Отрывок из книги А.Лухтанова «Ольга – дочь лесничего» (о жизни детской писательницы Ольги Перовской, автора книги Ребята и зверята» в городе Верном).
Городок у подножья гор
По прибытии в Копал, едва разместившись в отведённом для жилья доме, первый визит Перовского к уездному начальнику. Николай Васильевич Лебедев оказался приятным человеком и, что удивило Перовского, вполне образованным и умнейшим.
- Городок наш маленький, можно сказать, крохотный, но зеленый и компактный. И, заметьте, он возник раньше Верного на семь лет, - рассказывал он располагающим к себе негромким голосом.
- Да, как же это получилось? К тому же непонятно, центр уезда, а Гавриловка, село, а его уже обогнала. И дорогу били через горы, хотя рядом равнина. И короче, и удобнее.
- Это вы верно заметили, Василий Васильевич, а все очень просто: военные, а они были пионеры, когда сюда шли, смотрели, где удобней жить, где можно хлеб выращивать. Пустыня – русскому человеку не дай бог, - ее просто боялись, обходили стороной. Вот и шли вдоль гор, где есть лес, чтобы дома строить и где есть земля, удобная для земледелия. Конечно, вода. Так и образовались станицы Урджарская, Лепсинск, Копал. Все под горами у речек. Это уж потом разобрались, поселились и в других местах – в том же Сарканде или Гавриловке, про которые вы упомянули. Да мало ли их сел да станиц появилось с приходом русских. Не все сразу, постепенно обживался край, да это еще и сейчас продолжается. И, обратите внимание, как все озеленяется и не только поля распахиваются, сады на глазах вырастают. Станицы, как на Кубани, утопают в зелени. Климат у нас очень недурен, особенно зима с вечно солнечными днями, безветренная и не холодная. Да и летом не слишком жарко. Всё-таки горы рядом. Дом-то вам как, понравился? – Николай Васильевич вдруг перешёл на житейскую тему.
- Отличный дом, прямо в центре, да еще и на главной площади.
- Ну, насчет главной площади, это громко сказано. Зато там совсем рядом есть наша главная достопримечательность – родник. Называется Тамчибулак. Он не совсем обычный, это вы все сами увидите, думаю, вам понравится. Я сам туда частенько заглядываю, а старики наши, бывает, приходят туда со своими стульями. Сидят часами, в жару охлаждаются.
- Интересно. Обязательно навестим этот Тамчибулак, наведаемся всей семьей.
– Я уверен, вы восхититесь и придете туда не один раз. Об этом источнике сложены легенды, киргизы говорят Тамшибулак и называют его «Девичьи слёзы». Он же не просто родник, там по скале сочатся сотни струек и всё это по зеленому мху, как по бархату. Капли сверкают на солнце, будто бриллианты.
- Вы рассказываете, прямо чудо какое-то.
- И не говорите, наш городок вообще славится своими родниками и отличной водой. Есть источники прямо на улицах выбиваются. У нас тут целую зиму жил один знаменитый английский художник с женой. Было это давно, в первый год, как Копал только-только образовался, в 1847 году. Люди в землянках жили, но начальник военного гарнизона, был такой бравый барон Врангель, отвел англичанам вполне сносное жилье. Да и была причина для этого, жена Аткинсона родила здесь сына. И так этой Люси – так ее звали – понравился этот источник, что она своего сына назвала Алатау Тамчибулак в честь этого родника. Представляете англичанина с таким именем?
- Невероятная история. Откуда вы все это знаете?
- Как откуда! Этот Аткинсон, а потом и его жена написали о своем путешествии книгу. Там обо всей этой истории и рассказано.
- И есть русский перевод? Где же ее найти, эту книгу?
- В России есть пересказ этой книги, но в Копале ее, точно, не найти. В Верном и то навряд ли. И, знаете, что меня удивляет и даже огорчает? Вот про американский запад, про индейцев сколько книг написано. Фенимором Купером, Майн Ридом у нас молодёжь зачитывается, дети поголовно в индейцев играют, а то, что русские освоили Сибирь, вот Великую степь заселяют, об этом вроде бы и неинтересно знать. А зря.
- Да, там ведь в Америке война шла, жестокая бойня, а у нас всё мирно было. Эти англичане, когда индейцев почти истребили, вдруг начали их романтизировать. А какая может быть романтика в войне, одни ужасы.
- У нас тоже стычки были, взять восстание Кенесары Касымова.
- Да, Петр Петрович Семёнов назвал его Митридатом киргизской степи. Но масштаб был не тот, и народ практически не принимал в нём участия. Кстати, есть замечательный то ли рассказ, то ли повесть некоего писателя Смирнова, у нас почти неизвестного, об этом восстании и романтической любви русского охотника и степной красавицы. Называется Карабутакский охотник.
