В лихие девяностые

Герои книги живут и умирают в «лихие девяностые».  Сюжет книги, герои и место действия — вымысел автора… не считая тех мест, где описана чистая  правда.

1. Затонский дед

=1=

Уложив иссушенное годами, утомлённое невзгодами тело на гремящий пружинами инвалид-диван времён Кащея бессмертного, подложив одну подушку под спину, а другую под локоть, Затонский Дед, шестидесятишестилетний вор в законе, неторопливо перебирал карты. Держать в руках карты для него было таким же удовольствием, как для библиофила перелистывать редкую книгу.
В детстве хулиган Мишкой Затонским жил в бедняцком посёлке Затон около речного порта. Уверенно готовил себе место на поприще уголовника... Но начал играть в карты, освоил азы шулерского мастерства и уже в юности был допущен в круг элиты блатного мира — «катал» (прим.: карточных шулеров). Даже сделал перстневую наколку с изображением червоной масти на фоне косой штриховки — знак «отличия» каталы.
Зря понтовал: засветился «испорченным пассажиром» (прим.: игроком, знающим шулерские приёмы). Такая наколка для игроков, что красный сигнал светофора для водителя. По молодости понты колотил (прим.: пускал пыль в глаза). Но быстро понял, что картёжника обогащает скромность, залил масть сплошным фоном.
Купил у умельца перстень с шипом — крапить колоды в ходе игры. Старый катала заподозрил в «нехорошем», предупредил по-отечески, что за такое, если уличат, «повесят за шею, пока не перестанешь дышать», как говорят судьи в ковбойских фильмах. Спасибо старому за науку — спас от позорной смерти.
«Гусарил» в парках, ресторанах, на вокзалах и пляжах. Был «майданщиком» в поездах, по ходу «отворачивал углы» — крал чемоданы у раззявистых пассажиров.
Виртуозно овладев шулерскими приёмами и изучив психологию людей,  «забурел», презрел воровство и поднялся в «паковщики» — стал играть в притонах.
Играл картами, как фокусник, но ловкостью рук не хвастал. Потому как у фокусника, вытворяющего чудеса с картами на сцене, и у карточного шулера в игре, манипулирующего картами на уровне фокусника, цели разные. Фокусник удивляет трюками публику.  Катала «фокусничает» картами незаметно. Ошибка фокусника  чревата свистом в зале. Ошибка шулера может стоить ему жизни.
Играл «на заманку»: обыгрывал партнера на хорошую сумму, затем давал ему отыграть половину и, сославшись на занятость или усталость, останавливал игру. Партнёр, не догадываясь о подвохе,  обрадованный вернувшимся «везением» и начавшимся отыгрышем, требовал продолжения игры. «Паковщик» шёл на попятную, призывал в свидетели окружающих, что его принудили играть дальше, что согласен играть до определённого времени. Обрадованный клиент брался за карты, но фортуна странным образом отворачивалась от него, и катала «выбивал его до трусов» (прим.: выигрывал всё). А уж получить с клиента карточные долги — над этим работала «специальная служба».
Участвовал в «съездах» катал, где играли по Гамбургскому счёту (прим.: по оговорённым правилам), чтобы узнать, кто самый-самый, и «для повышения квалификации». Играли без кляуз, играли на верняк, играли на глаз (прим.: без шулерских приёмов, с шулерскими приёмами, краплёными картами).
Играл «на телеграф»: нанимал «иуду», который заглядывал в карты партнёров и условными знаками семафорил катале: один палец за пояс означал бубны, два — трефа, взгляд вправо-вверх — шестёрка, вправо — семёрка и так далее. Взяться за определённую пуговицу, особым способом прокашляться, по разному держать сигарету — так шёл разговор «иуды» с каталой.
Играл «на складку»: брал в подмастерья «ковщика колоды», который подтасовывал карты в определенном порядке, или «заряжающего», который давил на психику противника, отвлекал его внимание и мешал сосредоточиться.
Советских законов Миша Затонский старался не нарушать, на работе числился то дворником, то сторожем. Зарплату, естественно, за него получал начальник, у которого он числился «на работе». Но, как катала, в органах засветился.
Спать с мужчинами — право любой благовоспитанной гражданки. Так же, как играть в карты — право любого гражданина. Не будет же милиция арестовывать деда с бабкой, после ужина перекидывающихся в дурачка. Даже если дед с бабкой картами владеют мастерски, их искусство нарушением законов не считается.
Пожилой опер, сука, доставал его по идеологическим соображениям. «Ты тунеядец! — нависал мент над модно одетым молодым человеком. Миша задерживал дыхание, брезгуя запахом потного, словно прокисшего ментовского тела. — Ты пиявка на теле общества!». Склонял к сотрудничеству. Требовал сдать «общего знакомого». Я, говорит, и зайца заставлю курить, если захочу.
— Ты знаешь откуда люди берутся? — спросил с кривой усмешкой Миша, когда ему надоела «песня про зайца». — Вот и иди туда.
Не везло менту по службе. До пенсии рукой подать, а в начальники так и не выбился.
Не заставил зайца курить мент. Захлебнувшись бессильной злобой, ударил бронзовым бюстом Дзержинского по самому больному — по пальцам. Переломы зажили, но ловкость в пальцы долго не возвращалась.
Из катал переквалифицировался в «финансиста»: кредитовал игроков под высокий процент, перекупал долги. Нанял «жуков» — боевиков, выбивавших долги и наказывавших обманщиков.
Со временем «поднялся», и под вывеской круглосуточной закусочной открыл свой катран — игорный притон. Катранщики — респектабельная прослойка воровской братии. При его катране служили разведчики, выискивавшие «перспективных» бизнесменов-теневиков, «подводчики», заманивавшие в катран цеховиков и подпольных миллионеров. Своя охрана обеспечивала безопасность игры.
Жизнь пошла в гору. Но нельзя надеяться на бесконечность везения, приносящего лёгкую удачу. Договорился с цеховиком о крупной партии самопальных джинсов. Менты держали цеховика под колпаком, накрыли. Цеховик отмазался, а ему «портной» (прим.: судья) нарезал срок.
Вернулся с зоны, но карты Фортуны легли не в масть: его катран в чужих руках. И с документами на закусочную всё «чики-чики», оформлено официально, и даже его, якобы, подписи стоят, где надо.
Попробовал убедить нового хозяйчика, что не по понятиям тот поступил, отжав дело у «отдыхавшего» на зоне. Разговора не получилось.
— Хотел тебя послать, — усмехнулся респектабельный хозяйчик, снисходительно оглядел непрезентабельного «освобожденца»  и пошлым жестом стряхнул несуществующую пылинку с плеча, —  да вижу, ты и так оттуда.
Вышибалы выкинули Мишу из забегаловки, как последнюю шестёрку.
Пришлось подрезать фраера. За что схлопотал новую ходку.
Количество вытатуированных куполов на груди увеличивалось соответственно количеству ходок на зону: четверть века скитался по пересылкам и лагерям.
На зоне заручился рекомендациями от воров в законе «со стажем», и известил «смотрящего» (прим.: смотрящий — вор в законе, назначенный «законниками» следить за соблюдением воровских законов), что намерен «короноваться» (прим.: на сходке воров в законе быть принятым в братство воров в законе). По всем тюрьмам, следственным изоляторам и колониям «дорогой» (прим.: дорога — тайная лагерная почта) разослали «малявы» (прим.: письма), что Миша Затонский хочет «короноваться». Знавшие о кандидате что-либо недостойное вора, или его поступки, порочащие воровскую честь, должны были сообщить о том в «отдел коронации». Компрой считали подозрительно досрочное освобождение, непогашенный карточный долг, прощённое оскорбление, приятельские отношения с «кумом» (прим.: оперработником на зоне) и прочие грешки даже многолетней давности, бросающие тень на воровскую чистоту кандидата.
Компры не выявили. На сходняке Миша Затонский поклялся соблюдать воровские законы и беспрекословно принять смерть в случае предательства. Ему торжественно накололи татуировку: сердце, пробитое кинжалом — «смерть за измену», отличительный знак вора в законе.
Воровской закон запрещал законнику иметь дорогой автомобиль и богатую недвижимость, убивать мента без особой нужды. Вор в законе не мог работать, иметь семью, не должен признавать законы государства, с братвой поступать по совести. Единственным украшением вора в законе должна быть татуировка. Миша Затонский чтил воровской закон, жил скромно. 
Но времена изменились. Авторитет вора в законе девальвировал. Молодые беспредельщики, у которых ни святого, ни понятий нет, полезли наверх. Им что опера замочить, что вора в законе — без разницы. Такой баклан не знает, что такое зона, а мнит себя законником. В зоне «новые» ведут себя как шакалы последние, как суки рваные. Красную повязку на руку — и пошёл «куму» служить, должность зарабатывать. Такие и в запретку пойдут работать (прим.: запретная зона — полоса в пять метров у колючей проволоке по периметру лагеря, работа в которой для «законника» — позор), чтобы наверх пролезть.
Старые воры «западло» считали спекуляцию и рэкет. Не отдать долг на зоне значило обречь себя на «опускание» (прим.: опустить — совершить насильный акт мужеложства, перевести в разряд отверженных). Сейчас «ракетчики» в почёте, кидалово в порядке вещей. Да и с опущенными теперь чуть ли не за руку здороваются.
Сейчас молодой крысанёт, денег срубит, фирму откроет, в мэры-губернаторы лезет. Разве мог в былые времена особо опасный рецидивист, вор в законе со многими судимостями быть, к примеру, секретарем обкома? А теперь губернатором может стать, депутатом или помощником, чтобы получить неприкосновенность.
Бегут дни, проходят годы. Жизнь проходит. В молодости дни бесконечны, в зрелости года длинны, а в старости и жизнь коротка: мелькнула — запаха не оставила. Был мир воровским, стал бандитским. Идёт кровавая война между «старыми» и «новыми» авторитетами. И, похоже, закончится она победой молодых, нахрапистых «спортсменов», не признающих ни воровских, ни государственных законов. До чего дело дошло — пришлось Затонскому Деду нанять для собственной охраны «правильного пацана» Вована!
Раньше Вован участвовал в боях без правил. На выступлении в московском кабаке повредил руку, потерял способность биться с серьёзными противниками, переквалифицировался в охранника, кулаками и бойцовским авторитетом стал «разруливать» чужие проблемы.

= 2 =

Вован громыхнул кулаком о косяк, заглянул в низкую дверь.
— Дед, тут к тебе человечишко просится. Только не ругайся… Я бы этого шныря (прим.: шестёрка, человек на побегушках) не пустил, но его Удав послал.
— Кого он послал, — недовольно проворчал Дед, зябко дёрнул плечами и устроился на подушках удобнее.
— Говорю ж, никчёмный человечишко… Я и разговаривать с ним не стал бы, в натуре. Но депутат прислал, сам понимаешь.
— Депутат… Гермафродит ваучерный (прим.: бывший коммунист, ставший демократом)… Паханчик страны дураков… Хочешь, не хочешь — придётся выслушать. Депутаты ныне круче воров в законе. И воруют больше, и понятия у них свои, промеждепутатские… Давай твоего человечишку… Чего ему надо?
— Не мой он, депутатский.
— Давай, давай… Твой, депутатский — один геморрой! — брюзгливо ворчал Дед,  вздыхая и ворочаясь с кряхтением.
Вован оглянулся, распорядился недовольно:
— Зайди. Бодягу не разводи, порожняк не гони, буром не при…
— Слушай, кент (прим.: приятель), не тренируй, а? — хриплым, прокуренным голосом с протяжным блатняцким «акцентом», скрипуче и сдавленно, словно из-под тяжкого груза, мешающего дышать и говорить, укорил и как бы попросил о снисхождении мужской голос из-за  двери. — Ты меня на глотку не бери. Я первый раз закончил академию (прим.: вышел из зоны), когда тебя и в проекте не было!
— Глохни! И хватит пальцы гнуть (прим.: изображать крутого), ботало осиное (прим.: трепло. Ботало — жестяная или деревянная погремуха, которую вешали на шею коровам, чтобы по звуку найти ушедших животных). Я у Деда в охране. А твои кенты в овраге лошадь доедают (прим.: друзья у тебя — шакалы).  Сказал же, без кипиша на болоте. И быстро. А то по батареям (прим.: по рёбрам) схлопочешь.
В дверь вошёл старик лет шестидесяти, одетый в кремовую рубашку с короткими рукавами и в светлые голубоватые брюки. Сухой и корявый, как азиатский саксаул, головой походил на вылезшего весной из норы голодного хорька. Седая короткая стрижка ёршиком, маленькое лицо без единой округлости, будто драное, измождённое резкими, глубокими морщинами. Небольшие седые усы над тонкими, злыми губами. Примесь ржавчины в седине и на лице говорила, что в молодости старик был рыжим.
Стал у двери, привычно отклонившись в левую сторону. Так клонятся люди, перенесшие серьёзные переломы. Но прямота спины была какая-то неестественная: так в фильмах ужасов стоят и ходят восставшие из могил мертвяки.
Снял тёмные, с претензией на моду, очки, обнажил выцветшие «лупетки» со взглядом, как у перегоревшей лампочки. Было впечатление, что у головы есть нос, рот, два белёсых глаза, а лица нет. Внешность неприметная: скользнешь взглядом и не споткнешься.
С подчёркнутым уважением коротко глянул в сторону Деда и тут же опустил взор, словно опасаясь нарушить покой хозяина.
— Здравствуй, Миша… Можно сесть? — с максимальным уважением поздоровался и попросился вошедший, указывая на стул неподалёку от дивана. Вытащил из кармана сложенный пополам конвертик, протянул Деду:
— Тут в общак… Удав подогнал (прим.: передал).
Вован перехватил конверт, глянул внутрь, мимикой показал Деду, что не ахти содержимое, бросил конверт на тумбочку с ампутированной ножкой, протезированной кирпичом.
— Глякось, Вован, гость войти не успел, а норовит пятую точку к стулу прилепить, авось хозяин пайкой на двоих поделится (прим.: выражение «пайка на двоих» на зоне равноценна выражению «друзья до гроба»), — издевательски юморнул Дед и голос его наполнился яростью: — Для кого я Миша, а для тебя – Михаил Владимирович! Вован, ты кого впустил? Чтоб я с Иудушкой базарил?! Да за кого ты меня держишь?!
— Дед, я ж говорил… — попытался оправдаться Вован.
— Ты кто по масти (прим.: по воровскому статусу), конь дурной? — бушевал Дед, обращаясь к человеку, названному Иудушкой. — Кумовской (прим.: доносчик у «кума», оперработника)? Ты сколько «шкурок» насдавал (прим.: написал доносов) в «абвер» (прим.: в оперативный отдел на зоне)?
— Ты чего, Михаил Владимирович… — с большим уважением к «оппоненту» оправдывался гость, став в дозволительно обиженную позу. — Да у меня две ходки на нары! Я первый раз баланды хлебнул полста лет назад… А насчёт «сдачи шкурок»…
— Заткни фонтан, волк тряпочный, и не играй в болвана! Ты здесь никто, и звать тебя никак! А что ты композитор (прим.: доносчик), про то всем известно: в «академии» оперу писал (прим.: на зоне писал доносы оперработнику). И это чмо болотное, — Дед гневно посмотрел на Вована и с презрением указал на гостя, — посмело прийти ко мне, вору в законе, который, может, уже один во всей округе не скурвился и чтит воровские законы! Да за такую наглость на зоне дарят тарелку с дырочкой (прим.: опускают. «Опущенные» на зоне едят за отдельным столом, вся посуда для них продырявлена, чтобы отличалась от «чистой», чтобы об их посуду не «запоганились» прочие зеки. Дырки в тарелке и в кружке во время еды «опущенные» затыкают пальцами)? Или ты у кума уже был армянской женой? Приголубил он тебя за «писательские» заслуги? Вован, посмотри, у него на носу какая-то точка (прим.: точку на кончике носа насильно вытатуировывают стукачам)…
Вован, стоявший у двери, оперевшись одним плечом о косяк и сложив на груди руки,  с усмешкой глянул в сторону гостя.
— Родинка у меня на носу, — угрюмо оправдался чуть поникший гость.
— Ладно откорячку лепить (прим.: оправдываться)… Может и родинка, — чуть сбавил пыла Дед. Голос его потерял ярость, стал ядовито-насмешливым. — А мне кажется, ты «дырявый» (прим.: опущенный). Признайся, «гнилую вену» тебе чистили (прим.: имели в зад)? Вован, посмотри, у него около губы тоже родинка (прим.: точку у угла губ насильно вытатуировывают «опущенным», занимающимся орогенитальным сексом — «вафлёрам»)? Внимательно посмотри, Вован!
— Михаил Владимирович, нет у меня никаких точек! — как обиженный подросток, взмолился Иудушка. —  И не сам я пришёл… Я своё место знаю. Меня Удав-депутат прислал! — оправдывался гость, тыча пальцами то в себя, то перед собой, то в сторону. 
— Депутат Иудушку прислал! — с преувеличенным уважением «пропел» Дед, но тут же лицо его скривилось в презрении и он возмущённо обратился к Вовану: — Ты посмотри на этого фраера! Хильнул по компасу валетом понтовым, а растопырками тыркает, как козырный (прим.: Прислали недоумка хвастливого, как шестёрку, а пальцами тычет, как уважаемый)!
— Михаил Владимирович, — голос гостя задрожал ещё заметнее, верхняя губа под усами нервно задёргалась одной стороной. —  Я своё место знаю, так что, прости, если что…
— Бог простит — это его хобби.
— …Я не стал бы беспокоить смотрящего мелочами. Но тут интерес Удава-депутата… А я… Я у него «громоотводом» (прим.: подставным лицом, готовым взять на себя «грехи» за незаконные действия).
— Ладно, кончай мозги тараканить. — Дед покривился брезгливо и с кряхтением вздохнул. –— Что там за головняк (прим.: проблема, заморочка) у твоего депутата? Вот жизнь пошла! — Дед недоумённо хмыкнул. — То ли депутат мне велит, то ли я депутату разрешаю… Не прочухаешь. Развелось депутатов — плюнуть некуда… И все думают, что над людьми поднялись. Не поднялись они — всплыли!
— Дачный массив за городом… Ну, на озере… «Химик» называется…
— Ты в дачники решил податься? — с издёвкой спросил Дед. — Или Удав-депутат решил картошку на четырёх сотках сажать, как в советские времена? Нет, наверное вы с Удавом для «химиков» (прим.: в советские времена условно освобождённых зеков, работавших на «комсомольских» стройках химической промышленности, называли «химиками»)  решили санаторий открыть в дачной зоне…
— В следующем году эти дачи переведут в статус жилого…
— Во заворачивает учёными словами! — поддельно восхитился Дед. — Не зря у него депутат в корешах. Ты кончай баланду травить, ванёк беспонтовый. Когда я хочу услышать умное, то сам начинаю говорить.
— …Крупные люди в дачной зоне начнут строиться, земельные участки скупать, — не реагируя на реплики Деда, бубнил своё Иудушка.
— Ближе к телу, духарик (прим.: бесполезный человек)! Какой у депутата интерес? — нетерпеливо перебил Иудушку Дед.
— Тот, кто дачным кооперативом будет рулить, поимеет хороший навар. Вот Удав и метит наложить лапу на эту территорию.
— Пусть накладывает, я там не при делах, — пожал плечами Дед с полным безразличием.
— Дачами рулит председатель… Ну… Не наш человек. Красный, как пожарная машина (прим.: красный — помощник администрации из числа осужденных, занимающий какую-нибудь должность. Здесь — в смысле, слишком «правильный» руководитель, о дачниках печётся)… Вода-электричество-дороги… Бабло (прим.: деньги) стрижёт, но по-мелкому. С таким крупного навара не снимешь. Вот Удав и хочет туда своего человека.
— Тебя, штоль? — удивлённо «догадался» Дед.
— Меня, — скромно подтвердил Иудушка, потупившись. — Нет, не сразу в председатели. Председателя выбирают на общем собрании дачники. А меня сначала продвинут начальником охраны. Я работу проведу, председателя через полгода на собрании снимем, меня выберем… Ну, народ выберет. Вот депутат и послал, чтобы ты помог мне в охранной деятельности. 
— А может тебе семь рублей одной монетой дать? — скептически покосился на просителя Дед. — Я за депутата масть держать не буду (прим.: отстаивать интересы), гоношись сам — иудам я не помогаю. Вован, проводи «помощника депутата» до калитки, пусть шевелит булками (прим.: ягодицами, быстро идти), и приложи пенделя на выходе для ускорения (прим.: дай пинка).
— Но как же, — попробовал возразить Иудушка, — депутат же в общак дал…
— Не путай взятку с общаком. Депутат в общак должен «капусту» (прим.: доллары) ксероксными коробками носить (прим.: намёк на случай, когда в «смутные ельцинские времена» из Госдумы доллары выносили ксероксными коробками), чтобы его «братва» не трогала… Вован, гони эту дешёвку петухом на венике (прим.: с позором)!

