Амвросий обмакнул перо в чернильницу, подержал, покуда стечет избыток. Княжий скоморох не любил неряшеств, даже в мелочах. Разве как часть профессии, но то иное. Прицелился, вывел на раскатанном свитке:
За червонец спину гнул,
Да награду ветер сдул!
Как поймал бы энтот ветер,
Так ему б по гланды вдул!
Два раза перечел, оценивая, чем сии вирши обернутся. Крутил так и этак, представляя в лицах, как сегодня вечером на загуле выдаст под бубенцы.
Ежели на княжну Дидору смотреть – выпорют, как пить дать. А ежели на Миленку, так еще пожалуют чем. Миленка, известно, прорва! Но красива… Мудрость не в словах, но в делах. Не все, что напекли – гоже, хоть на жиру. Важно, как подать.
Амвросий был в этом мастер. Мог пропеть «параллелепипед» так, что светлейший икал от смеха. Пара-пара-ллееле-пИ! Эх ма! Пед! ПротИв шерстИ!
Нуте-с, надо кончить чем-то галантным.
Откусив маковый калач, Амвросий возвел очи горе, натужился умом, поводил пером, записал – убористо, без размаха, «философским» почерком. Скрутил свиток.
Перфоманс был готов, мон плезир. Можно перекусить да чуток поспать. Загул будет до утра. Только на рассвете ему дозволят упасть под стол, толкаться между гостей, кто уже не в мочь. До этого семь потов сойдет, как у счетовода вперед ревизии.
Спал Амвросий чутко, по-собачьи. И не из-за службы. Таков он был от рождения. Ростом невелик, зато глаз приметлив, ум остер и голос колокольный, на три октавы. Князь его выменял задорого.
Минуло два часа. Кукушка проорала семь раз. Пора было на труды.
Долгими переходами он покинул служилый терем, по скрипучим половицам дошел до столовой горницы, вник через боковую дверь, огляделся.
Челядь накрывала на стол. За хрустальным пузырем где располагались высшие, было еще темно. Позже проступят непонятные рожи, аватары тех, кто потехи ради клонировал людишек, расставлял ради курьеза – кого светлейшим, кого шумной бабой, а кого скоморохом. Скучно.