Святые

Пока были в трёхдневной поездке перед Рождеством Христовым по монастырям Карелии и Ленобласти, водитель наш всё время задавал неожиданные вопросы. Водитель – абхазец по отцу, а по матери русский, пытался понять православных, которые, по словам его матери, тоже православной, все на голову странные.
В Александро-Свирском монастыре экскурсовод предупредила с вечера всех, что раку с мощами преподобного открывают только во время утреннего братского молебна. Водитель решил тоже присоединиться к этому мероприятию. Встал рано, даже паломников подвёз поближе к монастырю и пошёл с ними. Стоял в плотной толпе молящихся хором около получаса, а потом решил сам поискать мощи. В храме их не нашёл. Вышел на территорию монастыря и пошёл в монастырскую лавку, там ему объяснили, куда идти, но водитель перепутал и пошёл в другую сторону. Проходив в поисках ещё около получаса, вернулся в храм и найдя экскурсоводшу из своего автобуса, спросил: «Где мощи?». Оказывается, когда он стоял в толпе молящихся рядом со своими паломниками, то был в нескольких метрах и нескольких минутах от раки. Но теперь мощи преподобного Александра были накрыты стеклом.
Потом водитель вспомнил, что мать просила записки написать, и подошёл к столику, где сидела старенькая монахиня. Водитель спросил у неё, как писать записки, сердобольная бабуля не только помогла с записками, но и утешила, что он к закрытой раке приложился: «ты, де милок, не сокрушайся, святые не всех к себе пускают». Но для водителя слова старушки были громом с ясного неба, так как объясняли ему, что это из-за его неприятия священников преподобный не подпустил его к открытой раке.
– Мама, – говорил он по телефону, – да, подал записки, да, я приложился к раке, только не так, как обычные люди, но к стеклу. И слушая мамины сетования, что русские парни, сбежавшие от мобилизации, которых она приютила в их батумском доме, даже мандарины во дворе себе на еду ленятся срезать, смотрел на иконы в номере гостиницы и думал, как это могло с ним случиться. Ведь он всегда добивается своего, а тут святой, которого и в живых уже нет, вот так его взял и не принял.
Когда к нему зашла экскурсоводша, чтобы уточнить маршрут, он показал на иконы, стоящие на окошке гостиницы и сказал, что сначала хотел украсть их, а потом деньги заплатить. Так иконы ему понравились.
– Так тогда Вы будете вором, – удивилась экскурсовод.
– Я же деньги потом бы отдал. – в свою очередь удивился водитель.
– Но этого же мало? Деньги отдашь, хоть в сто раз больше, а вором-то и не перестанешь при этом. – Сокрушалась экскурсовод.
– Что ж такого, и воры живут. Вот Он, – и водитель постучал шариковой ручкой об икону Спасителя, – с ворами был вместе. Он сам был с ворами распят.
– Зачем же по иконе стучать? – тихо спросила экскурсовод и добавила. – Со Христом распяли двух разбойников, одного по правую, а другого по левую. Один хулил Христа, а другой понимал, что осужден справедливо, а Христос ничего худого не сделал. И когда разбойник поверил в Царствие Божие, то Бог его в рай взял раньше, чем Сына Своего.
И группа поехала в Антониево-Дымский монастырь.
Очередной монастырь. Уже четвёртый за два дня. Очередная святыня. Очередной рассказ экскурсоводши о святом месте. Водитель слушал и не понимал, зачем жить в глуши и практически уничтожать себя, нося на теле тяжёлые железные штуки, терпеть унижения, спать в пещерах, есть то, что под ногами растёт само: ягоды-грибочки, да ещё и стоять часами на каком-то камне под водой. Все эти мысли о святых и их жизни бесконечным калейдоскопом крутились в голове, но водитель так и не видел ответа, потому что, с его точки зрения, в этом не было никакой логики, а значит, сплошная выдумка. А экскурсоводша, сидя рядом, продолжала рассказывать. Теперь об иконе, которая по воздуху летает, и сама ищет место, где ей быть. Да ещё и в руки не даётся. И для этой иконы строят сначала храм, а потом целый монастырь.
К иконе Тихвинской иконе Божией Матери «Одигитрия» водитель устремился впереди всех паломниц, сам не зная, чего он ждёт. Его поразило, что для одной иконы отведен огромный зал, а сама икона вся в золоте и сияет, как солнце. Он спросил у монаха, стоящего около иконы, можно ли фотографировать, и разрешение окончательно его сразило. Сделав несколько снимков, водитель быстро пошел в свой номер-келью в стенах монастыря и стал проверять, не исчезли ли куда-нибудь фотографии, хорошо ли получились. И успокоился только тогда, когда убедился, что фотографии есть у него в телефоне. Правда, черты ликов на иконе не разобрать, но зато чётко получился снимок золотого обрамления. Он и экскурсоводше потом снимки показывал.
Во время поездки водитель видел, что несмотря на совместные походы в храмы на долгие службы, в группе нет согласия. Паломники всё время спорили: кто-то хотел поменять маршрут и остаться до самого возвращения в Тихвинском монастыре, кто-то хотел приехать раньше в Санкт-Петербург, чтобы сходить на могилу Ксении Петербургской, кто-то требовал полного соответствия маршруту следования по монастырям, – но это были скорее не споры, а желания людей быть подольше в том святом месте, к которому прикипела душа.
– Сам бы я никогда по таким местам не поехал, по каким сейчас их вожу, да ещё за такие деньги, которые они платят, – думал водитель, – что их так притягивает? И почему с ними рядом чувствуешь себя «не в своей тарелке»?
