть и наоборот: бес изначально проник в душу и «дурь» лишь притягивалась им.
Осталась незаконченная картина Игоря - купола церкви, объятые пламенем.
... Он понял, что на этой Земле
он не нужен
его зовет к себе мир иной...
Иной, но какой? - дьявольский, злой...
И звенел рефреном мотив, услышанной где-то песни:
"Мы в аду, мой друг
мы в аду,
хоть мы называем его
сладким раем.
Мы в бреду, мы в бреду,
и мы это отлично знаем!

Искусство должно быть святым причастием, религией Божественной Красоты, иначе оно станет поклонением дьяволу.

* * *

А в это время приходила весна. Весело журчали ручьи, сияло солнце, ветер уже не налетал хладными порывами, а ласкал теплыми дуновениями. Победно звучали голоса птиц, переживших суровую зиму. А по утрам над городом иногда пролетали лебеди, слышалось курлыканье журавлей, которые возвращались домой из далеких чужих стран.
Летят на Родину птицы
чтоб ни случилось
летят
______________________
...А над Гудзоном журавли
не пролетают...

* * *

Наркотики после кончины Игоря почти исчезли из жизни Вьюгина, но он ушел в тяжелый беспросветный запой, иногда переходя с алкоголя на «травку». Вино сначала снимало все проблемы, но постепенно затянуло в глубокий темный омут, вынырнуть из которого не хватало сил. Дни шли бесконечной черной чередой, тяжелые безрадостные загулы сменялись жутким похмельем. Вино - это амброзия пополам с ядом, и если не соблюдать меру, обязательно отравишься. Однажды утром, проснувшись с тяжелой и тупой, как колун, головой, Сергей кричал, звал Лену. Ни звука в ответ, только в мозгах отдавалось: «Ты будешь вечною принцессой, а я твой верный мертвый пес...» Сергей с трудом поднялся с дивана, обошел квартиру - он был один. Зловещая тишина, пустота квартиры и предельная опустошенность души. Первая мысль Сергея после осознанного - удавиться. Но когда он представил себя висящим в петле, с багрово - синюшным языком, то содрогнулся и навсегда ее оставил; современные самоубийцы только дискредитируют самоубийство. Но зеленый змий свился на шее тугим узлом.
Позвонил знакомой вертихвостке, и через час они горели в пьяном пламени на вертеле сатаны. Иногда, во сне ли, наяву, возникал образ ушедшего Игоря. Игорь, кривя губы рассказывал про французского художника Эжена Делакруа, известного всему миру картиной «Свобода на баррикадах», Свое вдохновение он черпал на скотобойнях, куда привозил натурщиц - проституток. Свои шедевры он писал, переселившись в место разделки животных, попросту скотобойню, и утверждал, что в присутствии крови женщина преображается, становится не просто возбужденной, чувственной, но главное - предельно естественной. Так, на известной картине появилась женщина с разорванным платьем и открытой миру налитой не по - французски грудью. Игорь, смеясь, рассказывал, что роль Свободы исполняла известная всему Парижу проститутка, которая после работы на скотобойне повредилась в уме.
А после этих «приходов» Игоря, когда Сергей занимался сексом со своей «подружкой», он видел, что у нее волосы на лобке загорались фиолетовым цветом.
Еще ему почему - то вспомнилось, что Джордано Бруно сожгли на площади Цветов!
- Да чтоб вас всех, инквизиторские морды, сунуть в такой костер! Ничего, вы, ****ские изуверы, своего дождетесь!
- А Набоков тайный садист, извращенец. И дело не только в «Лолите». Вспомните его страсть к коллекционированию бабочек - лепидептерологию на латыни. Бабочками надо любоваться живыми, над цветами, а не приколотыми заживо. А он ведь их иголочками, не торопясь, аккуратно, чтобы крылышки не помялись. Лепидептеролог хренов!
- «Под лежачий камень вода не течет». Глупость! Вода как раз и течет под лежачий камень. И вообще, зачем камню лежачему, чтобы под него что - нибудь, хоть золото расплавленное текло?
- Лишь тогда я понял Феллини, когда выпил вермут-бьянко с одноименным названием.
- Живой нормальный человек погибнет в этом мире вурдалаков...
- Библейское дерево вовсе не яблоня, а смоковница, а плоды инжир, попросту - фига.
- И все - таки мы будем мочиться с колокольни Ивана Великого на вашу гребаную америку!
Такая мутная круговерть неслась в голове Сергея, прилетела птица шизокрылая, настал психоменингит.