-Нет, к сожалению, не читал, - сказал Лебедев и перевёл разговор на другую тему:
- Вам Баум не рассказывал, что в Копал прислали нового агронома из Переселенческого управления? Он тоже только что приехал, и я с ним уже познакомился. Шнитников его фамилия, Владимир Николаевич. Он из Петербурга.
- Да, говорил.
- Очень интересный человек, а главное, увлеченный. По образованию агроном, а увлекается как натуралист.Настоящий зоолог по призванию. У него тут недавно случился в некотором роде конфуз. Представляете, не успел как следует расположиться, как отправился с сачком ловить бабочек. И куда – на городское кладбище. Вот один чрезмерно бдительный джигит и прибежал ко мне с тревожной вестью: подозрительный человек ходит и размахивает какой-то белой тряпкой. Как бы беды не накликал. Потом мы уж смеялись вместе с этим Шнитниковым. Я думаю, вы с ним сработаетесь, а может, и подружитесь. Вы сегодня располагайтесь, а завтра приходите ко мне на обед. Шнитников будет, вот и познакомитесь. Кстати, а как вам Баум показался, ваш начальник?
-Он производит отличное впечатление. Деловой, увлечённый работой.
–Не то слово, «увлечённый». Он как Кощей бессмертный трясётся над каждым деревом, чуть ли не своим телом готов заслонять ёлку, чтобы не срубили. Вы же видели новый собор в центре Верного?
-Ещё бы не увидеть. Грандиозное здание.
-А знаете, сколько на него пошло леса? Он же сплошь деревянный.
-Наверное, много.
-Не много, а очень много и, представляете, каких трудов стоило уговорить вашего Баума, чтобы разрешил вырубку? Куда денешься, пришлось ему согласиться с начальством. Так он чуть ли не каждое дерево, каждую ёлку самолично выбирал под сруб. Старался сухостоины выбирать, сколько с Зенковым спорил, это наш строитель. Дело было в Большой Алматинской щели, оттуда лес брали.
-И как это вы, всё это знаете?
-Так как не знать, хоть и говорят, что Семиречье чуть ли не самая большая губерния в России, а всё на виду.
-Почему губерния, а не область?
-А это какое-то недоразумение: везде в России губернии, а у нас область. Может, от того, что слишком большая.
Шнитников оказался высоким, худощавым человеком с бородой.
- А-а, друзья по несчастью, - говорил он густым басом, - оказались в этой дыре. А я, впрочем, в восторге от этого Семиречья, Джетысу, как его киргизы называют. Необычная флора, новая для меня фауна. Я здесь всего вторую неделю, а уже влюбился в этот забытый богом край. Сплошная экзотика. А птицы! Я готов за ними бегать, смотрю самыми жадными глазами.
- Владимир Николаевич, - в разговор вмешался Лебедев, - вы, я смотрю, знаток и любитель птиц. Может, подскажите, что за необычную птицу мне пришлось наблюдать здесь, в песках Прибалхашья?
- Да-с, ну и в чем же её необычность?
- А в том, что не столько летает, сколько бегает.
- Ну-с, так это и куропатки бегают.
- Не-е-ет, Владимир Николаевич, я же тоже не совсем профан. Понемножку интересуюсь, на охоте бываю, и так некоторое представление имею. Тут совсем другое дело. Птица-то пригонистая, это вам не хохлатка-наседка, она, ну, как бы вам сказать, скорее по-сорочьему сложена, хотя окраска неяркая, тусклая. Киргизы ее джурбай тургаем зовут – птица иноходец.
- Ах, вот оно что! – удивился Шнитников. – Так это вы мне про саксаульную сойку рассказываете. А это совсем другое дело, можно даже сказать, сенсация. Саксаульную сойку в ваших краях еще никто не находил. Тут новым подвидом припахивает, а может, и видом. Это вы меня прямо наповал хотите сразить, хоть сейчас не беги и не ищи. Ну и как, редкая она?
- Редкая, очень редкая. Я ее всего два раза видел и то мельком. Осторожная она, этот джурбай.
- Займусь, обязательно займусь этой птицей, - пообещал Шнитников. – Летом у меня в Прибалхашские пески будет экспедиция.
-Жаль, не по моей части, - посетовал Перовский, - хотя в песках тоже леса имеются. Саксауловые. А вы еще не ознакомились с местной достопримечательностью – Тамшибулаком?
- Нет, но уже оповещен удивительным рассказом Николая Васильевича, - отвечал Шнитников.
- Вот завтра и надо устроить к нему коллективный поход, вмешался Лебедев. - А вы, Василий Васильевич, обязательно берите с собой жену и своих дочурок.
