В некотором царстве, позабытом государстве о бананах и слыхом не слыхивали, картошки и той отродясь не видели.( Хотя имелись клубни крупные, в штанах.) Не говоря уже о авокадо, всяких киви-криви, ананасах-гондурасах. Это уже потом буржуи толстозадые продвинулись, излишества разные испробовали, рябчиков с ананасами в том числе. А во времена оные ловили птицу силками ( когда ещё Буш грёбаный отравленные окорочка пришлёт!) и лопали без всяких заморочек, заморских юдо-фруктов. Ели и нахваливали. Происходило это при царе Горохе или даже раньше него. Без царя… в голове.
Посадил тогда дед репку. Но не торопитесь, ох, не скоро она вырастет большая-пребольшая. Ждать надо долго и терпеливо наблюдать, что вокруг творится. А творилось разное: и колобки пеклись, и каша заваривалась на веки-вечные.
Решил Иван-царевич жениться. Женилка у него такая выросла, что задумал он весь белый свет удивить. Себя показать и людей посмотреть. А уж если не лукавить, то не всех людей, а в первую очередь, заморских бл…й. Нет, конечно, имея ум пытливый и любознательный, он любым новым впечатлением был рад, но всё-таки…
И вот закатили на прощание на высокой горе пир-горой, разливанное море пива, мёда; съели уток не счесть, гусей не перечесть, стадо свиней, стадо быков, стадо слонов… не нашли.
Встал поутру царевич Иван, тряхнул буйной головой ( загудела голова как царь-колокол), приторочил к седлу котомку с питьём-яствами, взял в руки тяжёлую палицу, и только пыль завилась за его гнедым конём. Ехал он долго ли, коротко ли; то дремучими лесами, то весёлыми дубравами, а в ковыльной седой степи остановился у камня на распутье.
Не стал Иван-царевич на булыжнике надписи читать, то ли в грамоте не был силён, то ли просто поленился буковки разбирать – мало ли кто что напишет, лучше голову не забивать.
Спешился он, закусил плотно, приложился к мёду хмельному, отсыпал отборного овса верному коню и отправился затем куда глаза глядят, а не туда, куда грамотеи разные предписывают.
Ехал, молодецки посвистывал, палицей помахивал, разминал плечи богатырские, пока другие члены пребывали в бездействии.
Постепенно темнеть стало, солнце скрылось, на небе звёздочки засияли; а когда он в лес въехал, только бледный лунный свет освещал узкую тропинку, доносился порой тоскливый вой, и со всех сторон тянулись к всаднику чёрными лапами зловещие ели.
На небольшой поляне стояла избушка на страусиных ножках, а у дверей сидела чёрная пантера с горящими глазами. Иванушка вспоминал, как к избушке обратиться следует? Но пантера опередила его и, хлеща по бокам упругим хвостом, то ли промяукала, то ли сказала: « Ты свои присказки брось, избушка стоит как надо и вертеться перед тобой ни задом, ни передом не будет. Ты лучше прямо сказывай, зачем пожаловал, что тебе в такую пору надобно?»
Иван-царевич малость оторопел от такой встречи и, сдерживая желание треснуть дубиной промеж наглых сверкающих глаз ( пусть пантера, а всё-таки просто большая кошка!), молвил: «Переночевать нельзя ли в избушке? а то на траве сыровато, туманы из болот ядовитые натягивает».
Пантера зевнула, обнажив огромные белые клыки, и бесшумно скользнула за дверь. Иван спешился, привязал роющего копытами землю коня, приосанился. Над трубой мертвенным светом сияла полная луна. Дверь тихонько скрипнула и взору царевича предстала девица, от вида которой он едва на ногах устоял. Стройная, но далеко не тростиночка, роскошная коса через плечо ниже пояса, сияющие неземным сетом глаза…
- Здравствуй, добрый молодец. Какого ты роду-племени? Что привело тебя сюда в такое время?
- Я, Иван-царевич, иду счастья искать. А тебя, красавица, как звать-величать?
- Василиса Прекрасная я, от суеты решила отдохнуть в лесах укромных, местах спокойных. Так проходи, раз пришёл, гостем будешь.
- Да я не хотел беспокоить, тем более так неожиданно, в такой поздний час. Нежданный гость, как говорится…
- А чем этот час хуже других? А насчёт татарина мы ещё убедимся,- улыбнулась Василиса,- проходи, садись за стол, перекуси с дороги.
Иван переступил через порог, огляделся; при свете слегка чадящих лучин внимание привлёк прежде всего стол накрытый скатертью-самобранкой. Глаза у проголодавшегося Иванушки разбежались, чего тут только не было!
На блюдах серебряных дымились огромные куски медвежатины, кабанятины, диких коз и прочей дичины, икры стояли чаши с горкой, рыбы от огромных осетров до небольших стерлядок было несметно.
Про разные пироги и кулебяки с визигой и прочими начинками уж и упоминать не стоит. А чтобы запить такое изобилие скатерть-самобранка не поскупилась на мёд и брагу, вина и настойки забористые и душистые.
Тут Иван-царевич не заставил себя упрашивать и развернулся во всю силу богатырскую: с хрустом трещали кости, летели под стол опорожненные блюда и пустые кубки. Веселилась душа Ивана от такого изобилия, а предложи ему кто для особой пикантности устриц каких-нибудь, не стерпел бы Иванушка такого маньеризма и по макушку вбил бы в землю супостата-затейника. К счастью, таких рядом не присутствовало, а потчевала гостя одна прелестная хозяйка.
