Петрова задержали зимним утром 1981 года в номере ленинградской гостиницы «Балтийская», доставили бортом КГБ СССР на подмосковный аэродром Чкаловский, а оттуда в «конторский» следизолятор Лефортово, находящийся в одном комплексе зданий со Следственным отделом (на правах самостоятельного управления) КГБ СССР.
Перед моей встречей с задержанным начальник 1-го (внутриструктурного) отдела В.А. Пахомов вскользь заметил: «Что у «него» в голове, неизвестно. Тело – в порядке: самбист, мастер спорта в тяжелом весе».
Впрочем, порядок у «тела» оказался не полный. Нелады обнаружились при подписании протокола допроса. Плохо работала кисть и пальцы правой руки: строго проинструктированная «Альфа» перестаралась с «болевым» при задержании. Предупреждали возможное сопротивление борца и попытку самоубийства. В памяти держали случай со шпионом Огородником (тем, что «ТАСС уполномочен…»). В тот раз руководитель обыска чрезвычайно осторожный А.И. Кузьмин (начальник 2-го отдела), расследовавший немало шпионских деяний, включая дело американского летчика Ф. Пауэрса, проморгал самоубийство мнимо раскаявшегося агента ЦРУ. Вечером того же дня Алексей Иванович объяснялся по поводу своей оплошности «на ковре» у Ю.В. Андропова. Формального наказания за допущенный просчет не получил, но последствия перенесенного шока заметно отразились в его душевном складе.
Петров тоже был шпионом. Только пониже рангом. В моем кабинете он появился переодетым в казенный комбинезон. Такое облачение - «привилегия» агентов иностранных спецслужб. Собственная одежда возвращалась им после тщательного исследования. Наручники при вызове на допрос постояльцев СИЗО в Следственном отделе не применялись. Доставивший арестованного контролер возвращался на центральный пост.
Столик и стул обвиняемого были привинчены к полу. Однако еще три стула: один для следователя и два для посетителей, перемещались свободно.
Вошедший обладал внушительным телосложением и лицом человека, не имеющего вредных привычек. Однако замедленные движения, отсутствующий взгляд и заторможенная мимика выдавали его отрешенность от происходящего.
Общение началось с объявления задержанному о сути возникшего подозрения.
После обычных формальностей я предложил ему обсудить обстоятельства, от которых в определенной мере зависело его будущее. Ответная реакция Петрова была неожиданной.
-Какое там будущее? - произнес он, вяло махнув травмированной рукой. - Расстреляют и всё.
Судя по эмоциональному состоянию, поведение задержанного не было бравадой. Он просто констатировал реальность.
-Погодите, - заметил я, - санкции по «вашей» статье начинаются с лишения свободы на срок от десяти лет. Предел -пятнадцать. Не исключено назначение наказания ниже низшего предела. Каждый год в этом диапазоне – уже разновидность будущего. Всего вариантов, с учетом «ниже низшего». семь. Исключительная мера наказания - смертная казнь, на восьмом месте. С какой стати вы остановились именно на ней?
Давайте сначала разложим ваши действия по полкам, а потом доверим их оценку суду.
-Делайте, как считаете нужным, - апатично согласился Петров. – Скрывать ничего не буду.
Его рассказ о сотрудничестве с ЦРУ США начался с сообщения, что в совершении «поганого дела» он раскаялся еще до задержания, и готов участвовать в раскрытии преступления без расчета на снисхождение. Что в последнее время жил в каком-то угаре. Предчувствовал скорое разоблачение, однако на явку с повинной решимости не хватало.
Содержание шпионских действий Петрова укладывалась в одну из типовых схем: предложение собственных услуг ЦРУ США; установление почтовой, тайниковой, а затем и радиосвязи с американцами; сбор и передача им секретной информации.
Мысль о возможном интересе к нему американской разведки Петров впервые высказал в качестве шутки своему приятелю Израилевскому, который готовился к переезду на жительство в Израиль. Оттуда новоиспеченный эмигрант намеревался перебраться в США.
«Изя», как именовали Израилевского в компании бывших спортсменов, в которой пребывал Петров, работал администратором в одной из спортивных организаций Львова. Официальную деятельность дополнял картежным шулерством.
Традиционным местом встреч компании служила «Вирменка» («Армянка», укр.), культовая кофейня в центре Львова. Там, в обычно переполненном заведении, для известной в околоспортивных кругах братии свободное место находилось без проблем. Мне по причине интереса к миру бокса из перечисленных обвиняемым персонажей запомнился Почетный мастер спорта СССР по боксу М.И. Муха.
В компании обретались сотрудники и выпускники Львовского института физической культуры, студентом которого когда-то был Петров.
Впоследствии «Алик» (так звали Петрова в кругу друзей, этим именем для краткости временами буду пользоваться и я) и Изя несколько раз походя возвращались к мысли об установлении связи с ЦРУ США.
Рисуясь перед Изей, будущий обвиняемый, небрежно перечислял ему свои возможности по добыванию секретных сведений. В качестве мастера механического цеха Львовского авиаремонтного завода ВВС Минобороны СССР, он отвечал за обслуживание инженерных систем производственных и управленческих помещений предприятия. Был накоротке с сотрудниками различных подразделений. Полагал, что может незаметно завладеть секретными документами, записать разговоры и даже выведать кое-какую информацию.
Изя согласно поддакивал. Обещал рассказать об «Алике» «кому надо» по приезде в Америку. Однако окончательной разговор о готовности Петрова установить связь с ЦРУ между приятелями так и не состоялся.
Через несколько месяцев после проводов Изи на Землю обетованную в квартире Петрова раздался телефонный звонок. Неизвестный мужчина, говоривший с иностранным акцентом, передал привет от Израилевского. Затем, отдав дань вежливости стандартными фразами, поинтересовался, может ли «Алик» выполнить работу, о которой говорил с «Изей».
По словам Петрова, с первых слов незнакомца он понял, что имеет дело с сотрудником разведки США. Предложение американца на мгновение ошарашило «Алика», возвратив его из необязательной болтовни к необходимости принятия решения с необратимыми последствиями. Согласие, с одной стороны, влекло вероятность сурового наказания за государственное преступление. С другой, становилось фактом признания его значимости со стороны могущественной иностранной организации, выводило его жизнь за рамки обрыдлой повседневности.
Кроме того, положительное решение давало Петрову силы для преодоления некоего психологического гнета, факт существования которого он скрывал почти до завершения расследования. По сути, это был основной мотив преступления, необычностью которого запомнилось дело Петрова. В остальном оно было малозаметным на фоне громкого «покоса» в виде трех с лишним десятков опасных агентов и 19 штатных сотрудников ЦРУ США, совершенного Вторым главным управлением (ВГУ) КГБ СССР с участием Следственного отдела КГБ СССР в 80-е годы прошлого столетия.
Автор книги «Новые крестоносцы—ЦРУ и перестройка» замечательный советский контрразведчик генерал-майор Р.С. Красильников упомянул, что к измене Родине Петрова привели «охота к легкой жизни и желание уехать в США». Тут уважаемый Рэм Сергеевич несколько заблуждался.