Тамшибулак – Девичьи слёзы
Следующий день конца сентября был на редкость удачным, сухим и теплым, с запахами увядающей листвы и трав, с ароматами спелых яблок и мягкой температурой, когда уже нет летней жары, а осень напоминает о себе легкой прохладой и посвежевшим воздухом.
В назначенный утренний час двое прилично одетых мужчин подходили к той самой площади, рядом с которой находился зелёного цвета особнячок, отведенный многодетной семье Перовских.
- Вот мы и пришли, - сказал Лебедев, трогая за плечо своего спутника.
- Пришли? Ну-с, а где же ваш прославленный источник со столь поэтическим названием Девичьи слезы? – несколько удивлённо спросил Шнитников. - Что-то я его не вижу, как не вижу и лесничего.
-Так вон же они идут, - заметил Николай Васильевич, - смотрите, какая милая картина: гуськом переходят через дорогу.
И верно, к ним приближалось всё семейство во главе с самим Василием Васильевичем. Следом шла его жена с ребенком на руках и трое девчушек в цветастых платьях, державшихся за руки друг за другом. Картинка была настолько живописна, что Шнитников не удержался, воскликнув:
- Надо же, какая идиллия! Мне это напоминает сценку, когда гусыня ведет свое новорожденное семейство плавать на пруд. Идут так это не спеша, вперевалочку, с достоинством и гордые сами собой.
- Владимир Нколаевич! Я понимаю, что вы орнитолог, но ваше сравнение не очень корректно.
-Не корректно? Не вижу ничего предосудительного в моих словах, к тому же вы сами сказали, что они идут гуськом.
-Имею честь представить своё семейство, - подойдя и поздоровавшись, рекомендовал Перовский. – Моя супруга Мария Давыдовна, школьная дама, то есть учительница. Далее мои дочери по ранжиру: Софья 1900 года рождения, Ольга -1902-го, Юлия 1904 и Наталья – 1907-го.
- Замечательная компания и прелестные девчушки, - отозвался Лебедев. – Мария Давыдовна, как вам наш городок?
-Очень мил, но мал, - отвечала та. – Но очень надеюсь, что нам здесь понравится. Много зелени, почти как в Верном.
-Понравится, я уверен, что понравится. Вот Владимир Николаевич не прожил здесь и неделю, а уже в восторге.
-Да, но где же это волшебное место с падающим родником? – снова с нетерпением произнёс Шнитников.
-Владимир Николаевич, оно за вашей спиной в десяти шагах. Этот овраг хорошо запрятался в густой растительности.
– Овраг? Не слишком приятные ассоциации вызывает это слово. В моём представлении овраг - это канава, размытая весенними водами с рваными,безжизненными бортами.
-Ладно, пусть будет лог, - согласился Николай Васильевич, - но лог очень симпатичный. Сейчас вы сами в этом убедитесь.
По густо заросшей степными травами крутой тропинке все спустились на дно глубокой ложбины.
- Ага, понимаю, вот оно в чём дело, - сказал Владимир Николаевич и замолк, разглядывая открывшуюся картину.
За сотни тысяч лет источник проложил себе глубокое русло и теперь сочился, выбиваясь из каменной стены сотнями мелких струй и водяных брызг, сверкающих ослепительными искорками. И всё это водяное кружево смотрелось на разноцветном фоне рыжей скалы, обильно увитой зеленым мохом и какими-то водяными растениями, свисающими со скалы. Но это ещё не всё: сочащаяся водой скала уходила в глубокий грот, таящийся во тьме. Там проглядывало озерко, питаемое все теми же сочащимися струйками и оттуда выходил ручей. Собирая по пути все падающие струйки, он бежал с весёлым звоном в галечниковом русле, обрамленном зеленью кустарников и карагачей.
-Воду источника можно пить, - рассказывал Николай Васильевич, но учтите, она холодна, как лёд. Унас тут дети, бывает, босыми бегают по ручью, а то ещё в гроте принимают душ и, естественно, простужаются. А вот чуть ниже по ручью, пожалуйста, можно бродить,там вода уже прогретая.
Некоторое время все молча созерцают всю эту водяную феерию, пока, наконец, Шнитников не изрек:
- Действительно, овраг, но он мне нравится. И родник - это просто обильно сочащийся водой каменный борт этого оврага. А красоту, вернее оригинальность, создает фон из изумрудного мха, и яркое солнечное освещение. Все эти бриллианты просто-напросто сверкающие искорки воды, и более ничего.
- Владимир Николаевич, - нараспев и осуждающе произнес Лебедев – не нарушайте сложившийся ореол романтики наших девичьих слез. Не будьте циником и потом, смотрите, какой романтический грот в торце этого лога.
