На чугунно-литейном заводе Прохор Ерёмин лет двадцать плотником трудился. Работник он был знатный, начальство о нём уважительно отзывалось, ценили за мастерство и смекалку. Жил он на окраине города, в бревенчатом домишке. Огородишко небольшой при доме имелся. Жил не богато, но и нужды не испытывал. Была у него жена Настя, но Прохор и соседи ее ласково Настёной величали. Женился он по любви, и для него Настёна и раскрасавицей, и умницей была. Надо сказать, женщина она была статная, работящая, и в доме всегда празднично и уютно было. А ещё доставляло ей удовольствие цветы выращивать, и в её палисаднике росли они в превеликом множестве и глаза людям радовали.
Было у них трое детей: сыновья, Никита и Саша, да дочь Алёна. Детей своих Прохор любил, а в дочери Алёне души не чаял.
Была у Прохора мечта – детей в люди вывести, чтоб грамотными были, а может, даст бог, учителями в школе или мастерами на заводе работали. Дети у него смышлеными росли, в школе учителя о них хорошо отзывались, особенно, о старшем, Никите, так и говорили : «Способный мальчик, учение ему легко даётся, всё на лету схватывает». Одним словом, жил Прохор поживал, работал, жену обожал, да детей растил.
Вот как-то поздней осенью приехал к ним на лошади, запряжённой в телегу, брат Настёны, Фрол. Передал он весточку, что отец их ни на шутку расхворался, и если Настёна согласна, то после того, как он в городе кое-какие покупки сделает, на обратном пути заберёт её навестить отца. На том и порешили. К полудню Настёна с братом уехали в село Тимохино, благо, что путь был недолгим, вёрст около десяти.
А через три дня, к вечеру, когда за окном разгулялась непогода, привёз Фрол Настёну домой. Прохор глянул и обомлел: одежда на ней была мокрой, и с неё на пол стекала ручьём вода.
- Одежонку сухую давай, - с порога закричал Фрол, обращаясь к Прохору, - да горячий чай готовь.
После того как Настёну уложили в постель, напоили чаем с мёдом, и она уснула, сидели на кухне Прохор с Фролом, ужинали. Фрол вполголоса рассказывал:
- Вот, погостила Настя у нас, отец, вроде как на поправку пошёл, засобиралась она домой. Запряг я лошадь в телегу, и мы в путь тронулись. Отъехали от села версты две, не более, и тут всё небо тучами обложило, и дождь стал моросить. Я Настю стал уговаривать, что надо назад вертаться, переждать в селе непогоду. А она заладила своё: «По деткам, по мужу соскучилась, ничего, как-нибудь доедем». Мне бы её не слушать, а назад возвернуться, но больно уж она просила, чтоб домой её вёз. А когда половину пути проехали, и того хуже стало: ветрюга усилился, навстречу дует, и ледяная крупа с неба посыпалась. Я с себя зипун скинул, на Настю набросил, вожжи в руки и давай лошадь погонять. Я-то ничего, а вот Настя как бы не захворала, но, думаю, всё обойдётся.
К несчастью, не сбылись слова Фрола. Ночью поднялся у Насти сильный жар, стала задыхаться она от приступов кашля. Встревоженный Прохор помчался в больницу. Спустя час привёл врача. Тот долго трубкой слушал дыхание больной, потом протёр пенсне платком и сказал, обращаясь к Прохору:
- Болезнь вашей жены протекает тяжело, так что, сударь мой, ничего утешительного вам сказать не могу. Вот я Вам выпишу рецепт на лекарство, потрудитесь выкупить его утром в аптеке. И регулярно давайте больной по столовой ложке три раза в день. Ну-с, вот и всё. Завтра я к вам приду.
Миновало две недели. Настя таяла, словно свечка: румянец с лица спал, глаза ввались. На пятнадцатый день, когда сидел Прохор возле Насти, положила она свою горячую руку на его ладонь и молвила:
- Вот, Прошенька, наступило времечко расставания. Знай, что любила я тебя и буду любить до последней своей минутки. Скоро уйду я во сыру землю, а ты останешься, так меня не забывай. Придёт время, надумаешь жениться – выбирай жену с оглядкой, чтоб она тебя уважала и деток наших не обижала.