Впрочем, мотивы преступления Петрова его интересовали мало. Мелкая сошка, по сравнению с десятками официальных сотрудников и агентов ЦРУ США, разоблаченных под руководством генерала. Среди агентов из числа советских граждан были генерал (начальник управления нелегальной разведки) ГРУ, старшие офицеры ПГУ (внешней разведки) КГБ, дипломаты, сотрудники оборонных НИИ и предприятий.
Однако, вернемся к диалогу «Алика» с иностранцем.
Пауза Петрова на раздумье была недолгой. Здравый смысл, совесть и логику затмили эмоции. Впереди ждали события, не имеющие отношения к обычной будничной жизни и освобождение от состояния безысходности.
Услышав положительный ответ, иностранец согласовал с «Аликом» возможность его поездки в Москву и сообщил, что пришлет ему письмо. Это послание перед прочтением следовало смочить водой.
Письмо пришло на домашний адрес в начале февраля 1981 года. Судя по надписи на конверте, отправителем был неизвестный житель Москвы, обращавшийся к «Алику» на правах старого знакомого. Видимая часть послания содержала описание бытовых ситуаций.
Помня телефонные наставления иностранца, Петров окунул послание в воду. Через некоторое время между первоначальными строками на бумаге появилось основное сообщение. Из него следовало, что в Москве «Алика» ждет «посылка».
«Отправление», имеющее форму булыжника, скрыто под снегом у стойки опоры воздушной линии электропередачи (ВЛЭП), пересекающей Коровинское шоссе. В письме был указан порядковый номер опоры. «Посылку» необходимо искать у стойки, справа от металлической информационной таблички, прикрепленной к ВЛЭП. «Булыжник» предлагалось достать, не привлекая постороннего внимания, разбить в укромном месте и извлечь из него содержимое. Обломки контейнера расколоть на мелкие части и разбросать в разных местах.
Сигналом о получении «посылки» должен был служить меловой крест, поставленный на стене одного из домов неподалеку от наземного вестибюля станции метро «Водный стадион».
Проблем с посещением Москвы у «Алика» не было. Взяв на заводе трехдневный отгул, он через сутки прибыл к месту закладки «булыжника». Опора ВЛЭП располагалась на безлюдном пустыре, недалеко от полотна шоссе. Контейнер нашелся без труда.
Далее «Алик» по необъяснимой на то время причине совершил первое грубое нарушение требований инструкции ЦРУ. Расколов «булыжник» надвое о металлическую стойку и переложив содержимое тайника в кейс, оставил обломки контейнера на поверхности снежного наста у подножия стойки, не приняв минимальных мер маскировки.
В тот же день он нанес в указанном американцами месте условный сигнал об изъятии материалов и уехал во Львов.
Достоверность его показаний подтвердилась осмотром места происшествия. Обе половинки «булыжника», лежали у стойки ВЛЭП, слегка припорошенные снегом. Участвовавший в следственном действии Петров, казалось, был доволен их обнаружением. Меловой крест, сигналивший об изъятии тайника, также оставался нетронутым.
На вопрос о причине невыполнения требований по маскировке остатков «булыжника» Петров раздраженно произнес: «Да пошли они подальше со своими инструкциями. Мальчика нашли, что ли?».
Я же в очередной раз пытался понять истинные мотивы поведения «Алика».
Забегая вперед, отмечу: в процессе изучения его личности обнаруживались факты, свидетельствовавшие о причудливом переплетении в характере обвиняемого черт замкнутости и общительности, тщеславия и раскаяния, расчетливости и безалаберности, умения зарабатывать деньги и расточительности.
Наиболее мудреным оказалось установление подлинных мотивов преступления. Их выяснения требовал закон. Кроме того, исследование причин преступности само по себе вызывало у меня профессиональный интерес со времен студенчества.
На первом этапе расследования наиболее вероятным представлялся мотив наживы.
Он преобладал в большинстве расследованных мною к тому времени дел. Алчность одолевала обвиняемых независимо от уровня достатка и социального положения. Среди корыстолюбцев были крупные чиновники Союзных министерств (Минвнешторг, Минавиапром, Минкультуры), подпольные цеховики, контрабандисты, валютчики, представители богемы и просто около интуристовская накипь - фарцовщики.
Для начальника финансового управления Минавиапрома СССР Н.Ф. Лайкова, похитившего во время командировки во Францию в сговоре тамошним банкиром, по фамилии Гобер, сотни тысяч франков со счета родного министерства, неудержимое стяжательство служило целью жизни.
Деньги были украдены из средств, выделенных СССР на устранение последствий катастрофы сверхзвукового пассажирского самолета ТУ-144 на аэродроме Ле-Бурже. Корыстолюбца не остановило сознание того, что это хищение являлось символом двойного глумления: во-первых, над памятью погибшего экипажа и сотрудников КБ Туполева; и во-вторых, над доверием руководства ведомства. Дело в том, что валютные средства для указанных мероприятий были внесены министерством на имя Лайкова. Специально открытый лицевой счет позволял упростить процедуру расчетов. Это обстоятельство существенно способствовало сокрытию следов хищения. Преступление было раскрыто лишь через три года в ходе проверки подозрения о связи Лайкова со спецслужбами Франции.
В дополнение к международным финансовым махинациям Лайков выстроил хитроумную схему личной наживы на спекулятивной перепродаже сторонним покупателям легковых автомобилей, выделенных министерству для поощрения передовиков авиастроительной отрасли.
Не гнушался он и хищениями материальных ценностей бытового назначения с подведомственных министерству заводов.
В борьбе со следствием за утайку «нажитого непосильным трудом» проявлял поразительную волю и изобретательность.
Представительница богемы Д. Квартина, промышлявшая контрабандой предметов искусства и антиквариата с участием иностранных дипломатов, в отличие от Лайкова, своих устремлений не скрывала.
-Народ вам не запугать, - будто бы шутя, заявила она по окончании следствия. -Я скорее проведу полжизни в тюрьме, чем соглашусь жить на зарплату и носить одёжки фабрики «Большевичка». Или может, вы думаете, что я откажусь и от посещений ресторана «Архангельское»?
Нередко степень тяжести совершенных преступлений выглядела разительно несоответствующей размерам полученной личной выгоды. Мизерный размер наживы по сравнению с причиненным ущербом корыстолюбцев не смущал.
Чиновник из Министерства внешней торговли Владимир В. выдал иностранцам коммерческую тайну, причинив стране материальный ущерб в размере 2 млн. инвалютных рублей (о существовании этого инструмента межгосударственных расчетов Минфин в то время скромно умалчивал). Взамен Владимир получил вознаграждение в виде 10 тысяч рублей, по нынешней терминологии «деревянных».
Не сдержавшись, я спросил: «Не было ли ощущения, что вы продешевили?».
-Нет, - ответил он. - Я сам назвал эту сумму. Больше брать не рискнул. Это предел, за превышение которого могут приговорить к расстрелу.