- Каменный мешок, - словно нагнетая возмущение, продолжал Шнитников. – Я реалист, и видел родники и источники не хуже вашего. Бывает, из-под скалы вырывается целая река настоящего нарзана.
- Удивляет, а может, восхищает другое, - продолжал развивать свою мысль Шнитников. – Судя по описаниям этой мисс Аткинсон, родник ничуть не изменился за прошедшие 60 лет. Те же струйки, те же сверкающие капли воды.
- Тут надо отдать должное жителям, - мысль Шнитникова подхватил Лебедев, - они берегут источник, держат его в целости и сохранности, несмотря на то, что он находится в самом центре города.
- А вы что скажете, Мария Давыдовна, Василий Васильевич? – ища поддержки, обратился к Перовским Лебедев.
- Прелестный родник, замечательное место, - подтвердили оба, а Василий Васильевич добавил – Надо спросить детей. Посмотрите, с каким восторгом они любуются этим чудом природы и видно, как они счастливы.
И верно, девочки с удовольствием бегали вдоль берега, пытаясь заглянуть в темноту грота, со всех сторон сочившегося водой и живо обсуждали, фантазируя и строя догадки.
- Там кто-то живет, - убеждала сестер старшая, семилетняя Соня. – Старый дедушка Водяной с большой зеленой бородой. А ну, если он выйдет оттуда и погонит нас!
- Ой, я боюсь! – притворно пугалась пятилетняя Оля, - Там русалки с рыбьими хвостами!
Хохоча и визжа от мнимого страха, девочки подталкивали друг друга ближе к таинственному гроту и брызгались водой, благо осенний день разгулялся на славу, и было так жарко, что хоть не вставай под ледяные струи.
- Да-а-с, Абакумов был умница, - Лебедев вдруг снова вернулся к истории Копала, - он очень удачно выбрал расположение Копала. Кстати, есть предположение, что это место под укрепление и городок ему подсказал Григорий Силыч Карелин, наш замечательный путешественник. Вообще же, история Копала и всего нашего края связана с двумя личностями: генерал-губернатором Западной Сибири Гасфортом и полковником Абакумовым, - продолжал Лебедев. - О русском генерале немецкого происхождения Густаве Христофоровиче Гасфорте написано немало и прежде всего как о чудаковатом сумасброде, поставленном на высокий пост генерал-губернатора Западной Сибири, куда входили и степи, вплоть до предгорий Джунгарского Ала-Тау. Характеристика верная, но верно и то, что Гасфорт тот человек, во многом благодаря которому Россия присоединила Заилийский край и основала множество городов и селений во главе с Верным. Пётр Петрович Семенов, лично знавший генерала, писал: «…самой крупной заслугой Гасфорта было занятие Заилийского края. Мечтой его было прославиться в истории так, как это случилось с губернатором Восточной Сибири Муравьевым, заслугой которого стало присоединение Приморья, за что он получил титул «Графа Амурского». Еще более едко выразилсяпублицист, свидетель и непосредственный участник некоторых из происходивших в те годы событий Михаил Венюков, сказавший, что основной причиной присоединения Семиречья к России послужило желание Гасфорта получить титул «Заилийского». Действительно, как вы все знаете, занять край ему удалось в 1854 году с посылкой военного отряда Перемышльского, заложившего укрепление Заилийское, несколько позже переименованное в Верный.
И вот воодушевлённый успехом, в 1857 году Гасфорт посетил занятый край, лично наметив трассу дороги. Впрочем, труда в этом не было, так как уже существовала конная тропа и проходила она через горы в Копал. А вот чтобы сделать её дорогой с колёсным движением пришлось потрудиться отряду солдат под командой основателя Копала подполковника Абакумова. Образно выражаясь, с киркой и топором в руках он принялся за устройство лучшего пути в Копал через горы, на перевале, получившем имя этого самого Гасфорта. Солдатики наши, устраивая эту дорогу, в течение трех лет с 1857 по 1960 год, почти без всякого вознаграждения много потратили сил и трудов, чтобы пробить кайлой или взорвать порохом эти громадные гранитные твердыни.
- Выходит, вместо звания графа Гасфорт получил название перевала, - едко заметил Шнитников.
- Совершенно верно, но и перевал-то липовый, - добавил Лебедев. – А почему, я вам сейчас расскажу. На самом деле настоящего перевала там нет. Есть крутой подъем в гору сразу за Абакумовкой, преодолеваемый по логу Кейсык-аус, что в переводе с киргизского означает кривой рот. Вот и всё. При остановках экипажа приходится в двух-трех местах подкладывать под колеса камни, чтобы не укатиться и не разбиться.
Что же касается Абакумова, то Степан Михайлович – незаурядная личность, сын простого казака, дослужившийся от хорунжего до генерала. Он считается основателем не только Копала , но и Сарканда, Копал-Арасана и вообще, он много сделал для обустройства всего края.