На следующий день стал Прохор вдовцом. Похоронил он Настю и ударился в чёрную пьянку, горе заливал. Всё смешалось в голове Прохора, потерял он счёт времени и уже не понимал: утро на дворе или вечер. Как-то проснулся Прохор, почувствовал, как раскалывается голова, и нестерпимо пить хотелось. Открыл он глаза, увидел рядом с собой дочь Алёну, протягивает она ему ковшик и твердит: «Выпейте, тятенька, капустного рассола, легче станет». Залпом выпил Прохор рассол, и вдруг мысль обожгла его:
- Свое горе вином заливаю, а дети мои как же? У них разве сердце не разрывается, что потеряли матушку свою? А я, вместо того, чтобы им опорой быть, в водке утешение нашёл. С трудом поднялся Прохор на ноги, прошёл на кухню, из рукомойника водой вымыл лицо, полотенцем насухо вытерся, после присел на табуретку и сказал сам себе: «Всё, больше пить не стану. Точка!»
Миновало три года. Многое изменилось в жизни Прохора. Старший сын, Никита, в Екатеринбург уехал, поступил в институт, студентом стал. Прохор очень гордился сыном, и нет-нет, да скажет: «Эх! Настёна не дожила до этого денёчка, порадовалась бы за сына».
И ещё одно событие произошло в жизни Прохора: месяца четыре назад сыграл Прохор свадьбу для дочери. Вышла Алёна замуж за парикмахера Антона Севастьянова, с соседней улицы. Муж Алёны вроде и вежливый был в обхождении, Прохора то тятенькой назовёт, то по имени-отчеству величает, но прижимистый оказался. Сколь ни захаживал Прохор к ним в гости, как-то всё получалось, что чаем забывали его напоить, а чтоб за стол посадить, покушать предложить, и подавно речи не было. Дочь, видя такое отношение мужа к отцу, переживала, но, видимо, боялась что-либо сказать. А Прохор на такие мелочи и внимания не обращал.
- Подумаешь, - рассуждал он, возвращаясь из гостей, - чаю я могу и дома выпить. Главное, чтоб дочери хорошо жилось.
Так что жил Прохор в доме с младшим сыном, Сашей. Сын для Прохора как нянька был. Пока Прохор на работе, он и в лавку сбегает, покупки сделает. А, главное дело, в школе учился замечательно и среди сверстников заводилой был. Как он всё это успевал, одному богу известно. Как-то пришёл Прохор с работы, сын ему рассказывает:
- Сегодня, тятенька, покупал я в лавке подсолнечное масло, так лавочник хотел меня на две копейки надуть. Я ему так и сказал: «Ещё раз надумаете меня обмануть, я перестану к вам в лавку ходить и людям скажу, что вы тут плутуете». Лавочник заулыбался, извиняться стал и вместо двух копеек гривенник мне суёт. А я ему говорю: «Не нужно мне ничего лишнего, вы мне мои деньги верните». Похвалил Прохор сына.
А через некоторое время случилась с Прохором беда. Бригадой ремонтировали они крышу в здании заводоуправления, подгнившие стропила меняли. Прохор работал с напарником Борисом Николаевым: к новым стропилам обрешётку крепили. Взял Прохор доску, примерился, собрался уже гвоздями её приколачивать, тут доска из руки вырвалась и вниз по стропилам заскользила, к краю крыши. Прохор бросился, чтоб поймать её, не удержался да вместе с доской с крыши вниз рухнул. Очнулся он в больнице. Спустя какое-то время пришёл доктор, осмотрел Прохора, потом сказал:
- Ну, что, друг, позвоночник ты повредил и левую руку ушиб, но в целом всё это поправимо, будем лечиться.
Пролежал Прохор в больнице две недели, а потом домой был отправлен. Дома встретил его сын Саша, бросился к отцу на шею. Прохор обнял его и, прижав к себе, промолвил:
- Вот я и дома.