* * *

Кап-кап-кап... - раздавались звуки из кухни от неисправного крана, а может это ликвор - спинномозговая жидкость утекала куда-то в чёрную бездну.

* * *

Однажды он двое суток провел на диване, лишь на минуты вставая с него; книги, которые пробовал читать, разбрасывал по комнате, от любимой музыки вибрировали нервы, в голосе «черной розы» авангарда Диаманды Галас слышались стенания ведьмы.
На кухне оказалась недопитая бутылка водки, Сергей выпил оставшиеся пол стакана, закусил черным хлебом, посыпанным солью, посидел, обхватив ладонями голову; и стал собираться в дорогу. Он бросал в сумку белье и одежду, взял из библиотеки несколько книг, собрал все оставшиеся деньги и медленно пошел к вокзалу. Город был чужд и пуст, а редкие встречные прохожие казались инопланетянами.

* * *

Через сутки Сергей сидел в сумраке деревенского дома, из полуприкрытой чугунной дверцы печи бились отсветы ярко - желтого пламени. Это был дом его бабушки, забытый, оставленный людьми. Последний раз Сергей с Леной приезжали сюда на несколько дней полгода назад, а остальное время он ветшал и старился, пустой и безмолвный внутри, палимый солнцем, сеченый дождями и метелями снаружи. Сергей, чувствуя, что сходит в городе с ума, повинуясь безотчетному зову, пришел сюда, как раненый зверь забивается в чашу зализывать рану.
На плите кипела картошка, которую ему дали соседи, на столе у окна была нарезана колбаса и хлеб, стояла бутылка «Кавказа».
Вьюгин медленно, как в оцепенении, ел горячую картошку с луком и колбасой, пил дешевое крепленое вино. Время тоже текло неспешно, со стороны все выглядело как при замедленной съемке, да и в голове Сергея было такое же состояние. Сумерки постепенно сгущались, гас огонь в печи. Скоро за окном стало непроглядно черно, темнота заполнила дом. Вьюгин еще посидел за столом, бездумно глядя в беспросветную тьму, потом лег на скрипучий диван, укрылся старым тулупом и провалился в глубокий тяжелый сон, но без кошмаров и сновидений - приведений.