Когда, довольные, все вышли из оврага, Лебедев продолжил знакомить гостей с историей городка.
-Теперь вы видите, откуда и как образовался один из многочисленных ручьёв нашего города.
-Его можно даже назвать речкой, хотя и небольшой, - заметила Мария Давыдовна.
-Пусть будет речка, - охотно согласился Николай Васильевич, - а вот там дальше, смотрите по ходу этой речушки ниже по левому борту стоит белый дом?
- Да, белое здание.
-Это госпиталь, построенный ещё в прошлом веке.
-И чем же он знаменателен?
Там лечился и умер в 1865 году Чокан Валиханов.
-Да, очень симпатичный человек и хороший учёный, - подтвердил Шнитников.
-Его лечил известный тогда врач Иероним Соболевский, но, как вы знаете, болезнь эта практически неизлечима, и от неё умирают даже великие князья.
-Да, очень жаль, ведь он умер совсем молодым и мог бы ещё принести большую пользу науке, - согласился Шнитников.
-Ну, как, довольны экскурсией? – не сомневаясь в положительном ответе, спросил на прощание Лебедев.
-Всё было так интересно, что я, наверное, влюблюсь в ваш уютный городок, - за всех ответила Мария Давыдовна и вдруг спохватилась: - Стойте, стойте, чего я вспомнила!
- И чего же?
- Этот ваш источник имеет знаменитую копию!
- Копию?- удивились все чуть ли не хором. – Это какую же?
- Вы же все, наверное, читали у Пушкина «Бахчисарайский фонтан»? Там же тоже описывается фонтан с капающими слёзами.
- Верно, - чуть не хлопнул себя по лбу Лебедев. - Как это я не догадался и не вспомнил?
- Маша, какая ты молодец! – восхитился её муж . – А главное, как это получилось, что и там, и здесь названия так похожи? «Девичьи слезы» и «Фонтан слёз» и оба говорят о трагической любви девушки.
-Да, это так, - согласились все, - это загадка: почему похожие легенды родились в столь удалённых друг от друга местах!
- Случайность, рождённая логикой, - предположил Шнитников, - Это же понятно: капающая вода – это слёзы.
Но у Лебедева возникла другая версия.
- Надо иметь в виду, что крымский хан Гирей явно родственник казахских Гиреев, родоначальников Казахского ханства. В общем, тут есть какая-то связь, не только логика и смысл.
Шнитниковы
В один из летних дней Василий Васильевич заявил жене:
- Нас приглашают в гости на день рождения.
- Это к кому же? - удивилась Мария Давыдовна. Предложение для неё было неожиданностью.
- Как ты сама можешь догадаться, выбор у нас здесь небольшой: Лебедев да Шнитников.
- Это что же, к Николаю Васильевичу?
- Нет, представь, к хорошо тебе знакомому Шнитникову.
- Очень странно, он же летом всегда в разъездах? И вообще, я думала, что он бирюк… У него одни птицы на уме.
- Согласен, у меня тоже такое впечатление. Было. Но, как видишь, на этот раз дома. Нынче он привёз из Петербурга всю свою семью, жену и троих детей.
- Поразительно, это героический поступок. В такую даль, ехать без дороги. …А что дети, какого они возраста? Впрочем, а мы-то сами! – спохватилась она.
- О подробностях я не знаю, он сказал, что у них два мальчика и девочка.
- Это хорошо, но у меня даже платья нет для такого случая. Всё это для меня неожиданность, и я совсем не готова к официальным визитам. Кстати, ты тоже оденься поприличнее.
- Ну, Маша, стоит ли говорить об этом! Для меня этот вопрос бара-бир.
- Это ещё что за словечко?
- А это киргизы так говорят, а по нашему как все равно, без разницы. Тут много новых слов узнаете, без них здесь никуда. Вот слово саксаул – ты уже знаешь, что это дрова из местного дерева, растущего в пустыне. Кстати, не перепутай саксаул со словом аксакал. Здесь это старый, почтенный человек. Или вот арык. Тоже среднеазиатское слово, означающее небольшой оросительный канал. Карагач –дерево. Теперь привыкайте – урюк – это местный дикий абрикос, ишак – осёл, лог, ущелье – сай. Так что учись. Я вот намерен выучить местный киргизский язык так, чтобы свободно общаться с местным народом. Для меня это важно.
- Мы же, кажется, говорили о дне рождения, а ты совсем про другое.
- Так вот, как я понял, день рождения это только повод встретиться, теперь уже семьями. Дети пообщаются, может быть, дружбу заведут. Так что это совсем не визит, а скорее дружеская встреча единомышленников-путешественников, можно сказать, трёх бродяг. Лебедев ведь тоже любитель побродить, из тех, кто во фраках не ходит. А уж про Шнитникова что говорить, он прирождённый путешественник и любитель природы. Ему не до салонных встреч.