Прошла неделя, как Прохор вернулся домой. Деньги, что были припасены на чёрный день, закончились, а чтоб начать плотничать, Прохор и подумать не мог, болела спина, невозможно было ни согнуться, ни разогнуться. Ночью лежал Прохор в постели и с отчаяньем думал: «Что делать? Как-то всё нескладно получилось».
С восходом солнца пришла дочь Алёна, принесла завёрнутый в полотенце большой кусок пирога с капустой и четыре варёных яйца. Прохор замахал руками:
- Уноси назад. Ты что, хочешь, чтоб муж прознал, что ты мне еду носишь, да скандал тебе учинил?
- Тятенька, что вы такое говорите? Если муж что и проведает, найду что ответить.
Прохор помолчал, потом промолвил:
- Неловко мне перед тобой, Алёна, что до такой жизни дошёл.
- Да не рвите вы мне сердце, батюшка, я же дочь ваша. Ладно, побегу я назад, а то свекровь хватится, что меня нет дома.
Не прошло и часа после ухода дочери, как в сенях хлопнула дверь, и на пороге появился сосед Савелий с ведром в руке:
- Решил зайти в гости, проведать тебя, да ещё вот полведёрка карасей для ушицы и на жарево принёс. Вечор с сыном на озере сети ставили, так добро рыбы наловили.
- Проходи, Савелий, что у порога встал, - проговорил Прохор.
Савелий прошёл в комнату, поставил ведро на скамейку, сам присел рядом.
- Здоровьишко как у тебя, на поправку-то дело идёт?
- Нет, спина болит, иной раз так прихватит, хоть криком кричи.
- Да уж, неважнецкие дела, - задумчиво проговорил Савелий.
Помолчав, Савелий продолжил разговор:
- Я тут на днях припомнил: ты как-то давненько обмолвился, что твоя бабка – знахарка или ведунья какая-то, людей лечит. Я вот думаю, может, тебе стоит к ней съездить, авось и помогла бы чем.
Прохор встрепенулся: « А что, может, Савелий и прав».
Спустя три дня приехал Прохор с сыном Сашей в село, где он родился и вырос. Остановились в избе старшего брата, Алексея. За то время, пока был в пути, покаялся, что так опрометчиво отправился в дорогу. Боль в спине стала настолько нестерпимой, что не раз Прохору приходилось просить возничего остановить лошадь, чтобы хоть немного передохнуть. Так что приехал он в село совершенно разбитым, едва смог слезть с телеги и, полусогнувшись, с трудом добрался до избы.
Едва поздоровавшись с братом, тут же рухнул на скамейку. Брат, увидев бледное, перекошенное от боли лицо Прохора, сообразил, что с ним творится что-то неладное, и немедля послал свою дочь за бабкой Аксиньей с наказом, чтоб она шла к нему в избу. Спустя некоторое время пришла бабка Аксинья: небольшого ростика, сухонькая, подвижная старушонка, на вид лет шестидесяти пяти, но на самом деле этой весной исполнилось ей девяносто семь лет. Поздоровавшись, она, не мешкая, подошла к Прохору и положила свою прохладную ладонь ему на голову.
- Какая болезнь тебя, внучек, точит?
- Поясница болит - спасу никакого нет, - простонал Прохор.
- Снимай рубаху, буду лечить.
Прохор, стараясь не делать резких движений, осторожно снял с себя рубаху.
- А теперь, голубь мой, потерпи малость, больно будет.
Жёсткие пальцы Аксиньи заскользили по позвоночнику. От боли Прохор громко вскрикнул, в глазах у него потемнело. Когда он очнулся, увидел над собой лицо бабки Аксиньи, склонившееся над ним, и услышал её голос:
- Как, внучек, полегчало?
Прохор кивнул головой.
- Ну, коли так, - продолжила бабка Аксинья, - то давай собирайся, ко мне в избу пойдём. Боль-то ненадолго отступила, через полчасика тебя опять, родимого, скрутит, шибко уж ты спину повредил, враз такое не излечишь.