Проснулся, когда еще веселые сентябрьские лучи солнца ярко освещали дом. Поднялся легко, вскипятил воду, заварил крепкий чай. Смотрел на осенний сад: багрово - красные листья вишен уже облетали, а на яблонях и сливах еще держались, только пожелтели, а местами, в лучах утреннего солнца, вспыхивали почти летней зеленью. Сергей пил крепкий горячий чай, голова светлела, и душа чуть заметно оттаивала. Он вышел на крыльцо: дул легкий ветерок, а солнце бабьего лета одаривало все живое последние дни в этом году нежной позолотой. Сергей решил пройтись по березовому лесу, который стоял через поле, недалеко от деревни. В поле уходящее лето как бы прощалось с ним ласковыми прикосновениями - поцелуями летящих в неизвестность паутинок. Сергей долго бродил по опушке леса, как некогда, свободно и легко. С белых стройных берез при порывах ветра осыпалось золото листьев, медью отливали клены, рябины стояли сплошь увешанные гроздьями оранжевых ягод.
- Богатый урожай, - думал Сергей, - будет чем покормиться зимой лесным птахам.
Иногда по пути попадалась калина, сочные ягоды на ней горели яркими рубинами. Сергей срывал гроздь и ел на ходу, ягодный сок отдавал горечью.
Вьюгин пошел к знакомой кринице. Деревянный сруб ее совсем обветшал, почернел, покосился. Сергей напился студеной, чистой воды и направился к дому. Там он разогрел на электроплитке картошку с колбасой, пересилил с надрывом желание купить вина в магазине. После еды стал перечитывать стихотворения Эдгара По, пронизанные тоской, безысходным горем, крайней безнадежностью. «Аннабель Ли» называлось одно из них, но Сергей понимал, что под этим именем поэт пишет о своей единственной, о жене Вирджинии, которую в юном возрасте свела в могилу чахотка. А жизнь самого Эдгара! Сколько неудач, лишений, трагедий выпало на его долю. Он пытался заглушить душевную боль алкоголем и опием. Напрасно, они не помогли, они убили писателя и поэта. Вьюгин отложил книгу, не в его состоянии было читать ее.
Но мысли все равно текли в том же направлении. Вспомнились ему несчастная судьба художника от Бога Саврасова, который просил милостыню у студентов при входе в академию; трагедия гениального Мусорского. А забытый ныне композитор Максим Березовский? Он пел в церковном хоре города Глухова (опять же одно название города чего стоит!). Но исключительный талант юноши был замечен, и благодаря неожиданной поддержки русских меценатов его отправили в Италию. Он постигал музыкальную культуру вместе с Моцартом, учился блестяще. Представить себе: заштатный Глухов и вдруг солнечная Италия, музыкальный центр мира, Моцарт! Волшебная сказка, к сожаленью с очень печальным концом. Но кто обещал, что жизнь обязательно должна быть счастливой? Вернувшись в Россию, Березовский столкнулся с черной завистью, подлостью, открытой враждебностью. Его таланту не давали хода, он спился и покончил счеты с этой жизнью петлей на шее. Прожил Максим Березовский двадцать восемь лет.
Гоголь и Врубель не имели пристрастия к алкоголю и наркотикам. Чем счастливее сложилась их судьба? Душевное смятение перешло в распад и сумасшествие. Смерть причину найдет.
- Для веселья планета наша мало оборудована... - с такими мыслями уснул Сергей.
Снилось ему, что темной - темной ночью, на небе ни звездочки, он стоит на своем крыльце. А потом, влекомый неведомой силой, идет по зло притихшему еловому лесу. Из - за туч выглянула одиноким оком круглая полная луна, освещая лес блеклым призрачным светом. Сергей шел по узкой извилистой тропинке, меж безмолвно страшными в кладбищенской тишине высокими елями, которые тянули к нему свои лапы, преграждали путь. Но, преодолевая себя, он упорно стремился к притягивающей как магнит таинственной и ужасной цели. Неизвестно сколько продолжался его путь. Сергей смертельно устал, остановился, осмотрелся вокруг. В неверном лунном свете он различил какое-то зеленоватое мерцание на невысоком пне. Сергей приблизился к нему, протянул бездумно руку, и вдруг с омерзением отдернул ее. Он увидел, что на пне шевелится, извивается кольцами гадюка с приподнятой головой. Он отскочил в сторону, споткнулся о сук, упал, но мгновенно вскочил на ноги - ему представилось, как метнулась к нему убийственная гадина. Но змея еще только сползала с пня. Сергей схватил сук, и что было силы ударил по гадюке, метя в голову. Гадюка продолжала ползти к нему. Вьюгин с беззвучным криком молотил ее со всего размаха, пока гадина не перестала шевелиться. Исчез ее холодный флюоресцирующий блеск, скрылась луна за тучами.
И Сергей проснулся: пока мы живы, сон кончается пробуждением, и мир для нас возникает снова. Со старой иконы скорбно смотрела Божья мать с Иисусом - младенцем на руках. Сергей встал, и чтобы окончательно стряхнуть мрачные грезы, отправился к роднику. Было прохладно и утрене пасмурно, Вьюгин пошел быстрее разгоняя кровь и туман черных мыслей. Вот и родник, бежит, журчит кристальная вода из лотка деревянного сруба и радостнее становится на душе. Сергей напился ледяной воды, умылся, набрал бидон домой. На обратном пути ему шлось легко, приветливо шелестели вслед желтыми листьями березы, а в лицо светило разогнавшее туман солнышко.
За спиной где-то очень далеко раздался рёв лося, во время гона сохатые теряют осторожность и бродят не только в глухих чащах. В сентябре с рогатыми великанами лучше никому не встречаться, в гневе они страшны и безрассудны.
А перелётные птицы в это время уже почти все подались в южные края: на Средиземное море, в далёкую Индию, Африку, на Мадагаскар.
Пусто, безмолвно и светло-печально в жёлтых с багрянцем сентябрьских лесах, хорошо бабьим летом собирать там грибы: грузди, белые, подберёзовики, подосиновики. А вот когда пойдут опята, то это уже не тихая охота, воспетая Аксаковым, а промысел, заготовка на весь год. Впрочем, в густом, наваристом грибном супе или в жареной картошке с грибами есть своя тихая и сытная поэзия. Ведь поэзия не всегда звёздная и небесная, она бывает и земная.