Показательным персонажем, готовым совершить тяжкое преступление ради мизерной по размеру наживы был милиционер со станции метро «Ждановская» (ныне «Выхино») Лобанов. В декабре 1980 года он участвовал в убийстве заместителя начальника секретариата Управления кадров КГБ СССР майора В. Афанасьева. (Мне пришлось расследовать это дело с момента возбуждения до раскрытия причастности к преступлению сотрудников милиции. Затем по указанию Ю.В. Андропова оно было передано в прокуратуру. Однако оперативное сопровождение следствия со стороны КГБ СССР продолжалось.). Добычей убийц - дежурной смены милицейского отделения, стала зарплата В. Афанасьева, ондатровая шапка и портфель с продуктовым набором.
Для Лобанова это убийство было не первым. Летом того же года он убил с целью завладения деньгами и расчленил в своей собственной квартире командированного из Армавира сварщика. Сумма наживы составила 30 рублей. О тяге к «бережливости» Лобанова свидетельствовал поразительный с точки зрения нормального человека факт. При осмотре задержанного в декабре 1980 года на нем были обнаружены носки убитого жителя Кубани. В домашнем хозяйстве по-прежнему оставалась хозяйственная сумка, использовавшаяся для переноски частей тела жертвы.
Но вернемся к делам шпионским.
По ним набор мотивов был разнообразнее. Тут обнаруживались личная месть, зависть, обиды за непризнание заслуг (реальных и придуманных) и прочее. Изменник Родине полковник ГРУ Сметанин, невзрачный лицом и телосложением, был вполне успешным в учебе и на службе. Однако профессиональные успехи его не тешили. Он признался следователю (моему товарищу Валентину А.), что ненавидел сослуживцев-середнячков, которых природа, в отличие от него, несправедливо наделила хорошими физическими данными.
Наиболее заметным стяжателем среди изменников был, пожалуй, А. Толкачёв, передавший американцам, по их нынешней оценке, оборонные секреты СССР «на миллиард тогдашних долларов США» и давший американскому ВПК в соревновании с СССР фору на 20-40 лет вперед. На преступление он пошел исключительно ради наживы. Расследовавший его дело О.А. Добровольский (сослуживец, с которым мы соседствовали кабинетами) был поражен фетишизацией обвиняемым «золотого тельца».
Представляешь, - говорил Олег, - он (Толкачёв) не сомневается в расстрельном приговоре. В возможность смягчения наказания не верит, поэтому переговоры по поводу чистосердечного признания свел исключительно к судьбе полученных от американцев денег (зарубежных счетов и изъятых при обыске наличных).
- В могилу требует положить? – поинтересовался я.
-Нет, передать сыну до окончания расследования дела с гарантией права распоряжаться ими по собственному усмотрению.
-Не иначе, как хочет передать потомку материализованный смысл собственной жизни, - мелькнуло у меня в голове.
Петров же, в отличие от поклонников наживы корыстную составляющую связи с ЦРУ бурно отрицал.
Содержимое тайника с Коровинского шоссе состояло из инструкции по поддержанию безличной связи, задания с вопросником разведывательного характера, нескольких писем в надписанных, но незапечатанных конвертах с изображением памятных мест СССР, таблеток для тайнописи, шифровального блокнота и денег в сумме двух тысяч рублей. Письма были написаны разным почерком от имени различных лиц, надо полагать туристов. Разными были страны и адреса получателей.
В инструкции, кроме того, содержалось расписание и частоты адресованных Петрову односторонних речевых передач радиоцентра разведки из Франкфурта-на-Майне. Для их приема следовало использовать обычный КВ приемник в диапазоне от 3-х до 30 МГц. Такое устройство марки «Спидола -232» у Петрова имелось.
Вернувшись во Львов, Альберт после некоторых колебаний приступил к выполнению первого шпионского задания.
Содержание вопросника удивляло дотошностью. Кроме числа обслуживаемых самолетов, указания их типов и видов ремонтных работ, американцев интересовало количество цехов, производственные площади, виды оборудования, численность рабочих и служащих, фамилии руководителей подразделений и система охраны завода.
Собранную информацию Петров нанес тайнописным составом на обратную сторону листов одного из полученных от американцев писем. Отправлять шпионское послание следовало из Главпочтамта г. Ленинграда.
Испросив у руководства неделю отдыха в счет очередного отпуска, «Алик» выехал в город на Неве, захватив в совместный вояж свою подчиненную С. Девушка была заметно моложе «Алика», однако разница в возрасте, и факт наличия у Петрова супруги для нее значения не имели.
Пара поселилась в гостинице «Балтийская». «Алик» с подругой проводили время по заранее намеченной культурной и развлекательной программе. Посещали музеи и театры, по вечерам ужинали в ресторане. Любимый человек на траты не скупился. Ресторанные счета были внушительными (мне пришлось их восстанавливать по требованию прокурора), хотя спиртного бывший борец не употреблял. Этому была причина под названием «завязал».
Исходной цели поездки - отправке шпионского сообщения, Петров, судя по его поведению, большого значения не придавал. Не желая отвлекаться от более приятных занятий, он вторично пренебрег требованиями Цээрушной инструкции: проигнорировав услуги Главпочтамта, опустил письмо с тайнописью в почтовый ящик отделения связи гостиницы.
Эта безалаберность максимально сократила время разоблачения начинающего агента. Письмо было отобрано из потока исходящей за рубеж корреспонденции оперативно-техническим подразделением УКГБ Ленинградской области по признакам вероятного шпионского отправления.
Далее против «Алика» сработало еще одно обстоятельство, о котором он вряд ли имел представление. Речь идет о напряженном противоборстве химиков ЦРУ и КГБ в области создания (одними) и выявления (другими) средств тайнописи. Оба направления усилий непрерывно совершенствовались и обновлялись. Одним из результатов этого соперничества стало своевременное раскрытие специалистами госбезопасности очередного состава тайнописи, который использовал «Алик».
В результате обработки почтового отправления соответствующим проявителем в руках чекистов оказался не только тайный текст, но и почерк исполнителя.
Поиск изготовителя тайнописного послания с почтовым штемпелем отделения связи гостиницы, как и следовало полагать, начался с исследования рукописных анкет постояльцев отеля. Розыскные мероприятия были непродолжительными. Категорическое заключение экспертов - почерковедов свидетельствовало: исполнителем тайнописного текста является гость из города Львова.
Дальнейшее было делом техники. Петрова задержали накануне отъезда домой. Его подруга С. уехала во Львов днем ранее. Содержимое тайника ЦРУ, изъятого «Аликом» на Коровинском шоссе, за исключением одного использованного письма-прикрытия и денег, находилось среди вещей задержанного.
Далее, как известно, состоялось перемещение Петрова из Ленинграда в Москву с поселением в Следизолятор КГБ СССР «Лефортово».
Несмотря на эти события, тайнописное послание с ответами на вопросник из «булыжника», американцы все-таки получили.
Это был несколько измененный вариант «трудов» начинающего агента. Так началась оперативная игра органов КГБ с американцами.
Обновленное почтовое отправление начало путь за рубеж в точном соответствии с наставлениями зарубежных инструкторов, через почтовый ящик Ленинградского Главпочтамта. Исполнителем текста, согласованного со специалистами по защите государственной тайны, снова стал Петров. Теперь уже в качестве участника оперативной игры. На это мероприятие он согласился без колебаний и , как мне показалось, с видимым интересом.