Она подкладывала самые лакомые кусочки, наливала кубки до верха, ласково улыбалась и светилась довольством, что так угодила гостю дорогому. Широко открытые очи отливались глубинной синевой, изгибались брови соболиные, ланиты пунцовели от радости и лёгкой застенчивости, ну а губы,- ах, не будем про коралловые губы, когда они, чуть дрожа, произносили речи сладостные.
Долго текла пир-беседа, Иван насытился в полной мере, а Василиса к еде и не притронулась, счастлива была одним лишь разговором с царевичем, хотя тот скуп был на слова и чаще ограничивался глубокомысленными гримасами и междометиями, лишь иногда пускался в краткие рассуждения на темы о том, как на Руси жить хорошо, а у немцев и разных басурман паршиво; но вот он, не кичась царским достоинством, соизволил самолично отправиться в дальние вояжи.
Тут у добра молодца возникло какое-то подспудное желание, то ли «Честерфилд» закурить, то ли «Филипп Моррис», но так как в те времена на Руси и самосада не знали, а табачным зельем только индейцы не завоёванные увлекались, то мысли сами собой и развеялись.
И оглядел он ещё пристальнее Василису Прекрасную, и сладкая дрожь пробежала по телу, - до чего пригожа девица: и грудь высокая, и стан стройный, а что под сарафаном белым скрывалось, так ни в сказке сказать, ни пером описать.
Да и зачем это описывать, языком здесь заморские порнографы пусть работают, а у Ивана мысли и действия были конкретные. Прижал он к себе голубушку так, что косточки хрупнули и затрепетала она вся; поцеловал в губы алые и понёс на могучих руках на перины мягкие. Тут и лучины сами собой погасли, погрузилась изба тьму непроглядную, огласилась стонами неистовыми. И долго ходили ходуном половицы, трещали стены, покачивалась крыша, топотали ноги страусиные…
С блаженной думой о проведенной ночи открыл утром глаза Иван. Открыл и чуть не остался замертво от дикого ужаса: вместо волшебной красавицы лежала с ним карга старая, колесом изогнутая, с грязными седыми космами, оскаленными гнилыми зубами. Не помня себя, выбросился Иван из окна, услышал за собой голос, похожий на карканье: « Куда же ты, молодец, торопишься, меня одну-одиношеньку оставляешь?»
Огляделся Иван мутным взором вокруг,- лес, в который он вечером въехал, оказался старым погостом с покосившимися крестами, а к одному из них конь его гнедой привязан.
Вот что значит скакать куда глаза глядят, вот так глазами невесть во что всматриваться.
2.
Поскакал Иван-царевич подальше от гибельного места, потряхивая отяжелевшей головой, отгоняя думы мрачные.
Но оставим его на время, не все же на Руси царевичи, встречаются ведь Иванушки-дурачки. Не всем жить в хоромах теремах, для других изба; кому с периною кровать, кому и печка – благодать. Кому осетрина, а кому и щука – рыба.
Так вот сидел, сидел Иванушка на печи, тоска такая, хоть грызи кирпичи, хоть хреном по ним стучи.
И пошёл он тогда на речку, ведром рыбу ловить. А речка льдом закована – зима давным –давно. Только одна прорубь есть, да и там уже серый волк сидит, хвостом рыбу удит.
Иванушка долго думать не стал (он вообще никогда долго не думал), а подскочил к волчаре и давай его дубасить ведром по голове. Голова у волка крепкая, но и вёдра тогда не из пластика делали, а из дуба. Так что зверю не поздоровилось, еле-еле унёс он ноги с разбитой башкой.
С тех пор, кстати, и пошли волки придурковатые,- разве можно с такими повреждениями потомство умное плодить? Если дубом бой, то генетический сбой. А потом всякие неудачи, то с Красной Шапочкой, то с козлятами-ребятами.
А Иванушка время даром не терял, ведром рыбу доставал, зачерпнул разок-другой и вытащил из реки золотую рыбку. Только он о злате-серебре понятия не имел, а рыбёшка та сама по себе мелкая, карась какой-то, ухи не сваришь. Не успела золотая рыбка и рта раскрыть, что бы отпустили её за любые желания, как Иванушка ругнулся сгоряча и без всяких просьб выплеснул её обратно в воду. И давай он снова черпать, глядь, а в ведре щука большая-пребольшая.
- Вот это дело,- подумал рыбак,- не то что мелочь какая-то блестящая.
И довольный Иванушка припустился домой, уху варить, да так, что валенки с босых ног слетали.
Растопил он печку берёзовыми поленьями, достал котёл, собрался рыбину чистить. А щука высунулась из ведра, зубами щёлкнула, подмигнула ему и молвила: «Не торопись, Иванушка, меня в котёл бросать, в крутом кипятке варить, лучше попроси чего хочешь."
- Ничего не надо,ухи только страсть как хочу.
- Ох, сударик, да разве в одной ухе счастье, подумай получше. Может тебе разгуляться, развеяться, в гости куда сходить, сколько можно одному на печи лежать?
А Иванушка не любил с печи слезать, он и говорит тогда щуке: «А зачем ходить, на печи поеду, раз ты такая всемогущая.»
- Хорошо, Ванёк, как решишь, на печи, так, на печи, только куда скажи.
Но Иванушка раздумал ехать на печи; ещё не хватало гонять такой эксклюзив по снегу-бездорожью.
- Ан, нет,- говорит он,- щука хитрая, раз ты такая мастерица, то доставь мне сюда на печь девку Матрёну, у которой на завтра свадьба назначена.
- Ох, ты голь еси, Иванушка! Да уж быть по- твоему,- и взмахнула она своим рыбьим хвостом-плавником, из ведра вода выплеснулась.