В сопровождении родни отправился Прохор в гости к бабке Аксинье. Изба её была на краю села, низенькая и небольшая; во дворе встретила их заливистым лаем маленькая рыжая собачонка. Когда вошли в избу, под потолком увидел Прохор развешанные на тонких верёвочках, сушились во множестве пучки всяческих трав и цветов. В избе стоял запах мяты и медуницы, к нему примешивался горьковатый запах полыни.
- Ты давай, внучек, в постель укладывайся, а я мазь тебе готовить буду, хворь твою изгонять станем. А вы, - Аксинья обратилась теперь уже к родне, - нечего тут истуканами стоять, давайте-ка делом займёмся. Ты, Алексей, дров наколи, завтра баню истопим. А ты, Анфиса, - обратилась бабка Аксинья к жене Алексея, - коромысло возьми, к колодцу отправляйся. Да из ближнего колодца воду не бери, она там хужее, а к дальнему ступай, что возле дома Антипиных, там вода хорошая. А потом муку через сито просей да тесто замешивай, пироги испечём.
Прохор, лежа на кровати, наблюдал за Аксиньей и думал:
- Не похоже, что бабке Аксинье скоро уж сто лет будет. В ней ещё столь силы осталось, что любого молодого за пояс заткнёт. Спина у неё не сутулая, вон как прямо держится, на голове ни единого седого волоска не приметишь, просто чудо какое-то!
Прохор почувствовал, как боль вновь стала возвращаться, и поморщился.
- Что, внучек, опять спина беспокоит? – обратилась к нему Аксинья. – Потерпи чуток, сейчас я тобой займусь.
К вечеру у бабки Аксиньи за столом собралась родня. Пришли два брата Прохора со своими женами и детьми, заглянули в гости соседи и ещё друг по юношеским годам Иван Саничев. Было шумно и весело. Мужики и бабы пили за здоровье Прохора медовуху, закусывали солёным салом и грибами, жареной картошкой и пирогами. Потом заиграла гармонь, женщины запели песни. Прохор попробовал подняться с постели, но бабка Аксинья осадила его:
-Куда это ты собрался, мил человек? Лежи на месте.
Прохор вздохнул, но перечить не осмелился. Когда гости разошлись по домам, бабка Аксинья проговорила:
- Завтра, чуть свет, я баню протоплю, а когда солнышка краешек из-за леса покажется, ты в баню ступай. Я тебе веничек целебный приготовлю, им париться будешь, болезнь из тела изгонять.
Рано утром проснулся Прохор от голоса бабки Аксиньи: «Вставай, внучек, лечиться будем». Прохор поднялся с постели. Бабушка Аксинья, провожая его в баню, делала наставления:
- Ты сначала посиди на полке, подыши горячим воздухом. Потом на каменку из ковшика целебный отвар из трав плесни, я тебе его с вечера заготовила. После веником начинай поясницу тихонечко хлестать. Затем посильнее, сколь терпеть сможешь, а как совсем невмоготу станет – ложись на полку, отдышись. И так до трёх раз, а уж после, как всё, что тебе сказывала сделаешь, обмойся прохладной водицей и выходи из бани. На этом твоё лечение на сегодняшний день закончится.
Вымывшись в бане, Прохор едва сумел выбраться в предбанник. В теле была такая тяжесть, будто целый день камни таскал. Сев на скамейку, долго не мог отдышаться, затем, накинув на себя одежду, едва переступая ногами, пошел в дом. На пороге бабка Аксинья встретила Прохора, помогла лечь в постель.
Прошло неделя. Здоровье Прохора помаленьку пошло на поправку. Бабка Аксинья без устали заставляла его пить собственноручно ею приготовленное снадобье, втирала ему в спину мази, и каждый день Прохор парился в бане. Вот как-то, под вечер, бабка Аксинья говорит Прохору:
- Сегодня, как станет смеркаться, пойдём мы с тобой, внучек, к роднику, что в овраге у самого леса, наберём из него лунной водицы, домой принесём. Я на ней травы настаиваю.
