Федюшкина и Надюшкина свадьба к концу четвертого дня, кажись, всё же пошла на убыль. Вообще, по деревенским меркам, срок в четыре дня, это само то. И не маленький, но и не самый большой. Хотя свадьба, если уж совсем по-честному, она ведь только в первые два дня на свадьбу то и похожа. Со всеми ее свадебными атрибутами, обычаями и ритуалами.
Когда гости, все сплошь трезвёхонькие, в вытащенной из сундуков и шкафов, парадно-выходной одёжке своей, с запашком нафталиновым, чинно, семейными парами, садятся за столы. И во главе стола все гости могут разглядеть виновников торжества и даже запомнить, как выглядят молодые. Потом уже будет совершенно не до них.
Сначала пара, специально уполномоченных, нагловатых женщин, с размалёванными лицами, в цветастых шалях, пройдутся по карманам гостей, проведя обряд, хитро называемым “отведением столов”.
- А ну-ка, не скупитесь, гости дорогие. Посмотрите на наших молодых. Какие они милые да красивые. Еще лучше будут выглядеть, если вы в тарелочку эту положите денежку вашу. Да вы не скромничайте, покрупнее и побольше кладите.
Так, или почти так, эти две “дрУжки” обходят всех сидящих гостей. Это правильное действо, гости знают, что к чему и денежки у них уже приготовлены. Их подарочные деньги пойдут на обустройство вновь созданной семейной пары. Еще раз придется раскошелиться гостям, когда начнут выкупать, так называемый, “курник”. Соревнование, чья сторона, женихова или невестина, его выкупит.
Тут, по очереди можно бросать не только деньги. Вслед за мелочью, летят и крупные банкноты, а потом и живность объявляется всякая, начиная от куриц и кончая телками, бычками и коровами. Могут даже и дом подарить родители молодым, а могут и мотоцикл, до легковушек, правда, еще очередь не дошла в то время. Короче, кто на что способен, кто во что горазд. Здесь гости участвуют только на первоначальном этапе, затем в ход идет “тяжелая артиллерия” родителей и близких родственников.
Ежели мы слышим, громкие возгласы ГОРЬКО, это означает, что гости еще помнят, зачем и по какому поводу здесь собрались. А уж когда обязательная, торжественная часть свадьбы будет завершена, когда исчезновения молодых никто и не заметит, когда за какофонией громких песен и криков, уже никто никого не в состоянии услышать, это значит, что свадьба, наконец, потекла в нормальном, привычном, деревенском русле.
Гуляли по дню, сначала в доме жениха, потом в доме невесты. Затем процесс повторяли по новой. Но ведь когда-то же всему этому должен прийти конец. Конец запасам водки, пиву и здоровью пьющих. И вот он заключительный день свадьбы. Последних гостей, самых стойких и живучих, увели по домам более трезвые жены, развезли на телегах родственники, знакомые. На опустевших столах остатки закуски, недопитые стаканы с пивной гущей, перевернутые стулья с табуретками и никого из гостей.
Но, нет. Из-под одного стола слышно бормотание двух голосов мужских. Оба общаются, как и положено, на свадебном диалекте. То бишь, своими заплетающими языками несут такую хренотень, что постороннему человеку ни в жисть не понять о чем речь идет. Но это посторонним она непонятна. Удивительно, но эти два товарища хорошо понимают друг друга.
Думаете, под столом, как в засаде, сидят два здоровенных мужика, у которых здоровья – целое море. А если не полениться, да заглянуть под стол. Ба! Да там всего-навсего пара тщедушных, бородатых старикана. У одного борода, скажем прямо - так себе, скудная, клинышком, у второго - большая, окладистая. А возраста? Да черт знает, сколько им годочков. Но совершенно точно – молодость их прошла еще при жизни Ленина, трудились всю жизнь при Сталине и Хрущеве, а отдыхают под столом уже при Леониде Ильиче Брежневе.
Звали их, одного дедом Кузьмой, другого дедом Никифором. Интересные, надо сказать, персонажи. Эти старики не пропускали ни одной свадьбы в деревне, причем без разницы, звали их туда, или совсем не приглашали. Приходили на свадьбы с разных концов деревни, и всегда одни, без своих старушек. Вся деревня знала, если мягко совсем сказать, их нетерпимость друг к другу и на свадьбах старались рассадить дедков всегда в разных концах столов свадебных.
Но, это в начале свадьбы. Потом, по мере выпитого, места сидения этих стариканов непостижимым образом начинали сближаться. И вот он момент, когда они уже сидят рядышком, два этаких патриарха деревенских. В пылу всеобщего веселья гостям уже совершенно начхать на этих стариков, а зря. Сейчас начнется самое интересное.