= 3 =

 Вор в законе, это не признание заслуг или привилегия, это  мировоззрение. Мирок человека, живущего для себя, ограничен, проблемы только свои. А вор в законе должен обо всех ворах беспокоиться. Миша Затонский был щёгольски одетым каталой, катранщиком, а после коронования стал обычным, хоть и «коронованным», уркой (прим.: не раз побывавшим на зоне «сидельцем»). Стал непререкаемым авторитетом: во время «отдыха» в Иркутской области подмял под себя начальника Тулунской тюрьмы. Имел ключ от дверей коридоров, свободно ходил по тюремным корпусам, чинил суд, помогал «братьям», расправлялся с виновными в нарушении «воровского закона».
К старости ума прибавилось, а потребности в удовольствиях усохли, как усохло старое тело. Всех радостей — утром бутылочка лечебного кефира для стимуляции кишечника… как его по-нынешнему? Йогурт… Да кружка чифиря под косячок (прим.: кружка густой заварки и папироса, заряженная анашой) на ужин. 
Дед оглядел крашеный деревянный потолок в старых трещинах, свисающий над круглым столом «антикварный» абажур, вылинявший до цвета пыли, ярко-жёлтый много десятков лет тому назад, из полупрозрачной ткани, натянутой на металлические спицы с кисточками понизу, похожий на юбки придворных дам, абажур из его детства…
Старый дом в старом «непрестижном» районе… Мебель  времён юности. Старое тело… с запахом тлена. Нет, пока ещё с запахом старости, но не тлена.
Ничего не нажил за хлопотную жизнь, как и положено вору в законе. Умрёт без копейки за душой. Но хоронить символ воровской этики съедутся авторитеты всей России.
Молодые «законники» (прим.: воры в законе) шутили: «Дед, воры столько не живут!».
Да, воры в законе обычно уходят в лучший мир досрочно. И у Миши Затонского были такие возможности. Дважды его доставали «заточкой» (прим.: самодельный стилет из отвёртки или напильника). Первый раз на «стрелке» (прим.: встреча воров для решения проблем), когда пришлось доказывать свою правоту. Противник ткнул исподтишка, норовил в печень, но «пика» вошла в брюшную полость, не повредив органов, как потом объяснил хирург. Миша был хладнокровнее: «качественно» насадил противника на финку.
Второй раз получил удар заточкой в спину на зоне. Норовили в сердце, но опять подфартило. Почувствовав опасность за спиной, успел вывернуться, заточка скользнула по лопатке.
Как многие старые «законники», переболел тубиком — туберкулёзом. Старательный «лепила» (прим.: тюремный врач) в лазарете подлечил.
Баловался наркотой, но по-лёгкому, травкой. Ни на марафет, ни на «белый» (прим.: кокаин, героин)  не подсел.
Дед закряхтел, устраивая затёкшую спину удобнее, выронил карту.
Когда играл, тренировка пальцев была необходима. В молодости лезвием срезал кожу с кончиков пальцев, чтобы повысить чувствительность «инструмента» и играть «на щуп» — ощущать едва заметные царапинки на краплёных картах. Затерялась в прошлом молодость — артрозные пальцы карту не держат.
Приехал доживать отпущенный ему богом срок в город, где провёл детство. Купил старенький домик в Затоне, где в молодости заработал «погоняло» (прим.: кличку). Согласился быть хранителем «общака» (прим.: «касса взаимопомощи» у воров) — все знали его честность — и смотрящим по городу. Принял от расстрелянного — неизвестно пока, кем — «бухгалтера» ведомости. Около миллиона долларов за предыдущий год было потрачено на помощь освободившимся с зоны, отбывающим наказание малолеткам, на передачи в тюрьмы и зоны  чая, сигарет, продуктов, телевизоров, видеокассет, на подкуп начальства исправительных учреждений, судов, на наркотики. В качестве поступлений в общак значились суммы от коммерсантов за «крышу», за возврат хозяевам угнанных машин. 
На общаковские деньги устроил в роще на берегу реки летнюю базу отдыха для трудных подростков, ожесточённых и агрессивных. Дело благое, но общественность беспокоило, что директором базы назначен бывший осуждённый. Воспитание — дело тонкое: в какую почву семя кинут, так оно и взрастёт...

2. Не моделька

= 1 =

Григорий Николаевич припарковал «бумера» у ресторана «Бездна». С утра маковой росинки во рту не было, до обеда далеко, желудок голодный червячок грыз маленькими зубками. Между дел выдалась свободная минутка, решил закусить.
У входной двери столкнулся с девчушкой, узнал номинантку конкурса красоты, улыбнулся:
— Здравствуйте, мисс зрительская симпатия!
Девчушка, на удивление, улыбнулась не заносчиво, даже смущённо. Ответила добро:
— Здравствуйте.
Посторонилась, уступая дверь старшему.
— После вас, мисс, — искренне уступил в свою очередь Григорий Николаевич и краем глаза «заценил» девушку: точёный носик, большущие глаза, чувственные губки. Прелестна, несмотря на отсутствие макияжа. А может, потому и очаровательна, что без «боевой раскраски». Одета аккуратно, но… Как школьница из небогатой семьи.
Григорий Николаевич сдал в гардероб  куртку, принял куртку у девушки, подал гардеробщику, спросил:
— На работу?
— Нет… Платье и прочие вещи после конкурса забрать.
— Слушайте, — неожиданно для себя предложил Григорий Николаевич. — Позавтракайте со мной! Мне будет приятно посидеть в обществе «мисс симпатия». А потом я вас отвезу домой или куда вам надо. У меня как раз выдался свободный часок.
— Я с незнакомыми мужчинами в ресторанах не завтракаю. И, тем более, в машинах не езжу. В некоторых странах, в Германии, например, девушка, позволившая мужчине заплатить за неё в ресторане, даёт знать, что обязана ему, — тоном учительницы пояснила девушка.
— У нас не Германия, — улыбнулся Григорий Николаевич. — И вы ничем мне не будете обязаны. Наоборот, я буду вам обязан, что завтракал с такой красивой девушкой.
Щёки девушки порозовели от смущения.
— Я не приставучий, — уверил Григорий Николаевич и кивнул на гардеробщика. — Можете спросить у Николая Петровича.
Гардеробщик, мужчина в возрасте, одетый в чёрную ливрею с золотой окантовкой, улыбнулся и кивнул:
— Можешь не сомневаться, Надюш, Григорий Николаевич мужчина надёжный, за слова отвечает.
— Ну, ладно, — по-детски непосредственно решилась Надюша, — позавтракаю. Дома не успела…
Официант поздоровался с Григорием Николаевичем, как со старым знакомым.
— Посади нас где-нибудь, чтобы не мешали, — попросил Григорий Николаевич, хотя зал был пуст. — И давай, что у вас готовое есть. У нас время ограничено.
— Напитки? — на ходу уточнил официант.
— Без спиртного.
Официант провёл их к дальнему столику у стены, отделённому с двух сторон тяжёлыми шторами.
— Ну, знакомиться нет нужды — нас уже представили друг другу. Вы Надежда, меня зовут Григорий Николаевич. Я бизнесмен, мне тридцать… с небольшим лет. На всякий случай уточню, что холост.
Надежда насмешливо взглянула на Григория Николаевича.
— Нет-нет! — Григорий Николаевич сделал рукой протирающее окно движение. — Интимных предложений с моей стороны не будет! Не потому, что… Нет, ты девушка что надо, не зря на конкурсе завоевала приз зрительских симпатий… Просто, я не ловец… Ну, в общем, ты меня поняла.
— Вы меня успокоили. Уважаю.
Официант принёс закуски, какой-то вкусно пахнущий супчик.
— Приятного аппетита, — пожелал Григорий Николаевич. — Ну, а ты чем занимаешься?
Как-то по-свойски он обратился к девушке на «ты». Надя восприняла это спокойно.
— Я? Выпускной курс педучилища — учитель начальных классов. Девятнадцать лет. Так что, на одиннадцать… с хвостиком лет моложе вас.
Девушка улыбнулась шутке.
— Когда мужчина старше девушки на одиннадцать лет, это не проблема.
— Намекаете на перспективу? — усмехнувшись «в тарелку», спросила Надя.
— Просто беседую, — успокоил девушку Григорий Николаевич. Подумал, осторожно спросил: — Ну, а после училища чем займёшься?  Многие «модельки» идут в Vip-эскорт…
И мельком, исподлобья глянул на девушку.
— Во-первых, я не «моделька», а почти учительница со средним специальным образованием. Во-вторых, в Vip-эскорт я не пойду, — серьёзно возразила Надя. — Потому что нас уже поделили перед конкурсом на «виповых» и «невиповых». Те, кто согласились «эскортничать», получили разные титулы. И у них есть один титул на всех… Не подумайте, что я говорю это с пренебрежением… Они сами выбрали себе этот титул…
Надежда задумалась. Григорий Николаевич немного поторопил девушку:
— И что же это за титул?
—  Титул имеет красивое «забугорное» название: путаны. Остальные ещё до конкурса знали, что ничего не получат.
— Ты же взяла приз симпатий.
— Он не от жюри зависел. Его зрители дают. От некоего «большого человека» мне уже поступало предложение стать его… Не буду говорить грубо, вы и так понимаете, кем. Я категорически отказалась.
— А какой тогда смысл участвовать в конкурсе, если знаешь, что приза не получишь?
— Мы прошли определённую школу: как красиво держаться, как красиво выглядеть, одеваться. Ну и… Своеобразный бренд: участница конкурса красоты.
— Для рыцаря на белом… мерседесе? — серьёзно спросил Григорий Николаевич.
— На чёрном, — вызывающе поправила его Надя. — Как у вас.
Официант принёс десерт.
— У меня бумер, — улыбнулся Григорий Николаевич. — А пока рыцарь не подъехал… В школу учительницей пойдёшь?
— Учителем, — поправила свой «статус» Надя. — Но… Хотелось бы в институт.
Надя вздохнула.
— В чём проблемы? Боишься не поступить?
— Поступлю…
Надя ещё раз вздохнула и замолчала.
Григорий Николаевич незаметно глянул на её неказистое платьишко и понял: финансы поют романсы.
— Можно поступить на вечерний факультет. Работать и учиться.
— Да, наверное так правильно будет.
— А родители знают, что ты в этом, — Григорий Николаевич неопределённо кивнул в сторону, — участвуешь.
— Мама одобрила. Мы вдвоём живём. И чтобы я в  Vip-эскорт не вляпалась, обсудили.
Григорий Николаевич допил кофе, подождал, пока Надя доест пирожное, скомандовал:
— Ну, иди за вещичками, я тебя домой подброшу. Приятно было пообщаться.
— Спасибо за ленч, — поблагодарила Надя и заторопилась в подсобку.
«Славная девушка», — подумал Григорий Николаевич, глядя вслед «мисс». Платье подчеркивало достоинства девичьей фигурки, а подчеркивать было что. Девушка шла так грациозно, что простенькое платьице казалось Григорию Николаевичу произведением портновского искусства. На самом деле, научили красиво ходить и прочее… Похоже, не глупая. И по Vip-рукам не планирует идти.
Рассчитавшись с официантом, вышел к машине, закурил.
Скоро вышла Надя, перекосившись на одну сторону от огромной сумки.
Григорий Николаевич подхватил сумку, уложил на заднее сиденье машины, открыл переднюю дверь, приглашая девушку.
Надя, смущённо улыбаясь и чуть высунув язычок от удовольствия, села на пассажирское сиденье.
Григорий Николаевич понял, что в хороших машинах она ездила мало. Если вообще ездила.
Надя сообщила адрес. Ехали недолго.
— Вон мой дом, — указала Надя на девятиэтажку. И сообщила с детской непосредственностью: — Шестой этаж, лифт не работает.
 Подумала и попросила:
— Вы меня здесь высадите, а то мама увидит, спрашивать будет, кто вы, да что вы.
— Запыхаешься, на шестой этаж такую сумищу тянуть. Если что, я сотрудник фирмы, развожу конкурсанток по домам.
Григорий Николаевич был в хорошей спортивной форме, но, пока тащил сумку на шестой этаж, запыхался.
Из двери насторожённо выглянула интеллигентная женщина лет сорока. Вопросительно посмотрела на Надю.
— Мам, это… — смущённо начала Надя.
— Я сотрудник фирмы. Развожу конкурсанток, — перехватил инициативу в объяснении Григорий Николаевич.
Мама с недоверием осмотрела дорогой костюм «сотрудника».
Григорий Николаевич оставил сумку у двери, деловито попрощался, кивнув «по-офицерски»:
— До свидания.
— Спасибо, Григорий Николаевич, — искренне поблагодарила Надя.
Обращение дочери к «сотруднику» по имени-отчеству успокоило маму.

= 2 =

Григорий Николаевич искал в гипермаркете отдел, где продают лезвия для бритья. Гипермаркет походил на многоэтажный улей с лабиринтами отделов на каждом этаже, причём, разбросанными в беспорядке, а не тематически: обувь чередовалась с игрушками, а одежда с парфюмерией.
У отдела с подростковой одеждой увидел Надю. Почувствовал приятность в душе, улыбнулся, подошёл.
— Здравствуй, Надюш.
— Ой, здрасьте, Григорий Николаевич! — радостно откликнулась девушка.
— Ты чего здесь? Гуляешь? Девушки любят по маркетам гулять.
— Не-ет, — как снисходительная учительница ошибшемуся ученику возразила Надя, — мама немножко денюжков дала, чтобы я куртяжку себе купила. Из старой я выросла… Да и стрёмно перед старшеклассниками в поношенной ходить.
И похвасталась, спохватившись:
— А я в институт поступила!
— На вечерний?
— На вечерний.
— К новому конкурсу в «Бездне» не готовишься?
— Не-ет, я туда больше не ходок. Времени нет: учёба, работа.
— А что у подросткового отдела стоишь? Мисс симпатия должна одеваться в элитном отделе.
— В элитный отдел меня тощий кошелёк не пускает! — весело засмеялась Надя, открыто глядя в глаза собеседнику.
Григорий Николаевич смотрел в доверчиво распахнутые глаза девушки. Большие, глубокие, бесхитростные, полные детского удивления, чистоты и невинности серые глаза. Обычно люди стараются не смотреть глаза в глаза: одни из стеснения, опасаясь увидеть неправду и неискренность. Другие утаивают свою неправду или страх. Не зря говорят, что глаза — окна в душу человеку. Григорий Николаевич смотрел в глаза Нади и словно пил родниковую воду в жаркий день. А девушка словно дарила ему спасительную влагу: пей, не жалко… Родник чистый!
«Прелесть девчонка, — думал Григорий Николаевич. — Красавица, умница… И душа у неё… чистая. Милая и порядочная девушка. Похоже, не по теперешнему времени наивная и доверчивая». Ему страстно захотелось помочь… Нет, обиходить… Нет, позаботиться, да, позаботиться об этой птахе. Но, если предложить денег, она наверняка откажется.
— А ты разве не получила сертификат на покупки от устроителей конкурса? — придумал Григорий Николаевич вариант помощи.
— Какой сертификат? — удивилась Надя. — Ничего не получила.
— Ну… Всем победительницам от устроителей полагается сертификат на покупку одежды.
— Так я же не «виповая», не по решению жюри победительница… — напомнила Надя.
— А я сейчас позвоню, узнаю...
Григорий Николаевич отошёл недалеко, вытащил мобильник, нажал несколько кнопок, приложил телефон к уху.
— Алло… — сказал в неработающий телефон. — Привет, Сергеич. Слушай, в середине мая у вас конкурс красоты был… Ну да… Там, вроде, участницам сертификаты на одежду полагались… Да-да-да… Мисс симпатия, Надей зовут… Да, не получила… А сколько ей полагается? Понял, десять миллионов (прим.: в дореформенной сумме. Десять тысяч на современные). Слушай, мы сейчас в супермаркете, девчонка зашла приодеться. Я оплачу, чеки тебе потом принесу, чтобы ей не мотаться… Ну и ладушки.
Сделав вид, что отключил телефон, Григорий Николаевич вернулся к Наде.
— Ну вот. Имеешь право одеться на десять лимонов. Чеки мне отдашь, я их свезу в ресторан, когда заеду пообедать, денюжки верну себе.
Повизгивая, Надя запрыгала от восторга, шагнула в подростковый отдел.
— Нет-нет-нет, — остановил девушку Григорий Николаевич. — Это одежда для школьниц. Пойдём искать отдел для победительниц конкурсов красоты.
Зашли в богатый отдел женской одежды.
— Чем могу помочь? — подошла сотрудница.
— Иди, посмотри, что понравится, — направил Надю к стойкам с одеждой Григорий Николаевич. И негромко попросил сотрудницу: — Упакуйте девушку по полной программе лимонов на десять. Кашемировую парку, костюм и прочее… Цены с ней не обсуждайте, я оплачу, чеки возьму.
Скоро «упакованная» девушка предстала перед Григорием Николаевичем.
«Леди, — подумал он, глядя на дефилирующую, словно по подиуму, девушку. — Не зря ходила в модельную школу».
Вид портили непрезентабельные ботинки на ногах девушки.
— Тут ещё немного денюжков осталось, — сообщил Григорий Николаевич, складывая ненужные ему чеки в кошелёк. — Пойдём, сапожки присмотрим.
Старую одежду упаковали в пакеты, пошли в обувной отдел.
Когда шли по холлу к выходу, Григорий Николаевич не мог оторвать глаз от зеркал, наблюдая за шагающей под ручку с ним девушкой. Принцесса!
Он понял, что расставаться с ней уже не хочет.
По лестнице навстречу им поднимался высокий и худой немолодой мужчина. Надя привыкла, что её внешность привлекала взгляды мужчин. Но этот был неприятен: маленькое лицо со впалыми щеками походило на засохший кусок глины, иссечённый глубокими трещинами. Небольшие седые усы над тонкими, злыми губами со скорбно опущенными уголками, жёсткие седые волосы, оттопыренные уши с торчащими из них пучками белой шерсти, похожими на гусениц. Поджатые губы создавали впечатление, будто он окостенел в состоянии хронического недовольства миром, в котором оказался неведомым для себя образом. Сухой и корявый, как азиатский саксаул, он походил на вылезшего из норы голодного хорька. Ему могло быть лет шестьдесят, а могло и все сто.
— Привет, Японец! — остановился мужчина в паре шагов от них. — Ты где такую прынцеску надыбал? Освободится, наводку дай!
Григорий Николаевич почувствовал, как дрогнул локоть Нади, как она напряглась. В глазах у него потемнело от ярости. Жёстко сжав плечо мужчины он выдавил:
— Это моя родственница. Не дай бог, Иудушка… Даже смотреть на неё косо не смей! Понял?
— Да понял я, Николаич, понял… Я на Удава работаю, ежели что.
— Ты всю жизнь на кого-то работаешь…
— У каждой зверюшки свои погремушки.
Мужчина нехорошо ухмыльнулся и прошёл дальше.
Григорий Николаевич успокаивающе прижал к себе локоть девушки. Почувствовал, что она ему доверяет.
— Кто это? — спросила Надя удивлённо.
— Да так, слоняется по жизни… Сам никто, и звать его никак, — успокоил девушку Григорий Николаевич. — Но если случится ему теперь пройти рядом, он даже краем глаза не посмеет глянуть на тебя.
— Звать никак… А всё же — «Иудушка». Продал кого?
— Илья Устинович Дашко. И-У-Да… В местах отдалённых его инициалы по заслугам превратились в «погоняло». Всю жизнь кого-то продаёт. Вечная шестёрка при ком-то. Сейчас он председатель садоводческого товарищества.
— А Удав?
— Удовицын, депутат. Его все знают, примелькался в телевизоре.
— И этот… На него работает? Он же бандюган!
— Ну что ты, быть бандитом у него талантов не хватит… Бандюган Удав. А этот — сявка, понты колотит.
— А если по-русски?
— Мелочь никчёмная, изображает из себя крутого.
— А вы откуда зековский язык знаете? Были там? — осторожно спросила Надя.
— Нет, на зоне не был. Но общаться с ними приходится.
— А как депутат может быть бандитом? Я про Удовицина.
— Ты думаешь, депутаты, они такие, как их телевизор показывает? Они похлеще любого вора в законе. Ещё Оноре де Бальзак писал, что за каждым крупным состоянием стоит преступление. И у них в помощниках, в официальных, с удостоверениями, по которым их ни милиция, ни ГАИ остановить не могут, десятки настоящих воров и бандитов, часть из которых не по одной судимости имеют.
— Жуть! А Японец, так я поняла, это вы?
— А Японец, как ты поняла, это я.
— Подозреваю, что это не псевдоним разведчика.
— Специфика работы обязывает общаться с такими, — Григорий Николаевич кивнул в сторону ушедшего Иудушки. — А, как говорит наша реклама, с клиентом надо разговаривать на его языке. Добавлю: и быть в удобном для клиента образе.
— Интересный образ… Глаза у вас не узкие.
— Дерусь хорошо. Как японцы.
— Дерётесь на ринге? Или на улицах?
Надя улыбнулась и выжидающе посмотрела на Григория Николаевича.
— В основном на улицах, — кивнул он. — Я охранник. Точнее, был охранником. А ещё раньше — десантником. Сейчас у меня фирма, занимающаяся охраной движимости и недвижимости.
— Движимости… Это машин, что ли?
— Нет, того, что движется на двух ногах.
Надя расхохоталась.
Вышли на улицу.
— Я подвезу тебя, — предложил Григорий Николаевич.
Надя молча согласилась.
Сели в машину.
Григорий Николаевич сидел, задумавшись.
— Слушай, Надюш, — решился он. — Мне нужна сотрудница… Работа с бумагами… Ну, что-то вроде секретарши.
— Для работы секретаршей у меня нет сексуального опыта, — усмехнулась Надя. — От слова «совсем».
Девушка повернулась, собираясь выйти из машины.
— Подожди, — придержал её за локоть Григорий Николаевич. — Работать ты будешь у себя дома. То, что у тебя нет… «секретарского» опыта, только прибавляет моего уважения.
Девушка замерла.
— Я не сделал тебе ни одного непристойного предложения. Не сделаю и впредь.
Он почувствовал, что Надя расслабилась.
Григорий Николаевич завёл мотор, вырулил со стоянки на улицу.
— Я сейчас порассуждаю «про жизнь», а ты молча послушай, и ничего не отвечай. Хорошо?
Надя пожала плечами.
— Я бизнесмен…
— Тот, который нам встретился, тоже бизнесмен? — насмешливо спросила Надя.
— Ну, ты же знаешь, что бизнес у нас в стране если не криминальный, то полукриминальный.
— А вы какой? Полу, или полностью? — усмехнулась Надя.
— Какая ты колючая! Сложно всё это в наше время, — вздохнул Григорий Николаевич. — Я же сказал, у меня частное охранное предприятие.
— Кого охраняете? Воров-бизнесменов?
— Нет смысла обсуждать эту тему. Кто платит деньги, тех и охраняем. Время такое, работа такая. Стараюсь не нарушать уголовный кодекс, как говорил Остап Бендер. Твоя мама на работе работает. Ты учительницей работаешь. Учителем. Я вас уважаю. Государство указало мне идти в капитализм.  Я иду указанным путём. Охраняю одних капиталистов от других. И от бандитов, желающих отнять у капиталистов богатство, нажитое неправедным образом. Но, не будем обсуждать политику и бизнес. Спустимся до забот мирских. Большинство моих коллег-бизнесменов — семейные люди. И большинство в семьях живут, насколько мне известно, как кошки с собаками. Я так жить не хочу. Я не хочу жениться на глупой, я не хочу жениться на жадной. Я хочу, чтобы моя жена была доброй и любящей умницей, красавицей.
Надя попыталась что-то сказать, но Геннадий Николаевич жестом остановил её.
— Ты будешь работать с документами у себя дома. Выходных хватит, чтобы выполнить работу. Никаких других обязательств с твоей стороны. Изредка я буду приглашать тебя в ресторан, на какие-то официальные встречи или в театр. Не захочешь — откажешься. В твою личную жизнь вмешиваться не буду. Разве что… Тот опыт, о котором ты обмолвилась…
Надя фыркнула и смущённо отвернулась.
— Хотелось бы, чтобы он некоторое время оставался на нуле.
— Зачем? — спросила Надя, глядя в боковое окно.
— Потому что через годик, когда мы узнаем друг друга поближе, я скажу: «Надюш, выходи за меня замуж!».
Надя посерьёзнела.
— А любовь?
— Я и сейчас от тебя без ума.
— А я?
— Ну… Любовь бывает с первого взгляда…
— А бывает со второго, третьего и четвёртого, — насмешливо продолжила Надя.
— А бывает, человек узнаёт другого человека… И тот человек становится для него родным…
Подъехали к дому Нади.
— Ты мне сейчас ничего не говори, — попросил Григорий Николаевич. —  Чтобы всё решить правильно, надо, чтобы информация уложилась в голове…
— Объяснение в чувствах в виде информации… Так мне ещё никто не объяснялся, — едва заметно усмехнулась Надя.
— Профессия бизнесмена накладывает отпечаток на человека.
— Не провожайте. Лифт работает, — сообщила Надя.
— Я через месяц приеду… Как сотрудник фирмы. С предложением работы на дому.
— Меня терзают смутные сомнения… — добродушно проворчала Надя, вытаскивая из салона пакеты со старой одеждой, — что всё это…
— Не сомневайся, это сертификат конкурсантке, — не очень авторитетно уверил Григорий Николаевич девушку.   
Отъезжая, он радовался, что не услышал от девушки категорического «нет». А когда девушка не говорит «нет», это означает почти «да».
«Похож на сильного хищника, — думала Надя. — Кто он, медведь? Нет, медведь огромный, лохматый и, вероятно, зверино-пахнущий. Григорий Николаевич хоть и хищник, но интеллигентный хищник. Одеколон приятный. Тигр? Нет, тигры какие-то пёстрые. И слишком уж хищные. Может быть, даже кровожадные. Григорий Николаевич похож на сильного, гибкого, не слишком крупного зверя в тёмно-коричневой  ухоженной шубке… Как у соболя. И глаза у него — внимательные, умные. С доброй снисходительностью знающего себе цену и чувствующего силу человека.  Нет, соболь маловат. Он как чёрная пантера мужского рода. Добрый, как Багира из мультфильма. И взгляд у него хороший. При виде красивой девушки почти у всех мужчин взгляд становится «раздевающим». А Григорий Николаевич смотрит заботливо».

