Палата была в не самом веселом отделении — онкология-урология. В отделении бродили, в основном, мужики. Таскали за собой, словно собачку на привязи, мочеприемники. В отделении, кроме мужчин, было всего две женщины. А вот медперсонал — они почти все женского пола.
Две женщины, те, больные, лежали в соседних палатах, находящихся через широкий больничный коридор. Одна — согнутая годами и различными болезнями бабушка-казашка. Другая — пожилая женщина — худенькая, в преклонном возрасте, но очень шустрая. Периодически быстро-быстро гуляла по коридору — для сна и здоровья.
В палате напротив — на кровати, что стояла слева, лежала та самая бабушка-казашка. Старенькая. Изрядно битая жизнью. Но бодрая. Очень. Достаточно бодрая для истребления немалого количества еды, передаваемого многочисленными родственниками. Бабушка старенькая, в новомодной технике не разбиралась и не зависала в телефоне. Не умела переписываться, играть, гулять по всемирной паутине. Слышала плохо. И на каждый поступивший звонок долго и обстоятельно докладывала, что дела ее «жаксы» (хорошо - каз.). Громкой скороговоркой рассказывала, что и как.
После обильной еды бабушка прибирала за собой и потом долго сидела на стуле возле кровати, разглядывая узловатые пальцы рук. Шершавой ладошкой растирала ноющие от переломов, ударов и всяких других болячек коленки. Сколько ей лет — определить очень сложно. Кожа лица высохла и загорела, покрывшись мелкими морщинками. Бабулька двигалась так быстро, что впору и позавидовать. Прихрамывая, бочком, бочком — шасть и бабуля уже достает солидный пакет из холодильника. Мутноватыми от прожитых лет глазами внимательно разглядывает содержимое. Кушала, старясь отведать все, что приносили — от боязни обидеть тех, кто старался, готовил, покупал-выбирал-мыл и находил время принести, да и от безделья.
И снова ждать, снова ходить по узкому больничному коридору, наматывая круги в ожидании результатов анализов, таская за собой полупрозрачный мешок с мочой. Ждать, пока прекратится боль от швов, от уколов.
День состоял из измерения давления, температуры, обхода, завтрака, сна, обеда, сна, полдника, прогулок по коридору, сна, ужина, ужина и снова сна. День казался бесконечным.
За окном палаты однотонно и надоедливо гудело какое-то оборудование. Гул днем казался почти неслышным, вплетаясь в дневной шум. Но в ночной тишине повышал голос так, что заглушал шум крови в висках, который слышен, если не спится.
Когда бабуля укладывалась на ночь, ей ничего помешать не могло. Она молилась Аллаху. Общий смысл всех молитв один - здоровья, благ земных и небесных, просьб пощадить и не наказывать. В мольбах меняются лишь имена богов. Она молила своего… Бабушка засыпала, во сне тихонько пела песни, снова молилась — не просыпаясь. Не просыпаясь, терла ноги, ноющие и не дающие покоя. Почему-то царапала отросшими ногтями крашеную стену — что-то снилось наверное. Громко охая, просыпалась. Резко садилась на скрипучей кровати, и снова терла и терла ноги. Долго укладывалась, стараясь не сдвинуть шланг мочеприемника. Засыпала, сначала потихоньку посапывая, чуть позже начиная храпеть с чувством и толком. Одинокой бабушка себя не чувствовала. С ней всегда были люди, которых она встречала, любила и ненавидела. Которые ушли из ее жизни — уехали, перестали быть частью ее жизни или умерли. Настоящее не так крепко держалось в памяти, быстро покрываясь сизым налетом забытья. Прошлое же играло многоцветьем ярких красок. В нем было лучше...
В палату поселили русскую женщину. Которая столько же понимала на казахском, сколько апа понимала на русском. Женщина достаточно молодая и бледная, как молоко — в аул бы ее. Сначала, конечно же, красная стала, но через месяц-другой скинула сожженную солнцем шкуру и перестала выглядеть, как все эти городские. А так можно «Сут» («молоко» - каз.) звать. Операцию ей назначили на завтра, поэтому сегодня она бегала по отделению. Суетилась, раскладывая вещи, стараясь узнать как можно больше, что и как завтра будет. Больным принесли обед, новенькой разрешили немного совсем. Она села, расстелила на коленях домашнее чистенькое полотенчико, съела кашу, чай пошвыркала, начала яйцо чистить. Бабушка тоже решило яичко съесть. Сут вскочила, скорлупки забрала, мол. выкину давайте. Апа сложила в протянутую чашку мусор, кивнула в благодарность.