С позиций уголовного процесса, игра представляла собой следственный эксперимент, проводившийся «в целях проверки и уточнения данных, имеющих значение для дела».
По прошествии сравнительно короткого времени эксперимент дал первые плоды. Шпионский Центр приступил к трансляции адресованной Петрову односторонней речевой радиопередачи. Сеансы связи продолжительностью от 15 до 20 минут велись на заранее оговоренной частоте по указанным в инструкции дням и времени суток и повторялись с интервалом в 60 минут.
Голосовое сообщение на русском языке состояло из групп четырехзначных цифр. Потеющий от усердия Петров записывал их на бланк приложения к эксперименту в присутствии понятых и затем приступал к расшифровке с использованием упоминавшегося ранее шифровального блокнота. Параллельную работу в соответствии со своей функциональностью выполняла служба радиоконтрразведки КГБ СССР.
Как и следовало ожидать, расшифрованный текст представлял собой дополненный и расширенный вариант первого вопросника американцев.
Наряду с допросами обвиняемого и продолжающимся экспериментом, следствию предстояло выполнить несколько неотложных действий, в числе которых был обыск по месту жительства Петрова и допрос его жены. Супругу, имя которой напрочь выветрилось из моей памяти, следовало также известить об аресте мужа. Согласно показаниям обвиняемого, о его связи с американцами она не догадывалась.
Обыск и допрос по нашему поручению выполнили коллеги из Львовского Управления КГБ УССР. Мероприятия проводились с соблюдением мер, обеспечивающих тайну следствия. Для участия в обыске пригласили понятых, имеющих допуск к сведениям, составляющим государственную тайну. Дополнительные доказательства, имеющие значение для уголовного дела, по месту жительства обвиняемого обнаружены не были.
Жена Петрова, как и ожидалось, осведомленность о преступных деяниях мужа отрицала. Кроме следственных действий и известия об аресте мужа, ей разъяснили необходимость сохранять эти события в тайне, передав для убедительности личную просьбу обвиняемого.
В дополнение к неформальной просьбе, женщину ознакомили с содержанием ст.139 УПК РСФСР о недопустимости разглашения данных предварительного следствия и предупредили об уголовной ответственности за разглашение данных предварительного следствия, установленной ст.184 УК РСФСР.
Петрова заверила сотрудников УКГБ в готовности хранить тайну не только с учетом данной подписки, но и по причине собственных интересов.
Допросы других свидетелей, располагавших информацией для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию, были отложены до завершения оперативной игры.
Тем временем, общаясь с Петровым с целью детального выяснения события преступления, я продолжал исследовать обстоятельства, характеризующие его личность, и остававшиеся до поры неясными мотивы совершения преступления.
Надзирающий за расследованием дела военный прокурор полковник Арнольд Степанович В - ский моих сомнений не разделял.
- О чем разговор? – спрашивал он меня. – Деньги из тайника взял? – Так точно! На что потратил? На свои прихоти.
-Короче, корыстный мотив налицо. Зафиксируйте максимально точно затраты, и не морочьте себе голову раздумьями.
Высказывая сомнения прокурору, я слегка напрягался при произнесении его имени и отчества. Одновременное общение с Арнольдом Степановичем (В-ским) и Альбертом Георгиевичем (Петровым), особенно в тех случаях, когда они участвовали в следственных действиях одновременно, было чревато ошибочными переплетениями их личных наименований.
При оценке мотива я исходил из того, что устремления обвиняемого должны быть заведомо направлены на получение материальной выгоды от противоправных действий.
Петров же стремление к получению денег и материальных ценностей категорически отрицал.
- Альберт Георгиевич, - задавал я вопрос, - ведь деньги из тайника вы все-таки взяли?
- Конечно, взял, - отвечал он. – Чтобы было не понарошку. Согласился на них работать, получи плату.
-Расскажите, на что вы потратили эту сумму?
- В основном на угощение своих друзей в «Вирменке». Часть ушла на покупку билетов в Ленинград.
- Не покупали ли вы на них какие-либо вещи для себя или, например, подарки для друзей или подруги?
-Да вы что! – горячился «Алик». – Это же поганые деньги! Они годятся только на то, чтобы их «прос…ть». Вещи и подарки на них покупать нельзя.
Для подарков есть свои, кровные. Можете проверить, кроме зарплаты, я на шабашках за выходные по восемьсот рублей зарабатывал. Монтировал у людей водяное отопление. На меня очередь была.
Биография Петрова в кратком изложении выглядела так.
До призыва в армию закончил в Курске техникум по специальности «Ремонт и обслуживание инженерных систем ЖКХ». Занимался борьбой самбо. Выполнил норматив 1-го спортивного разряда. Действительную военную службу проходил в 29-й спортивной роте Прикарпатского военного округа. К окончанию службы дорос до звания Кандидата в мастера спорта. После демобилизации поступил на спортивный факультет Львовского государственного института физической культуры (ЛГИФКа). На втором курсе понял – «не мое».
Институт оказался местом подготовки учителей физкультуры и спортивных чиновников различного уровня. Для совершенствования спортсменов он не был приспособлен. Отсутствовала современная материальная база. Не было толковых преподавательских и тренерских кадров.
Администрация института, прибавляя лишку к репутации учебного заведения, сообщала об участии в учебном процессе более-менее известных специалистов, которые давно расстались с этим вузом.
Именитые выпускники, гордость ЛГИФКа, как правило, приходили в этот вуз уже признанными спортсменами. Целью их «обучения» было получение диплома о высшем образовании.
-Условий для спортивного роста у меня не было, - объяснил Петров. – Жил впроголодь на стипендию и случайные подработки.
Перспектива стать учителем физкультуры в школе не привлекала. Попасть по окончании учебы в спортивные функционеры было нереально. Это направление было заполнено сплоченной прослойкой «шляхетной» молодежи.. Будущие чиновники от спорта (преимущественно из местной еврейской общины) к высоким достижениям не стремились. Запланированным потолком для них было звание Кандидата в мастера спорта. В мое время для выполнения этого норматива они, как ни странно, выбрали бокс. Очевидно, это объяснялось связями будущих функционеров и их родственников в среде тренеров этого вида спорта и представителей судейского корпуса. Их договорным «победам» на соревнованиях соответствующего уровня специалисты не удивлялись. Правда, иногда результаты необъективного судейства выглядели скандально.
В ходе рассказов Петрова об обстановке во Львовском институте физкультуры я вспомнил о неудачной попытке стать студентом этого вуза моего одноклассника Василия Сокола, спортсмена-самородка из Хмельницкой области. Предостерегая Василия от повторной попытки поступления, некий доброжелатель из ЛГИФКа посоветовал ему выбрать для обучения вуз со сходной специальностью в каком-либо из восточных регионов Украины. Во Львове, по его словам, «схиднякам» удачи ждать не следовало. Их отсекали преднамеренно, используя для этого набор отработанных приемов. Совет доброжелателя дал положительный результат. Василия в том же году с удовольствием приняли на факультет физической культуры в Каменец-Подольском пединституте. В 70-х, кроме этого вуза, В. М. Сокол закончил Запорожский «Мед» и остался в нем в качестве преподавателя.