= 3 =

Дня через три, когда она выходила после работы со школьного двора, услышала скрипучий голос:
—  Тормозни, пичуга, дело есть!
Надя удивлённо остановилась. Заверения Григория Николаевича, что Иудушка не глянет в её сторону, были нарушены: скривив рот с сигаретой, Иудушка разглядывал её в упор.
— Сильно деловой человек хочет предложить тебе работу. Он видел тебя на конкурсе в ресторане.
— Какую работу?
Надя хотела обрадоваться предложению денежной работы, но подумала, что от такого «посланца», как Иуда, вряд ли можно ждать чего-то хорошего.
— Ну какую работу… Оттянуться с тобой по женской части… «Капусты» отстегнёт — в чемодане не унесёшь.
— Тот деловой человек ошибся адресом! — возмутилась Надя. — Я по этой части не работаю.
— Тот человек редко адресами ошибается. Зря, что-ли, ты в конкурсе участвовала? И от его предложений не отказываются.  Вопрос не в том, сколько он заплатит — заплатит он столько, что отказаться невозможно. Вопрос в том, сможешь ли ты отработать его деньги.
— Пошёл ты… со своим «человеком»! — огрызнулась Надя и быстрыми шагами пошла прочь.
— Зря ты так, подруга, — задумчиво глядя вслед девушке, проговорил Иудушка. — Ты, конечно, кошечка породистая, но… Опасно от предложений таких людей два раза подряд отказываться. А посылать — ещё опаснее. Боюсь, кровью умоешься.
В пространство, где стояла Надя были направлены бесчувственные, без всякого выражения глаза пресмыкающегося: то ли осклизлой лягушки, то ли вонючего ужа.

3. Японец

= 1 =

Сашка и Гришка были погодками. Оба среднего роста, крепкие, «рукастые». Здоровались, словно тисками руки давили. Родители жили на окраине районного посёлка, домашнее хозяйство держали: кур, свиней, корову. Братьям приходилось то огород копать, то сено косить и вилами на сарай кидать, вот руки и крепчали. Да и хвастались друг перед другом, кто больше двухпудовую гирю поднимет донышком кверху. Гришка, младший, хоть и пожиже был, но везде за старшим тянулся, старался не уступать. И в секцию бокса пошёл за братом. Тренировался яростно, старшему со временем стал равным соперником.
После школы сначала один, потом другой загремели в армию. Сашка, старший, служил в автобате шофёром. А Гришка попросились в десантуру.
После дембеля родители толкали Сашку в институт: «Мы простыми работягами всю жизнь лямку тянули, так хоть вы учитесь, на инженеров или на кого, людьми станьте».
 В институт Сашка не попал. Признаться, не очень-то и хотел. Тут же поступил на работу к Чебуреку —  узбеку, торговавшему на трассе шашлыками и напитками.
На оживлённой трассе, что тянулась мимо посёлка, торговля шла бойко. Хозяин не жадничал, платил Сашке хорошо.
Районная сельхозтехника, в ремонтном цехе которой отец всю жизнь работал слесарем-инструментальщиком, практически развалилась. В одном цеху открылся кооператив по изготовлению кладбищенских памятников из гранитной крошки, в другом — могильных оградок, в третьем шлакоблоки намастырились делать. Отец, высококвалифицированный инструментальщик — «штучный» специалист, перебивался случайными заработками. Столовую, в которой мать работала поваром, тоже закрыли. Так что Сашка стал кормильцем семьи.
К весне Сашка накопил деньжат, ушёл от Чебурека, купил старенький «Москвич-пирожок» и открыл своё «дело». Место приглядел подальше от посёлка, но в перспективе более удачное, чем у Чебурека — на перекрёстке дорог. Чтобы не конкурировать с Чебуреком, стал жарить не шашлыки, а кур в гриле. Синюшные тушки брал по дешёвке на местной птицефабрике.
На оживлённом перекрёстке дела пошли в гору. Забурел Сашка, лицом авторитетно гладкий стал, движениями нетороплив, пивное брюшко наметилось хозяйское. Как поётся в цыганской песне: «Ваня шляпу новую купил, свою походку изменил». Судя по благополучным щекам, уверенному взгляду и наличию массивного золотого перстня на среднем пальце правой руки, Сашка считал, что овладел контрольным пакетом акций своей судьбы.
Весной демобилизовался Гришка. Удалой десантник — косая сажень в плечах, мастер спорта по боксу, да и в единоборствах не последним человеком в роте был.
Вечером сели за стол по-семейному: родители, да братья. Сашка угощал своими жареными курами, поил своей левой водкой.
— Учиться вам, сынки надо, — твердила мать, наставляя сыновей на верный путь.
— У меня свой университет, — лениво отмахнулся Сашка и кивнул на горку куриного мяса. — Через полгодика думаю расширяться.
— А я пойду учиться, — как бы возразил старшему брату Гришка.
Отец вытащил из серванта две увесистые цепочки из белого металла.
Сашка заинтересованно взял одну, взвесил на ладони. Удивился:
— Неужто платина? 
Отец радостно засмеялся.
— Мастер у тебя отец или кто? На вид не отличишь от платины. Так что носите друзьям на зависть.
Он покопался в серванте и вытащил брелок в виде двух ладоней в рукопожатии. Положил перед сыновьями.
Сашка взял брелок, оценивающе осмотрел со всех сторон.
— Красивая штука. Одна на двоих?
Отец забрал у сына брелок, надавил на него и брелок разломился на две ладони. Протянул половинки сыновьям.
— Будьте друг  другу помощниками и защитниками. В тяжёлую минуту держитесь друг за друга, как две руки этого талисмана.

= 2 =

Гришка, всем на удивление, поступил в медицинский институт.
Учёба давалась тяжело — в медицинском много зубрёжки. Латинский язык — учи слова и правила. Анатомия — учи названия каждой косточки, каждой жилочки, каждого сосудика и каждой извилинки в мозгу. Не говоря о кишках и прочем… ливере. А этих названий — четыре тома, каждый —  с большой альбом для фотографий и толщиной в четыре пальца. Да и «закирзовели» мозги в армии, жаловался друзьям Гришка, отучились думать.
После занятий Гришка шёл в анатомичку, изучать на трупах строение органов. Ночью допозна зубрил темы по книжкам и лекциям.
Раз в две-три недели ездил домой. Ненасытно ел жареную курятину, которую брат приносил «с работы». Гришка предполагал, что Сашкина «разносортица» — остатки недоеденного клиентами, но… Желудок студента непритязателен: в жареном и варёном виде переваривает всё, что движется по земле — кроме танков, всё, что плавает — кроме кораблей, и всё, что летает — кроме самолётов.
Осторожно вздыхал, что в областном городе кормёжка дорогая. К тому же приходится много ездить с кафедры на кафедру, по два-три раза в день. На автобусах и троллейбусах не успеваешь, приходится ездить на маршрутках, а цены…
Старший брат вытаскивал тысячную, по-барски кидал на стол перед Гришкой:
— Работать надо, студент! Студенты всегда работают.
— На первых курсах у нас много зубрёжки, не успеваю я, — оправдывался Гришка. — После третьего курса начнутся клинические дисциплины, будет легче, тогда и начну работать.
— Учись, сынок, учись, — ободряли родители младшего и смущённо совали Гришке две-три сотни. Больше дать не могли, сами перебивались домашним хозяйством да случайными заработками. И провожали сына, нагрузив его куриной «разносортицей». Гришка и друзья, с которыми он жил, были счастливы и этим.
На каникулах Гришка работал у брата в гриль-киоске. Сашка зарплату не платил. Считал, что  в течение года хорошо помогает брату. А Гришка не претендовал. На самом деле, без помощи старшего ему пришлось бы туго.
К тому времени, когда Гришка окончил третий курс, Сашка рядом с киоском построил небольшую столовку, расширил ассортимент. Для перевозки товаров купил бэушный японский фургончик.
Как-то ближе к осени ужинали по-семейному дома, «чем брат послал».
— Ну что, братан, — старший снисходительно положил младшему на плечо тяжёлую руку. — Ты хвастал, что после третьего курса начнёшь деньги зарабатывать?
Он опёрся локтями о стол и насмешливо заглянул младшему в лицо.
Последние два года Сашка в ужин обязательно выпивал двести-триста граммов водки.
— Чтоб расслабиться, — объяснял недовольным родителям. — Весь день в напряге. Всё надо увязать, состыковать… Бизнес — хлопотное дело.
Выпив, становился похож на сытого непмана. Желание поучить жизни родителей и брата пёрло из него, как поднимающееся из квашни тесто.
Гришке не нравился дух подвыпившего брата, его менторский тон. А куда деваться?
— Буду зарабатывать, — подтвердил он. — Поеду в город за недельку до начала занятий, подыщу что-нибудь.
— Подыщет он, — ухмыльнулся старший, кивнув на брата. — Ты вот что. Слушай, что тебе умный и опытный бизнесмен говорит. Бери мой «Москвичок»… Дарю. Брат ты мне или не брат?
Гришка радостно встрепенулся. Это был царский подарок. Машинёшка хоть и старая, но отец в своё время научил сыновей разбираться в «средствах передвижения» отечественного автопрома не хуже иного слесаря. А «Москвич» в плане ремонта был чуть сложнее игры-конструктора для старшеклассников.
— В городе торговых точек много.  Вот и займёшься грузоперевозками. Не могу сказать, что крупные бабки заработаешь, но на хлеб с маслом хватит, гарантирую. А на меня больше не рассчитывай. Мне бизнес расширять надо. Каждая тыща на учёте.

= 3 =

Дела у Гришки на самом деле пошли хорошо. Киоскёров, желающих воспользоваться недорогим транспортом, было много. Даже на лето Гришка не поехал домой, как обычно, а остался в городе подработать, накопить денег.
И случилось непредвиденное. На перекрёстке с левой полосы вдруг вильнул перед ним джип, резко затормозил… У Гришкиного гружёного «пирожка» старые тормоза сработали не так, как надо бы… В общем, вьехал Гришка «Лендроверу» в зад.
Вылезли из джипа неторопливые упитанные ребята — двое в спортивных костюмах, один в красном пиджаке.
Молча осмотрели помятый задок.
— Ну что, чувачок,  — сквозь жвачку подвёл итог тот, что в пиджаке. — Въехал ты… кусков на пятьдесят.
— Да ладно! — возмутился Гришка. — Моя машина столько не стоит!
— Гы-гы… — криво ухмыльнулся другой. — Эт ты правильно оценил, чувачок. Твой луноход столько не стоит. А наш бампер именно столько.
— Нет, ну… — засомневался Гришка. — Давайте ГАИ вызовем, страховая компания вам полностью всё оплатит… У меня нет таких денег!
— Ты, чувачёк, не врубаешь. С «траховой» компанией у нас времени нет трахаться. Да и желания. Ты нам попортил не машину. Ты нам попортил удовольствие жизни. Хлопоты причинил. Сроку тебе — три дня. Потом включаем счётчик. Документы на машину где?
— В бардачке, — автоматически ответил Гришка.
Один из «спортсменов», кряхтя и показывая, как ему неудобно, сел в «Москвичёк», нашёл документы, вытащил техпаспорт.
— Как они на этих табуретках сидят? — недовольно покрутил головой.
Ключом зажигания джипа выцарапал на боку «Москвичка» номер телефона.
— Достанешь деньги, спросишь Олега, — указал на того, который в красном пиджаке. — И не вздумай сдёрнуть — везде достанем. А достанем —  убивать не будем, но так поучим, что всю жизнь на лекарства работать придётся.
Он помахал техпаспартом «Москвичка» и сунул его в карман.
— Ну а не наскребёшь бабла… — крутой на мгновение задумался. — Игорь, возьмёшь аппарат?
Тот, которого звали Игорем, задумчиво почесал стриженый загривок.
— А чё… Огурцы солёные развозить по базару — самый тот аппарат… Оглобли приделаем, бомжа запряжём — крутая тачка, в натуре!
Хозяева жизни довольно рассмеялись удачной шутке.

= 4 =

Вечерним автобусом Григорий приехал домой.
Родители и Сашка ужинали. Старший, как всегда, был в вечернем подпитии.
— О! Студент возвернулся. И не по расписанию. Посреди недели что-то. Никак деньги срочно потребовались! — заёрничал пьяно.
Гришка сел за стол, угрюмо промолчал. Нехотя взял куриную «некондицию», откусил, положил перед собой.
Родители поняли, что у младшего неприятности, но расспрашивать стеснялись.
Дождавшись, пока Сашка вылезет из-за стола, пошёл за ним. Вышли на крыльцо. Сашка закурил.
— Выручи, брат… — выдавил из себя Гришка.
— Сколько? — сквозь сигарету спросил старший.
— Пятьдесят кусков.
Сашка удивлённо присвистнул.
— Куда столько?
— Джип на перекрёстке подставился. А у меня тормоза толком не сработали.
— Пятьдесят кусков — и для меня большие деньги. Всё в бизнес вложено, крутится. Налички ноль. А что выручаю, сразу идёт в оборот. Кредит погашать, товар заказанный оплачивать…
— Они на счётчик меня поставят.
Помолчали.
— Я щас пьяный, голова не работает, — после глубокой затяжки беззаботно решил Сашка. — Давай переспим это дело, а утром покумекаем.
Не спал Гришка долго. Ворочался, думал. Понимал, что брат денег не даст. Но всё же надеялся, что старший лучше, чем он о нём думает. А что делать, если не даст? Машину крутым отдавать? А на что учиться? На случайные приработки? Работать медбратом, как работают некоторые студенты? Не спать две ночи в неделю… И зарабатывать на четыре обеда в кафе.
Уснул, когда за окном уже светало. А тут и старший его разбудил:
— Пойдём, порыбалим. На свежем воздухе и голова хорошо работает, — прошептал, стараясь не разбудить родителей. 
На Сашкином фургончике приехали на какую-то новоиспечённую турбазу.
Сашка по-хозяйски сходил к сторожу, принёс вёсла и ключи от лодки. Вытащил из фургончика сумку с рыбацкими принадлежностями, протянул Гришке.
Река в этом месте разливалась широко, течение медленное, лодку практически не сносило. Уплыли за середину, к небольшому острову. Метрах в двух под лодкой сквозь чистую воду просвечивало песчаное дно.
— С утречка, да на вёслах, да по свежему воздуху… Хорошо голову прочищает! — довольно бормотал старший, опуская в воду самодельный якорь, сваренный из толстой арматуры.
Осмотревшись, без спешки наладил удочку, достал из сумки баночку с червями, снарядил крючок.
По неторопливости движений старшего, по отсутствию обычного ёрничанья Гришка понял, что разговор предстоит серьёзный и окончательный.
— Каждый из нас выбрал свой путь, — спокойно заговорил старший. — Я — не тот, который советовали родители. Не пошёл в «белые люди», как хотели отец с матерью, пошёл в неуважаемые «торгаши». Не скажу, что жизнь у меня лёгкая и в шоколаде, но… Себя обеспечиваю, сам себе хозяин. И никто меня теперь не нагнёт, крепко на ногах стою. Быть уверенным, что жизнь твоя стоит на крепком фундаменте — это многого стоит.
Сашка плюнул на червяка, широко размахнулся, забросил снасть подальше от лодки.
— Ты по совету родителей решил сделаться «белым человеком». Флаг тебе в руки и попутного ветра в… паруса — будь «белым человеком». Я тебе помогал…
— Спасибо… — вставил Гришка.
— Дело не в «спасибе».
Лодка тихонько покачивалась. Вкусно пахло речной водой. Восходящее солнце приятно грело спину.
Прожив три года в городе, Гришка отвык от истинной, закладывающей уши природной тишины. В городе даже сквозь закрытые окна всегда прорывались то вскрики машин, то звонки трамваев, то визг тормозов…
— Закончишь ты свой институт, станешь доктором, — Сашка важно указал в небо. — Белым человеком! У меня уборщица на точке получает вдвое больше этих белых человеков… А жить на что? Женишься — жильё надо. А дети пойдут — как их кормить? Опять к брату придёшь: «Помоги»?
— Не приду, — процедил сквозь зубы Гришка.
— Придёшь, куда ты денешься. Пришёл же сейчас.
Гришка молчал. А что возражать пустыми словами? Пришёл. Просит.
— Где там сказано? В библии, что-ли? «Дай нуждающемуся не рыбу, а удочку». Я тебе дал удочку — машину. А ты её… просрал.
— Это была непредвиденная ситуация! — всплеснув руками, воскликнул Гришка. — Они ж, козлы, подставились!
— Да ладно, «подставились»! Знаю я таких. Западло им было плестись за ржавой консервной банкой. А твоё дело — за тормозами следить, коли в городе ездишь. Думаешь, у меня не было форсмажорных обстоятельств? По пять раз на неделе форсмажор. У нас, торгашей, если не оглядываться, не просчитывать варианты, не узнавать про надёжность поставщиков, мигом без штанов останешься!
— Не поможешь, значит… — подвёл итог разговору Гришка.  — Даже в долг, под проценты?
— Говорю ж тебе, дело не в дашь-не-дашь, и, тем более, не в процентах. Если ты не научишься разгребать свои проблемы самостоятельно, так и останешься котёнком, которого любой утопит в мелкой луже. Учись жить, брат. Время сейчас такое. Не научишься плавать — утонешь.
— Не утону.
Гришка резко встал и прыгнул в воду.
Держась за борта качающейся лодки, старший подождал, пока на поверхности покажется голова брата.
— Не дури, Гришка! Садись в лодку, отвезу!
— Отвянь! Сам говоришь, надо учиться плавать.
— Дурила! Я ж в переносном смысле.
— А я во всех смыслах, — затихал голос брата вдали.
Сашка долго сидел с закрытыми глазами без движения, подперев лицо кулаками.
Потом неторопливо снялся с якоря, поплыл к берегу.