- Да разве лунная вода бывает? – удивился Прохор.
- А как же, вот придём к роднику, всё сам своими глазами увидишь.
Как только на улице стемнело, повязала бабка Аксинья белый платок на голову, взяла в руку небольшое ведёрко да ковшик. И, обращаясь к Прохору, молвила:
-Пойдём, внучек.
Вышли на улицу, всё вокруг залито лунным светом. За околицей села слышались звуки гармошки, песни и смех девок. Аксинья, шагая по тропинке, время от времени тихонько приговаривала:
- Господи, какая красота, какая благодать вокруг. В такое время ангелы с неба на землю спускаются, чтоб по зелёной травке босыми ножками пройтись.
Когда пришли к роднику, увидел Прохор, как в прозрачной воде серебристый диск луны купается. Поставила бабка Аксинья ведро на землю, наклонилась над родником и ковшом воды зачерпнула. Задрожала вода от ковшика в роднике, и диск луны как бы на мелкие осколки рассыпался. А бабка Аксинья воду из ковшика перелила в ведро, подождала чуточку, пока вода в роднике успокоится и луна в одно целое соберётся, и вновь наклонилась, воды ковшиком зачерпнула и опять воду выплеснула в ведро. Прохор бабке Аксинье говорит:
- Когда ты воду из родника черпаешь, то она у тебя лишь на самом донышке ковша остаётся. Давай я тебе помогу, ковш полностью водой наполнять буду, и дело быстрее пойдёт.
А бабка Аксинья в ответ:
- Там, где луна на воде свой лик отпечатала, верхний слой этой воды собирать надобно, лишь она лунный свет в памяти держит, целебной силой обладает. Так что тут торопиться ни к чему.
Помолчав, продолжила:
- Завтра в полдень, мы с тобой вновь к этому роднику отправимся, солнечной водицы наберём. Тут такое дело: одна травка любит, чтоб её в лунной воде настаивали, а другой траве солнечную воду подавай. Вот тысячелистник, ему лунная вода требуется, а ромашка солнечную воду любит.
Прохор, слушая рассказ бабки Аксиньи, не удержался, спросил:
- Бабуля, а ты откуда столь ведаешь о воде, о травах?
Аксинья пожала плечами:
- Что помню – в голове держу, а что забуду, так в тетрадь загляну, там всё о целебных травах прописано.
- Да я ещё в детстве слышал про эту тетрадь, только уже подзабыл, как она к тебе в руки попала, - проговорил Прохор.
- Это длинная история, - сказала Аксинья, - коль интерес есть, могу поведать.
- Конечно, рассказывай, - попросил Прохор.
- Тогда слушай. Как ты знаешь, мой отец, твой прадед, охотой промышлял. Жили мы в лесу, в версте от села. Матушка моя Пелагея утонула в озере, когда мне семь лет исполнилось. Вот отец меня один и воспитывал. Он, бывало, уйдёт на два, три дня на охоту в лес, а я дома одна по хозяйству хлопочу. А охотнику без того, чтоб не знать целебные травы, никак невозможно. В лесу что угодно может приключиться: или хворь какая-нибудь привяжется, или зверь поранит, а зимой простудиться или обморозиться можно. Вот отец мой и ведал, какая трава от чего помочь может, ну и меня помаленьку обучал всем этим премудростям.
Когда исполнилось мне семнадцать лет, стали парни на меня заглядываться и в дом наш сватов засылать. А отцу-то не больно хотелось одному оставаться, вот он и учудил, поставил условие: кто на медведя с ножом выйдет и медведя одолеет, тот пущай и ведёт под венец мою дочь. У женихов интерес ко мне сразу поостыл, и сваты перестали к нам в дом захаживать.