На мой вопрос о достоверности существования в ЛГИФКе негласных препятствий для абитуриентов с востока Украины Петров ответил без раздумий: «Не сомневайтесь. Так и есть. И не только в физкультурном».
Затем, упреждая новые вопросы, добавил: «Мое поступление в расчет не берите. Я, «кацап», прошел конкурс по звонку начальника физической подготовки и спорта Прикарпатского военного округа. К этой организации администрация института относилась с большим почтением».
Дополнительным обстоятельством, укрепившим решение Петрова оставить вуз, была его женитьба. Избранницей стала симпатичная медсестра Львовского лечебно-физкультурного диспансера. Знакомство будущих супругов произошло во время прохождения «Аликом» очередной диспансеризации.
Петров увлекся двушкой с первого взгляда. Она отличалась от окружающих представительниц женского пола внешностью, поведением и характером. Петрова привлекали ее благородное лицо, гордая походка и уверенность в себе. На первые попытки знакомства со стороны «Алика» она реагировала с заметной иронией. Однако, капля камень точит.
К тому времени, когда девушка согласилась на брак, потенциальные супруги обсудили карьерные перспективы Петрова. Правда, «Алик» слегка приукрасил свое будущее. Сообщил, что его ожидает карьера спортивного функционера, приличные доходы и даже возможности периодически выезжать за рубеж. Слабым оправданием этой похвальбы была надежда добиться такой перспективы, существовавшая в начале обучения.
По ходу сближения Петрова с будущей женой выяснились обстоятельства, укрепившее надежды «Алика» на счастье и благополучие их будущей семейной жизни.
Во-первых, девушка имела необычную родословную. Она происходила из польской семьи, владевшей до 1939 года доходным домом № 20 на углу улицы, получившей при советской власти наименование в честь К. Либкнехта. Это красивое, занимающее половину квартала трехэтажное строение, расположено наискосок от здания под номером 55 по ул. Дзержинского, бывшего УКГБ (ныне СБУ) Львовской области. В 1939 году дом семьи девушки был национализирован «Советами».
Во-вторых, ко времени знакомства с Петровым его будущая жена стала единственной обладательницей двухкомнатной квартиры в упомянутом доходном доме. Этот «осколок» национализированного имущества «Советы» великодушно оставили семье прежних собственников здания. После свадьбы квартира стала пристанищем молодоженов.
Изменившееся семейное положение побудило Петрова круто поменять род занятий. Будучи человеком обязательным, он считал своим долгом обеспечить семье сносный, «не хуже, чем у людей», достаток.
Для этого, оставив учебу во ЛГИФКе, поступил работать по прежней специальности на военный завод. Кроме того, не отказывался от слесарных подработок на частных заказчиков. Порой такие «шабашки» оказывались весьма доходными.
В перспективе Петров планировал дополнить среднее специальное образование обучением на вечернем или заочном отделениях Львовского политехнического института.
Детей на ближайшее время молодожены не планировали. Жена хотела пожить несколько лет «для себя». Связи с бывшими однокурсниками по ЛГИФКу «Алик» не терял. Против его встреч с друзьями в кафе и на различных соревнованиях супруга поначалу не возражала. Порой присутствовала на них сама.
В какой-то момент Петров стал увлекаться спиртным. Этому способствовали появившиеся свободные деньги. Увлечение удалось преодолеть по настоянию жены и по собственному разумению «Алика». Решив «завязать» дружбу с «зеленым змием», он сообщил об этом друзьям. От участия в застольях не отказывался, однако спиртного не употреблял ни в каком виде. При этом в оплате затрат участвовал на равных, а иногда, вообще, угощал друзей за свой счет.
Глядя на внешне налаженную жизнь супругов, Изя Израилевский, карточный шулер, обладавший присущими его криминальной специальности навыками психолога, заметил: «Алик», вы с женой очень разные. Вам будет трудно понимать друг друга».
Эти слова неприятно задели Петрова. Существенных расхождений с женой во мнениях, взглядах и интересах «Алик» на тот момент не замечал.
Они проявились и пошли в рост несколько позже, и круто изменили судьбу Петрова. Более того, особенности семейных отношений супругов выплеснулись на процесс расследования уголовного дела и ход оперативной игры с ЦРУ.
Подробнее об этом - далее.
После выяснения неотложных вопросов с участием Петрова следствие продвигалось неспешным темпом. Из опасений утечки информации за рубеж проведение следственных действий во Львове откладывалось до завершения оперативной игры с ЦРУ.
Допросы Петрова посвящались выяснению второстепенных деталей дела. По сути дела, они заполняли паузы между сеансами связи в процессе оперативной игры. Неторопливый ход процессуальных действий, которыми оформлялись наши встречи (вызовы вне рамок УПК закон запрещает), позволял беседовать на темы, прямо не связанные с конкретным уголовным делом. Было время поговорить о национальном составе населения Львова, особенностях психологии тех или иных слоев жителей города, о «светилах» спортивной жизни Галиции и т.п. Иногда мы обменивались анекдотами по теме разговоров. «Алик» оказался довольно смешливым человеком.
Во исполнение указания прокурора, по делу пришлось дотошно восстанавливать использование Петровым денег, полученных от ЦРУ. Часть этой суммы он потратил на посещение ресторана совместно с подругой С. и случайным знакомым, жителем Ленинграда по фамилии Куписок. Новый приятель вызвал симпатии «Алика» своим статусом и родом занятий. Он был преподавателем музыкальной школы. Куписок подарил Петрову, некогда игравшему на гитаре, собственную учебно-методическую разработку, изданную. типографским способом. Общение с человеком творчества, педагогом – музыкантом, имеющим печатный труд, способствовало повышению самооценки «Алика».
Проводя время в ресторане, приятели совмещали потребление кухонных деликатесов с «эстетическим продуктом», производимым тамошним оркестром. Давали собственные оценки составу коллектива, оценивали качество исполнения. Благодаря Куписку, «Алик» несколько расширил свой музыкальный кругозор. Куписок же, благодаря «Алику», в скором времени опробовал себя в роли свидетеля по уголовному делу.
Завершив протокол, посвященный ресторанным расходам «Алика», я задал в качестве разрядки вопрос репертуарного направления.
- Скажите откровенно, Альберт Георгиевич, не приходилось ли вам слушать в исполнении тамошнего оркестра Брамса?
-Что именно?
-Вот это: «Брамс, тата-тата... - Брамс, тата-тата… Брамс, тата-та, тата-та, тата-там!».
Задумавшись на минуту над этим «бородатым» анекдотом, «Алик», впервые за время нашего общения захохотал.
-Ну, вы даете! Это же «Семь сорок»! Нет, не играл. Вот во Львове этого «Брамса» слышал часто.
За прошедшие полтора месяца он заметно изменился внешне и внутренне. К переменам в собственной судьбе отнесся по-философски, как к чему-то ожидаемому, что содержит разрешение мучивших проблем. Обвиняемый избавился от нервного напряжения. Лицо-маску сменила подвижная, порой смешливая, физиономия. Расправились плечи, изменилась походка.