= 5 =

Гришка не был у родителей два года. Прислал два письма, писал, что всё у него нормально, жизнь налаживается и даже очень.

                ***

В начале лета к родительскому дому подъехала чёрная «бээмвэха», на каких разъезжали крутые «братки». Из машины вылез господин в чёрных очках, малиновом пиджаке и бархатных штанах. На шее висела золотая цепь в полпальца толщиной и золотой же брелок в виде оскалившейся маски, величиной с сургучную печать, какие шлёпают на посылки.
Господин снял очки, довольно и без стеснения потянулся, по-хозяйски вошёл в дом.
Ни внешне, ни в движениях, ни во взгляде нельзя было узнать в этом господине Гришку.
Родители радостно встрепенулись, отец пожал сыну руку, даже как-то угодливо. Мать робко прижалась к сыновней груди и кинулась накрыть на стол. Сын остановил её:
— Не суетись, мам. Наелся я вашей курятины… на полста лет вперёд. У меня всё с собой, сейчас накроем поляну.
Про поляну мать не поняла, остановилась в недоумении посреди комнаты, вопросительно поглядывая на отца.
Гришка принёс из машины две объёмистые коробки, принялся выкладывать снедь на стол. Коньяк, вина, шампанское с ненашими этикетками. Баночки чёрной и красной икры. Колбаса, не поймёшь — сухая или копчёная, но по виду очень дорогая. Коробочки с полуфабрикатами, салатами.
— Это разогрей, это на стол, это порежь, — командовал сын матери.
— Ты закончил, что-ли, институт? — робко поинтересовалась мать.
— Университет я закончил, — хмыкнул сын.
— Ты ж в институте учился?
— Вовремя передумал, в университет перекинулся. Вот подтверждение правильности выбранного пути, — Гришка обвёл стол рукой, выглядевший сказочной скатертью-самобранкой.
— Работа, видать, хорошая, коль так живёшь? — схитрила с вопросом мать.
— Работаю, мам. Два года уже работаю, потому и живу так. Достиг кое-чего.
— И кем же работаешь?
— Как тебе сказать… Организация и руководство. Ну, вот в советские времена были номенклатурные работники. Куда партия пошлёт руководить, там и руководят. Пошлют директором на кирпичный завод — руководит кирпичным заводом. Развалит завод, его шлют на птицефабрику — руководит птицефабрикой.
— А тебя ж куда послали?
— Ну… До этого на центральном рынке работал… Нет не директором, — улыбнулся Гришка. —  Но директор к моему мнению прислушивался. А теперь к вам прислали.
— К на-ам? — в один голос удивились родители.
— К вам.
— А что… Жить есть где, твоя комната свободная, — засуетилась мать.
— Успокойся, мам. Мне уже обеспечили жильё.
— И кем же работать будешь? — спросил отец. 
— Ну… Как тебе объяснить… Вот раньше всем руководил первый секретарь райкома. И бог, и царь был во всей округе. Сейчас первых секретарей упразднили. Мэры, главы разные теперь, не поймёшь, кто за что отвечает. Но потихоньку власть налаживается. Вот я к вам и послан вроде как неофициальным первым секретарём, власть налаживать.
— Неужто компартия возрождается? — обрадовался отец.
— Нет, эта партия покруче, — усмехнулся Гришка. — Никакой бюрократии. Сказал — сделал. А не сделал — головой отвечаешь: отрывают бестолковку, суют в руки и посылают в поле, чтобы научился в футбол играть.
Отец недоверчиво и с опаской смотрел на сына.
— Шучу, бать. Но насчёт «сказал — сделал», это серьёзно. Только вы про мою работу с соседями да знакомыми поменьше... Моя должность трёпа не любит. Даже Сашке ничего не говорите. Я бы и вам не сказал, но будете мучиться — откуда машина, харчи…
Гришка протянул отцу пачку денег:
— Купите себе чего надо. А то поизносились… под куриным крылом у Сашки.
— А Сашке-то позвонить, что ты приехал? — спросил отец, боязливо теребя непривычное количество упакованных денег.
— Позвони, — безразлично пожал плечами Гришка. — Где он? «Синюю птицу» жарит?
Минут через двадцать приехал Сашка.
Браться сдержанно поздоровались. Сели за стол.
— Твоя? — кивнул в окно Сашка.
— Моя, — как пустое, подтвердил Гришка.
— Забурел, — одобрил Сашка, оглядывая стол. — Я на старенькой «Ауди» езжу, а ты на новой «бээмвэхе». На чём поднялся?
— Ну, на чём сейчас поднимаются? На бизнесе.
— Своё дело или как?
— Всяк, — обрезал тему Гришка. — И так, и сяк. Главное, чтоб не наперекосяк и в руки шёл косяк.
— Видать, научился ты плавать, — задумчиво пробормотал старший.
— Научился, — не стал отказываться младший. — Спасибо умному человеку, вовремя помог… Советом.

= 6 =

Два года назад, вернувшись в город ни с чем, Гришка позвонил по номеру, нацарапанному на кузове его «Москвичка».
— Мне Олега.
— Я Олег, чего надо.
— Я насчёт инцидента с «Москвичём». Куда подъехать?
— А, водитель лунохода? — снисходительно вспомнил «старого знакомого» голос на том конце. — Подъедешь к центральному рынку, спросишь у охраны Олега, тебя проведут.
На рынке охранник провёл Гришку в какой-то стеклянный спереди скворечник, задние глухие стены которого были заставлены шкафами. За письменным столом, в беспорядке заваленном папками с бумагами, сидел Олег.
— Садись, луноходчик, — насмешливо поприветствовал и указал на стул Олег. — Бабло привёз?
— Машину привёз. Денег нет. Если остаюсь должен — отработаю. Когда поедем переоформлять?
— Какие переоформления, чувак? По базару картошку развозить и без номеров сгодится! Хлопотать ещё… Ладно…. Вижу, правильный ты пацан, за слова отвечаешь. Живи с миром, не в обиде мы на тебя. Оставляй ключи, и чеши.
— Олег… — решился Гришка. — Заработать мне надо.
— Нет, с этим туго, приятель. Ни шофером, ни грузчиком, ни тем более, рубщиком мяса взять не могу. Всё занято.
— Я дерусь хорошо, — негромко процедил Гришка, уставившись в пол.
— Дерёшься? — задумчиво переспросил Олег. Недоверчиво окинул взглядом сгорбившегося парня. — Ну… Претензия у тебя, скажем, серьёзная. Ты хоть соображаешь, на что хочешь подписаться? Тут понты кидать сильно боком выйдет.
— Соображаю. Не понтую, за слова отвечаю.
— Проверка у нас простая. Претендент дерётся с нашим. Битого выкидывают на помойку.
— А если с двумя?
— Что, с двумя?
— Если с двумя подерусь?
— Ты наглый, студент? Или дурак? — Олег с интересом осмотрел Гришку.
— Деньги нужны. И много. А за слова отвечаю.
Олег хмыкнул.
— Тебе жить…
Позвонил по телефону:
— Пришли ко мне двух свободных покрепче.
Скоро в помещение вошли два вышибалы. Остановились у двери.
— Нарывается, — Олег кивнул на Гришку.
— Выкинуть? — спросил один из вышибал.
— Здесь проучите, — Олег указал пальцем перед столом.
— А если я кому что сломаю? — спросил Гришка.
— Я плачу, чтобы они ломали, а не им. Если им — это профнепригодность.
Вышибалы шагнули от двери.
Гришка стал на середину комнаты.
Вышибалы поняли, что «клиент» не из «ботаников» и зашли с двух сторон.
Увернувшись от сокрушительного, но медленного удара, Гришка левой в челюсть свалил одного. Присев, пропустил над головой удар ногой второго, размашистой подсечкой сшиб его с ног, снизу прямым в подбородок уложил вставшего первого. С размаху, не жалея, как по футбольному мячу, ударил стоящего на четвереньках второго.
Олег три раза медленно хлопнул в ладони. Типа, поаплодировал.
Неторопливо подошёл к лежащим, тронул челюсть одного, сморщился. Тронул челюсть другого, сморшился ещё сильнее.
— Убедил, студент. 
Вернулся к столу, позвонил:
— Пришли двоих, забрать тех, которых посылал. Очнутся — скажи, что уволены.

***
Гришку назначили «собирать дань» — мзду за «крышевание». За то, чтобы торгашей не тревожили бандиты со стороны. Дали ему двух мордоворотов в помощники. Но те были вроде грозного антуража. А работал Гришка сам. Зло работал.
Заходил в одну палатку и сразу хватал хозяина за грудки. Другому бил в морду молча. Третьего предупреждал:
— Завтра долг не отдашь — угроблю.
И гробил.
К иным заходил, спокойно. Брал хозяина за шею, притягивал его голову лоб в лоб к своей, и убеждал:
— Нет резону тебе не платить. Не я, так другие вытрясут. И подчистую ведь вытрясут! Я же беру — на что сговорились.
— Честное слово, нет денег! — божился хозяин.
— Верю, — соглашался Гришка. — Скажи, когда будут. Но, чтоб железно.
— Железно! — клялся хозяин. И выполнял обещание.
— Как ты их различаешь? — удивлялись «помощники».
— По глазам, — усмехался Гришка. — У этих глаза людские, а у тех — как у варёных кур, непманские… Терпеть не могу зажравшихся непманов.
Рос Гришка по «служебной» бандитской лесенке быстро. И был послан «смотрящим» в родительский район.

= 7 =

А на трассе напротив Сашкиной столовки как-то вдруг поднялся трёхэтажный комплекс — магазин, кафе, сауна, гостиница под одной крышей, шашлычная под навесом, бесплатная асфальтированная стоянка с общим названием «У перекрёстка».
Количество посетителей в столовке резко сократилось. Крупный комплекс манил проезжих качеством услуг, да и цены были ниже, чем у Сашки.
Конкурировать мелкому частному предпринимателю с крупным комплексом стало тяжело.
Сашка уволил всю обслугу, оставил только продавца. Сам возил товары, прибирался, готовил продукты. Крутился, как белка в колесе. Выживал с полгода.
И вдруг… Сашкина столовка сгорела.
Приезжали пожарные. Залили головёшки водой. Эксперты расследовали причину пожара. Короткое замыкание внутри помещения устраивало и пожарных, и милицию. Дело закрыли.
Средств начинать дело с нуля у Сашки не было, все истратил на выживание. Кредиты были неподъёмные. К Гришке обращаться за помощью не стал. Помнил, как толкнул его «учиться выплывать». А Гришка помощи не предлагал.
В выходной, как обычно, сидели у родителей.
Сашка рюмка за рюмкой пил коньяк, не закусывал и быстро хмелел.
— Даже на работу не берут, сволочи, — не удержал он в себе раздражения.
— Кто? — спросил Гришка, накладывая икру на масляный хлеб.
— Никто не берёт! Ублюдки… Мест, говорят, нет!
— Чё ж ты раньше не сказал… В торговом комплексе ищут человека.
— В каком комплексе?
— «У перекрёстка». Ну… Напротив твоей столовки… Бывшей. Сходи. Я позвоню, чтобы взяли.
— Кем? — обрадовано встрепенулся Сашка.
— Для начала вахтёром…
Сашка сник.
— Я тоже службу начинал из никого. Но с этим делом, — Гришка хлопнул ладонью по горлу, — придётся завязать. Там алкашей не любят.
— Да ты что, сынок! — возмутилась мать. — Какой же он алкаш!

***

У главного входа торгового комплекса на перекрёстке дорог с утра до ночи стоял одинокий,  как первый день сотворения мира, вахтёр неопределённого возраста в неухоженной бороде, с серьезным до угрюмости взглядом обиженного на жизнь человека. Открывал перед входящими двери. А перед клиентами, подъехавшими на крутых иномарках, корявым движением и словно через силу подносил ладонь к голове в форменной фуражке. Вроде как отдавал честь.
Изо дня в день с утра до ночи с крыльца торгового комплекса Сашка смотрел на головёшки своей столовой. Иногда после работы бродил по пепелищу, вздыхал по-стариковски, о чём-то думал.
И в этот вечер зашёл.
Здесь был вход… Сгорел вход.
Там был зал, столики…  Сгорели столики.
Ногой отодвинул с дороги обгоревшую доску. Что-то сверкнуло белой змейкой. Наклонился. Цепочка. Серебряная? Вряд ли. Расплавилось бы серебро. Неужто платиновая?
Сашка поднял цепочку. На цепочке висел брелок в виде ладони. У него дома лежал брелок в виде кулака, который должен был обнимать эту ладонь.

= 8 =

Прошло время, районный посёлок для бизнеса стал мал. Гришка решил перебраться в область. Но в областном городе, за что ни возьмись, с устоявшимися конкурентами новичку не совладать. К тому же, сразу найдутся желающие «крышевать» тебя, придётся изрядные суммы отстёгивать. Значит, надо самому стать «крышей».
Отстегнул чиновникам денюжков, открыл пристойное товарищество с ограниченной ответственностью «Система». Снял офис, дал в газету объявление: «Товарищество приглашает крепких спортсменов и профессионалов-военнослужащих на работу в сфере ВОХР» (прим.: ВОХР — военизированная охрана).
Первым устраиваться на работу пришёл мужчина лет сорока в костюме, но с военной выправкой. Представился:
— Ширяев Николай Иванович. Майор в отставке, служил в Приднестровье. Работа с личным составом, тактика, разведка, организация службы — это моё.
Григорий Николаевич, как стал называть своего начальника майор, поставил задачу:
— Набрать личный состав, вооружить, организовать службу. Не попасть под влияние «крышевателей», самим стать над ними.
В организацию потянулись спортсмены. Брали в основном единоборцев, которые с двух слов понимали, в чём суть предстоящей службы. Отставные десантники понимали службу без разъяснения.
Оружие достать проблем не составило: тыловики любой военной части с удовольствием сбагривали «неучтённое» и «списанное» обмундирование, пистолеты, карабины. За более специфичным товаром послали гонцов в Приднестровье, в Чечню, в Одессу. Скоро охранное предприятие официально вооружилось пистолетами и карабинами, а неофициально — автоматами, гранатами и тротиловыми шашками с взрывателями разных модификаций.
Однажды ближе к вечеру, когда Григорий Николаевич, оставшись в офисе один, оформлял нужные для налоговой службы бумаги, в дверь без стука вошли два стриженых качка с безэмоциональными, словно сделанными из пластика, лицами, похожие, как братья-близнецы из стаи рекламных синтетических горилл со стеклянными невыразительными глазами. Такие неколебимо уверены, что в это время в этой стране можно быть только бандитами.
«С антропологическими данными подобного типа за кордон не пускают», — подумал Григорий.
Следом, чуть прихрамывая, вошёл ещё один, тощий, похожий на хорька с глазами нехорошими, блеклыми и пустыми, глядящий исподлобья стылым, немигающим взглядом.  Хорёк по-хозяйски плюхнулся в кресло сбоку от стола, за которым сидел Григорий. Качки остановились посреди комнаты, скрестив руки, будто готовились защитить промежности от ударов ногами.
— Я от Удава, — проскрипел «хорёк».
— Хорошо, не от гадюки, — усмехнулся Григорий. Кто такой Удав, он знал. — Сам-то кем будешь? Змеиный мальчик на побегушках?
— Не мальчик. Профессор. По созданию проблем.
— Профессор? — с подчёркнутым уважением «пропел» Григорий. И пробормотал, как бы раздумывая: — Профессор… Незарегистрированных наук по изучению чужих проблем.
— Ты без разрешения застолбил бизнес. Удав недоволен, — проигнорировал шутки хорёк.
— Почему без разрешения? — прикинулся «валенком» Григорий. — В мэрии, в налоговой всё оформлено чин-чином, кому надо сколько положено дадено…
— Не играй в болвана, всё ты понимаешь. Удав эту территорию крышует. С ним доходом будешь делиться. Для начала пятьдесят процентов. А там видно будет.
— Э-э-э… Если я правильно понял, пятьдесят процентов… Признаюсь тебе по секрету: я по складу характера филантроп, но не до такой же идиотской степени, в натуре!
— Правильно ты всё понял, — перебил Григория «хорёк». Физиономия его скривилась так, словно он жевал лимон, запивая касторкой.
— Я слышал, Удав — крупный бизнесмен, — с подчёркнутым уважением проговорил Григорий. — Для него даже весь доход моей фирмы, которая толком ещё не раскрутилась, мелочь.
— Курочка по зёрнышку клюёт, — буркнул «хорёк», показывая мимикой, что бестолковый разговор ему надоел.
— …да весь двор засирает, — добавил с усмешкой Григорий. — Когда твой Удав наймёт мою фирму для охраны, я  сообщу ему расценки услуг, и буду счастлив оказать безграничную помощь в пределах своих ограниченных возможностей. На сим позвольте закончить вашу аудиенцию — я спешу домой.
Григорий вышел из-за стола, предполагая, что без мордобоя разговор с «посыльными» вряд ли закончится, а ждать, пока тебя грохнут за столом, в стеснённом пространстве, неумно.
— Лучше опоздать домой, чем успеть на свои похороны, — проскрипел «хорёк».
— Лучше, хуже… Не советуй, как мне жить, и я не скажу, куда тебе идти. Для меня твои советы, что руководство «Основы сексуальной жизни девушки» для проститутки на пенсии, — улыбнулся Григорий. Он видел, что мордовороты «хорька» — культуристы с гормонально раздутыми мышцами и, соответственно, замедленной реакцией. Их «бутафаорская мощь» его не пугала, и он в удовольствие издевался над ними словесно.
— Пропишите этому чухану (прим.: тупому) дубинала (прим.: от слова «дубина»), — высокомерно распорядился «хорёк».   
— Выяснение отношений в форме мордобоя меня всегда огорчало, — вздохнул и недовольно качнул головой Григорий.
— Ты почти мёртв, фраерок, — ухмыльнулся один качок. —  Просто об этом ещё не догадываешься.
— Да, чувачок, тебе уже «намазали лоб зеленкой» (прим.: приговорили к расстрелу), — добавил второй. — А в похоронной конторе сшили деревянный макинтош по твоей мерке и мы по этому поводу сейчас повеселимся. 
— Пусть простят меня друзья за чужую нескромность, но вы ещё не пили самогон на моей могиле. Немного чертовски обидно за вас, потому что обольщаться — дело дурное, — усмехнулся Григорий. — Вы, похоже, из тех, кого я не хотел бы видеть среди своих друзей. Поэтому, боюсь, развлечение для вас будет таким же приятным, как лекарство от запора из битого стекла на уксусе.
— Юморной клиент вам попался, парни, — усмехнувшись, проскрипел «хорёк».
— Юмор — единственный способ правдиво рассказать печальную историю потомкам Каина, — вздохнул с сожалением и развёл руками Григорий.
У себя в районном посёлке он постоянно занимался в спортивном зале.
— Как гласит мудрость самураев, — назидательно проговорил второй качок, —вопли поверженного врага — лучшая музыка для ушей воина. Друзья называют меня Самураем. Я постараюсь включить музыку погромче.
— В таком случае, пусть твои друзья впредь называют меня просто Японцем. Не по теме басите, фраера (прим.: зря пугаете). Меньше шуму — больше денег. Пока есть время, дам совет: не подтирайтесь крапивой! И давай разберёмся, чья японская песня прозвучит громче. Есть у меня смутное подозрение, что ваш шеф зря тратит деньги на ваш прокорм.
Не зря Григорий последний год раз в неделю ездил в полуподпольную школу на спарринги к мастеру единоборств, который обучал его не только спортивным приёмам. Да и в десантуре его учили не мух отгонять, а «нейтрализовать противника».
Но мебель пришлось покупать новую.
С тех пор его стали звать Японцем.