У Ивана на печи лежит девка молода, в одной рубашечке. Обалдел Иван, но терять время не стал попусту, стал рубашечку снимать, телеса оголять; они сами рвались, видно к свадьбе готовились. Нарезвился Иван с Матрёнушкой, и пока она в дрёме была эротической, он щуке своей говорит: «Отправляй её откуда прибыла, пускай свадьбу теперь дожидается. А мужику её - мой привет и почтение!»
Да, почтил он Матрёну как надобно, будет сниться ей до исхода дней!
- А не зря я тебя не съел, щука-рыбина, подавай-ка мне теперь на блюдечке не простую девицу, а Марфу боярышню!
Делать нечего, щука плеснулась, и уж та на печи без кокошника и без прочих убранств, всё скрывающих. Ох, и ластил её Иванушка, так, что Марфушка теперь всегда сладко- пьяная.
Но прошёл и её черёд, а Иван,- не будь дурак, царевну зовёт.
Не стерпела щука: «Угомонись,- говорит,- может, я теперь и сама сгожусь. Я ведь не щука вовсе, а русалка!»
А Иванушка её за таки слова,- в кипяток, в котёл, вот и вся игра!
- Зоофилом я никогда не был, а вот ушицы отведаю.
Уж не знаю, какова уха, но крестьянский сын её нахваливал. Похлебал он ухи, да лёг спать на печи.
3.
А Иван-царевич тем временем подъехал к той деревне, где жил его тёзка не царского роду-племени. Постучал он в дверь крайней покосившейся избы – ни ответа, ни привета, постучал тогда своим кулачком посильнее, так, что брёвна затрещали.
Из-за дверей раздался сонный голос: « Кого там нелёгкая принесла, какой остолоп спать мешает?»
Вошёл Иван-царевич в избу: « Не ласков ты, хозяин, кто же так гостей встречает? И не остолоп я вовсе, а сын единственный царя-государя вашего, престолонаследник значит. А ты прежде всего гостя дорогого напои-накорми, а потом уж и расспрашивай.»
Делать нечего, слез Иванушка с печки: «Присаживайся, царевич на лавку. А насчёт угощений у меня не густо, разносолов к твоему приезду не приготовлено. Не знал, не чаял, что явишься. Если бы предупредил, закатил бы тебе пир горой, гору курей и гусей у соседей перетаскал, а так не обессудь.»
Поставил он перед царевичем котёл с остатками ухи, краюху чёрствого хлеба отломил, посолил крепко, луковицу достал. Подивился царский сын такой скромности, но голод не тётка, а похмельный дядька; упрашивать себя не заставил, быстро смёл всё со стола и ушицу нахваливал.
- Отродясь я, Иванушка, такой ухи не пробовал, даже в царских и княжеских трапезных.
-Ещё бы, уха-то не простая, не из каких-нибудь судаков-мудаков, а из русалки приготовлена!
Поперхнулся Иван-царевич, чуть назад в котёл всё съеденное не отправил.
- Как из русалки?! Или у тебя шутки такие, гм…своеобразные?
-О, я шутки люблю, намедни с соседкой пошутил; но тут без приколов и каламбуров.
И поведал Иванушка своему тёзке родовитому, как он щуку поймал, а она русалкой оказалась, но котла не миновала.
- Вот какие чудеса инфернальные творятся, нечисти сколько на белом свете развелось,- молвил Иван-царевич и рассказал страшную историю, что с ним приключилась.
- Да хрен с ней,- легкомысленно брякнул Иванушка, мысли-то лёгкие, ведь недаром дурачком назван,- ты же видел, как мы их раз, и в уху, и в квас!
- Э-э, не скажи, это тебе досталась какая-то малахольная, а другие из кого хочешь и суп сварят, и на вертеле поджарят, и на углях испекут.
Иванушке, хоть и звали его дурачок, такие перспективы не понравились и, что редко случалось с ним, он крепко задумался. Но думы его прервал Иван-царевич, как государственный муж более решительный и ответственный.
- Думал я, Иванушка, чужие страны посетить, над их причудами потешиться, да вижу не досуг, надо сначала на Руси с разными причудниками разобраться. А собирайся-ка ты, Иванушка, и рванём с тобой, вдвоём оно веселей и сподручней. Только вот коня у тебя, горемычного, нет. Ничего, раздобудем.
Тут Иванушка рассердился и обиделся: «А зачем мне конь, у меня такая печь, что чистокровный арабский скакун не нужен. Танк. Правда, без пушки, но на воздушной подушке. Отстал ты, царевич, во своём дворце, не в обиду будь сказано, от прогресса научно-охренического. И ничего, что пушки нет, мы на месте что-нибудь скумекаем.
На том и порешили.
Выехал со двора на гнедом коне Иван, а за ним на печке Иванушка. Едут они долго ли, коротко ли, а Иванушка-дурачок над царевичем посмеивается.
- Статный всадник, грозный вид, только не тяжело ли по ухабам трястись, на каждой колдобине задницей о седло ударяться? А я вот лежу, в сине небо гляжу и посвистываю.
Грустный скачет царевич, шлём на голову давит, кольчуга раскалилась. Степь бескрайняя широко раскинулась, солнце печёт. И тут увидели впереди бойцы-воины раскидистый дуб, вот где думают, отдохнём в тени, и быстрей к нему.
А навстречу им буйный ветер поднялся, с завываниями дикими и атональными присвистами. Подъезжают ближе, видят, на ветвях мужик лохматый сидит, пальцы в рот и вовсю свистит. Взял Иванушка кирпич с печи, размахнулся и саданул свистуну в левый глаз. А Иван как метнёт свою палицу – прямо в лоб охальнику, тот и с дуба рухнул.