- Ну, не говори, Владимир Николаевич следит за собой. Чёрный костюм, белая шляпа. В Копале никто так не одевается. Очень даже видный мужчина. Высокий, представительный. У него и взгляд такой…с улыбочкой…я бы сказала холодный, чуть насмешливо-иронический. Даже Соня сказала: «Мама, я его боюсь, этого Шнитникова, у него такая чёрная, страшная борода.
- Да ерунда всё это. Шнитников обычный человек. Конечно, увлечённый, но это и хорошо. Был я у него дома. Он снимает квартиру у казака Бутина. Это на берегу оврага, где бежит тот самый ручей, что начинается в Тамчи-Булаке. Странно, а речка называется Зимовка. Там у него всё заставлено чучелами птиц и морилками с насекомыми, и запах стоит какой-то особенный. Да, ещё, что я хотел сказать: всё это мероприятие будет в доме Лебедева. А почему, он сказал, что это секрет. Я думаю, у Шнитникова и места нет, чтобы гостям собраться.
Но гостей торжества, кроме Перовских да самого хозяина квартиры больше и не было. Шнитников представлял своё семейство, оказавшееся довольно обширным. Жена Наталья Александровна Шеффер – высокая стройная брюнетка. Дети: старший Арсений – высокий, худой мальчик с серыми, как у отца, глазами, Татьяна – приятная девочка лет восьми с чуть долговатым носиком, Юрий – оживлённый, общительный мальчик лет семи.
- Богато живёте, - позавидовал Лебедев,- у меня всего двое: Тамара да Пётр. Но ещё всё впереди, - сам себя успокоил он и тут же перешёл на другую тему. – Вы уж извиняйте, танцев не будет, игры в карты тоже. Мы здесь провинциалы, живём скучно, разве только Владимир Николаевич иногда приходит, чтобы развеять нашу серость. Как говорится, светлый лучик в тёмном царстве. Наши дети с удовольствием слушают его рассказы, а дочка Тамара благодаря ему приобщается к миру настоящей музыки. Надеюсь, Владимир Николаевич удостоит порадовать нас сегодня игрой на фортепиано.
- Вот как! – удивились оба Перовские. – Вот уж чего не ожидали. Владимир Николаевич, вы, оказывается, скрывали от нас свои таланты!
- Да какой там талант. Так, баловство одно. Я же калека и руки у меня изуродованы в результате перенесённой в детстве болезни.
- Владимир Николаевич скромничает и играет он хорошо, - вмешалась жена Лебедева. - Мы с мужем с удовольствием слушаем и дети, особенно Тамара в восторге.
- Теперь мне понятно, почему мы отмечаем сегодняшнее событие в доме Лебедевых, - в задумчивости сказала Мария Давыдовна. – Уверена, что в Копале ваш рояль единственный в городке.
- Похоже, что так, - согласилась хозяйка дома – Возможно, пианино у кого-то есть, но не рояль.
-Ну что же, не мне судить о себе, – сказал Шнитников, садясь за рояль. – Но учтите, у меня всё минорное, мажорное не люблю. Шопен, Шуберт. Конечно, Шопена играть дилетанту непозволительно, но вот не могу без него. А бравурность и пафосность не люблю. И, повторяю, не судите строго.
Открыв крышку рояля, он устремил свой взгляд куда-то в пространство, и все присутствующие обратили внимание на его искорёженные пальцы. Они были разной длины и какие-то узловатые, а мизинец одной руки был длиннее среднего пальца.
Быстрым движением пианист коснулся клавиш, и полились вполне узнаваемые звуки вальса Шопена. Наверное, это было далеко не лучшее исполнение, но для крохотного городка и его провинциальных жителей, лишенных возможности приобщиться к прекрасному, оно казалось совершенным. Ноктюрн, мазурка – из под искалеченных пальцев рождался мир звуков, для неискушённых слушателей казавшихся волшебным. Восхищённые слушатели, истосковавшиеся по хорошей музыке, просили ещё и ещё играть, но Владимир Николаевич взмолился:
-Больше не могу. Пальцы мои отказываются работать, стоит только мне позаниматься полчаса. Так что и хотелось бы, но не получается.
- Спасибо и за то, что смогли сделать ваши замечательные пальцы, - искренне расчувствовалась Мария Давыдовна, - и ваша душа, - поправила она. - Мы все вам очень благодарны за то, что перенесли нас в мир музыки.
-Владимир Николаевич и свистеть по-разному умеет, - доложил Лебедев. - Мои дети его лучшие слушатели: Тамара музыку, а Петро свисты. А лучше всего у него получается через ножик.