= 9 =

Военизированная охрана «Система» набрала два десятка борцов, боксеров, каратистов и демобилизованных десантников, злых на «новорусских» дельцов, жаждущих получить долю от их доходов. Физической мощи им было не занимать, а по уровню отмороженности «спортсмены» могли дать фору любому уголовнику.
Охранники поддерживали форму в тренажерных залах и в тирах, в «Системе» были запрещены наркотики и злоупотребление алкоголем.
Для начала «Система» взяли под официальный контроль через договора таксистов, транспортные предприятия и игорные заведения района. Потом прибавилось неофициальное «крышевание» проституток и торговля крадеными автомашинами. Официально охраняли или неофициально крышевали товарищества с ограниченной ответственностью и  кооперативы.
Но Григорий Николаевич понимал, что такой, хоть и крепкой, но достаточно малочисленной группой он лишь защитит своё дело. Чтобы развернуться широко, требовалась кооперация с сильной организацией.
Одной из самых влиятельных в «определённых кругах» города и области  считалась «кладбищенская» группировка. Рулил «кладбищенскими» директор огромного нового кладбища Евгений Коваль по кличке «Доктор». По слухам, «кладбищенские» не бандитствовали, «крышевали» по-честному: «налог» брали умеренный, от чужаков защищали.
Кладбищенская контора располагалась в одноэтажном каменном домике метрах в пятидесяти от главных ворот за пределами кладбища.

***
Григорий Николаевич постучал в дверь с табличкой «Директор», вошёл.
За конторским столом сидел его сверстник «бухгалтерской» внешности: простое лицо, банальная стрижка «под канадку», очки в толстой пластиковой оправе, полуспортивная кофта, делавшая его похожим на великовозрастного холостого маминького сынка, мешковатые брюки с неотутюженными стрелками, простенькие тёмные кроссовки.
— Здорово, — поприветствовал хозяина Григорий Николаевич.
— Здорово, коль не шутишь.
Не отрывая  взгляда от страницы учётного журнала, директор указал на стул рядом со столом.
— Дело у меня… — начал Григорий Николаевич.
— У всех ко мне дела… скорбные, — тоном попа на проповеди согласился директор и перелистнул страницу журнала. — Поговорить от скуки к нам не ходят. По поводу крутых мест и расценок на них обращайся в бухгалтерию, это чуть дальше по коридору.
И небрежно махнул в сторону двери.
— Я владелец охранной конторы «Система». Открылся недавно. Имею два десятка крепких вооружённых бойцов: спортсмены, десантники. Думаю расшириться. Но воевать с конкурентами не хочу. Я слышал,  ты контролируешь большую территорию, но силового крыла, как такового, у тебя нет. Хотел предложить сотрудничество.
Не поднимая головы, директор взглянул поверх очков на Григория Николаевича.
— У нас с охраной кладбища сторож справляется. Мертвецы скромно ведут себя, надгробья друг у друга не воруют.
— Я о другом, — проигнорировал «чёрную» шутку Григорий Николаевич. — Моя «Система» может стать твоим силовым подразделением и выполнять задачи за пределами кладбища.
Какие задачи, Григорий Николаевич не стал объяснять. Директор, надо думать, не дурак, о чём речь, понимает.
Директор закрыл журнал, задумался. Спросил:
— Ты в академии чалился?
«Чалился–причалился», — крутанулось в голове Григория Николаевича.
— Три курса мединститута закончил.
Директор усмехнулся.
— В академии чалиться, по фене — срок мотать. Не сидел, значит. Я, к примеру, четыре года отбоярил, два года назад откинулся.
— А руки без татуировок, — вроде как пошутил Григорий Николаевич.
— Татуировок у меня нет, потому что нормальный человек не лепит наклейки на Роллс-Ройс.
Оба рассмеялись. Григорий Николаевич почувствовал, что точка соприкосновения начала вырисовываться.
— Начальнику силового подразделения придётся ездить на стрелки, а у тебя опыта нет с блатными общаться.
— Я два года был смотрящим в районе.
— Смотрящим… И насколько успешно?
— Успешно. Район под контролем, есть своё предприятие. Решил область осваивать.
Директор хмыкнул.
— Область решил осваивать… Как говорится, скажи мне сколько я стою, и я скажу тебе, насколько ты меня недооцениваешь… Ну ладно, идём, побеседуем на природе о делах наших грешных.
Вышли на улицу, направились к главным воротам кладбища.
— Ты предлагаешь свою контору сделать моим подразделением. Это значит, будешь подчиняться мне.
— Именно это я и предлагаю.
— Не западло, быть шестёркой у директора кладбища?
— Не шестёркой, а вторым человеком. И не у начальника кладбища, а в организации, под которой очень большая часть областного города.
— Ну, на сентиментально-документальном ментовском уровне где-то так. А силовое крыло, согласен с тобой, мне нужно.
Вошли в главные ворота.
— Это Аллея Героев, — директор махнул левой рукой на ровный ряд могил со стандартными надгробьями из синтетического «камня». —  Здесь погребены люди, имеющие заслуги перед Отечеством. Как видишь, власть их заслуги оценивает весьма скромно.
Директор повернулся спиной к Аллее Героев.
— А напротив — «герои» нашего времени. Вот один из них. Судить о его заслугах можно по эпитафии. 
Две высоченные колонны  из чёрного лабрадорита обозначали ворота грандиозного некрополя. Гранитные ступени, портрет на импровизированной скале.
На колоннах высечены строки:
 
Задержись, прохожий раб:
здесь покоится Мераб.
Он ходил по лагерям,
жизнь свою оставил там.
Жил идеей воровской
и закончил путь земной.

— Большие деньги всё это стоит, — заметил Григорий Николаевич. 
— Ещё дороже престижное место у самого въезда на кладбище, — усмехнулся директор и похвастал: — Такое вот у меня хозяйство.
— И кем был этот Мераб?
— Авторитетный в определённых кругах человек. Его расстреляли у дверей ресторана. Ходили разные слухи о заказчиках... Но даже исполнителей не нашли. На похороны съехались «законники» со всей страны. Надгробие — одно из самых роскошных в городе.
Неторопливо прошли к следующей могиле, остановились у огромной вертикальной плиты с портретом в полный рост: мужчина лет сорока в светлом костюме и чёрной рубашке без галстука стоял в вольной позе «братка». Могилу обрамлял мраморный заборчик.
— Это могила Рустама Красного. Восьмиконечная звезда над правым плечом означает, что похоронен вор в законе. Коронован в двадцать лет легендарным вором Васей Бриллиантом. Последняя ходка по двести двадцать восьмой статье — наркотики. Умирал от туберкулёза. Но смерть поторопили — взорвали в машине.
Прошли по дороге молча. Директор кивнул:
— Да, судя по опыту этих, теперь уже бывших, авторитетов, силовое крыло в хорошем бизнесе необходимо.
Обговорили варианты сотрудничества.
— Кличка у тебя интересная. В моём понимании доктор, это человек в белом халате со стетоскопом на шее. К медицине отношение имеешь? — полюбопытствовал Григорий Николаевич.
— Никакого. Я, когда на зону попал… — директор удивлённо усмехнулся и покрутил головой. — На вторую или третью ночь у копчёного бродяги (прим.: опытного заключённого) месиловка случилась (прим.: драка) с блатырём-первоходкой фуфлыжным (прим.: с плохим уголовником первой ходки). Фуфлыжник мазы качать, а копчёный масть держать (прим.: права качать… отстаивать).  Копчёный фуфлыжника уделал, но упал неудачно, руку вывихнул. Лепила только утром прихондрит (прим.: врач утром придёт). А рука же болит!  Я раньше читал, как руку можно вправить. Гиппократ ещё так вправлял. Пятку в подмышку вставляешь и тянешь потихоньку. Вправил. Вот меня таким погонялом и наградили.
— Если не секрет… Ты за что срок тянул? — Григорий Николаевич постарался спросить на жаргоне, чтобы смягчить вопрос.
— Не секрет, — пожал плечами Доктор. — Когда в десятом классе учился, отца убил. 

4. Женька-доктор

= 1 =

В середине восьмидесятых в районный посёлок Мокроус по распределению приехала молоденькая учительница. Невысокая и стройная, с короткой русой стрижкой, в короткой юбочке она больше походила на весёлую старшеклассницу, чем на учительницу.
Молодой специалист Галина Петровна горела на работе, с утра до ночи пропадала в школе. Парни-старшеклассники томились нежными чувствами к голубоглазой «Дюймовочке», «физичке», Галочке, как они изобретательно и любовно называли учительницу.

***

— Галина Петровна, у вас с Верой Николаевной и Татьяной Сергеевной сегодня дружина, — тоном строевого полковника сообщила завуч Алла Петровна, маршируя по учительской в свой кабинет. — Вы девушки молодые, незамужние… Не нам же, семейным трясогузкам, вечером по проспектам шляться! — опередила она возражения Гали. — С вами будет милиционер, холостой, кстати, — пресекла завуч сомнения Гали по поводу того, что они, три молоденькие учительницы, даже с красными повязками народных дружинниц, не ахти какая помощь в наведении правопорядка на улицах районного посёлка. Насчёт холостого милиционера завуч сказала так, как говорят привередливые дамы на базаре: «Заверни-ка, миленькая, мне вон того судака… Вчерашний, небось?».
— А у меня дома кипа тетрадей, которую надо проверить к завтрашнему дню, — тихонько пожаловалась Галя коллеге и тяжело вздохнула. — Ладно, ночью проверю…
— Да вам, молодым, вечером прогуляться — в радость! — изрекла аксиому завуч и безжалостно лязгнула замком в двери своего кабинета. Словно люк танка захлопнула.

Встретились с девчонками у кинотеатра «Родина». Разночинный народ толпился у кассы за билетами на вечерний сеанс.
Дневная жара только-только начала спадать. Дворничиха из шланга поливала асфальтовые площадки и дорожки. Пахло горячей пылью и парной водой.
Взявшись под руки, молодые «учителки» шли центральной улицей в опорный пункт милиции за повязками дружинниц и «силовым подкреплением» в виде милиционера.
— Интересно, кто с нами будет «дружинить»? — гадала высокорослая географичка Вера, которую ученики звали «Указкой». — Дадут в подкрепление старшину… Усатого и пузатого. Со скуки с ним помрёшь.
— Усатые-пузатые, они самые весёлые! — возразила Галя.
— А может он молодой и весь из себя «зер гут», — размечталась пухлая немка Татьяна, которую школьники звали «Таня-пончик».
— Старшины молодыми не бывают. Они все старые, усатые и пузатые. Все «зер шлехьт»! — стояла на своём Вера, скривившись, будто разжевала что-то неприятное.
 На крыльце опорного пункта милиции курил старшина. На самом деле пожилой, усатый, заметно полный и безнадёжно скучающий.
— Я же говорила! — больно ткнула локтем Татьяну географичка Вера и прыснула в кулачок.
— А мы не с ним будем «дружинить», — негромко промурлыкала Татьяна и ласковым взглядом «заценила» вышедшего из двери и ставшего рядом со старшиной молодого статного старшего лейтенанта.
— Нет, молодой — офицер, — со вздохом возразила Галя. — Начальником работает. А по улицам дежурят старшины да сержанты.
Девушки подошли к опорному пункту милиции.
— Здравия желаем, товарищи милиционеры! — по-солдатски лихо приложила руку к голове и звонко отрапортовала Татьяна. — Группа учителей прибыла для укрепления советской милиции в деле поддержания правопорядка на вверенных вам улицах родного посёлка!
— К пустой голове руку не прикладывают, — лениво изрёк общеизвестную в рядах армии и милиции сентенцию старшина.
— У нас головы не пустые, а очень даже наполненные знаниями, — обиделась Вера.
— Не обижайтесь, девушки. Старшина имеет в виду, что, когда честь отдают, то голова должна быть под фуражкой, — заступился за старшину старший лейтенант.
— Когда девушки честь отдают, — томно вздохнула Вера и глазами шкодливой козы посмотрела на лейтенанта, — фуражка…
Галя ткнула её локтем в бок и скучно перебила:
— Нас дружинить к вам прислали.
И спросила у старшины, с ещё большей скукой:
— С вами, что-ли?
— Нет, дочки, я водителем работаю. А насчёт дружины, это с ним, вот, разговаривайте. Он помоложе, вам в качестве подмоги очень рад будет.
Девушки обрадовались.
— Старший лейтенант Коваль, — снисходительно посмотрев на стоящих внизу девушек, представился милиционер.
— Ко-валь, ко-валь, ковалёчик… — пропела слова из народной песни Татьяна.
— А звать вас как? — наивно склонив голову набок и сделав губы бантиком, ласково спросила Галя.
— Александр, — подчёркнуто сурово назвался милиционер.
— Саша, значит… — томно вздохнула Галя.
— Вот когда… замуж возьму кого, тогда… тогда и споёте… И звать будете… по сокращённой программе, — постарался спрятать смущение под суровостью милиционер.
— Саша, а если нас хулиганы вздумают обидеть, вы нас защитите? — кукольно хлопнула ресницами Вера.
— Вы же дружинницы! — справившись со смущением, уже весело укорил девушек Александр. — Хулиганы как увидят на ваших руках повязки дружинниц, так и разбегутся со страху в разные стороны!
Он вынес из помещения опорного пункта три красные повязки и спустился к девушкам.
— Как по вам сшита! — приговаривал Александр, прилаживая повязку на пухлую руку Татьяны.
— Всех построю! — лихо хлопнула по повязке Татьяна.
— Давайте я сама завяжу, — выхватила себе повязку Вера. — А у вас какая должность? Начальник милиции?
— Нет, старший следователь, — улыбнулся Александр, дважды оборачивая красной повязкой тоненькую руку Гали.
— Ста-арший?! Старший — это поважнее, чем младший. А на следователей где учатся? — терзала вопросами милиционера Вера.
— В училище.
— А на начальников милиции? Вы, наверное, потом будете начальником? Генералом каким-нибудь? На генералов где учат?
— В Высшей школе милиции учат. Я там как раз и учусь. Заочно.
— Так вы будущий генерал? — обрадовалась Вера.
— Ну… Не знаю… Если до капитана доживу, то генералом обязательно буду, — улыбнулся Александр, обняв двумя ладонями повязку на плече Гали. И так он это нежно сделал, будто её саму обнял.
— А вы женаты? — хитро спросила Вера. — Хотела бы я стать женой генерала!
— Нет ещё. Но вот, думаю… пора, — задумчиво и очень тихо проговорил Александр.
— Так вы что… Кого-то кроме меня уже выбрали, мой генерал? — разочаровалась Вера.
— Вот её, — Александр как ребёнка погладил по голове Галю.

= 2 =

Через полгода сыграли весёлую свадьбу.
Неутомимость и рвение Гали оценило начальство. Молодую учительницу назначили завучем вместо ушедшей на пенсию Аллы Петровны.
Ускоренно шла горбачёвская перестройка. Полки магазинов пустовали, зарплаты задерживали на несколько месяцев. Да и полученные деньги, если их сразу не отоварить, инфляция съедала за неделю.
Коллеги подыскали Александру продававшийся за бесценок домик. Чтобы как-то кормиться, приобрели по случаю корову, Галя научилась доить. Три сотки земли у домика давали необходимую зелень.
В начале следующего лета родилась дочь.
Понянчив дочку два месяца, Галя отказалась от декретного отпуска и в сентябре вышла на работу.
Малышку нянчила престарелая мать Александра, на переменах приносила внучку в школу кормить.
Посёлок стоял на железной дороге. Масса русских беженцев ехала из Казахстана в Саратов и в Москву. Каждый день случались пьяные дебоши и разборки на вокзале и привокзальной площади, превращённой в несанкционированный базар. Постоянные драки с поножовщиной и стрельбой. Молодёжные группировки не только ночью, но и среди белого дня дрались за то, кому крышевать базар и торговые ларьки. Такого бардака при советской власти не было.
Со службы Александр приходил вымотавшийся, нервный. В поисках тишины прятался от жены и плачущего ребёнка на кухне. Чтобы снять стресс, выпивал перед ужином по сто-двести граммов водки. Выпив, расслаблялся, ласкал Галю, играл с дочерью.
Отличился на службе — отправил «на отсидку» короля местной группировки Серёгу по кличке «Боксёр».
Работа выматывала Александра всё сильнее, доза для расслабления росла, превратилась в обязательные поллитра за вечер.
Галина пыталась бороться с «увлечением» мужа — и плакала, и ругалась, и вещи собирала, грозясь уйти. А идти было некуда. 
— Пока я живой, хочу жить полноценной жизнью! — пьяно стучал кулаком по столу Александр.
— А жить полноценной жизнью — это «пить когда хочу, сколько хочу и с кем хочу»? — горько усмехалась Галина.
— Да, — безапелляционно подтверждал Александр. — И сколько хочу. Я же не валяюсь под забором!
— Если бы ты в зарплату напивался до «валяния» под забором, как другие, было бы легче. Ты же пьёшь системно! Каждый день! Это же обязательно приведёт к алкоголизму! Сопьёшься ты!
— Дура ты… Да у меня организм железный! Бутылку выпью — и ни в одном глазу!

***

В очередной раз пришёл домой, едва держась на ногах.
— Серёга-Боксёр с отсидки вернулся, угостил, — похвастал жене непослушным языком.

***

До капитанских звёздочек Александр не дожил.
Однажды пришёл домой пьяный, упал перед женой на колени:
— Галя, спаси! Я табельного «макара» потерял. Уволят, если не найду! Галя, пропаду без милиции! Я же «следак»! Ничего другого не умею! Галя, найди пистолет!
Галина спасла: нашла пистолет во дворе среди хлама. Там муж валялся вчера вечером, не имея сил в состоянии «перепития» добраться до кровати.
Муж «обмыл» спасение, снова ползал на коленях, утирал пьяные слёзы благодарности, обнимал жену за ноги.
Из милиции его уволили. По совокупности, так сказать. И за потерю оружия, хоть и временную. И за пьянство.
На хорошую работу отставного милиционера-выпивоху никто не брал.
С помощью родителей своих учеников Галина пристроила мужа электриком на комбинат бытовых услуг.
…Когда родился Женя, отец так обрадовался, что два дня не мог доползти до роддома — праздновал. А она-то надеялась, что второй малыш заставит Александра задуматься о будущем.
Обиду за несостоявшуюся карьеру Александр заливал водкой. Усаживал рядом жену, куражился:
— Не хочешь пить с рабочим классом? Куда нам, работягам, до тебя! Ты же у нас интеллигенция! Директор школы!
Напившись, громко ругался, ронял мебель. Испуганные детишки замирали в соседней комнате.
Галина не выдерживала, уступала мужу — опрокидывала рюмочку. Просто чтобы отстал, чтобы не скандалил, не пугал детей.

***

Когда муж ударил её в первый раз, Галине показалось, что мир рухнул. Хотела наложить на себя руки. Потом вспомнила о детях. Мужу-алкоголику дети не нужны. Пропадут.
Отыскала мужнюю заначку. Выпила. Полегчало.
Идти в школу с подбитым глазом под беспощадные взоры всё понимающих детей казалось выше сил.
Окольными путями, прикрываясь и отворачиваясь от прохожих, добралась до поликлиники. Что-то врала про корову, которая головой не вовремя мотнула. Ей дали больничный.
И зачастила в поликлинику, выдумывая всё новые истории. Врачи понимали, что разбитая бровь, рваная рана на затылке, сотрясение мозга — дело человеческих рук. Но истинную причину несчастий Галина не называла, и врачи со слов пациентки записывали в карточку выдуманные обстоятельства новых травм.
Однажды, валяясь на полу и защищая голову от ботинок мужа, в порыве отчаяния Галина закричала, что вызовет милицию. Муж расхохотался:
— А стыдно не будет? Там же твои бывшие ученики работают.
Галина не могла переступить через стыд и терпела. Глушила водкой ставшую привычной боль — физическую и душевную. Старалась, чтобы окружающие не замечали её мучений. Чтобы забыться, пропадала на работе.
Люди всё знали. Коллеги пытались разговорить её, помочь. Галина отмалчивалась.
— Давай разведёмся, — предложила как-то мужу. — Не живём ведь, мучаемся.
— Я не мучаюсь. Из квартиры не выеду, — зло ответил муж. — И такую тебе жизнь устрою, что мало не покажется.
— Я платить тебе буду. Постоянно. Четверть заработка, — предложила Галина.
— Дурака ищешь? — ухмыльнулся муж. — Из дома выпихнешь, и забудешь про обещания. Я и так возьму своё.
Галина смирилась. Все так живут.
Дочь Наташа незаметно для матери родила ребёночка и ушла жить к «гражданскому» мужу.
Карьера пошла под откос. Сначала Галину сняли с должности директора школы, потом несколько раз увольняли «по собственному желанию» из рядовых учителей. Причина была одна — выход на работу в нетрезвом состоянии.
Галина «просыхала» несколько дней, приходила к новому директору, плакала, обещала, умоляла… Её жалели и принимали обратно — педагогом она действительно была хорошим. Да и ученики, даже пьяную, уважали «физичку». Правда, называли её теперь уже «Ковалихой».
Как-то подошли выпускники:
— Слышали, Галина Петровна, что муж вас обижает. Хотите, накажем?
Она замахала руками, будто ей предложили взять грех на душу. Рассердилась: зачем они лезут в чужие дела?
А вслух терпеливо отказала:
— Ну что вы, ребятки… Нельзя — умышленно… Да и есть у меня защитник.