Сут вышла в коридор, сидеть не может, побегала — побегала, вернулась. Притащила из книжных шкафов, что в общей комнате, книжку какую-то, читать пыталась. Потом поговорила по телефону с кем-то и снова: глаза перепуганные, снова капают слезы, прячется, стесняется. Улеглась на скрипучую кровать, свернулась калачиком. Не слышно даже дыхания.
Бабушка смотрела на соседку по палате и думала: "Все одинаковые, казахи, русские. Страшно — пугаются. Больно — стонут. Никто в момент радости не кричит со злобой, чтобы от него отстали". Соседка начала едва слышно хлюпать носом — снова плакала.
Пришла ночь. Во всех больницах ночи одинаковые — за редким исключением. В коридорах горит свет, шаркают тапочки медсестер, которые дежурят в эту ночь. Иногда кто-то из больных выходит из палаты — кому в туалет, кому плохо, кто-то соседям из палаты сестричку позвать. В больницах больные ругаются друг с другом очень и очень редко. Это как в падающем самолете — атеистов нет. Так и здесь — смысл ругаться, если можешь не проснуться после наркоза, болезнь твоя обострится, попутные болячки могут так встряхнуть, что не до ругани. Да бывает, что кроме соседей по палате и не дозовешься никого…
Утром Белянку увезли на операцию. Ее с перепугу трясло, слезы лились и лились. Медсестры ругались, пугали, что давление поднимется. Подготовили болезную, усадили на каталку и увезли…
Вернули уже после обеда. Закутанную в простыню и одеяло. Еще бледнее, чем была. Глаза закрыты, лицо морщит от боли. Воткнули укол — обезболивающий, наверное. И ушли. Соседка уснула. Проснулась, когда уже полдник привезли. Раздатчица, добрая душа, кивнула бабульке на соседку — мол, этой-то оставить что-нибудь. Бабушка отрицательно махнула головой — сутки еще ничего кушать-пить нельзя. Сут проснулась. Хриплым шепотом что-то пыталась сказать. Да разве поймет кто. Апа привела дежурную медсестру — мол, сами разбирайтесь. Сут просила водички, слезно, жалостливо. Разрешили только капельку — горло смочить.
Пришла ночь, ничем не примечательная. Рассвело и наступил день. Пожаловал обход — врачи, медсестры. Народу набежало. Завотделением сам оперировал. Пришел взглянуть на свою работу. Сут замешкалась, потом откинула одеяло. Апа увидела багровый шов, крепко стянутый нитками. «Эка ж тебя распластали-то», — жалко Белянку стало. Белые халаты поразглядывали-поразглядывали, что-то там переговорили и ушли. Вставать осторожно и не спеша разрешили. Прикрыли одеялом. Но Белянка, видимо, мерзла — после наркоза у всех по-разному, кого в жар, а кого в холод. Заворочалась слабо, пытаясь закутаться. Не получалось, задела шов, зашипела сквозь зубы. Выматерилась. Апа подумала, что не совсем уж и городская это Сут, может эвона как завернуть. Бабулька, оставила кружку с айраном — дочка вчера принесла, кисленький, холодненький, прихрамывая шагнула к кровати соседки. Потянула за одеяло, стараясь помочь. Белянка непонимающе глянула. Потом до нее дошло. И снова глаза на мокром месте. «Рахмет,» — шепчет. Дурная девка. Что сейчас-то рыдать. Вчера понятно. Белянка согрелась и затихла, уснула. Бабулька улеглась, повозилась, укладывая пластиковый мешок с мутной жидкостью и тоже задремала.
Проснулась апа от того, что соседка зашумела, встать пытается. Руки-ноги трясутся, голова поникла. Помощи не просит, старается тихонько, носки натягивает. Да где там. Бабушка не удержалась, встала, похрустывая больными суставами, натянула Белянке носки. Похлопала по плечу, водички принесла — вроде бы разрешили.
Белянка потянула бабушку за рукав халата — годовалый ребенок сильнее тянет - шагнула к ней, и обняла. Зашмыгала носом от переизбытка чувств, благодарила так, как могла. Пошатывалась от слабости, но хотя бы так сказать «спасибо». У них ничего не было общего — белая и смуглая, старая и молодая. Или все же было? У обеих руки-ноги-туловище-голова. Живут свою жизнь каждая, но в общем и целом — отличий-то и нет, почти нет… И отличия эти — не в принадлежности к какому-то обществу, группе, расе, народу. Нет. Отличия можно измерить уровнем человечности.
И только им.
01.01.2023 г.