В следующие монастыри Старой и Новой Ладоги водитель не ходил. – Мысли о святых даже ночью не уходили, разговоры с родными тоже не помогали. У сестры водителя, когда она услышала, что творится с братом, случился шок.
– Ты же всегда скептически к этому относился, – ахнула она и не могла найти слов.
– Женщины, что с них взять, – подумал водитель, но это его не успокоило. Он привык говорить громко и резко, привык, что он главный и его слово должно быть последним. А паломницы, и не только из его автобуса, были тихими, в храме так вообще молчали, словно абхазские дети в присутствии уважаемых старшин и родителей. Эти паломницы слушали священников, словно они божества.
По дороге в Санкт-Петербург паломницы обсуждали виденный в Староладожском женском монастыре каменный крест. Оказывается, он тоже искал своё место и плыл вспять.
– Иконы летают по небу, каменные кресты плывут по воде, да ещё против течения, что ещё? – Водитель уже пришёл к выводу, что православные живут в мире чудес. И это не то, о чём он думал раньше. Верующие были для него чудиками, которые верят всему несусветному, и что их обманывают сказками священники. Но за три дня пребывания среди этих чудиков в его душе что-то проснулось, словно он прозрел. Ему даже нравилось быть рядом с ними, потому что, во-первых, они женщины, второй сорт, а во-вторых, вели себя тихо и послушно. И всё же водитель не хотел признаваться даже самому себе, что в нём произошли кардинальные перемены.
Экскурсовод спросила у группы про вечерние молитвы: «Хотите, я вслух почитаю за всех?» Но никто из паломников не откликнулся. «У каждого свой крест» – тихо сказала экскурсовод. А водитель вдруг, неожиданно для самого себя, спросил:
– Есть ли современные отшельники?
– Не знаю, – ответила экскурсовод.
– Кто-нибудь знает, есть ли современные отшельники и святые? – водитель повторил свой вопрос громче.
Никто из группы не знал.
Водитель видел, что все устали, но если он не задаст сейчас накопившиеся у него неразрешимые вопросы, то вряд ли вообще осмелится говорить об этом с другими. И он продолжал разговор, зная, что экскурсоводша обязана вежливо общаться и отвечать всем.
– Ко Христу ближе священники, – стал рассуждать водитель.
– Христос – Бог нищих, сирых и убогих, – ответила экскурсовод.
– А как становятся святыми? – Не отставал водитель.
– Вы видели когда-нибудь керосиновую лампу? – Это уже экскурсовод задала водителю встречный вопрос.
– Конечно, видел, – раздражённо ответил он, – керосинка у бабушки в селе была в моём детстве.
– Представьте, что горящий фитиль – это душа человека, а стеклянная колба – это тело. Когда лампа долго горит, а фитиль не чистят, то на стекло оседает копоть, и лампа светит тускло. И стекло чистят газетой или бумагой, а с фитиля снимают сажу, – начала говорить экскурсовод.
– Что вы мне про грязную лампу рассказываете! Вот почему святой, который железную шляпу носил, ещё стяжательством занимался? – водитель повысил голос.
– Преподобный Антоний Дымский? Он не занимался стяжательством, а истязал свою плоть. – Отвечала устало экскурсовод, и это только раззадоривало водителя задавать вопросы.
– Получается, что никто не святой, а все грешные? И зачем он это делал? Где логика? – спросил водитель, а сам подумал: – Вот сейчас экскурсоводша сядет в лужу и перестанет притворяться.
– Да, при жизни мы все грешные. Преподобный угнетал свою плоть, потому как ведь желания плотские уже сами по себе греховны, а исполнение их к более страшным грехам приводит. – Экскурсовод устало проговаривала известные истины православия.
– Кому какое дело до моих грехов? – Водителю явно не нравилось, что ответы экскурсоводши начинают задевать его Эго.
– Антоний Дымский со своими грехами боролся. Если сделать язычок фитиля маленьким, то огонёк будет еле теплиться и копоти почти не будет. А копоть – это грехи. И душу свою можно держать чистой, часто исповедуясь, – экскурсовод сочувствовала водителю, которого крутило всё паломничество.
– А я может, не хочу на исповедь?
– А кто хочет? Думаете, малыш, разбивший мамину чашку, жаждет в этом признаваться? Ему страшно. Но он любит маму и находит в себе смелость сказать об этом вслух и попросить прощения.
– И как он говорит: я ворую или я грешен?
– Да так и говорит, как есть: каюсь, что сделал или сказал, или подумал то-то и то-то. Больше так не буду.
Водитель задумался, потом разговор перешёл на другую тему: подъезжали к вокзалу, где предстояло высадить паломниц и экскурсоводшу.
Все тепло попрощались, и водитель тоже радостно помахал рукой.
Ночевал он в привокзальной гостинице, пытаясь понять, что с ним, который напрочь не признавал всю эту чудесатость, происходит. За время поездки он видел, причём, в каждом монастыре, взрослых людей, которые наивны и простодушны, как дети, которые искренни и правдивы. Их спокойствие и тихая уверенность успокаивали и его. Их вера вызывала уважение, а не то презрение, которое всегда было с ним.
– Впрочем, разве только их вера? Это же и моя вера, – думал водитель, – хотя конечно вряд ли я поеду когда-нибудь ещё в такую поездку.
Засыпал он с таким чувством, что с ним случилось что-то совершенно непонятное, но очень хорошее, и это было почему-то очень важно для него самого.


На фото рака преподобного Антония в Антониево-Дымском монастыре