Скрывать от следствия «Алику» было нечего. На допросы являлся с видимым удовольствием. Был словоохотлив. Вызовы разнообразили пребывание в камере с единственным соседом. Нескрываемый интерес вызывали сеансы связи в рамках оперативной игры.
Со слов обвиняемого, с тюремным бытом он вполне освоился. Усердно «нагружался» физическими упражнениями. Много читал. Удивлялся обширной и разнообразной по жанрам библиотеке изолятора и возможности ежедневно заказывать книги по каталогу. Казенная еда его устраивала. Временами я угощал его чаем с плюшками из ближайшей булочной.
Ко всему прочему у меня сложилось впечатление, что тюремные стены, при всей тяжести ситуации, избавили Петрова от неких, не имеющих отношения к следствию, страхов и переживаний.
Перелом в размеренном течении процессуальных действий, тщательно обдуманных контрразведывательных мероприятий и относительно спокойного быта «Алика», как водится, произошел внезапно.
Это была ситуация в которой «гром», согласно известной поговорке, «грянул не из тучи, а из навозной кучи».
В один из дней секретариат Следственного отдела вручил мне письмо Главной военной прокуратуры с приложением жалобы жены Петрова.
Супруга обвиняемого обращалась к Генеральному прокурору СССР (документ переслали Главному военному прокурору), сетуя на произвол органов КГБ, тайно и незаконно лишивших свободы ее мужа. Жалоба заканчивалась просьбой восстановить справедливость, ввернуть Петрову А.Г. свободу и возвратить его в лоно семьи. Скверной подробностью послания была причастность к его написанию (это следовало из документа) некоего львовского адвоката с еврейской фамилией.
Беглого ознакомления с посланием было достаточно, чтобы возникло предчувствие: «Оперативной игре конец». Ни у меня, ни у коллег- оперативников доныне нет доказательств, что информация об аресте Петрова ушла в США именно через упомянутого адвоката. Не исключался другой канал утечки, если, кроме адвоката, жена обвиняемого обращалась за советом к своим знакомым, из числа отбывающих в Израиль или имеющих связи с зарубежными родственниками. Обоснованным оказалось лишь предчувствие о скором завершении оперативной игры по инициативе противника.
Примерно через неделю в адрес «Алика» поступила очередная радиограмма. Сообщение было небольшим по объему, деликатным по тону и прощальным по содержанию.
Джентльмены из ЦРУ обращались к «Алику» со словами: «Уважаемый друг! На этом наша связь прекращается. Желаем вам здоровья и благополучия!».
Для КГБ СССР радиограмма ЦРУ означала стадию завершения оперативной игры и перехода к подведению ее результатов.
Итоги были таковы.
В качестве осечки следовало рассматривать невыполнение плана захвата сотрудника разведки США во время предстоявшего личного контакта с Петровым. (По данным 1-го отдела Второго главка КГБ СССР, к дальнейшей работе с Петровым готовился сотрудник посольской резидентуры ЦРУ в Москве Чарльз (Чак) Ливен).
В число плюсов надлежало включить полученные в ходе игры материалы, пополнявшие информацию о средствах и методах шпионской деятельности противника: содержание заданий ЦРУ по сбору информации об оборонном заводе; инструкция разведки о способах поддержания связи; расписание и диапазоны передач радиоцентра разведки в Франкфурте-на-Майне; обновившие оперативную картотеку почерк исполнителей писем-прикрытия и подставные адреса ЦРУ в США, а также средства тайнописи последнего поколения.
С точки зрения следствия результаты «игры» - одной из форм следственного эксперимента, оценивались в качестве однозначно положительных, позволивших получить опытным путем сведения, имеющие значение неопровержимых доказательств по делу.
Обвиняемый, как человек втянувшийся в игру на нашей стороне, отнесся к ее прекращению с небольшой долей разочарования. Она худо-бедно разнообразила его монотонный быт.
Несравнимо сильнее на восприятие Петрова подействовало, сообщение о предшествовавшей финалу контрразведывательных мероприятий жалобе его жены.
По-моему, это был психологический шок, именуемый медиками «реакцией организма на травмирующие психологические обстоятельства».
Начало нашей встречи в тот день не предвещало чего-либо необычного. «Алик» прибыл в кабинет в после зарядки и завтрака. Выглядел спокойным и безмятежным.
Готовясь ознакомить обвиняемого с письмом, я и представить не мог наступивших последствий этого действия. Мне казалось, что «Алик» должен был воспринять поступившую официальную бумагу, как весточку от беспокоящейся о нем супруги.
-Альберт Георгиевич, - произнес я, уведомляя обвиняемого о приятном сообщении. - Есть новость. Пришло письмо от вашей жены.
При этих словах Петров заметно напрягся.
- О чем она пишет?
- Просит вернуть вас в семью.
Последовавшая реакция Петрова по сей день стоит перед глазами.
Оптимальным вариантом описания проявившихся внешних признаков душевного состояния обвиняемого, могло бы стать использование молодёжно-сленгового словосочетания «выпал в осадок».
В боксе такая ситуация обозначается понятием «нокдаун».
Вернувшись из состояния грогги «в объективную реальность», «Алик» судорожно вздохнул и неожиданно издал вопль: «ВОТ ЕЙ!!!».
-ВОТ ЕЙ!!! – вновь раздалось из-за столика обвиняемого.
Возгласы были настолько громкими, что проходивший по коридору сосед О. Добровольский на всякий случай заглянул в кабинет.
Картина нам с Олегом представилась малопонятной.
Повторяя слова «ВОТ ЕЙ!!!», Петров сопровождал их энергичным жестом, известным во Франции как «РУКА ЧЕСТИ». Википедия сообщает, что в других странах для обозначения этого знака используются иные наименования. В России жест известен под названием «ПОЛРУКИ» или «ПЯТЬДЕСЯТ ПРОЦЕНТОВ».
(В Европе времен 2022 года руководители недружественных России государств предпочитают заменять это телодвижение демонстрацией среднего пальца руки. Именно так поступила фрау министр иностранных дел ФРГ во время выступления по ТВ. Не исключено, что убавление «полруки» до размеров пальца связано с катастрофическим снижением жизненных ресурсов стран- недругов).
Дальнейшее поведение обвиняемого показало, что этот «ругательный» жест был первой частью более широкого посыла в адрес супруги.
Следующей невербальной комбинацией стало новое отрицающее телодвижение. Убрав левую кисть с локтевого сгиба противоположной руки, Петров изобразил правой верхней конечностью движение маятника метронома.
-ВОТ ТУТ-ТО! – пояснил он с мстительным удовлетворением, подчеркивая слова указательным перстом, - ОНА МЕНЯ НЕ ДОСТАНЕТ!!!
Душевная вспышка, потрясшая обычно невозмутимого и сдержанного «Алика», стала отправным пунктом раскрытия обстоятельств, которые он упорно замалчивал, считая их «стыдными для мужчины».
Письмо жены стало последней каплей, прорвавшей ослабевшую задвижку накопившихся переживаний.