Когда Сергей пришел домой, соседи копали картошку. Сергей стал им помогать, и до обеда с усердием выкапывал из темной рыхлой земли крупные, с синими глазками картофелины, таскал ведра и тяжелые мешки. Обедали у соседей той же картошкой, поджаренной на сале, пили парное молоко, вкус которого Сергей совсем забыл. Потом отдохнули, Сергей с хозяином дядей Мишей перекурили и все снова принялись за работу. Тяжело досталось Сергею отвыкшему от физического труда, ныла поясница и одрябшие мышцы, но он старался изо всех сил, не отставал от соседей. Дядя Миша все же это приметил, и глядя на взмокшего Сергея, улыбаясь спросил: «Что, забыл у себя в городе как картошка достается? Давай привыкай, не отрывайся от родной земли».
Скорее всего глупость, что самые чистые урожаи зреют в почве несуществующего. Те, кто так думает, пусть и питается исключительно «самыми чистыми».
Ужинали за самоваром, правда, электрическим; ветеран, который когда - то кипятил воду шишками, скептически подбоченился в своем углу. Не торопясь, степенно пили чай с блинами, яблочным вареньем и медом. Сергей ушел к себе уже затемно с умиротворением в душе и спокойно уснул, лишь тихий скрип половиц старого дома слышался? чудился? ему сквозь сон.

Скрип половиц
услышишь сквозь сон,
знай,
это поступь невидимой Вечности

* * *

На следующий день он вникал в привезенную с собой «Тайную доктрину» Блаватской: «Время - только иллюзия.... Настоящее есть лишь математическая линия, отделяющая ту часть Вечной Длительности, которую мы называем Будущим, от части именуемой нами Прошлым...»
Вьюгин не соглашался: часто Время - самое реальное, неумолимое и ужасное, что есть на этом свете. Он читал об утраченной Книге Дзиан, истинной Божественной Мудрости, эзотерическом Откровении, осколки которого превратились, часто в искаженном виде, в различные религии. А осколки разбитого целого нередко несут много Зла. Не зря в народе бытует поверье, что разбитое зеркало приносит в дом несчастье. Он читал дальше о Вечном Дыхании, едином оживляющем и одухотворяющем начале Вселенной... Его мозг, долгое время пребывавший в состоянии наркоза с трудом воспринимал сложную, неоднозначную книгу, но, главное, она заставила его думать, и Сергей, давно не бравшийся за перо, в едином порыве написал маленькую, пусть наивную и несовершенную, но искреннюю миниатюру «Белый Всадник».