- Так эти свисты я практикую в надежде привлечь птиц, - пояснил Шнитников.
- Ну и как, получается?
- Изредка да, но не всегда. Вы же знаете, что рябчиков охотники приманивают специальными манками. Вот и я пытаюсь подражать птичьим голосам, но, как вы понимаете, у каждой птицы свой голос. Все абсолютно разные. А вот дятла можно приманить стуком по дереву. Это, конечно, полегче.
После довольно скромного ужина с бокалом шампанского приступили к чаю. Дотянувшись до горячего самовара и наполнив стакан, Шнитников начал насыпать в него сахар, причём в неимоверных количествах. Казалось, что он готовит себе не чай, а сахарную кашу.
-Владимир Николаевич, что вы делаете! – ужаснулась Мария Давыдовна.
- А что?
- Как что! Столько сахара, это, наверное, вредно для здоровья. Ложка-то ведь стоит в стакане!
-Не знаю, не слышал такого о вреде. Как видите, я здоров. У меня же ещё полон карман конфет. Люблю сладкое.
- У каждого свои причуды, - вмешалась Наталья Александровна, - он, например, не может есть лук.
- Да, действительно это так, - подтвердила жена Лебедева. – Сладкое он всегда приносит с собой, наверное, боится, что введёт нас в расход. А что касается лука, наш повар хорошо знает: если будет Шнитников, то лук ни в коем случае нельзя класть в котлеты.
- Что поделаешь, это далеко не единственный порок моего мужа, - с несколько обречённым видом добавила Наталья Александровна. - Есть у него и причуды гораздо хуже. Вы, наверное, уже заметили его страсть убивать и препарировать ни в чём неповинных птичек. Птички, птички и так без конца.
- Птички это далеко не всё, - отреагировал Шнитников, - я теперь интересуюсь вообще всеми живыми тварями, здесь обитающими. Даже гадами – змеями и ящерицами. Тем более, что здесь рай для исследователя, вокруг непознанный мир живой природы, до сих пор мало изученный.
Ну вот, теперь ещё и гады, и мыши, - не отступала Наталья Александровна. – Он ведь, как агроном должен заниматься сугубо практическими делами, нужными для сельского хозяйства, производить почвенные, ботанические исследования, а он параллельно занимается своей любимой орнитологией и вообще зоологией, теперь ещё и со зверушками. Канавы и ямы для взятия образцов почвы использует как ловушки для мелких животных, отстреливаемую для пропитания дичь, для того, чтобы снять с них шкурки. Это он мне сам признавался в своих письмах, восторгаясь новой для него местностью.
- Совершенно верно, я и не отказываюсь, всё так и есть, - ответил Шнитников, - И что же тут плохого, одним выстрелом сразу двух зайцев убить. Не в ущерб основной деятельности я одновременно изучаю животный мир и этим приношу двойную пользу и хозяйству и науке. Я и не скрываю, что везде и всюду стараюсь использовать любую возможность для наблюдений и пополнения коллекций. Скажу больше: ничто человеческое мне не чуждо. Например, люблю картёжную игру. Ну и что, кто мне запретит мои пристрастия! Что же ты про это молчишь?
- Надеюсь, тебе здесь не просто найти компаньонов для этого пагубного занятия, – саркастически заметила Шеффер. – Не будешь же ты где-нибудь среди песчаных барханов играть в преферанс с пеструшками и сусликами.
- Вот видите, каково мне приходится, - поморщился Шнитников, - всё бы уж этим женщинам скоблить и грызть своих мужчин. Давайте лучше о чём-нибудь другом.
- О чём другом, когда у тебя кроме природы и пташек ничего другого не существует, - опять уколола мужа Наталья Александровна.
- Ну, вот и хорошо, давайте, если не о птичках, то о зверушках.
Перовский поддержал его, спросив про птицу–иноходца, которая не столько летает, сколько бегает. Нашли ли её?
- О, тут целая история. Эпопея, можно сказать. Я сразу догадался, что это саксаульная сойка, хотя здесь ее никто из натуралистов не видел и ничего о ней не слышал. Тот же Александр Михайлович Никольский, проведший целый сезон, изучая Балхаш и местность вокруг, ничего о ней не упомянул.
- Тем похвальней для вас. Я же знаю, что вы, Владимир Николаевич, человек дотошный и увлеченный.