Подъезжают к нему добры молодцы, кто такой спрашивают? Мужик лежит, не встаёт, лишь поклоны бьёт: «Соловей я, разбойник.»
- И чем ты тут, мерзкая морда, занимаешься, какие козни злые строишь?
- А как увижу кого, как свистну, так бабы в миг без памяти падают, а затем и мужики валятся. Тогда я к ним и спускаюсь.
- Так ты, злодей, баб беспомощных сильничаешь?!
- Да на кой они мне сдались, век на них не глядел бы; так, отберу котомки. А вот на мужиков порой заглядываюсь. Бывают, ух, как хороши, да, жаль, беспомощные лежат, ничего у них не шевелится.
- Ах ты, падло мерзкое! Какой ты Соловей-разбойник! К соловушке нашему примазался, разбойником прославился. Не соловей ты и не разбойник, а пидар гнусный и козёл драный!
Дал Иванушка уроду с перверзиями пинка под зад, а Иван добавил своей царской пятой так, что свистун-извращенец скрылся на бреющем полёте; в чужеземные государства, видимо.
А может и не долетел до границы, земля-то на Руси велика и обильна, вот только порядка в ней нет…А уроды есть.
Друзья соратники прилегли в тень дуба на траву-мураву, студёной водицы из ручья напились.
- Видишь, Иванушка, как мы его быстро уделали! – бахвалился царский сын.
- Погоди, не празднуй победу лёгкую,- отвечает тот ему,- хоть и дурачком меня прозвали, а мыслю, что впереди у нас битвы куда серьёзнее, сейчас мы только попугая какого-то встретили.
- Ничего, отдохнём, всем покажем, как раком зимуют,- заключил военный совет Иван. И заснули они сном богатырским.
Когда проснулись, злато-солнышко закатилось, жара спала. Хлебнули зелена вина для поддержки сил, закусили хлебушком (больше ничего не осталось), вскочил Иван на коня, а Иванушка на печку, и в путь дорогу, жильё искать, еды добывать.
И вот вдали замелькали красные огоньки. Всадники, один на коне ,другой на печи прибавили ходу. Они переехали речку через калинов мост, огоньки разгорались, сверкали ярче и как-то зловеще, но деревни не было видно. Лишь что-то тяжёлое ворочалось и перекатывалось, так что дрожала земля.
- Так ведь, это чудо-юдо поганое!- воскликнул Иванушка.
- Точно, Змей-Горыныч о хрен знает скольких головах,- подтвердил царевич.
- А сколько у него голов-то?- хотел узнать Иванушка.
- Какая вам разница, русские косточки, когда вы сейчас захрустите у меня на зубах! – как гром раздался ужасный голос, и небо полыхнуло молниями.
- Иванушка, ведь ты говорил, что у тебя не печь, а какой-то танк, в атаку, не выдержит древнее чудище прогресса! – скомандовал царевич-воевода.
Иванушка до предела разогнал свой кирпичный танк и пошёл на таран. Печь врезалась в огромную чешуйчатую тушу так, что труба обломилась.
- Хо-хо-хо, людишки, с кем тягаться вздумали! – опять затряслись громом небеса, - поджарю вас сейчас на ужин, вовремя и в нужное место заехали вы.
И чудо-юдо полыхнуло из своих поганых пастей ярким пламенем.
Опалило бойцов, сгорели на головах волосы, худо стало так, что вдохнуть нельзя. Вдохнуть нельзя, а выдохнуть можно. Выдохнули Иван с Иванушкой чистым перегаром, пили ведь без закуски.
Примолк Змей-Горыныч, зашатался. Тут Иванушка, по прозвищу дурачок, кричит: «Царевич, дыхни ещё раз из последней царской дури!»
Иван дохнул изо всех сил, а Иванушка огнивом сверкнул, зажигалок у них не было. И огненный смерч, словно залп батареи «катюш» ударил по чудовищу.
Задёргался Змей в последних судорогах, не помогла ему после «выхлопа» Ивана чешуя бронированная – смерть рептилиям-мудантам, смерть проклятой нечисти!
Когда утихло пламя, подъехали ближе Иван с Иванушкой, видят – только гора пепла лежит и кости обугленные; змеиха рядом дотлевает. Ещё они увидели, как в ночную темь расползаются змеёныши малые.
Да где их, гадюк дьявольских, всех перебить – слишком много.
- Вот Змей, - говорит Иван-царевич, - и у них тоже секс, размножаются, интересно бы посмотреть на такое зрелище, голов много, а хренов столько же? И у него змеих что ли много или одна со всеми хренами справляется?
Пока он так философствовал, расползлись змеёныши по всему свету.
А Иван с Иванушкой думу думают. На белой печи, а не в Белом доме.
Знали бы они, что такой появится, уснули бы сном летаргическим, вовремя поднялись и сравняли его с землёй вместе с депутатами.
Впрочем, всех не сравняешь, некоторые убежали бы или вовсе не пришли, Владимир Волкович без сомнения. Да хватит про них: депутатов, демократов, дегенератов… Вернёмся во времена былинные.
Иван-царевич говорит Иванушке: «На Руси мы какой-никакой порядок навели, пора теперь и в загранку. Ты, Ваня, со мной или в своей деревне останешься?»
- А что я там не видел? Всех баб в разных позах видел и не только видел. Хочу француженок … увидеть, да если и немчура какая попадётся, тоже не упущу.
Запаслись они провиантом (то есть брагой, медами, самогоном и прочей снедью) и отправились в страны чужестранные. Но ехать далеко, опять ночь наступает. Иванушка говорит: «Давай прямо здесь и остановимся. Залезешь ко мне на печь, закусим и отдохнём.»