« Сегодня был его день, день Свершения и Триумфа. Прозрачный воздух бодрил утренней свежестью, приносил неизвестно из какого далека едва уловимые, но сладко пьянящие, таинственные и радостные одновременно оттенки запахов, заставлял широко раздувать ноздри и немного кружил голову.
Лица друзей, подводивших к нему жемчужно - снежного коня с зачесанной на одну сторону шелковой гривой, светились добром и напутствием счастья. Он поставил ногу в стремя и легким прыжком очутился в седле. Взмахами поднятой над головой левой руки Всадник прощался с остающимися, а правой тронул поводья. Конь двинулся широким неторопливым шагом. С высокой белой башни, устремленной в прозрачно - голубое небо сверкающим тонким шпилем вслед им неслись ликующие звуки. Золотисто - розовый свет солнца заливал все вокруг и пронизывал насквозь тонкие листья кленов и берез, стоящих вдоль дороги, по которой двигался всадник. Он скрылся за поворотом, и небесные звуки раздавались все тише и тише. Вдали показался мост над широкой рекой с обрывистыми берегами.
Когда он въехал на мост, то почувствовал хладные порывы ветра, долетавшие сюда с другой стороны реки. Топот копыт по твердому покрытию моста постепенно заглушался, разносился в стороны ветром и за его серединой был почти не слышен. Далеко внизу широким потоком текла река, и неспокойные темно - серые волны вспучивали ее поверхность. Когда Всадник достиг конца моста, небо быстро нахмурилось свинцовыми тучами, и запорхали вдруг одинокие снежинки. Сразу за рекой начался город, который встретил его настороженным молчанием холодных громад домов. Отдельные прохожие, попадавшиеся Ему на пути, или совсем не замечали Всадника и безучастно проходили мимо, либо лишь на мгновение останавливали на Нем удивленный взгляд и вновь погружались в мрачную отрешенность. И Белый Всадник понял, что многие из тех, к которым направлялся Он, попросту не в состоянии Его увидеть. Всадник поравнялся с большой церковью, где толпилось много людей, но лишь некоторые провожали его взглядом, а остальные продолжали смотреть на колокольню, откуда доносился как хриплый лай, надтреснутый звон, который даже не мог спугнуть сидящую на кресте ворону. Белый Всадник продолжал ехать по улицам города мимо нелепых плакатов с пустыми и лживыми словами, и грязные брызги из - под копыт серыми пятнами оставались на снежных ногах коня. Вот въехал Он на большую площадь и огляделся кругом, готовый сказать свое Слово. Но никто не останавливался, не прекращал своих суетных дел, чтобы слушать его. Впрочем, вот двое заметили Всадника, и, зло переглянувшись, двинулись навстречу, пытаясь схватить коня за поводья. Он тронул коня и тот широкой белой грудью сшиб их в грязь, где они стались лежать, не смея подняться и не решаясь даже барахтаться.
А Белый Всадник направил коня прочь из города. Через некоторое время Он услышал за собой чьи - то шаги и, обернувшись, увидел рядом худого немолодого мужчину. Всадник ничего не сказал ему, а только улыбнулся приветливо и коснулся рукой плеча. Вскоре к первому человеку присоединились еще трое: высокий светло - русый юноша и женщина с маленькой девочкой. А когда Всадник приблизился к окраине города, за ним шло десять - двенадцать человек, и некоторые с трудом успевали идти. Он спешился, посадил на коня маленькую девочку с рыжеватыми косичками, а Сам пошел впереди, держа коня за повод.
Уходящую процессию в мраке затухающего дня видел из своего окна еще один человек в городе. Тяжкий недуг приковал его к постели, и он тоскующим взором провожал уходящих, не в силах следовать за ними. Когда его взгляд перестал различать Белого Всадника, он рухнул лицом в подушки, пытаясь осмыслить: «Какой путь открыл людям Белый Всадник? Вернутся ли эти люди и дождется ли он их возвращения? Но самой горькой была иная мысль - вдруг ему все пригрезилось, и не было Белого Всадника, и покидающие мрачный город люди - только плод пораженного болезнью мозга?»

Сергей закончил новеллу в изнеможении - ум ищет Бога, сердце не находит. Настоящие, пронзающие душу новеллы, романы, поэмы рождаются, как плод встречи одиночества автора и читателя.

* * *

Когда назавтра утром Сергей вышел на крыльцо, то увидел рыжего небольшого пса со всклокоченной, в репейниках шерсти, из - под которой выпирали ребра. Пес, прижав уши, робко посматривал на человека, готовый сейчас же скрыться с глаз.
- Не бойся, дружок, не обижу. Какой ты голодный, подожди, покормлю.
Сергей оставив дверь открытой, намазал дома краюху хлеба маслом и вышел к собаке.

- Иди сюда, дружок, - звал он ее. Но пес переминался на месте и не подходил, видно не баловала его жизнь людской добротой. Тогда Сергей бросил хлеб ему под лапы. Пес обнюхал подарок, взглянул на человека и торопливо съел хлеб. Потом он помахал хвостом в знак благодарности и тихо ушел со двора.

- Такой же скиталец, как я, - подумал Сергей.
А может это Судьба устроила такую встречу, чтобы напомнить Вьюгину о собственной горькой бесприютности, взглянула на него печальными собачьими глазами.
За изгородью, где скрылся пес, стояла сосна, которую малым деревцом много лет назад принес Сергей из леса и посадил рядом с бабушкиным домом. Теперь она вечно - зеленой красавицей возвышалась над Вьюгиным в два его роста.