- Не то слово. Настырный и упертый. А еще я люблю работать на совесть, так, чтобы никто из зоологов не смог меня в чём-то упрекнуть. Так вот, я и мои добрые помощники киргизы гонялись за этой поистине неуловимой птицей целый сезон. Азарт у моих джигитов был выше головы, они только и думали, как найти эту птицу, а еще лучше бы, как я им говорил, с гнездом. Но и помучила она нас изрядно. Как вы знаете, по долгу службы мне пришлось обследовать огромную территорию от реки Или до Балхаша. А это пустыня, называемая Сары Ишик Отрау. Правда, хорошо звучит? Даже русскому уху понятно без перевода, что это означает безрадостную картину, где серый ишак сдох. Я сразу задался целью найти эту птицу, явно местную саксаульную сойку. Считайте, что это азарт, паранойя, но моей одержимостью заразились все мои рабочие казахи. Все искали её и все мысли помыслы вертелись вокруг этой загадочной птицы, а она никак нам не давалась. Уж где только мы её не искали! Судя по названию, она должна была жить в саксаульниках, на что мы и напирали. А всё оказалось не так. Однажды мы заблудились в пустыне, где и кустов было мало, и вдруг вижу: скачет мой Каракульды, возбуждённо кричит и держит что-то в вытянутой руке. Оказывается, добыл-таки эту неуловимую птицу, явно одно из чудес Семиречья.
Вот так пришлось сделать открытие и всё это благодаря Николаю Васильевичу, который надоумил меня её поискать.
Удивительная история, - сказала Мария Давыдовна, а Шеффер добавила:
- Да он как сядет на своего конька, так и не слезет. Будет всё про птиц своих говорить и говорить.
- Нет-нет! Пусть рассказывает,- живо отреагировал на слова Шеффер Лебедев.- Нам это всё очень интересно.
- Так вот, - продолжал Шнитников, - сойка – это чудо Семиречья, но есть ещё более интересный местный зверь. Я говорю зверь, а на самом деле это амфибия, почти сказочная саламандра, но вовсе не дух огня, а местный семиреченский тритон, его ещё лягушкозубом называют. Местные казахи давно знали об этой «саламандре», называя её аякты балык, рыба с ногами и верили, что порошок из неё заживляет раны. И живёт этот лягушкозуб на крохотном участке Джунгарского Ала-Тау в горных холодных ручьях и нигде в мире более не встречается. Правда наш небезизвестный зоолог Никольский, ссылаясь на еще более знаменитого учёного Северцова, пишет, что когда-то этот тритон жил и на речке Алматинке в Верном.
- А что, вполне возможно, - согласился Перовский.- Условия похожие.
-Были похожими до прихода русских. А как заселили местность, всё изменилось. И тут я бы хотел сказать свои соображения по этому поводу. Каких-то 70 лет назад, когда еще европейские ученые не добрались до дебрей Центральной Азии, они ожидали увидеть здесь необыкновенные чудеса. Что-то вроде единорога или циклопа с одним глазом. Я преувеличиваю, конечно, в общем, надеялись найти тут фауну, не похожую на европейскую. А когда пришли, то разочаровались. Все очень похоже и там и тут.
- А как же пустыня? – удивился Лебедев.- В Европе-то ее нет.
- Да, в пустыне увидели много нового, а так виды, как везде, или похожие Ожидали большего.
- В чем же причина?
- А причина очень проста и вы и сами можете понять, почему.
- Почему же?
- Один материк, одна широта, в какой-то степени сходный климат. Но диковины все же есть и одна из них и есть семиреченская саламандра.
- Интересно бы взглянуть на неё.
- Э-э, нет, это не так просто найти и увидеть его. Да и не стоит тревожить его, а то и там исчезнет, как под Верным.
Возвращаясь домой, Перовские делились впечатлениями. Девочки наперебой рассказывали о своих новых знакомых, а на вопрос матери о музыке ответила только Ольга, сказав, что ей было так грустно, что хотелось плакать.
- Да, жаль, наши дети лишены возможности слушать настоящую музыку, - посетовал Василий Васильевич.- Но кто бы мог подумать, что этот сухарь Шнитников может чувствовать и исполнять классическую музыку! Я-то считал его полубродягой, кроме птичек ничего не признающего. Всё тут не так просто, на что Мария Давыдовна высказала свои соображения.
-Да, у него не совсем обычное происхождение. Чувствуется порода. Вроде как мать его имеет то ли немецкие, то ли голландские корни. И потом, знаешь, как сказал Пушкин: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Правда, тут неясно, что тут дельное, а что краса ногтей: любовь к птицам или к музыке? Да о чём говорить, вы оба два сапога пара. Вам бы по степям да лесам бродить до бесконечности. Меня другое заинтересовало. Ты не заметил необычное общение этой пары со своими детьми?
- Нет, а что?
А то, что дети обращались к ним по именам: Володя и Наташа!
- Да, это что-то новенькое, революционное, демократическое. Воспитывают равенство?
- Я тоже этому удивилась, - заявила Соня. – Очень смешно. Будто нет папы с мамой, а есть только подружки и друзья.