Вот как-то пришла я в село муки и соли купить, а когда возвращалась домой с покупками, встретился мне на дороге удалой молодец. Раньше офицером служил в самом Петербурге. И что-то он провинился шибко, с него все звания и награды сняли и сюда, в глухомань, в ссылку, направили. Так вот, смотрит он на меня, глаз не отводит, а я голову опустила, мимо него прошла. Слышу, он меня догоняет, оглянулась, а он говорит:
- Позвольте, сударыня, представиться, зовут меня Владимир, а Вас, разрешите узнать, как звать-величать?
- Аксинья, - говорю я. А молодец продолжал:
- Позвольте, красавица, я Вам помогу и ношу Вашу доставлю, куда указать изволите?
«Ну,- думаю,- ещё один кавалер выискался»,- но согласилась.
Идём мы с ним рядышком, и всю дорогу у него рот не закрывается. Успел мне поведать, что он любит природу. А после стал мне стихи читать, которые я отродясь ни от кого не слыхивала, и слова все в стихах были красивые да умные. А потом сказал, что давно меня приметил и мечтал со мной познакомиться. Проводил он меня до избы, где мы с отцом жили, а как стал со мной прощаться, то по-благородному взял и мне ручку поцеловал. Я растерялась, выхватила свою руку из его ладони, в избу бросилась. А на следующий день, к обеду, пришёл он к нам в гости и сватов с собой привёл. Они, как положено, давай сказывать: «У вас – товар, у нас – купец». Но отец мой нахмурился, сватов прервал на полуслове и жениха спросил:
- А ты знаешь, что главное условие – на медведя с ножом выйти?
Жених улыбнулся и отвечал:
- За вашу дочь я готов с медведем не то что с ножом, а голыми руками сразиться.
От таких слов мой отец дар речи потерял, помолчал минуту, потом сказал:
- Вижу, похваляться ты мастак, посмотрим, как на деле себя покажешь.
Условились через два дня встретиться.
На следующий день по селу слух пошёл, что нашёлся у Аксиньи жених и готов он с медведем силой помериться. Через два дня встретил отец мой жениха на опушке леса, дал ему охотничий нож, сам рогатину взял, и пошли они на охоту. Отец дорогой говорит жениху:
- Парень ты не робкий, а на лютую смерть мне посылать тебя расхотелось, поэтому возьми мою рогатину, если ты рогатиной медведя одолеешь, то отдам тебе свою дочь в жёны.
Но жених заупрямился:
- Нет, как договорились, что на медведя с ножом выйду, пусть так и будет.
Отец вздохнул и замолчал. Спустя какое-то время встретили они мишку в лесу. Увидел медведь людей, встал на задние лапы и грозно рявкнул. Владимир не испугался, бросился к медведю с ножом в руке, и, понятное дело, ничего не успел сделать, как мишка подмял его под себя и готовился уже жениха жизни лишить. Но отец мой не растерялся, подскочил и в медведя рогатину со всего маха вонзил. Медведь взревел от боли, оставил Владимира, оскалил клыки и пошел на обидчика. Но мой отец – бывалый охотник, и с медведем быстро расправился. Потом подбежал отец к Владимиру, а тот, весь в крови, лежал без сознания. Отец осмотрел его раны, с себя рубаху скинул, разорвал её и, как мог, перевязал Владимира. Потом взвалил его себе на спину и потащил в избу. А жених через какое-то время очнулся и спросил:
- А нож-то охотничий где?
Отец приостановился и ответил:
- Как где, у меня на поясе, в ножнах.
А жених продолжал:
- Давай нож, я опять на медведя пойду.
Отец тут решил схитрить и сказал:
- Слушай, мил друг, мы с тобой условились, что ты одного медведя одолеешь, но никак ни двух.
- А разве я медведя победил? – спросил жених.
- Ещё как, - сказал мой отец, - в самое сердце угодил.
- Понятно, - пробормотал Владимир и снова обмяк, сознание потерял.
В общем, намучился отец, пока парня до избы донёс. Там уложил его на лавку, снял окровавленную одежду, к ранам заживляющую мазь приложил. После этого отец холщовой чистой тканью всё тело Владимира обмотал: медведь шибко постарался, от когтей кровавые борозды по всему телу оставил.