- И меня и всех кого знаю переживет, - думалось Сергею, - да ведь так и должно быть, и века иглы дерева будут зеленеть под солнцем, окутываться снежной кухтой, когда уже не станет старого дома, и никто не вспомнит, того, кто посадил сосну. Сергей в течении дня много раз брался за «Тайную доктрину», но мысли Елены Блаватской не воспринимались душой, проходили мимо, книга открывалась и захлопывалась. Душа вместо откровения и просветления окутывалась тоскливыми сумерками, а за окном постепенно темнело. Какие - то подвывания ощущались фибрами души и даже улавливалась слухом. Сергей вышел на крыльцо покурить, зажег спичку, и увидел стоящего рядом Дружка. Дрогнуло сердце Вьюгина, - так, значит, вой ему не чудился! Загасил ветер трепетное пламя спички, осталась не прикуренной сигарета. Рядом стоял неожиданный друг - Дружок - это было самое главное: собака в ночи вернулась к Сергею, нашла того, кто к ней искренне отнесся, забыв про свою беду. И два сердца - человека и животного - забились в такт если не любви, то понимания и согласия.

... Понять чужую боль
преодолев свою
вот высшая в мире религия...

И пусть это боль собаки, не будь высокомерен человек, не гордись понапрасну своей исключительностью на Земле. Животные тоже умеют думать, страдать и любить, а жизнь их бывает порою гораздо полнее, глубже, интересней, чем жизнь иного представителя рода человеческого.
В Книге Книг находим Экклезиаста: «Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные; потому что участь сынов человеческих и участь животных - участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все - суета! Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах. Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх и дух животных сходит ли вниз, в землю?»

По мнению многих современных мыслителей смерть - конец для животного, и начало новой жизни для человека. Но можем ли мы быть уверены в этом? Во всяком случае одна ревностная католичка узнав что для ее любимой собаки нет места в потустороннем мире, заявила публично, что и она отказывается от рая.

Да и существует ли она, жизнь после смерти, что представляет собой? У человека на самый главный вопрос есть только робкие догадки, шаткие гипотезы, у некоторых более или менее твердая вера. Что будет на самом деле? Живущему сию завесу даже не приоткрыть, как бы он не тщился.

Человек - единственное живое существо, для которого собственная жизнь является проблемой. Очень горькая исключительность! Животные просто любят жизнь и борются за нее, а человек в своих исканиях - копаниях доводит порой себя до самоубийства: жизнь, мол, не стоит того, чтобы ее прожить. И этот безумный вызов, плевок в Бога, который ниспослал ему пусть тяжкий, но драгоценный дар - Жизнь - никогда ему не простится. Люди так порой запутались в поисках смысла жизни, что она сама им стала в тягость. Вопрос, конечно, не в том, чтобы отказаться от поиска, а в том, чтобы выйти из тупиков, в которые он часто заводит. Путь человека к Богу - вот смысл жизни, и у каждого он свой неповторимый, единственный. Идти; спотыкаться, падать в грязь, подниматься, и снова идти... И даже, если не твердо веришь в Бога, двигаться вперед необходимо, чтобы уйти от дьявола, власть которого на Земле очевидна и неоспорима. А еще точнее ад в нас самих и нужна беспредельная борьба с инфернальными силами в собственной душе. И без хотя бы небольших побед над адом жизнь становится ненужной и бесцельной, и тогда действительно остро возникает вопрос, - стоит ли она продолжения?

И еще, если на тебя бросаются алчные хищники, необходимо уметь разорвать им горло, иначе тебя самого порвут в жалкие клочья. Таковы противоречивые реалии земной жизни...

* * *
Стоял дом на высоком холме, окруженной со всех сторон высокими соснами, за исключением одной, - там текла широкая река. Неспешно и плавко протекали воды. А в доме том жила стройная девушка с голубыми глазами и темными, по пояс косами. Где она теперь?, где дом, где косогор, где всё?

* * *
На крыльце сидели Сергей и рыжий, кудлатый Дружок. Собака доверчиво уткнулась влажным носом в руки человека, чувства спокойствия, добра и преданности переполняли ее, и в этом была своя глубокая философия. Осенняя ночь раскинула над ними необозримый таинственный небосклон - попробуй звездочки пересчитай!
А в голове Сергея Вьюгина рождались мысли - строки:

Моя жизнь такая
амальгама
где от ртути ядовитой
не отделишь серебро

Млечный Путь тянулся вечной беспредельной полосой, а опрокинутый ковш Большой Медведицы изливал на Землю космическую благодать:

Небесный ангел мой
храни меня
дай сил мне
выбраться из ада…