- Закусить мы закусим и заснём, а что если ночью дождь ливанёт? У тебя печь чудесная, но без крыши.
- Это и хорошо, что без крыши, значит, она никуда и не съедет.
- И всё-таки, Иванушка, давай в лес, там хоть листва вместо крыши будет.
Приехали они в лес… на свою голову. Хлебнули и заснули. Только спать им не удалось: голоса какие-то в темноте слышатся, потом деревья стали ветками хлестать, то по опаленным головам, то по другим местам. Перевернутся они с боку на бок, всё равно не уснуть,- хихикает кто-то и еловым лапником охаживает.
Иванушка терпел-терпел, а потом изловчился и на слух,- хвать кого-то из темноты! Тот визжит и ухает, но крепкая крестьянская рука его не отпускает. При свете выглянувшей луны рассмотрели Иван с Иванушкой своего неприятеля: маленький, ушастый,, глазёнки по сторонам бегают, весь шерстью зарос.
-Обезьяна, макака-резус,- объяснил Иван-царевич, иностранными наставниками зоологии обученный.
- Может, при царском дворе их и называют макаками, но я точно знаю,что это обыкновенный леший,- ответил Иванушка-дурачок,- а обезьян-резусов иноземцы выдумали.
- Да что ты, взаправду, леший? Сейчас мы с него шкуру сдерём и сохраним, потом мой преемник царского престола Петя её в кунсткамере выставит.
- Какой Петя, это который с Анкой-пулеметчицей трах-трах? ( Видел порой Иванушка вещие сны и «Чапаева» в кинотеатре смотрел.)
- С какой ещё Анкой-пулемётчицей? Хотя, как волхвы предсказывали, будет у Петра Великого Анна Монс, только она ничего не метала, в неё метали все, кому не лень, и государь на немецкую ….. позарился, думал слаще будет.
- И всё-таки, шкуру надо снять, иностранцы толпами повалят на русского лешего смотреть, это тебе не ефиёб какой-нибудь, талеры будут звенеть, а потом баксы, если не сопреет.
Леший очухался и завопил: «Не надо меня в кунсткамеру, иноземцам на посмешище, давайте я вас лучше к ним самим краткой дорогой выведу!»
Иван-царевич почесал опалённый затылок: «Да и правда, Пётр 1 из другой династии будет, чего мне ради него стараться. Веди нас, Леший, прямиком к границе, а там отпустим. Может быть…
И по указке Лешего они мчались уже не долго, а коротко, и сейчас оказались у границы. Но граница на замке. С той стороны. С нашей, кто замок повесит? Если кто с очень большого ума-бодуна и повесит, то в тот же миг и сопрут.
А иноземцы хитрые закрыли границу на замок, чтобы мы к ним не ходили. Да к ним и задаром никто не собирался: своего всего достаточно. Иван-царевич только с кампанией решил кругозор расширить.
- Иванушка,- говорит он,- помогай своей печкой, против русских танков любая граница не преграда.
- А как же я,- подал голос Леший,- вы ведь меня отпустить обещали?
- Вы ведь, вы ведь, вот выведешь нас туда и обратно, тогда и отпустим, шляйся себе по лесам, но народ не стращай, а нето я тебя выведу на чистую воду, пусть русалки позабавятся,- повелительным тоном сказал Иван-царевич,- переводчиком при нас будешь.
- Да какой я переводчик, я ж на ихнем ни бельмеса, ни гу-гу,- возопил Леший.
- Хватит сказки рассказывать, вы лешаки всюду друг дружку понимаете,- продолжал командовать Иван,- а иначе в кунсткамеру.
- Яволь,- отозвался Леший, что ему ещё оставалось делать.
- Кирпич-броня, и печки наши быстры, - пропел Иванушка.
4.
И вот они уже в чужеземной стороне, в лесу каком-то не русском, не то с буками, не то с бамбуками. Но лешего своего не зря взяли, он пошептался с местной братией и сказал богатырям, в какую сторону ехать, только предупредил, что на печке лучше открыто не разъезжать, - дикари, мол, не поймут.
Двинулись они дальше, когда смеркаться стало (конспирация!), впереди Иван на гнедом коне, а поодаль Иванушка с Лешим на печке. Иванушка Лешему говорит: « У тебя теперь, чёрт лохматый, повышение квалификации, ты теперь не только лесной, но печной будешь».
- Нет таких в нашей иерархии, вот домовые есть, а печных нет.
- Так ты первый будешь, на Русь вернёмся, тебе царевич именную грамоту « Леший – Запечный 1» выдаст, палицей печать поставит, а будешь супротивничать, он тебе на лбу её поставит.
Леший спорить не стал: против мордобоя никаких чудес. С другой стороны, печным даже лучше, лежишь себе в тепле, хозяева мигнуть не успеют, лучший кусок со стола стащишь. Что по лесу шататься, особенно зимой?
А надоест лежать, можно сытым и активным к лешачихам бежать.
Иван-царевич тем временем подъехал к придорожному трактиру, надписи он не прочитал, но голодное брюхо подсказало – точно, кабак.
Он махнул царской дланью своим спутникам – припаркуйтесь, мол, незаметненько, а сам, распахнув ногой дверь, вошёл в желаемое заведение.
На вертелах жарились упитанные каплуны, на стенах развешаны жирные колбасы, вдоль стены бочки с пивом и вином стоят. Услужливый хозяин подскочил к такому неожиданному гостю и что-то залепетал. Иван-царевич его слов не понял. Да и понимать не хотел. Он показал пальцем на провизию, сказал: «Всё для нас, а других вон сейчас!»
Сначала ни трактирщик, ни поздние посетители харчевни ничего не поняли и принялись на своём тарабарском говорить. Тогда Иван-царевич повертел палицей, сбивая лавки, столы и подвернувшихся под удар запоздалых любителей выпить.