-Вы не поверите, - рассказывал Петров о супруге. – Никогда бы не подумал, что могу так ошибиться. Она ведьма. Но не такая, как в кинокартине «Вий», а современная.
В кратком пересказе история его семейной жизни выглядела так.
Первое время после свадьбы все шло хорошо. «Алик» нежился в ласках и заботе. Жена восхищалась его внешностью, характером и целеустремленностью. Представляла супруга своим родственникам и знакомым, как будущего спортивного руководителя с большими связями и возможностями.
Единственными родственницами жены были две тетушки проживавшие во Львове. Во время пребывания Западной Украины в составе Польши до 1939 г., (по местному выражению, «за ПольщИ») они считались представительницами «достойного» сословия. Из этой же публики происходила и жена Петрова. Былые времена родня жены вспоминала с ностальгией. О наступившей эпохе, тетушки, по словам Петрова, всякий раз «шипели» что-то неодобрительное по-польски. Впрочем, этим неразборчивым звукам «Алик» серьезного значения не придавал.
Однажды, он даже позволил шутку, «поддержав» слова одной из тетушек местным афоризмом: «О чем спорить? За ПольщИ навить глына бильш мастка була». (При Польше даже глина была пластичнее. Укр.).
Шутка показалась неудачной и быдловатой. Обиделись обе тетушки и жена. Пришлось извиниться.
Впрочем, посмеиваясь над «панскими» замашками жены и ее тёток, «Алик» в глубине души гордился былым статусом ее предков, внешней привлекательностью супруги, умением держаться, манерами, походкой, знанием правил этикета, о которым он ранее не придавал значения. Некоторые из этих правил он принял к сведению, другие использовал в компании подруг жены.
Супруги строили совместные планы на будущее. Верховодила в выборе целей и средств их достижения жена «Алика». При этом на формирование ее приоритетов влияли не только родственницы, но и ближайшее окружение.
Подругами жены были несколько полек из числа медиков, работников сферы обслуживания и торговли, имевших родственные связи в Польше, США, Канаде и Австралии. Кое-кто из них, приторговывал зарубежным ширпотребом, полученным от родни по налаженным почтовым каналам. Время от времени подруги выезжали по «родственным вызовам» в Польшу, совмещая вояж с трансграничным обменом товарами.
Оценивая впоследствии итоги первого года семейной жизни, «Алик» вспоминал слова героя сказки по имени Мальчиш-Кибальчиш: «Все вроде бы хорошо, да что-то нехорошо». И еще, как ему помнилось, мальчик говорил о «негодных буржуищах».
Причиной аналогии был случай, позволивший «Алику» обнаружить, что жена стесняется его рабочего происхождения. Когда однажды он в шутку спросил, не ошиблась ли она, заключив «неравный» брак с человеком «мужицкого» сословия, супруга ответила без утайки: «Ну, что ж теперь делать? Как-нибудь выйдем в люди».
Со временем она перестала скрывать, что считает себя благодетельницей «Алика», вынужденной делать из провинциального парня мужчину, с которым не стыдно появиться на людях.
От своих тетушек и подруг происхождение «Алика» она утаивала.
Стремление жены наладить жизнь «не хуже, чем у людей» требовало денежных средств. Достойное финансовое состояние семьи, по убеждению супруги, должен был обеспечить «Алик». Свою же зарплату она полностью тратила на личные надобности.
Влюбленный «Алик» против такого расклада до поры не возражал. Трудности его не страшили. Работа в качестве слесаря, а затем мастера цеха на авиазаводе давала надежный заработок. Весомой прибавкой к официальной зарплате были доходы от монтажа систем отопления в частном секторе.
Однако, непринужденно пользуясь заработанными деньгами, жена не скрывала пренебрежительного отношения к источникам доходов «Алика».
Первая трещинка в семейных отношениях появилась в выборе направления карьеры Петрова.
В отличие от «Алика», видевшего свое будущее в качестве инженера, супруга настаивала на его поступлении во Львовский торгово-экономический институт.
Споры перерастали в размолвки. Петров не скрывал, что торговое будущее вызывает у него тоску. Жена, в свою очередь, считала работу на производстве уделом неудачников, вынужденных проводить жизнь среди «железяк» и не имеющих связей с нужными людьми.
-Сравни зарплату в промышленности с заработками «торгашей», вот тебе и ответ, чей труд престижнее, - горячился «Алик».
- Подумаешь, - возражала жена, - ассенизатор зарабатывает еще больше, только занятие у него не престижное, а о связях и говорить нечего.
Ухудшение семейных отношений шло по канве, многократно описанной психологами, исследующими процессы разрушения семей и травмирования личности одного из супругов с применением психологического насилия. Поводы для скандалов, обычно ничтожные, возникали ежедневно.
Давление, как ни странно, шло со стороны супруги. Вскоре после начала совместной жизни она отказалась проводить время с его друзьями. Затем стала отговаривать от общения с ними и самого Петрова. Особую неприязнь у нее вызвал «Изя» Израилевский, предсказавший «Алику» нелады в семейной жизни. Об этом пророчестве жена знала со слов самого Петрова.
Постепенно она взяла под жесткий контроль всё личное время «Алика», навязывая ему образ жизни своего окружения.
В какой-то момент «Алик» понял, что под предлогом развития у него навыков, необходимых для «успешного человека», жена пытается целенаправленно принизить его положительные качества и достижения, внушает ему чувство никчемности и невостребованности в обществе «достойных людей».
В качестве инструментов воздействия на Петрова использовались отказы в интимной близости, истерики и скандалы, угрозы самоубийства и даже убийства.
В конце концов, Петров пришел к мысли о случившейся ошибке в оценке личных качеств возлюбленной. То, что раньше представлялось в ней благородством, гордостью, уверенностью на поверку оказалось барством, высокомерием и спесивостью. В разгаре скандалов истерик сквозь миловидное лицо проступали искаженные черты потустороннего существа.
Весь смысл его отношений с женой сводился к тому, чтобы привести ее в хорошее настроение. Это было что-то похожее на Сказку о рыбаке и рыбке.
Общаясь с Петровым, я никак не мог уразуметь, почему потерпевшим в семейном конфликте оказался именно он, мужчина атлетического сложения, с нормальной психикой и приятной внешностью, проявлявший хорошие волевые качества в других жизненных ситуациях, включая спортивные состязания.
Скорее всего, преимущество психологического «агрессора» (жены обвиняемого), состояло в соединении двух обстоятельств.
Первым из них была влюбленность Петрова и его готовность подчиняться различным, порой вздорным, требованиям жены ради восстановления счастливой обстановки начала семейной жизни.
Фактором номер два были некие качества супруги, имеющие в науке определение «нефизических характеристик».
Детализацию особенностей личности жены Петрова применительно к описываемой ситуации придется оставить для специалистов в области теорий врожденной (З.Фрейд) и приобретенной (Ч. Дарвин) агрессивности, а также для авторитетов в сфере околонаучных изысканий относительно биополя агрессивного человека.
Мои представления о действительном существовании неизведанных наукой качеств супруги Петрова основаны на реальных ощущениях, полученных «контрольной группой лиц». Об этом речь пойдет далее.