= 3 =

Нельзя сказать, что одноклассники дружили с Женькой Ковалём. Класс сборный, сделали его из двух девятых год назад. Друг к другу народ толком не привык. Да и Женька вёл себя особняком, в компании не вливался.
Но в школе Женьку уважали — за спокойствие и справедливость.
Невысокий, но плечистый, Женька никогда не дрался. Не любил до брезгливости выяснять отношения кулаками. Зыркнет исподлобья чёрными глазищами, и желание лезть на рожон у противника пропадало.
— Какой-то он… одинокий, — грустили девчонки по симпатичному пацану. — Как Печорин. На дискотеку придёт зачем-то, а сам от скуки у стенки мается, не танцует.
Любил ходить в библиотеку, в читальном зале сидел до закрытия. Библиотекарша рассказывала: положит перед собой книжку, а сам в окошко глядит.
Об истоках Женькиной печали догадывались многие. Но поводов для расстройств от этого не видели. Ну, пьют родители. А где они, непьющие-то? У людей ни работы, ни зарплаты — вот и пьют от тоски и безысходности.
Товарищей дальше калитки Женька к себе не пускал — ему было стыдно за родителей, за нищету в доме. Да и постоянно пьяный и матерящийся отец выгнал бы. Сам батя признавал лишь корешей из «Смольного» — поселковой общаги, выстроенной из просмоленных деревянных брусьев, известной пьяными и криминальными разборками.

***

Мужа и жену Ковалей связывала странная ненависть, похожая на извращённую любовь: они не представляли жизни друг без друга. Ненавидя, они спасали друг друга от похмелья. Ненавидя, доставали друг для друга самогонку.
Последнее время семья жила на зарплату матери. Отец в очередной раз потерял работу. Впрочем, зарплату он давно не носил домой, тратил на выпивку. Из квартиры вытащил всё, что смог. И ежедневно устраивал скандалы, требуя денег у жены. После «принятого на грудь» засыпал, придвигая к двери диван, чтобы не тревожили.
Женька сильно раздражал отца. Отец чувствовал опасность в молчаливой непокорности сына. Резанув глазами — почти такими же, как у Галины, — Женька как-то крикнул: «Ты мне не отец!». И перестал произносить слово «папа». Молча загораживал собой мать, уберегая её от нападок отца.
Галина была хорошим педагогом, и знала, что такие подростки, тихие и задумчивые, самые непредсказуемые. Они как пружина, которая разворачивается тем сильнее, чем дольше её сжимают.
Взгляда сына Коваль не выдерживал — не было в том взгляде ничего, кроме презрения и брезгливости.
— Интеллигент! — шипел отец.
«Война миров» — увидел Александр однажды книжку возле Женькиной кровати и пнул растрёпанный томик.
— Умный сильно! — сказал сыну. — Я тоже по молодости был дураком, думал о всякой ерунде. О мирах. А жизнь… Она злая штука. Сплошная война.
Мальчик не слушал отца и «занимался глупостями»: читал фантастику, разбирал старые магнитофоны, что-то паял, что-то собирал — надеялся поступить в вуз. Мечтал учиться и работать, чтобы снять квартиру и забрать к себе маму.
Маму сын жалел. И за всё прощал. Прощал за то, что в доме часто не было чего поесть, но всегда было что выпить. Прощал за вечный бардак в доме. Прощал за пьяные разборки с отцом по поводу того, кто больше выпил самогонки.
Зато мать следила за чистотой его одежды, чтоб злые языки чего не сказали. Зато мать иногда вспоминала про свою профессию и помогала сыну разобраться в радиосхемах.
Женька помнил маму доброй, красивой, счастливой. Во втором, кажется, классе, перед новогодним утренником она шила ему карнавальный костюм. Примеряя, любовалась сыном, радостно приговаривала: «Мой маленький принц». А однажды он прогнал чужую собаку. Мама прижала его к себе, засмеялась: «Мой защитник».
Детство кончилось. Мать стала жалкой. Похожей на нищенку.
Женька понимал, что виноват в том отец.

= 4 =

В тот день Женька вернулся домой поздно. Пьяные родители на кухне выясняли отношения. Отец потерял полторашку с самогоном, обвинял мать в воровстве. У неё уже пухла разбитая губа и расцветал синяк под глазом.
Женька вывел мать в спальню.
Отец побрёл следом, но Женька преградил ему дорогу:
— Хватит уже. Иди на кухню.
Пьяный родитель влепил сыну оплеуху:
— Пусти!
 Отшатнувшись, парень тронул руками косяки, как готовящийся к нападению вратарь в хоккее трогает штанги. Лицо Женьки побледнело. Чёрные глаза, разгораясь глубинным огнём, уставились в глаза отца. Женька молчал, но взгляда не отводил.
Отец взбеленился.
— Выродок… — зашипел отец. — Ты, урод, не видишь, что она меня любит… Ты — никому не нужный выродок! Ты нам с матерью жить мешаешь! Проваливай! Она и слова не скажет, если ты уйдёшь! Надоел! Ты даже подраться не можешь!
Мать была в соседней комнате, наверняка всё слышала. И молчала. Упивалась собственными страданиями. Которые давали ей право упиваться самогоном.
Женькин мир, в котором он хотел избавить мать-красавицу от чудовища, вернуть ей былую красоту и счастье, которых лишил ужасный колдун, рухнул.
— Пусти, ублюдок!
То, что раньше называлось отцом, рвалось к матери.
От безысходности Женька впервые опустил перед отцом глаза. На табурете рядом с дверью лежал молоток.
Вонючее, безмозглое животное бесилось перед ним. Этот бред, ужас, кошмар надо остановить. Без него жизнь можно изменить.
Пружина разжалась.
Женька бил молотком чудовище, которое загубило его мать, и которое хочет загубить его жизнь. Он бил нечто хрюкающее, дёргающееся, взвизгивающее, нечто, лежащее у его ног…
Очнулся потому, что в страшной тишине слишком естественно раздавался хруст костей и чавканье молотка. Брызги крови на стенах, на полу, испачканные в кровь собственные руки были реальнее, чем в кино. И густой запах свежей крови.
Трясясь и плача, Женька вошёл к матери.
Мать была до такой степени пьяна, что с трудом понимала происходящее.
Поскользнувшись на крови, прошла с сыном на кухню. Ничего лучшего, чем налить сыну стакан самогонки — первый стакан в его жизни — не придумала.
Всё-таки не зря муж подозревал её в воровстве!
Остальное допила сама.
После выпитого Женька забылся сразу.
Проснулся рано. Тошнило от самогонки. Душу ломало понимание непоправимости содеянного.
Медленно вошёл в зал, умоляя Бога, в которого он не верил, чтобы тот превратил реальность в страшный кошмар.
Лужа чёрной крови. Безобразный, в засохшей крови, труп с изуродованной, в чёрных сгустках крови, головой.
Долго, не шевелясь, ждал, когда проснётся мать.
— Правильно сделал, — хрипло пробормотала мать, очнувшись и обыденно глянув на труп.
Женьке мать вдруг стала отвратительна.
К обеду пришли следователи.
— Кто его так? — спросил один из милиционеров, покачав от удивления головой.
— Я, — тихо сказал Женька. — Достал…
Сгорбившись, он сидел на кухне.
Взять вину на себя матери не пришло в голову. Голова с похмелья не соображала.
— Ты не мог… по-другому? — спросил милиционер. Он был наслышал, что бывший коллега распускал руки на жену и сына.
— А как? — Женька поднял голову и посмотрел в глаза милиционера. Долго ждал ответа.

5. Удав

= 1 =

Визитная карточка при ознакомлении внушала благоговение: депутат Государственной Думы, председатель общественного антифашистского объединения, председатель комиссии содействия правоохранительным органам по борьбе с организованной преступностью и коррупцией  господин Удовицын.
Даже людей, повидавших всякого рода жизненных извращений, изумляло, что первым заместителем председателя «борьбы с фашизмом» был «вор в законе», которого в криминальных кругах считали хозяином области. Вторым в этом списке был Санька Тюкавин по кличке Тюка, дважды судимый за хулиганство и грабеж. Тюка крышевал коммерческие структуры и один из городских рынков.
В списке руководящих кадров «регионального отделения по борьбе с организованной преступностью» значились и другие уголовные авторитеты.
Странное наступило время: оргпреступность «боролась» с оргпреступностью. Ни одно, даже самое громкое уголовное дело, по которому проходили мало-мальски значительные в своей среде преступники, не завершалось судом. У народа складывалось впечатление, что закон чаще наказывает потерпевших и защищает преступивших. Процессы выигрывали не те, кто поступил по закону, а те, у кого адвокаты дороже. Суд превратился в базар, где торговали свободой.
На конференциях журналисты спрашивали Удовицына, справедливо ли его считают лидером преступников? Депутат признавал, что пользуется авторитетом среди людей, побывавших на зоне. Но использует этот авторитет, чтобы помочь молодёжи не совершать подобных ошибок. Недавно, например, организовал конкурс красоты, где призом первой красавице был автомобиль, приобретённый на его деньги.
Про то, что красавиц обязали служить Vip-сопровождением нужных людей, он умолчал.
Крупный, с борцовским загривком, с толстыми неуклюжими руками, тумбообразно малоподвижными ногами и спрятанными за картофельными веками глазами, он походил на мультяшного глиняного колосса. Но хваткой обладал удушающей. Иначе по жизни не продвинуться.
Удовицын знал, что его, депутата Госдумы «и протчая, и протчая», претендующего на должность министра, за глаза называют Удавом.

***
Удав восседал на троне.
На допотопном стуле в заброшенном подвале? Да, в подвале, в филиале катакомб. Чужие сюда не забредают, а если и забредут, то пожалеют о том.
Да, на колченогом стуле. Но для Удава этот стул был троном, а освещённый грязной лампочкой захламлённый подвал — тронным залом.
Здесь Удав вершил судьбы пресмыкающихся, выносил приговоры виновным. Впрочем, приговор был один: высшая мера.
Удав опустил глаза на распластанное у его ног тело. Это ничтожество,  низшее из низших существ, недостойное вылизывать его ботинки, пыталось мешать ему.
Удав поднял жезл.
Неважно, что это всего лишь палка с подобием пики на конце. Этой пикой дворничиха, чтобы не наклоняться, накалывала бумажки по газонам.
Удав прислонил пику к груди жертвы, налёг на палку. Пика с хрустом вошла в тело. Ноги дёрнулись, мелко затряслись.
— Вы что сделали, козлы! — возмутился Удав. — Он же ничего не почувствовал! Не помучился!
Два охранника-мордоворота смущённо прикрыли промежности сцеплёнными кулаками. Словно ждали от шефа пинков в причинные места.
— Вы ж сами, Арнольд Борисович, велели обработать его со всем старанием. Вот мы и постарались.
— Постарались они… Перестарались! Недоумки…
— Нет, ну… У нас он всё прочувствовал… Печень-почки мы ему отфаршировали со всем старанием!
Подручные знали любимое выражение шефа «со всем старанием» и совали его к месту и без места.
Взгляд Удава с недвижимой жертвы скользнул на собственные ботинки. Чёрт! Испачкал подошвы. Из Германии привёз недавно… Надо сказать недоумкам, чтобы доски настелили поверх грязи…

= 2 =

Жизнь Наде давалась нелегко. Во время учёбы в училище желание поесть приносилось в жертву желанию хотя бы повседневной одёжкой быть не хуже других. Начала работать — зарплата молодого специалиста в школе смешная. Приходилось брать дополнительные уроки, писать статьи в газеты.
Мама, конечно, помогала. Мама — тоже учительница. Больше жила в школе, чем дома, потому и папа ушёл. А полгода назад и мамы не стало.
Сегодня у Нади всего четыре урока. Она собрала ручки, тетрадки, навела порядок на столе. В учительской она да Евгений Петрович, филолог. У него «окно» в расписании. Остальные коллеги на уроках.
— Домой, Надежда Павловна? — доброжелательно спросил Евгений Петрович.
Евгению Петровичу пятьдесят лет, чеховская бородка старит его. Но чувствует себя Надя рядом со старшим коллегой очень уютно, как со старшим братом. Он не надоедает поучениями  и контролем, хоть и завуч. Иной раз спросит: «Как дела?». И его сочувствующее молчание понятнее и дороже не всегда искреннего многословья женщин-коллег. А взгляд тёплый, оберегающий.
Года три назад директором школы назначили чью-то родственницу, а не Евгения Петровича, как все предполагали. По этой причине от него ушла жена, забрала ребёнка. Жена была на десять лет моложе Евгения Петровича. Говорят, её сильно задевало, что муж мало зарабатывает и «прошляпил» директорство. Считала, что надо было идти к начальству, кланяться, взятки давать в размере годовой зарплаты… А Евгений Петрович, хоть и был мягким человеком, но кланяться не умел. И не хотел.
— Сначала в редакцию, творчество своё отвезу.
— Что творите, если не секрет? Стихи? Прозу?
— Какие стихи, Евгений Петрович! Чисто меркантильный интерес. Главный редактор предложил мне с дедулькой одним пообщаться. Дедулька материал собрал по фирме, которая отжимала квартиры у стариков и инвалидов. Я систематизировала материал, с парой потерпевших встретилась, статью написала. Статья большая, денюжков много получу.
— Как статья называется? Выйдет газета — почитаю.
— «Чёрная маклерша».
— Ого! Крутое название. Эдак ты нас бросишь, в журналисты перепрофилируешься, — пошутил Евгений Петрович.
— Нет, Евгений Петрович, никуда я от вас не уйду. Газетам не журналисты нужны, а настырные папарацци. У меня характер не тот.

= 3 =

Надя очнулась. Как болит голова! Раскалывается. И всё тело болит.
Где она?
Лежит на мокром замусоренном бетонном полу. Рука в луже. Куски штукатурки вокруг. В метре от лица идеально начищенные, дорогие, видать, ботинки. Широкая доска под ними — чтобы не запачкать. Идеально отглаженные брюки. Плотный мужчина в костюме сидит на плохоньком стуле. Читает газету. Спокойно, как в сквере на лавочке. За спиной мужчины тусклая лампочка. Во встречном свете лица не видать.
Запах подвальный. И ещё какой-то. Неприятный и пугающий.
Мелькнувшим кадром вспомнились похороны матери.
Да, запах покойника.
Жутко болит голова. В мозги будто сверло вворачивают.
Что с ней?
Рука независимо от воли тронула затылок. Больно. Скользко.
Пальцы к лицу. Кровь.
Надя застонала.
Громко зашуршала складываемая газета.
— Проснулась…
Грубый голос с издёвкой, с ненавистью.
— Кто заказал статью?
Надя вспомнила. Статья!
— Говори, сучка!

***
Во вторник Евгений Петрович, потрясая газетой, свёрнутой в трубочку, встретил её в учительской едва ли не воплем:
— Надюша, что ты натворила?!
Голос, выражение лица показывали, что Евгений Петрович испуган.
— А что? — немного заволновалась Надя. Она подумала, что напортачила по работе.
— На-дя… Статья! — простонал Евгений Петрович и торопливо зачитал цитату: —    «Весной и летом прошлого года в милицию поступило несколько заявлений о розыске без вести пропавших жителей города. В ходе следствия сотрудники милиции задержали двадцатипятилетнего агента по недвижимости агентства «Гранд-Инвест». После оформления документов на продажу квартир, преступник и его сообщник руками душили жертвы, а трупы закапывали в разных частях города…». Ты знаешь, о ком написала?
— Ну… О фирме какой-то. По перепродаже квартир. Да там написано: «Гранд-Инвест».
— Руководительница фирмы — жена Удовицына!
— А кто такой Удовицын? — наивно поинтересовалась Надя.
— На-а-дя… Ну какой же ты ребёнок, гос-споди! — Евгений Петрович схватился за голову и закачался, как от зубной боли.
— Евгений Петрович, ну объясните, я же ничего не понимаю! — взмолилась Надя.
— Надюш, скажи честно, кто статью заказал? — Евгений Петрович осторожно взял девушку за локоть и умоляюще посмотрел в глаза.
— Евгений Петрович, честное слово, никто не заказывал! Главный редактор предложил. Хочешь, говорит, возьми. Нашим корреспондентам материал не нравится… Я и взяла.
— Естественно… Не нравится им…
Евгений Петрович тяжело вздохнул.
— А что я не так сделала? — жалобно переспросила Надя.
— Всё ты не так сделала! Подставили тебя, Надюш, жестоко подставили. «Чёрная риэлторша» — жена депутата Удовицына.
— У неё же фамилия другая.
— У нас, что, жён и мужей с разными фамилиями нет? Он председатель комитета в Госдуме, в министры целит. Жена руководит крупнейшим благотворительным фондом, входит во Всемирную лигу «Добрый человек». Они гребут под себя всё, что могут. А чего подгрести не могут, метят, как своё. Что народ о них говорит, им по барабану. А ты в газете про них такое озвучила!.. Они же в заграницы ездят! Вдруг за бугром спросят: кого это вы, господа, в своё время гробили, у кого квартиры отжимали? Имидж ты Удовицыну и его жене попортила, Надя. Очень сильно попортила. Если бы ты знала, какой он мстительный! Про него страшные вещи рассказывают!
Надя шла с работы и вспоминала, как по собственной инициативе, чтобы дополнить полученный материал информацией от «живых людей», проводила «журналистское расследование».
— Я искала недорогую квартиру, — рассказывала женщина, попавшаяся на крючок агенства. — Нашла в объявлениях подходящую по цене, звоню. Почему-то попадаю в агенство «Гранд-Инвест». Там объясняют, что это их база данных. Спрашиваю, как переговорить с хозяином квартиры. Приглашают приехать в офис, заплатить небольшую сумму за информацию, они соединят с владелицей. Приезжаю в офис. Мне дают подписать договор о предоставлении информации. Оплачиваю полторы тысячи. Сотрудница набирает номер, даёт мне трубку. Словоохотливая хозяйка квартиры весело рассказывает, что она недавно вышла замуж и переехала к мужу, а свою продаёт. Спрашиваю, как посмотреть квартиру. Отвечает, что сегодня она занята, а завтра после работы свободна. Просит позвонить после обеда, телефон, мол, дадут в офисе. Завтра и послезавтра я звонила раз десять — никто трубку не брал. В агенстве жали плечами: «Мы информацию дали, а почему клиент не отвечает, не наше дело». И просили освободить помещение, потому что желающих отдать свои деньги в очереди стояло человек десять. Обращалась и в другие агенства, система везде одинаковая.
Женщина безнадёжно махнула рукой.
— Вернуть деньги невозможно. Во-первых, договор вроде бы выполнен: информация предоставлена, всё законно. А во-вторых, сумма относительно небольшая, ради её возврата по судам мотаться себе дороже.
Наде позвонили на домашний телефон. Откуда номер раскопали? Значит, могут…
— Нехорошо, подруга. Ты делового человека сильно обидела. Для него ты значишь меньше, чем грязь у него под ногами. Колись, кто статью заказал, откуда материал надыбала, — выговаривал низкий, с блатным «акцентом» голос. — Накажем сильно, но жить позволим.
Надя молчала, не зная, что ответить.
— В молчанку не играй, на игры у меня времени нет. Сливай заказчика статьи и источник инфы.
— Никто не заказывал, — выдавила, наконец, Надя.
— Подруга, ты расклад не поняла… Испоганим мы тебя. Так больно испоганим, что быстро сдохнуть будет самой сладкой твоей мечтой.
Надя тоскливо думала, что ведь на самом деле никто статью не заказывал. Главный редактор спросил: «Возьмёшь?». Взяла. А могла и не взять.
— Ладно, подруга, — как бы посочувствовал голос из трубки. — Некогда мне твоё сопение слушать. Убьём мы тебя… Но сильно больно и очень медленно, по частям.
Надя хотела оправдаться, что материал случайно к ней попал, что… Но в трубке раздались звуки отбоя.
Её, простую учительницу, убьют из-за статьи в газете? Глупость какая-то.
Так гадко на душе у неё никогда не было.
Надя вспомнила разговор с бывшим сотрудником той фирмы:
— Работать с выдумкой — это своего рода искусство. Представь себе: цивильный офис, персонал одет с иголочки. Обыватель хочет, чтобы его обманывали красиво. В этом случае клиент списывает  неудачу на превратности судьбы. И ведь, что интересно, некоторые клиенты платят по нескольку раз! Между прочим, в агенство обращались и известные люди. Им, естественно, мы старались найти реальный вариант. Они нам потом рекламу делали.
Были у нас дочерние фирмы-однодневи, которые, поработав «денежными пылесосами», через месяц-другой исчезали. Рассказывали, что в одной конторе была «комната для решения конфликтных ситуаций» — пустое помещение с запасным выходом. Скандалящего клиента вежливо приглашали в эту комнату, а оттуда вышвыривали на улицу.
— А с милицией проблемы бывали? — спросила Надя.
— Никогда. Юридически всё сделано грамотно. Договор на информационное обслуживание клиент подписал, информация предоставлена. А то, что квартира уже продана или телефон не отвечает — это не наша проблема. Хороший доход  приносили реальные продажи квартир. Мы привозили клиента на подготовленную квартиру, «продавали» её. В договоре указывали меньшую сумму, чтобы покупатель избежал налогов. А потом покупку по разным причинам расторгали. Через суд возвращали покупателю указанную в договоре сумму, которая была вдвое-втрое меньше реально уплаченных им денег. И всё по закону!