Те сочли за благо уйти живыми и быстро испарились. А когда в трактир вошли Иванушка с Лешим, хозяин завопил таким голосом, что на Луне бы могли услышать и выскочил из своего заведения куда глаза глядят.
Путешественники спокойно уселись за стол и принялись за поздний ужин.
Иван лопал каплунов и колбасы, перепробовал содержимое всех бочек. Иванушка от него отставал немного.
Потом сытый и довольный Иван повёл застольные беседы: « Ты знаешь, Иванушка, а ведь эти немцы, или кто они, кое-что умеют делать – в деревенском кабаке такое пиво и вино. Но вот водку хорошую им слабо».
Разговор поддержал Леший, который хоть и тварь лесная, а тоже время даром не терял, винцо, пиво пригублял. Говорил он поэтому так, словно во рту у него была горячая картошка.
- Видели, как я всех напугал? То-то. Что бы вы без меня делали? Но от местных лесных братьев я узнал, что нам надо стороной обойти ужасный замок, - тут он уронил мохнатую голову на стол и даже ушами перестал шевелить.
Заснули и два других путника. А на утро, чуть солнце заглянуло в окно, Иван-царевич разбудил свою команду.
- А ну, Лешачок, что ты вчера про замок ужасный рассказывал, или просто с непривычки у тебя белочка пробежала?
- Какая ещё белочка? Не было тут ни белочек, ни зайчиков, хоть они мои друзья.
- Если и дальше так пить будешь, будет тебе белочка, то есть белая горячка, самой верной подругой. Но я сейчас про другое, ты про замок пьяный бред нёс, или он на самом деле есть?
- Есть, есть, какой бред, местные лешаки мне про него такие страсти сообщили, - кто туда войдёт, никогда не возвращается.
- Это мы посмотрим, собирайтесь в путь!
- А может мы лучше что-нибудь другое посмотрим, достопримечательностей здесь много.
- Нет, если они в своём государстве с напастями разобраться не могут, мы поможем. Без разговоров в путь!
Выехали они на опушку леса и остановились осмотреться. Перед ними серой громадой возвышался замок с остроконечными башнями, окружённый рвом.
- Умеют строить мастера зарубежные, внушительно, но слишком мрачно у них, подлецов, выходит. То ли дело наши палаты белокаменные, - резюмировал Иван-царевич, - а, главное, такие стены даже печкой твоей, Ванюша, не прошибёшь.
- А почему обязательно на таран? Вон Лешачок щас лыка надерёт и верёвку нам сплетёт, мы по ней через стену и перелезем.
- Хорошо, - откликнулся Лешачок, - верёвку я вам изготовлю крепчайшую, но вот только с вами не полезу.
- Это почему? – грозно вопросил Иван-главнокомандующий.
- А кто же будет коня и печь сторожить? У любого отряда должен быть авангард и арьергард.
- Ладно, арьергард хитроумный, плети быстрей верёвку, да получше.
Через час, благодаря старанию и умению лешего, она была готова.
Иван-царевич снял шпору с сапога, привязал её к верёвке, и двинулись они в обход замка. Быстро переплыли наполненный водой ров, Иван-царевич с первого броска закрепил верёвку за край высокой стены.
- Иванушка, лезь первым, ты ведь полегче меня, гм-гм, чуть-чуть.
- Да, самую малость, - ответил Иванушка и с быстротою кошки очутился наверху.
Упираясь ногами в стену, отдуваясь, за ним последовал царевич. Вот уже и до края рукой подать, но не выдержало лыко, тяжела не только шапка Мономаха, но и сами венценосцы. Словно глубинная бомба, рухнул он в ров.
До самого дна нырнул Иван, вынырнул и зашептал, отплёвываясь: «Затаись,Иванушка, может, стража не прочухает, едрит их мать… да и Лешего-лыкоплёта тоже – со вчерашнего дня лыка не вяжет».
Прошло время, всё было спокойно.
- Иван, - шёпотом говорит Иванушка, - иди потихоньку к воротам, я постараюсь тебе открыть.
Он спустился со стены и перебежками стал перебираться к воротам. У ворот сидел стражник, опершись на алебарду и громко похрапывая.
Как мы уже не раз упоминали, Иванушка долго не думал, он выхватил алебарду и изо всех сил ударил обухом её хозяина по голове.
Тот, не переставая храпеть, свалился как мешок. Иванушка добавил ему для верности (и тогда знали про контрольный удар) и отодвинул тяжёлый кованый засов.
Иван-царевич вошёл в замок, и они осторожно двинулись его обследовать.
Ходили по каким-то залам, анфиладам, увешанным картинами, гобеленами, оружием. Иван-царевич в глубине души дивился такому изобилию, но не до того было.
И тут где-то в подземелье услышали они приглушённые крики. Ориентируясь на звуки, они подошли к железной двери, откуда и раздавались женские стенания и рычащий бас. Рванул на себя Иван-царевич дверь, и видят они картину страшную: посреди комнаты стоит полуобнаженная женщина в изорванном платье, а вокруг неё кругами ходит здоровенный мужик с тёмно-лиловой бородой, в одной руке кинжал, в другой плеть.
Ходит и кричит зверски: «Вот и смерть твоя пришла, отрежу сейчас тебе голову, но сначала плёточка пусть поработает, она без дела долго не может!»
- Ах, ты мудак фиолетовый!- возопил Иван, подскочил и выдрал его поганую бороду вместе с челюстью. Так что челюсть у мерзавца отвалилась на пол не только от изумления. Дико вращая глазами, он пытался что-то крикнуть, но Иван-царевич врезал ему прямо в лоб, да так, что черепушка раскололась, а мозги проклятые по стенам растеклись. Раскинул садист последний раз ядовитыми мозгами.