На завершающем этапе семейной жизни «Алик», по словам его окружения, «погас». Из общительного жизнелюба превратился в замкнутого, человека, угнетенного неизвестными обстоятельствами. «Приходил в себя» на короткое время в заводском коллективе и в тайком посещаемом кафе «Вирменка». Было видно, что он отдыхает душой, общаясь с работницей механического цеха С.
Домой, по словам Петрова, он возвращался, как на каторгу.
Мне он признался, что его неоднократно посещали мысли о самоубийстве.
Один из друзей Петрова, допрошенный в качестве свидетеля на завершающем этапе следствия, поделился собственными впечатлениями.
- Я видел, но не мог поверить, что «Алик» просто - напросто боится жены. Когда-то довелось слышать сказку о том, что слоны боятся мышей, которые будто бы прогрызают им подошвы. Если на место слона поставить «Алика», то жену надо считать мышью, которая прогрызла ему мозг.
Результаты изучения перипетий семейной жизни Петрова дали основание вернуться к установлению подлинного мотива совершенного им преступления.
После признания собственной затурканности в семейных отношениях, у «Алика» не было причин скрывать детали побуждений, толкнувших его на связь с ЦРУ США.
Вначале возникло желание опровергнуть внушенные женой доводы жены о его никчемности и невостребованности, повысить собственную самооценку.
Кроме того, показалось, что сотрудничество с этой могущественной организацией даст ему силы избавиться от помрачения сознания, в которое его вогнала жена.
Допуская, что в случае разоблачения ему грозит расстрел, «Алик», по его словам, соглашался даже с таким способом избавления от случившейся с ним напасти.
На мой вопрос, не проще ли было расторгнуть постылый брак, Петров пояснял: «Сознание было, как в тумане».
Правда, после установления связи с американцами у него возникло понимание, что он ввязался в «грязное дело», однако выхода из этой ситуации сразу не придумал.
Возвращаясь к малопонятным качествам супруги Петрова, от негативного воздействия которых обвиняемому удалось избавился примерно через месяц пребывания в СИЗО, перейду к заключительному этапу расследования.
Следственные действия выполнялись по месту жительства и работы Петрова во Львове. В один из дней жена обвиняемого появилась передо мной в кабинете Львовского Управления КГБ УССР для допроса в качестве свидетеля. Днем ранее начальник тамошнего следственного отдела посочувствовал мне по поводу предстоящего общения.
По его словам, женщина здорово надоела личному составу отдела. «Открыв дорогу» в отдел после обыска, проведенного по месту жительства Петрова, она систематически обращалась в подразделение с различными заявлениями и просьбами в связи с арестом супруга. Благо, жила она поблизости от Управления. Общение с ней выходило довольно тягостным. По этой причине начальник отдела всякий раз выделял для встречи с посетительницей очередного подчиненного. Но вот особенность, распрощавшись с ней, сотрудники жаловались на непонятную усталость, ухудшение настроения и даже недомогание.
Приняв эту информацию к сведению, я самонадеянно посчитал, что неприятные ощущения львовских коллег, вероятно, были преувеличенными впечатлениями от навязчивости и занудства собеседницы.
Жена Петрова оказалась стройной, миловидной, опрятно и аккуратно одетой женщиной. В то время ей было 28 лет. Общение с ней в ходе допроса проходило бесконфликтно, поскольку скрывать от следствия свидетелю было нечего. Несколько неприятное впечатление создавали елейный голос и такое же выражение лица женщины. Тема нарушения ею подписки о неразглашении тайны следствия путем обращения к адвокату не поднималась из-за правовой неопределенности события.
Покончив с ответами на вопросы, жена обвиняемого засыпала меня вопросами о составе и деталях совершенного Петровым преступления, о состоянии здоровья мужа и о возможности его освобождения. Обращалась за советом по поводу найма «опытного московского адвоката». Просила передать ему слова любви и поддержки. Распрощались мы вполне благожелательно.
Однако, проводив женщину к выходу из здания, я почувствовал головную боль. Нельзя сказать, что ощущение появилось внезапно. Оно нарастало исподволь, но до поры воспринималось, как неосознанная помеха. Удивительным было то, что головными болями до указанного случая я не страдал ни разу, в том числе после сложных многочасовых допросов, пропущенных ударов в боксе и даже после нарушений «режима» в молодости. Эта особенность организма сохранилась у меня по сей день.
Освободиться от досадного дискомфорта мне удалось минут через сорок. Избавлению способствовали полсотни приседаний и комплекс разминочных упражнений, выполненных в тайне от львовских коллег.
Подводя итоги, можно сказать, что итоги моей встречи с женой обвиняемого носили двоякий характер.
Основным формально зафиксированным результатом был имеющий доказательственное значение протокол свидетеля.
Вторым, неподдающимся фиксации моментом, стали мои ощущения, позволяющие предположить существование у женщины «нефизических характеристик» особого характера, в том числе агрессивного биополя. В пользу этой версии свидетельствовали показания Петрова. Их дополняли рассказы нескольких сотрудников львовского Управления КГБ, которым я мысленно придал статус участников «контрольной группы» некоего неформального эксперимента.
После возвращения из командировки я попросил начальника медсанчасти СИЗО (кандидата медицинских наук, фамилии которой не могу вспомнить) обратить во время очередного осмотра внимание на психологическое состояние Петрова.
Вывода врача были таковы: обвиняемый пережил депрессивное состояние, в настоящее время практически здоров. От себя ученый медик добавила: «Удивительно, что ему удалось выбраться из такой ситуации без помощи специалистов».
Результаты второго этапа расследования позволили мне скорректировать первоначальную формулировку мотива преступления, совершенного обвиняемым. Выглядело она так:
«Совершил преступление с целью избавления от тяжелых личных обстоятельств».
С Петровым мы расстались по окончании расследования и ознакомления обвиняемого с материалами дела.
Сведения о дальнейшей судьбе «Алика» доходили до меня окольными путями.
Военный трибунал, принял формулировки обвинительного заключения, признав обстоятельствами, смягчающими ответственность Петрова А.Г., его чистосердечное раскаяние, активное способствование раскрытию преступления и совершение преступления вследствие стечения тяжелых личных обстоятельств.
Согласившись с предложением прокурора А.С. В-ского, судебный орган назначил подсудимому Петрову А.Г. наказание «ниже низшего предела», предусмотренного статьей 64 УК РСФСР, в виде лишения свободы сроком на шесть лет.
Последняя информация о бывшем обвиняемом дошла до меня через тогдашнего заместителя начальника СИЗО Степанова. Встретившись со мной в коридоре Следотдела подполковник поделился впечатлениями от командировки.
- Посещал недавно «нашу» колонию в «Дубравлаге». Случайно увидел «бывшего шпиона» А.Г. Петрова. Он поливал из лейки цветочные клумбы у барака. Время было нерабочее. Занимается ли он цветами по штату или как любитель, я не спросил. Выглядит нормально. Сказал, что жена развелась с ним в упрощенном порядке. Ведет переписку со своей подругой С., которая обещает ждать его освобождения. Вам передавал привет.