Словесная перепалка у этих бородатых аборигенов вскоре перерастает в попытку нанести физический урон противнику. Нет, они никогда не занимались мордобитием, это совсем не к лицу в их возрасте. А вот схватить противника за бороду и подергать, потрепать ее, это, хлебом не корми, это сам бог велел сделать. Додергиваются до того, что на табуретках своих уже нет сил удержаться, и вот они уже оба на полу. А чтоб ненароком не затоптали их в проходе, вот и отползли благоразумно под стол, где и продолжили выяснять свои непростые отношения. Как обычно, обиды начинают вспоминать с самых, что ни на есть, молодых лет своих.
- Я ведь тебе, Никишка, никогда, ни в жисть не прощу, до самой смертушки своей, как ты у меня отбил, самым наглючим образом Клавку мою. Чай не забыл, помнишь, как мы жили на стоянке в Мосеевом логу в то лето? У-у-у, злыдень!
И дед Кузьма, в доказательство того, как ему и сейчас, через добрых полсотни лет с гаком, больно и обидно, вцепился в Никишкину бороду.
- Я ведь на ней в ту осень собирался жениться. Уже матушке своей о своем решении сказал, чтоб одобрила выбор. Правда, самой Клавке не успел о своих чувствах сказать. А ты, сучий потрох, и рад стараться, воспользовался, что она не знала о моих намерениях, поманил ее пальчиком и на стог затащил. Приголубил на всю ноченьку мою Клавку, лихоманка тебя задери.
Пьяными слезьми заливался дед Кузьма, но трясти за бороду своего обидчика не переставал.
- А как же я отомстил тебе тогда, паскудник ты этакий, чтоб загасить свою горечь. Это ведь я назавтра умудрился изловить и засунуть тебе в торбочку с едой здоровенную гадюку. Ты бы, охальник, видел свои бесстыжие зенки, когда развязал свою котомку, чтоб пожрать, а оттудова красавица энта выползает. Видать, надолго пропала твоя охоча опосля этого, до женского полу. Боялся, поди портки свои спускать, как бы туда еще кака змеёшка ненароком не заползла.
Дед Кузьма беззвучно затрясся своим старческим смехом. Не беда, что он совершенно непричастен был к гадюке в Никишкиной торбочке. Она сама заползла в нее, из любопытства своего, или запахи ей поглянулись в ней. Бывает у них такое. Но пусть этот злыдень думает, что это он, Кузьма, сподобился сотворить месть такую.
Теперь настала очередь и деду Никифору напомнить товарищу своему, кой чего такого, об чем бы тот вспоминать, ну совсем уж не хотел.
- А помнишь, Кузя, как ты самустил Сёмкину жену помиловаться с тобой в их же бане. Ох и дурень же ты был тогда. Ну рази кто так делат таки вот дела. А это ведь я тогда подпёр дверь банёшки тихохонько колом, чтоб не удрал ты ненароком. Да Стёпке наказал, чтобы он Семена срочно в баню вызвал. Эх, Кузя, ты и есть самый настоящий Кузя. Ты, если бы со стороны глянул, как вы с Нюркой носились тогда по огороду, совсем в непотребном виде своем, то со смеху сдох бы сразу.
И в этой истории его закадычный “вражина” Никифор был совершенно не при чем. Он не подпирал дверь бани и не видел даже, как разгневанный Семен охаживал, попавшими ему под руку вилами, свою женушку неверную и шкодливого Кузьму. Люди видели, а они врать не станут.
- А ты, дак совсем чересчур умный! Прям – через край! Додумался ведь свою старуху к моей за вазелином послать. Или она сама, своим скудным умишком, дошурупила к нам прийти? У Никифора, мол, жопа заболела, помазать бы надо. Хорошо, я слова ее услыхал, да успел в баночку то, вазелиновую, чуть скипидарчика капнуть. Дюже помог тогда тебе вазелин с добавкой моей. Любо-дорого было глядеть, как ты по ограде своей носился. Пыль столбом. Откель только прыть взялась. И про болячку, жопную свою, видать, совсем позабыл.
Много чего интересного могли бы нам еще рассказать под столом эти два чудных старикана, но вот беда, пришли и за ними их женушки, старушки - божьи одуванчики и прекратили их подстольную перепалку. Неинтересны потому как они им, эти слезливые взаимные упреки. Да и бороды ихние жалко, ведь так может статься, что когда-нибудь повыдирают их по пьяни до последней волосинки. На каждой свадьбе одно и то же. Ничего нового. Одни воспоминания молодых лет своих. А, видать, всё едино, ох, как сладки, воспоминания эти. Эх, молодость, молодость…