А несчастная женщина рухнула на окровавленный пол без чувств.
Бережно отнесли её Иван с Иванушкой в покои, уложили на мягкую постель с балдахином.
- Ты, Иван-царевич, не очень-то заглядывайся,- сказал Иванушка, прикрывая прелестную красавицу пуховым одеялом,- мы ведь спасители…
- Да я понимаю,- отвечал Иван, глубоко вздохнув.
- Ничего, мы своё ещё возьмём, будет нам и секс, и кекс, и ромовая баба. А пока лучше найди для принцессы какой-нибудь настойки успокоительной, ну и для нас что-нибудь.
Вот, как всё на самом деле было, а не так, как французы миру представляют, русские заслуги замалчивают.
Тогда и теперь.
5.
Герои-путешественники после настоек хорошо выспались. Спасённая принцесса (на самом деле она была графиня) не знала, как и благодарить своих чудесных защитников. Она угостила их роскошным завтраком (хотя Ивану-царевичу он показался слишком лёгким), заламывала руки, прося ещё остаться, но доблестные воины вежливыми, но решительными жестами показали, что их ждут дела неотложные.
Ещё бы, графиня пусть женщина прекрасная, но не к ней же одной они ехали.
Заметив, что Иван-царевич с интересом рассматривает оружие на стенах, графиня предложила им выбрать, что захочется.
Иван взял тяжёлый двуручный меч, Иванушка шпагу с изящным смертоносным клинком и эфесом филигранной работы. И откуда только у деревенщины оказалось столько вкуса?
Тут появился Леший. Графиня с визгом очутилась на столе, мелькнув при этом грациозными ножками в ажурных чулках с атласными подвязками. Иван с Иванушкой проглотили слюну и накинулись на Лешего: « Ты, арьергард, как воевать, ты в тылу, а как победили – вот тебе и пожалуйста. Зачем припёрся, почему печь и коня бросил?»
- Печь без Иванушки никуда не денется, а коня я выпас и привязал в укромном месте. И время зря не терял, от местных лешаков французскому научился; я способный, в отличие от вас,- не без развязности отвечал Леший.
Иван с Иванушкой переглянулись – пока следует соблюдать этикет, а уж потом оборвём уши лесному наглецу. А Леший тем временем на дикой смеси языков успокаивал графиню, что они де борцы за справедливость из далёкой страны, вроде Че Гевары. А он, самый главный, должен так маскироваться.
Графиня немного успокоилась, но пребывала в понятном недоумении. Преодолев его, она предложила необычным гостям одежду, чтобы не так выделяться.
Иван взял шляпу с плюмажем, камзол; сапоги свои оставил. Иванушка вместо шапки взял берет, а лапти поменял на ботфорты. На Лешего надели золотую цепь с медальоном, объяснив, что, кроме обезьяны, ему никакую роль сыграть не удастся. Леший обиделся, но вынужден был согласиться.
Прощальные реверансы, объятия и даже поцелуи (в щёчку ), и необычная кавалькада выехала из замка.
Едут они и рассуждают. Иван-царевич говорит: «А что, Иванушка, ничего французская бабёнка, то есть графиня, какие ножки, чулки на них да подвязочки. А ты знаешь, как, должно быть, здорово их не подвязывать, а развязывать!»
Иванушка хмуро отвечал: «А кто её знает, могёт быть, она такая б…, что ей подвязочки эти затянуть покрепче и повыше, на горле. Может, мужик тот с бородой за дело её зарезать хотел, а мы помешали.»
- Как ты можешь, дурачина, такие слова говорить, про её высокородную честь и достоинство? Да за такие мысли тебя самого надо под самое горло!
- Вот где твоя царская спесь сказывается! Как в битву идти, так, Иванушка, вперёд! А после… Ну и возвращайся, женись на своей графине, только рогами люстры не сбивай. А мы с Лешаком до дому как-нибудь доберёмся.
- Да я не об этом. Сдалась мне эта графиня, я ведь русский царь, пускай и будущий. Я если и женюсь когда-нибудь на иноземке, то только на королеве, чтобы её королевство в приданое взять, под Русь подмять.
С такими разговорами продвигалась честна кампания по чужеземным дорогам неспешно и осторожно, выбирая тёмное время суток, дабы прежде времени себя не обнаружить. После двух суток пути, поздним вечером, глазам их предстал сияющий огнями дворец, это была загородная королевская резиденция. По всему было видно, что там отчаянно веселились, и действительно во дворце в самом разгаре шёл очередной бал.
Иван-царевич сказал своим спутникам, что это не деревенский кабак, туда нельзя всей толпой нагрянуть, и он, как венценосная особа, пойдёт один. Иванушке очень хотелось посмотреть, как немцы-чужеземцы пируют, но царевич сказал, что несмотря на ботфорты и берет вид у него для таких визитов провинциальный и подозрительный.
Тут подал голос Леший, сказал, что раз у него имидж обезьяны, то ему можно и нужно пойти с царевичем. И подозрений не вызовет и пригодятся его глубокие познания в иностранном языке.
На том и порешили: Иванушка на своей печке в засаде останется, а царевич с Лешим отправятся на бал.
При входе во дворец их остановили стражники скрещенными алебардами. Иван-царевич приласкал их кулаками, они и разлетелись в стороны на продолжительный отдых.
- Зачем же так грубо, я бы им всё объяснил, прошли бы спокойно, без мордобоя,- шептал Леший,- а в дальнейшем на все вопросы отвечай – руссе принце.