***
Надя пошла в милицию. Сказала, что по телефону ей угрожали убийством. Сказала, что не верит, конечно, что её хотят убить, но сам факт угрозы неприятен… Плохие шуточки.
— Номер телефона сохранился? — без особого интереса спросил милиционер.
Надя вытащила мобильник, показала тот самый входящий.
Милиционер списал номер на бумажку, позвонил куда-то по «милицейскому» телефону:
— Серёга, — попросил кого-то, — пробей номерок…
Скучающее в ожидании лицо милиционера одномоментно изменилось, когда в трубке зажурчал ответный голос.
Милиционер положил трубку, туго скомкал бумажку с номером, тщательно бросил в урну. Пожал плечами и сказал, отвернувшись:
— Нету такого номера.
— Как нету? — удивилась Надя. — Звонок должен быть зафиксирован на телефонной станции. Автоматически!
Милиционер покосился исподлобья, вздохнул:
— Девушка, какие станции? Вы, конечно, можете затребовать сведения официально, но… Я проверил неофициально, и мне сказали, что номера нет. И звонка не было… Официально вам скажут ещё меньше.
Ссутулившись, милиционер хмуро наблюдал, как его пальцы крутят авторучку.
«Звонок из ниоткуда, — грустно подумала Надя. — И я для него никто».
Решила утром посоветоваться с Евгением Петровичем и пошла домой. Что до утра может случиться?
Случилось.
Вошла в подъезд… Со света в сумраке ничего не видно… Удар по голове, ослепительная вспышка в глазах. И вот она на полу в захламлённом помещении. Подвал, наверное.  Холёные мужские ботинки перед лицом.
Затылок будто выгрызает кто. И слабость. Ни желания, ни сил, чтобы встать.
Надя жутко боялась боли. К стоматологу всегда собиралась, как на казнь.
— Значит, не хочешь говорить… — задумчиво проговорил хозяин ботинок. — Не понимаю я… Живёт такое вот… В клопятниках с «частичными удобствами»… Зарабатывает на похлёбку… Ну так живи в своей уютненькой грязи — в князи тебе не выбиться! Ты… Как смеешь беспокоить меня, серьёзного человека?!
Надя понимала, что мужчина словеса плетёт не для неё. Это он «сам с собой ведёт беседу». Судя по тому, как выделил слово «меня», себя он считал великим.
— Уважаемые люди занимаются солидным бизнесом, большой политикой. А какая-то журналюшка… шлюшка… Тех стариков давно конь двинул, а эта из-за их клопятников шум подняла. Не журналюшка даже, училка! В милицию зачем-то ходила… Ты, может, думала, милиция ко мне прибежит, повяжет, руки заломает? Глуп-пы-я-а-а! Да ни один милиционер в стране не захочет под меня, под депутата Госдумы, пальцем ковырнуть!
Надя не выносила хамства, оскорблений, чужого презрения. Нет, она не добивалась справедливости или наказания хама. Она как бы закрывалась в скорлупу, пробить которую становилось невозможно. И чем сильнее её оскорбляли или презирали, тем толще становилась та скорлупа.
— Ты посмотри на неё! — изливал презрение Удав. — Раскопала, как мы с женой в лихие годы квартиры с дохлыми стариками продавали! Я об этом забыл, а она раскопала. Все об этом забыли! А у неё, видите ли, журналистское расследование. Мне ты и твоё расследование по барабану. Сморкнуть на тебя и растереть. Но я за границу езжу. И супруга за бугром с жёнами мировых политиков общается, которые от безделья благотворительностью занимаются. Спросят они: «Мы стариков облаготворяем, а вы на них наживаетесь?» Что отвечать? Да убить мало за такое «расследование»! 
Удав зло посопел и оправдался перед собой:
— У каждого ныне солидного человека поначалу был свой сегмент рынка: кто бензин эшелонами воровал, кто квартиры со стариками и инвалидами продавал... А как первоначальные накопления делать! Но всё ушло в прошлое. Амнистия капитала, как сказал президент. Кто велел сгнившие трупы выкапывать?
Надя замёрзла. Осколки кирпичей больно впивались в тело.
Опёршись рукой, она заставила себя приподнять голову и попыталась сесть.
— Лежи, сучка! Команды вставать не было! — раздался голос сзади. Грубая нога заставила её распластаться по бетону.
— Так кто статью заказал? — переспросил Удавицын.
— Главный редактор материал предложил. Но он не навязывал, — едва слышно бормотала Надя. — Откуда материал, я не знаю. Я его только обобщила.
— Обобщалка… — с ненавистью прошипел Удавицын. — Мишаня! К редактору ходил?
— Ходил, Арнольд Борисович, — послышался ещё один голос. — Божится, что заказа не было. Говорит, училка раньше про бытовуху писала. Вот и подмахнул её статью в печать, не глядя.
— Может, врёт?
— Не похоже. Перетрухнул капитально. Этой терять нечего — нищета одинокая. А у того семья, работа.
— Значит, врёшь, сучка. Ну что ж… Придётся тебя побить. Сильно.
«Господи, как я боюсь боли!» — ныла, медленно вращалась мысль в голове у Нади, вызывала тошноту. От мысли о побоях защекотало в низу живота. Она вздохнула.  Шершавый, словно грубая мешковина, воздух оцарапал её лёгкие.
Придумать что-нибудь? А что придумаешь? Всё равно убьют. Не зря депутат в открытую с ней разговаривает. Ей всё равно мучиться — какой смысл обрекать на мучения и смерть того старика?
— Колян, врежь ей на совесть, только не поломай. Я хочу, чтобы она долго мучилась…
От невыносимой боли в бедре Надя потеряла сознание.

***
Очнулась оттого, что её перевернули на спину.
Один бандит, низко наклонившись, вглядывался ей в лицо. Другой стоял рядом. Оба плотные, с типичными загривками бывших профессиональных боксёров. Депутат сидел на прежнем месте.
— Верующая, — с оттенком сожаления проговорил один из бандитов, увидев на шее Нади крестик. — Верующие училки — это вообще… Упёртые до безбашенности. Такие своих и за мешок бабла не продадут. 
— Любой человек что угодно и кого угодно продаст, — усмехнулся Удав. — Всё покупается и продается. Даже совесть можно продать и купить. Вопрос в цене. Верующих не интересует бабло? Ну, с этими ещё проще. Чтобы глубоко верующий человек продал ближнего своего или свою душу Сатане, нужно немного: Дух Святой и паяльник.
Удав от души расхохотался и почти дружелюбно пнул Надю дорогим ботинком в бок.
Надя застонала.
— Кто… заказал… статью? — с расстановкой произнёс Удавицын, услышав стон Нади и заметив её осмысленный взгляд. — Может, ты недопонимаешь чего? У меня крепкие мужики раскалывались, бандюки и спецназовцы, получив смерть в рассрочку, молили о быстрой смерти. Мы тебя долго и мучительно убивать станем. Пойми, тебе не жить…
Удовицын произнёс «не жить» по слогам, как на диктанте. И продолжил, как растолковывают тупым ученикам на уроке:
— Не жить.
Краем глаза Надя видела безэмоциональное, толстое, как у бегемота, лицо с холодными глазами рептилии, с безразличием механизма рвущей плоть жертвы. Да, её мучитель был подобен обитающим в гнилых местах ядовитым рептилиям, вызывающим омерзение холодными, скользкими телами с неприятным запахом, взирающими на мир злобными, неподвижными глазами.
«А ты — не-е-ежить», — выросло презрение к мучителю в сознании девушки.
— Вопрос только, легко ты помрёшь, или будешь долго и очень сильно мучиться. И ради чего? 
Надя поверила, что она уже неживой человек. И смирилась с этой мыслью.
— Нельзя убивать и оставаться безнаказанным, — проговорила едва слышно. — Рано или поздно придёт расплата.
— Расплата? Миленька-а-я-я… — услышал и, как неразумному ребёнку, пропел Удовицын. — Не жди, что расплата настигнет меня — с ума сойдёшь, ожидаючи. Можно убивать и оставаться безнаказанным, если иметь много денюжков и быть во власти. А для заклания во искупление своих грехов прикармливать стадо баранов. Если кто-то что-то раскопает, за мои грехи ответят предназначенные на то бараны. Я же защищён деньгами и властью. Я — сама власть. Поэтому несокрушим. А те, у кого ни власти, ни денег, не смеют путаться у меня под ногами и мешать мне. Бо растопчу.
Удовицын пошевелился, устраивая широкий зад удобнее, вздохнул, почмокал, продолжил снисходительно:
— Деньги — это сила. Чем больше денег — тем больше сила. Большие деньги могут всё. Деньги порождают власть. Власть — это… физиологическое отправление денег. Человек ест, писает, какает. Так и деньги — едят, писают и какают в виде проявления власти. В виде подчинения себе людей. Я — власть реальная, а не олицетворение власти в виде кукольной милиции, судов и прочего… Моя власть, это реальная возможность играть жизнями других людей… Не оглядываясь на кукольников. Потому что у меня — деньги.
Удовицыну наскучил разговор с самим собой, он шумно и протяжно вздохнул.
— Ты лучше скажи, кто статью заказал. Мы тебя быстро убьём, без мучений. Молчишь? Может, ты не знаешь, зачем мне заказчик статьи? Скажу. Мне надо знать, кто под меня копает. Потому что слабак копать не осмелится. Раздавлю, как слизняка. А раз кто-то копает, значит, силу чует. Сильного врага надо знать, чтобы одолеть его. Молчишь, значит… Возьмите-ка…
Надя увидела, как Удавицын палкой со штырём на конце подцепил обрывок проволоки, кинул подручным.
— Обработайте её этой штукой. Качественно обработайте.
Надя испугалась до помрачения сознания. Ей заранее стало так больно, что она перестала что-либо слышать.
Она видела шевелящиеся губы садиста-депутата, его ненавидящий взгляд… 
Режущая боль полоснула поперёк тела. Ещё раз…
От жуткой боли крик не рвался наружу, а лез в неё, затыкал глотку и не давал дышать.
— Чё она хрюкает? Может откинуться надумала? — спросил один из истязателей.
— Малохольная, вот и хрюкает, — пояснил другой. — Училки, они все малохольные. У меня, помнится, была… Ох и доводил я её!
Удовицына сильно злило, что эта молоденькая училка, которая и жизни-то не пробовала, ради незнакомых ей стариков превозмогала пытки. Знай он, что её купили, ему было бы легче. Он платил охранникам крупные бабки, но любой предаст и продаст его, случись выгода или угроза. Да что охранники — жена и дочь спят и видят, как его бизнес, его власть перехватить… А эта… Смотрит мимо, как сквозь пустое место. Даже без ненависти. И не кричит от боли, только хрюкает. Он, депутат Госдумы, для неё пустое место! Быдло…

***
Надя очнулась. Какой раз, уже не помнила. Лежала неподвижно, не показывая, что сознание вернулось к ней. До туалетных позывов боялась, что снова начнут бить.
— Вроде, очухалась, — скучно сообщил один из истязателей.
Почувствовав, что к её веку грубо прикоснулись, Надя что есть сил зажмурилась.
— Я ж говорю, под бессознанку косит. Типа, прикалывается.
— Упрямится, значит? — зловеще буркнул Удав. — Не хочет, значит, по-хорошему… Ну что ж…
Что — не дала договорить мелодия вызова мобильника. У него даже в телефоне мелодия была какая-то уркоганская, наподобие воровской «Мурки».
— Да, Владимир Генрихович, — почтительно отвечал Удав. — Обсудим в комитете. «Круглый стол» проведём… Да, по теме: «Криминализация общества как угроза демократии России». Документы для первого заседания подготовили... В Брюсселе я на тему тоталитарного наследия говорил... Да, мне предложили выступить на сессии ПАСЕ с докладом о мерах по раскриминализации общества. Да, обязательно зайду к вам перед заседанием. До свидания, Владимир Генрихович.
Удовицын помолчал, раздумывая.
— Вот… Большой человек звонит… Ладно, — решил он. Отлучиться мне надо по депутатским делам. Продолжайте без меня. Обработайте её на совесть и по полной программе. Только не убейте. Да и костей не наломайте — она мне целая нужна. Кто статью заказал, всё равно скажет, дело времени.
Удав встал. Зло, что есть силы, пнул Надю в бедро. Надя застонала.
— Стонешь? — обрадовался Удав. — А то лежит молча… Ты ещё не так застонешь. Ты у меня завопишь! Умолять будешь! Тьфу! Мне на встречу ехать, а я туфлю замарал… Мишаня, протри туфляк.
Мишаня с готовностью вытащил из кармана помятый носовой платок, тщательно протёр шефу ботинок.
— Кстати, — разрешил Удавицын, — можете оттрахать её во все дыры.
— Нет, Арнольд Борисович… — как от бросового товара отказался Васян.
— Чего так? — удивился Удавицын. — Молодая…
— Да она ж обделалась, и сзади, и спереди.
— То-то я чую, запашок…
— Тут и вчерашний «клиент» припахивает уже. Прибрать бы надо, Арнольд Борисович.
— Приберём. Съезжу в одно место, вернусь, на свалку отвезём их. Видели, как торфяники горят?
— Не-ет…
— Снаружи, вроде бы, всё нормально. Дымом только пахнет сильно. А под землёй — ад кромешный. Машина провалится — крикнуть не успеешь, в труху превратишься. И свалка так же горит. Вчерашнего целиком закопаете. А эту — только ногами. Подгорит с одного конца, все тайны расскажет. Даже про первого своего мальчика. — Удовицын хохотнул. — Поэтому она нужна мне в здравом уме и хорошей памяти.
Удав ушёл, с ним вышел один из подручных.
Оставшийся курил, сидя на ящике, как курят перед началом долгой и утомительной работы.
Вернулся второй. Радостно похвастал початой бутылкой водки.
— Уважаю я Удава, Мишаня. Свойский он мужик. Грязной работы не боится. Пытает сам, кончает сам… Посуды нету, разлить? Ладно, из горла примем. На, говорит, для поднятия настроения.
— Ну, ты сказал, Колян, свойский. Мстительный он. Ему надо видеть мучения того, кто против него пошёл. Ненавидит, когда сознание теряют. Мол, хитрят, избегают заслуженных мучений. Мстительней его я людей не видел. Как-то мужик Удава на дороге подрезал. Удав по номерам машину пробил, нашёл мужика. Ох и поиздевался над ним! А после того, как мужик ботинки ему обцеловал, Удав череп ему проломил. Того мужика в розыск объявляли. Он какой-то заслуженный оказался. А Удав только посмеивался: ищите, мол.
Бандиты выпили водки
— В прошлом годе собрался Удав любовнице квартиру купить, чтобы дом солидный, вид из окна красивый  и всё такое. Любовница выбрала дом, указала окна. Удав к хозяевам риэлтора послал. Хозяева продавать квартиру не собирались, послали риэлтора… гы… в место рождения. Сам пошёл, конфет купил, шампанского. Хозяева ни в какую. Квартира, мол, от родителей, память и прочее. Удав взбесился. Его, депутата, не уважают! Вывез хозяина за город, несколько дней на дыбе держал, пока тот документы не подписал. «Кто вы такие? — говорит. — Преподаватели вуза! Кому в этой стране вузы нужны? Ваши дипломы в нормальных странах не признают. Солидные люди у вас детей не учат. А быдлу всякому образования вообще не нужно!
— Слушай, а что он жмуриков на депутатском членовозе развозит? Труповозку из машины сделал. У него же другая есть, попроще.
 — Дурила! Членовозку не досматривают. Потому и возим на ней. Ладно, допивай, да за работу…

***
Наде повезло, что она боялась боли до потери сознания…
Она как сквозь вату слышала неторопливые разговоры мучителей. Тело её сильно и ровно болело — и в то же время было словно онемевшее. Осознание того, что её не просто убьют, а мучительно сожгут, накрыло сознание туманом.
Она не ощущала рук, ног, только боль. Дополнительную боль причиняли камни под спиной.
Надя пошевелилась. Стало ещё больнее, но она ощутила истерзанное, болящее тело, поняла, что у неё есть руки и ноги.
Запах крови. Вкус крови. Наверное, это её кровь.
Хотелось пить. Тошнило. Режущая боль поперёк лица и груди. Это её хлестали проволокой. Мучительно ломило в затылке. Потому что разбитый затылок лежал на камне.
Нескончаемая тупая боль в руках, ногах и во всём теле.
Надя напрягла зрение. Ничего не видно. А может её заживо похоронили?
Сквозь звон и шум в голове пробились непонятные звуки: «Хрум-хрум-хрум»… Словно кто-то что-то грыз. Тихий топот, возня, попискивание… Крысы! Что они грызут? Как хочется пить!
Со стоном перевернувшись и поднявшись на четвереньки, Надя поползла в сторону крысиной возни. Мелкие царапающие лапки пробежали по руке. Надя даже обрадовалась прикосновению живого существа. Ладони коснулись мягких шерстяных спинок. Крысы с писком кинулись прочь. Какая-то ткань. Что-то плотное под тканью. Пальцы запутались в дырках, прогрызенных крысами. В сторону — тоже ткань. И вдруг что-то холодное… Нос и губы! Мертвец! И трупный запах пробился сквозь запах её крови. Может, их уже закопали?
Надя упала в сторону, затряслась в ознобе.
Сжавшись калачиком, Надя пережидала волну паники.
Мертвец? Ну и что? Мертвецы не кусаются. И не бьют проволокой по лицу и по груди. Закопали? Ну и что? Удав обещал ноги ей зажарить. Так может и хорошо, что похоронили? Умрёт тихо и без мучений…
Не обольщайся. Этот садист не упустит удовольствия поучаствовать в средневековом развлечении: поглядеть, как горит на костре его жертва.
Надя отползла в сторону, нащупала место поровнее и посуше. Легла на бок, свернулась в клубочек. Даже немного согрелась.
Она слушала крысиные хрумканье и попискивание. Время от времени то ли засыпала, то ли отключалась — переставала ощущать реальность.
Сколько прошло времени, не знала. Наверное, много. Потому что много раз поворачивалась: камни на голом бетоне рождали боль даже в замершем на границе между живым и мёртвым теле. Мысли в разбитой голове остановились. Надю накрыло оцепенение, подобное оцепенению ящерицы зимой.
Прибегали крысы, пробовали её на зуб. Но то ли грызли не до крови, то ли тело потеряло чувствительность, боли Надя не ощущала.