Прошла неделя, стал жених мой поправляться, с постели подниматься да по избе помаленьку прохаживаться. Вот однажды подошёл он ко мне, взял меня за руки и серьёзно так сказал: «Аксинья, прошу Вас, станьте моей женой». И пристально мне в глаза посмотрел. Я взгляда не отвела, потому что полюбила его всем сердцем.
Через месяц свадьбу справили. Когда мы в церкви венчались, народу очень много собралось, каждому любопытно было посмотреть на жениха, который из-за невесты с медведем дрался. Через некоторое время перебрались мы с мужем в село, купили небольшую избушку и зажили счастливо. Владимир с отцом моим подружился, стали они на охоту вместе хаживать, зверя добывать. Ещё были у Владимира книжки, он их еще с Петербурга привёз. Так вот, стал он мне эти книжки по вечерам вслух читать, и так занимательно было слушать про страны заморские, про королей, про рыцарей и злодеев, что, бывало, весь день ждёшь не дождёшься, чтоб наступил вечер, и муж книжку почитал. И вот как-то принёс Владимир тетрадь, положил её на стол и сказал:
- Появилась у меня вот какая мысль. Ты мне будешь рассказывать, как нужно правильно собирать лекарственные растения, да как отвары и снадобья из этих растений готовить, и от каких болезней они помогают. А я всё это в тетрадь записывать стану.
- Зачем тебе это нужно? – спросила я.
-Для того чтобы каждый мог её прочесть, сам себе снадобье приготовить и себя излечить от любой болезни, - отвечает Владимир.
- Может, кто-то и прочтёт твою тетрадь, да только я не смогу – читать не умею.
- Это поправимо, сударыня, - отвечает Владимир, - если хочешь, я тебя грамоте обучу.
Я согласилась, и взялся мой муж буквы со мной разучивать и показывать, как эти буквы правильно писать. Я ему рассказывала, какое снадобье из каких трав готовится и от какой болезни помогает, Владимир аккуратно всё это в тетрадь записывал. Прошло не меньше трёх месяцев, как я научилась читать и писать. Ох, и намучилась я, прежде чем эту премудрость одолела. Прослышали односельчане, что Владимир меня читать научил, и стали его просьбами одолевать, чтоб он их детей взялся грамоте обучить. Мужу неудобно было отказаться, он и согласился. Собрались возле него детишки, и стал он с ними заниматься. И так хорошо у него это дело пошло, что вскоре собрались сельчане на сход и решили построить школу, а в ней поставить главным учителем Владимира. Так что, когда у него срок ссылки закончился, подумал он и сказал мне:
- Замечательный город Петербург. Только там меня уже давно никто не помнит, и никому я там не нужен, а здесь у меня есть школа и дети, которые во мне нуждаются и меня любят.
Решили мы в селе остаться. В тетради Владимир о целебных травах всю жизнь записи делал, по окрестным сёлам и деревням всех старушек опросил. Кто что знал, секретом приготовления целебных снадобий делился. Владимир даже моего отца уговорил сходить с ним на Лысую гору, где в те времена, в пещере жила старая колдунья. Это место даже бывалые охотники за версту обходили, дурной славой оно пользовалось в народе. Вот эта колдунья и поведала Владимиру всё о лунной и солнечной воде и её целебной силе. Ещё открыла она секрет чудесного средства, как человеку до глубокой старости моложаво выглядеть, а тело гибким и сильным сохранять.
Вот так и прошла наша жизнь в трудах и заботах. И я по сей день бога благодарю, что послал он мне такого замечательного мужа, и пока он жив был, жили мы с ним душа в душу и детей славных вырастили, и внуки у нас хорошие.
Бабка Аксинья замолчала.
- На тетрадь-то можно глянуть? – спросил Прохор.
- Отчего же нет, и посмотреть, и почитать можешь, если есть интерес.
Когда вернулись домой, достала Аксинья из комода толстую синюю тетрадь и подала ее Прохору. Он взял её в руки, присел на скамейку у окна и углубился в чтение.
Продолжение следует