- Да если бы ты заговорил, они от страха вмиг бы окочурились. А я их нежно, часа через три оклемаются, - отвечал Иван.
Так или иначе, но путь был свободен. По широким лестницам с мраморными колонадами, балюстрадами поднялись они в огромный зал.
Звучала музыка, дамы с кавалерами кружились в замысловатом танце. На всех причудливые одежды, лица закрывали маски, шёл бал-маскарад, поэтому появлению наших героев мало кто удивился.
Они стояли и озирались по сторонам. Иван-царевичу музыка и танцы не понравились .
- Эх, говорит он Лешаку, - и гуляют как-то по-дурацки, не по-русски. Сейчас бы нашу плясовую, я бы показал им танцы, конечно, если бы их пол выдержал. Ну, ладно, посмотрим, может, что и хорошее у них проскочит.
Лакей, проходящий мимо, остановился около них с открытым ртом и выпученными глазами.
Иван-царевич осушил все стоящие на подносе кубки.
- Хорошее вино, - сообщил он Лешему.
Затем сказал оторопевшему лакею: «Что уставился, пошёл прочь.»
Перевода не понадобилось, лакей и так всё понял и мгновенно исчез.
В это время за витражными окнами раздались громкие хлопки, и темнота ночи озарилась разноцветными огнями.
Зал опустел, весёлая публика с радостными восклицаниями вышла к дворцовым фонтанам. К Иван-царевичу вплотную приблизилась статная дама в чёрной маске. Оживлённым шёпотом она что-то говорила ему.
Иван, помня советы Лешака, ответил кратко: «Руссе принце!»
- О, шармант,- произнесла дама и, взяв царевича за руку, с томными придыханиями продолжала говорить. Из всех произнесённых слов Иван запомнил только одно – регина. И ещё одно он понял – разговаривать больше не надо.
Он увлёк неизвестную в маске за портьеры дальнего окна и, подняв шуршащие юбки, овладел ей на подоконнике.
- О, руссе, о, шармант! – раздавалось вместе с ахами и вздохами. Дама забилась в конвульсиях, и тут кто-то распахнул портьеры. Иван обернулся и увидел невысокого мужчинку, который орал во всё горло, подёргивая тонкими усиками.
- А пошёл ты! – крикнул раздосадованный Иван и ударом царской длани успокоил орущего.
Но было поздно. На крик, звеня оружием, устремилась дворцовая стража.
Невесть откуда взявшийся Леший потянул за собой Ивана. Они выбежали на крыльцо, толпа стражников за ними. Иван-царевич оставил на печи и палицу, и двуручный меч, а одними кулаками тут горю не поможешь.
- Ванюша, скорей сюда, на помощь! – что есть мочи закричали в унисон царевич с Лешаком.
Иванушка не заставил себя ждать, со скоростью, которой позавидовали бы современные боевые машины, он примчал на печи ко дворцу.
Королевские телохранители при виде такой картины оцепенели на мгновение, бросили оружие и сами бросились, кто куда, наутёк.
***
Утро застало застало экспедицию по пути домой. Теперь продвигались они совершенно открыто, погони не боялись, а весь встречный люд, тут же исчезал при их появлении, так что знакомств с местными красавицами не состоялось.
Ехали и делились впечатлениями.
- Ну и народ,- разглагольствовал Иван-царевич, вспомнивший, что слово «регина» означает « королева»,- королева – первая б… в королевстве, что же тогда представляют другие?
- А ты же, царевич, собирался жениться на королеве, государство её к рукам прибрать,- посмеивался на печи Иванушка.
- Да хоть весь белый свет отдай, такой жены мне не надо.
- Не по государственному мыслишь, подумаешь, жена – б…, королева везде должна быть первой, зато какой прибыток казне,- продолжал ёрничать Иванушка.
Откуда ему дурачку было знать, что через сотни лет царь Пётр возьмёт себе в жёны прожжёную бл…щу без всякого приданого, если не считать за приданное ту науку, которую она прошла с солдатушками, бравыми ребятушками.
- Замолчи, Ваня,- отвечал отсталый Иван-царевич, не просвещенный ещё европейскими нравами,- одно любо, что я не только их королеву драл, но и короля заодно отмудохал.
- А вот тут ты прав, вот это по- государственному, пусть знают наших, - уже не прикалываясь, поддержал Иванушка.
- Да, царское величество, ты ему так врезал, что остатнюю жизнь будет на кашках сидеть, без зубов, про мясо забудь, и стоматологи-ортопеды когда ещё появятся, - поддержал Леший, - да и королевна тебя не забудет, останется навек без настоящего удовлетворения, опять же и сексопатологи отсутствуют.
С такими разговорами пересекли они границу, оказались на родной сторонушке, остановились в берёзовой роще.
Перекусили чем было, и начали совет держать.
Как государственный муж, первое слово взял царевич: «Иванушка, брось ты свою деревню, поедем в стольный град, за твои великие заслуги боярином сделаю. А Лешака воеводой над всем лесным народом».
- Спасибо за доброе слово, Иван-царский сын, но непривычно мне будет там, этикета не знаю, простору мало, да и соскучился по своим местам, по девкам нашим.
- А что, так хороши девки?
- А ты приезжай в гости, да боярынь привези, вот и сравним, кто лучше?
- Обязательно приеду.
На том и расстались друзья-приятели. Иван-царевич на гнедом коне в одну сторону, Иванушка с Лешаком в другую.
Поселился Иванушка в своей избе, не горюет, скучно станет – на печи по округе сгоняет. Иногда вечерком заглянет к нему на огонёк Лешачок. Сидят, рассуждают, Иван-царевича в гости поджидают.