***
Шаги в коридоре, звуки отпираемого замка и открываемой двери не произвели на неё никакого впечатления. Вспыхнула лампочка.
— Ну чё, обоих в один пакет? — спросил Мишаня, шурша полиэтиленом.
— Нет, того давай в пакет, а эту я так отволоку, — возразил Колян. — Её ж на свалке вытаскивать придётся. Запихивай дохляка, я мешок подержу. Ты у нас тухлятинкой не брезгуешь.
— Неизвестно ещё, кто из них гуще воняет. Эта, как в сортирной яме побывала…
— Вот и ладненько. Ты своего тащи, запакованного, а я эту. Глякось! Окоченела, как жмурик. Нога не разгибается.
— Может окочурилась?
— Живая… Окоченела только.
— Удав отогреет на свалке.
Один бандит взвалил на плечо труп, упакованный в целлофан, другой перехватил  девушку поперёк тела, быстро вынес на улицу, торопливо кинул в багажник чёрной иномарки.
Мишаня сел за руль. На переднем сиденье развалился Удав. Колян сел сзади.
Выехали за город, минут через пятнадцать приехали к пропускному пункту городской свалки.
Увидев депутатский флажок, из будки выскочил мужичок в выцветшей, похожей на охотничью, форменке.
— Депутат Госдумы Удовицын, проверка полигона, — высунувшись из окна буркнул недовольно охранник.
— А мне никто не сообщил… — возразил «пропускник».
— Депутатом выберут, будут докладывать, — мрачно схохмил охранник. И приказал раздражённо: — Открывай бегом, если не хочешь хлопот!
Мужик побежал открывать шлагбаум.
— Давай за те вон отвалы, видишь, дымятся? — указал Удав.
Машина двинулась к горящим отвалам.
Когда пропускной пункт скрылся за горами мусора, Удав выбрал «поляну» между двумя отвалами, ткнул пальцем:
— Туда.
Остановились, вышли из машины.
— Вытаскивайте, — приказал Удав. — Жмурика бросьте вон в ту дыру, где дымится, училку кладите здесь. Живая?
— Живая. Только тормознутая какая-то. Вроде как ничего не понимает.
— Ничего, ноги ей поджарим, поймёт и вспомнит всё, что надо. Жмурика хорошо полейте бензином, чтоб сгорел. А этой ноги тряпьём обмотайте и тоже полейте.

= 3 =

Когда Евгений Петрович прочитал Надину статью о чёрной маклерше, он понял, что добром дело не кончится. Удовицын только снаружи лощёный, безупречно одетый, то искренне сочувствует пенсионерам, то грозно клеймит пороки с трибуны, то принародно и при телевидении красивыми жестами бросает детям-сиротам подачки. А противников давит, как танк, про то все знают.
Что случится с Надей, Евгений Петрович не представлял. Но случиться должно. Удав не простит статьи, которая бросила тень на его улыбающуюся физиономию.
Что он сделает? Подошлёт бандюганов, чтобы избили девушку? Неужели опустится до такого… Но ведь как-то он ей нагадит!
Как уберечь девчонку от неприятностей? Сказать, чтобы уехала на время куда-нибудь? Она не бросит учеников, да и не поверит, что неприятности могут быть такими серьёзными, чтобы прятаться. Спрятать у себя? Не поймёт. Она девушка молодая, он — одинок…
Евгений Петрович на всякий случай решил организовать «внешнее наблюдение» за Надей, и, если что, поднять шум, вызвать милицию, привлечь внимание прохожих.
После занятий он купил двухлитровую бутыль газировки, килограмм пряников, и, подъехав к Надиному дому на своём «антикварном» четыреста двенадцатом «Москвичке», стал наблюдать за подъездом.
Ремонтом «транспортного средства» Евгений Петрович от нечего делать занимался сам. Два раза менял кольца, пришлось растачивать цилиндры, объём двигателя увеличился, мощность стала, как у маленького трактора. Но и бензин машина жрала не хуже трактора. Чтобы не остаться посреди трассы без горючего, Евгений Петрович держал в багажнике канистру бензина.
Через какое-то время он увидел возвращающуюся домой Надю. Значит, после работы куда-то ходила.
Спокойно вошла в подъезд.
Тут же к подъезду подъехала чёрная иномарка, кажется «Тойота». Все они сейчас на одно «лицо».
И увидел, как из подъезда два битюга выносят бесчувственную Надю!
Быстрота и непредвиденность случившегося поразила его до оцепенения. 
Надю бросили в багажник машины, машина тронулась и стала удаляться.
Очнувшись, Евгений Петрович, рванул следом. Нагнал было иномарку… Что делать? Остановить?
Он кинул взгляд на номер. Машина депутатская. Ну, попытается он её остановить — и что? Загремит за нападение на депутата Госдумы. А то ещё подбросят ему в машину… Он чуть было не подумал «труп», но испуганно отогнал страшную мысль. И взмолился, чтобы Надя была жива. Но если, не дай бог… Он же даст шанс убийцам спихнуть убийство на него! Поверят депутату и его мордоворотам, что старый учитель — извращенец, который подкараулил и убил девчонку. А они, мол, видели.
Евгений Петрович притормозил и стал наблюдать за машиной издали.
На окраине города подъехали к заброшенному шестиэтажному зданию с зияющими окнами. Сбоку от двери сохранился остаток вывески с крупными буквами «Управле…». Вероятно, здесь было управление какого-то предприятия.
Евгений Петрович проехал мимо, завернул за угол, поставил машину в укромном месте за полуразрушенной стеной подсобки. Пешком вернулся к управлению.
Депутатская машина стояла, отгородившись от народа непроницаемо-чёрными стёклами.
Евгений Петрович обошёл управление, через выбитое окно с трудом влез в какое-то помещение, долго бродил по гулким пыльным коридорам, тычась в запертые двери. На четвёртом или пятом этаже выглянул в разбитое окно и увидел, как из двери вышел Удав. Вытащил из машины бутылку, дал подельнику, сам уехал. Подельник вернулся в здание.
Евгений Петрович решил спуститься и зайти в здание через главный вход. Но массивные металлические двери оказались запертыми.
Дорога, по которой можно уехать или уйти, почти всегда была в поле зрения Евгения Петровича. Кроме Удава никто отсюда не уезжал и не уходил. Значит, подручные заперлись изнутри.
Ехать за помощью? А если в это время они скроются?
Решил наблюдать.
От нечего делать кусочками гудрона подмазал свои номера: ноль и девять исправил на восьмёрки, букву «о» на «р», «к» на «в». Если его заприметят бандюганы, не смогут вычислить по базе. А если гаишники остановят с претензией по подделке номеров, можно сослаться на баловство пацанов.
Спрятавшись за полуразрушенным забором напротив управления, Евгений Петрович прокручивал фантастические варианты спасения Нади, понимая их бессмысленность.
Часа через полтора вернулся Удав. Позвонил по мобильнику, дал вышедшему из двери бандиту что-то, похожее на свёрнутый полиэтилен.
У Евгения Петровича в груди похолодело: завернуть труп. Значит, убили.
Но  завёрнутое в полиэтилен тело, которое вынес один из бандитов, показалось Евгению Петровичу слишком грузным. А следом, держа поперёк туловища, второй бандит вынес Надю. Даже издали было видно, что она жестоко избита. А, может, и не живая уже. Руки и голова безвольно болтались, одежда изорвана в клочья.
Евгений Петрович едва сдержался, чтобы не кинуться спасать девушку.
Но вовремя понял, что мордоворотам не составит труда справиться с немолодым учителем. И закопают их втроём.
Нет, нужно ждать момента, решил Евгений Петрович. Завёл машину и поехал следом за «членовозом».
За городом Евгений Петрович сколько ни жал на акселератор, его старичок-москвичок больше ста десяти не выжимал. Членовоз уходил вперёд.
Евгений Петрович успел заметить, где «членовоз» свернул с трассы. Хорошо, что там не было лесополосы. Это оказался поворот на городскую свалку.
У шлагбаума Евгения Петровича встретил охранник.
— Куда?
— Документы Удовицыну. Из санэпидстанции.
— А чего это он надумал у нас проверять?
— Грызунов ищет, — ляпнул Евгений Петрович первое, что пришло на ум.
— Каких ещё грызунов? — не понял охранник.
— Крысы — разносчики особоопасных инфекций, — пояснил Евгений Петрович. — Пропускай, а то Удовицын там рвёт и мечет, наверное. Бланки ему нужны, протоколы писать.
— А говорят, санэпидстанция — богатая организация, — хмыкнул охранник, постучав согнутым пальцем по капоту «Москвича».
— Для начальства, которое на иномарках ездит, богатая. А мы с тобой — люди государевы, в старой форме служим, да на консервных банках ездим, — подольстил охраннику Евгений Петрович.
— Это точно, — согласился охранник и пошёл открывать шлагбаум.
— Куда Удав поехал? — вовсю панибратствовал Евгений Петрович.
— Вон за те отвалы справа.
Евгений Петрович вовремя увидел свернувший с проторенной дороги к горе мусора «членовоз», остановился. Он увидел, как два бандита вытащили из багажника завёрнутый в полиэтилен труп, бросили его на мусор. Увидел, как вытащили Надю, положили поодаль, зачем-то обмотали ноги тряпьём. Увидел, как один из бандитов вытащил канистру, полил труп, бросил его в дымящуюся вулканом дыру, затем стал поливать ноги Нади. Жерло «вулкана» пыхнуло огнём, Евгений Петрович почувствовал густой запах бензина и понял, что это последний для спасения Нади момент.
Подхватив с земли отломок металлической трубы, он прыгнул в «Москвича» и нажал на газ. Швырнув из-под колёс мусор, машина помчалась в сторону «членовоза». Бандиты увидели приближающуюся машину, но стояли неподвижно, не понимая, куда и зачем едет этот «старичок». А «старичок» мчал прямо на них. Одного бандита Евгений Петрович ударил левой фарой в упор. Второго, который стоял с ведром, вскользь.
Удав, оставшись без охраны, запёрся в «членовозе».
С трубой в руке Евгений Петрович выскочил из машины. Добил поднимавшегося охранника, кинулся к Наде.
Ужаснулся:
— Боже… Что они с тобой сделали!
Надя дышала, но на прикосновения не реагировала.
Евгений Петрович понял, зачем бандиты наматывали тряпки ей на ноги.
— Ну, сволочи…
Он торопливо размотал воняющие бензином тряпки, швырнул на лежащего без сознания бандита.
Поднял Надю, бегом понёс в машину.
— Тебе не жить! — визгливо крикнул в приоткрытую дверь Удав.
Положив девушку на заднее сиденье, Евгений Петрович кинулся к «членовозу», дёрнул за ручку, но Удав успел запереться.
— Нет, ну должен же быть суд божий над этой нелюдью! — застонал Евгений Петрович и воздел руки к небу.
Он кинулся к «Москвичу», вытащил из багажника свою канистру с бензином, полил лежащих без сознания бандитов, медленно пошёл к «членовозу».
Поняв, что ему грозит, Удав выскочил из машины и через гору мусора пустился наутёк.
Евгений Петрович бросил на капот «членовоза» канистру с бензином, отошёл в сторону. Подобрал спичечный коробок. Как в детстве, стрельнул спичкой в сторону облитых бандитов. Спичка с жужжанием прочертила траекторию… Ухнуло пламя… Второй спичкой стрельнул в «членовоз».
Сел в «Москвича» и двинулся вглубь свалки. На любой свалке, подумал он, есть тыльные подъезды.
Горы мусора становились всё меньше. Проехав между отдельных куч, машина выехала на просёлок, ведущий в город.
Евгений Петрович остановился, соскоблил гудрон, возвращая машине родной номер.
Мысли в голове Евгения Петровича шарахались, как перепуганные птички в клетке.
«Теперь я свидетель убийства и покушения на убийство, которые организовал Удав. Таких свидетелей убирают. А Надя — спасшаяся жертва. Два ничтожных учителя против депутата Госдумы. Наверняка в разбирательстве правым окажется депутат Госдумы. Надю в больницу везти нельзя. Уберут.  И меня уберут. Обоих уберут. До утра не доживём. Чтобы выжить, надо исчезнуть. Но Наде нужна помощь. Как минимум, вымыть, осмотреть, отлежаться… Где? У Георгия можно».
Георгий, он же Гоша и Гога, как после известного фильма стал представляться знакомым приятель Евгения Петровича, был истинным поэтом. Работал там, где работа оставляла много времени для сочинительства: то дворником, то истопником, то «сторожем с правом сна в ночное время». Последнее время обосновался в маленькой фирме по производству растительного масла. «Давильный аппарат», который из семечек гнал растительное масло, располагался в крохотном зданьице на заднем дворе одной из городских школ. Жил Гоша здесь же, в комнатке рядом с «давильным цехом», в одиночку принимал и перерабатывал семечки.
«Хоть бы никуда не ушёл, хоть бы никуда не ушёл!» — бормотал Евгений Петрович, въезжая на задний двор школы.
На улице уже изрядно стемнело.
Надя лежала без признаков жизни. Евгений Петрович торопливо схватил девушку за руку. Есть пульс. Живая.
Выскочил из машины, ткнулся в дверь «давильного цеха». Заперто!
Но «давилка» гудела-работала, да и свет пробивался сквозь занавешенные тряпьём окна.
Сначала тихо, а потом всё громче и нетерпеливее Евгений Петрович забарабанил в дверь.
— Кого чёрт принёс? — раздался, наконец, недовольный голос Гоши. — Водки у меня нет, всю выпил, денег — тоже, а то бы водки купил. Наркоту не употребляю и не продаю.
— Гоша, это я, Евгений! Открой! — сдавленным голосом проговорил Евгений Петрович.
Громыхнули засовы, дверь открылась.
— А… Здорово, Жень… Заходи, — протянул руку Гоша и пояснил причины недовольства: — Молодёжь достаёт. Дай им то, дай это.
— У тебя горячая вода есть? — торопливо пожав руку, спросил Евгений Петрович.
— Есть, — удивлённо ответил Гоша. — Ты чё, руки помыть заехал?
— Искупаться… Я сейчас!
Евгений Петрович кинулся к машине, аккуратно взял Надю на руки, понёс в «давильный цех».
— Ты чего? — испугался Гоша. — Она хоть живая?
— Живая… Где можно её вымыть?
— Фу-у… Вонища какая… Из какой канализации ты её вытащил? Что за бомжиха?
Евгений Петрович вдруг ощутил, какой скверный запах шёл от Нади.
— Ты где старуху подобрал? Кинул бы в приёмный покой больницы… Не дай бог кукнется, доказывай потом, что мы не некрофилы.
Евгений Николаевич посмотрел в лицо Нади. Первый раз с тех пор, как вырвал её из рук бандитов, посмотрел. И заплакал.
Седые волосы. Серое грязное лицо. Грязные, скверно пахнущие лохмотья вместо одежды…
— Ты чего, Жень… — удивился слезам мужчины Гоша. — Знакомая, что ль? Да я не против… Я не против твоей старушки…
— Не старушка она, — выдавил из зажатого спазмами горла громкий шёпот Евгений Петрович.
— Да ладно, Жень, — немного испугавшись неадекватной реакции приятеля на шутку, пошёл на попятную Гоша. — Это я перехлестнул. Если честно, больше сорока ей и не дашь…
— Гоша! — яростно зашипел Евгений Петрович. — Девчонке двадцать с небольшим! Пережила она за последние сутки — не дай бог… не только любому из нас, врагу таких мучений не пожелаешь! А в больницу её нельзя — убьют. И меня убьют. Я потом всё объясню… Где можно её вымыть?
— Ладно, Жень, ладно… Вон там душ… Я машину в кусты загоню, чтобы со стороны не видно…


***
— Да-а-а, брат… — Гоша сидел на ящике сгорбившись и горестно качая головой, широко расставив ноги и уронив с коленей безвольные руки.
— Вот так вот… — вздохнул Евгений Петрович, закончив рассказ.
Выкупанная, завёрнутая в байковое одеяло Надя лежала на топчане. Её голова покоилась у Евгения Петровича на коленях. Синяки под глазами, распухший нос и губы, полоса под спёкшейся кровью поперёк лица. Седые, как у старухи, волосы.
Евгений Петрович из ложечки поил девушку.
Глаза Нади, как у спасённого от ужаса ребёнка, приклеились к лицу Евгения Петровича. Похожие на птичьи лапки ладошки вцепились в рубашку спасителя.
Время от времени Евгений Петрович гладил девушку по голове.
Понимала ли девушка происходящее?
Дикторша из старенького телевизора вещала местные новости:
— …покушение на Удовицына Арнольда Борисовича. Депутата Госдумы пригласили якобы для проверки полигона бытовых отходов, более известного жителям под названием городской свалки. Депутат чудом остался в живых. Два его помощника и сопровождавшее лицо погибли. Наш корреспондент встретился с потерпевшим…
— Борьбе с криминалом наш комитет уделяет особое внимание. И попытка покушения на меня, председателя комитета по правопорядку, должна восприниматься как покушение на основы демократической государственности и особенно сурово караться. Общество должно требовать наказания преступников, невзирая на лица. Эта тема на особом контроле в ПАСЕ, куда я отправлюсь на днях с отчётом о проделанной работе…
— С криминалом он борется, — покачал головой Евгений Петрович. — Подонок.
— Закон подонков: количество преступлений порождает наглость, а наглость превращается в беспредел, — изрёк сентенцию Гоша.
— … Органы правопорядка разыскивают автомобиль «Москвич-412» оранжевого цвета, государственный номер… — известила дикторша.
— Хорошо хоть номер не твой.
— Думаю, они быстро исправят эту ошибку.
— Да, вляпался ты в кучу собачьего дерьма высотой в человеческий рост. Что думаешь делать?
— Трудно сказать.
— Похоже, вас скоро объявят вне закона.
— Мы уже вне закона. И спокойной жизнью нам не жить.
— Не-е-ежить, — прошептала Надя и судорожно напряглась.
Евгений Петрович успокаивающе погладил девушку и добавил:
— Потому что правит нами нЕжить.
— Здесь они вас найдут, — без эмоций констатировал Гоша.
— Найдут, — согласился Евгений Петрович. — Все «москвичи» оранжевого цвета проверят. Выйдут на учителя из той же школы, что и Надя…
— Сам-то можешь уехать… А девчонку куда?
Евгений Петрович задумался, покачал головой, вздохнул.
— На кладбище свезу.
— Живая же! — возмутился Гоша.
— Не хоронить, — успокоил его Евгений Петрович. — Спрятать на время. Есть у меня там… бывший ученик. Раздолбай тот ещё был. Но я его не обижал, и он меня уважал. Как-то встретились, разговорились. Похвастал, что работает на кладбище, могилы копает. По секрету сказал, что ихний директор организовал что-то вроде… дружины. В целях самозащиты и прочее.
— От мертвяков, что-ли защищаться? — усмехнулся Гоша.
— Не от мертвяков. Кладбище — это супердоходное предприятие. Места на главной аллее бешеные деньги стоят. Потом, он по секрету сказал, бандиты убиенных по ночам привозят, втихаря в открытые могилы прикапывают, а днём на них официальных покойников в гробах ставят. Человек исчезает бесследно. Ихний директор не захотел под чужую дудку плясать, чтобы его кто-то крышевал, деньги с него тянул. Организовал спортивных безбашенных ребят. Они не только его от чужаков защищают, но и сами многих крышуют. Их так и называют: кладбищенские. На государственном языке — ОПГ, организованная преступная группировка. Одна из самых влиятельных группировок в городе, между прочим. Отсидимся на кладбище первые дни, пока Надюша не оклемается. А потом куда-нибудь подадимся.
— Завтра с утра пробирайся в школу, срочно забирай трудовую книжку — уедешь, без трудовой, тебе только в бомжи идти. Потому что к обеду они школу под контроль возьмут, никто уволить тебя не посмеет. Сейчас беги домой, хватай документы и самое необходимое. Я с девчонкой посижу. И бежать тебе надо — ты очень близок от собственного гроба. Если девчонка оклемается, если сможешь взять её с собой, уезжайте вместе. Только не к родственникам.
— Куда же мне ехать…
— Куда подальше. На Дальний Восток. Никому не говори, куда поедешь. Даже мне. О себе беспокоюсь: меньше буду знать — дольше проживу.

6. Катастрофа

= 1 =

Григорий Николаевич с букетом алых роз в руках стоял перед дверьми квартиры Нади, жал на звонок.
Он пришёл, чтобы узнать, что думает Надя о нём и сказать ей, что… В общем, предложить что-то вроде помолвки. Ну, не совсем помолвки…
Приоткрылась дверь соседней квартиры. В щель опасливо выглянула пожилая женщина. Увидев представительного молодого мужчину в хорошем костюме, со счастливым лицом и букетом роз, открыла дверь шире, осторожно спросила:
— А вам кого?
— Надю, — широко улыбнувшись, ответил Григорий Николаевич.
— А там никого нету… И, наверное, долго не будет, — скорбно глянув на букет, печально сообщила женщина.
— Что-то случилось? — заволновался Григорий Николаевич. Улыбка стекла с его лица.
— Надюша в больнице…
Соседка безнадёжно махнула ладошкой, прикрыла рот, лицо её сморщилось в плаксивой гримасе.
— Что случилось? — испугался Григорий Николаевич, поняв, что случилось, и что-то очень серьёзное.
— Случилось, — прошептала, всхлипнув, соседка, махнула двумя ладошками и закрыла лицо. — Ну почему с хорошими девочками всегда что-то случается? Ох, нехорошо случилось… Избили её… В хирургии она…
— В хирургии?! В какой больнице? — осиплым голосом спросил Григорий Николаевич. Он почувствовал, что лицо его словно онемело от холода.
— В первой клинической… В хирургической реанимации…
— В реанимации?!
Сунув букет в руки соседке, Григорий Николаевич ринулся вниз по лестнице.

***
Привратница за столом у входных дверей не успела спросить у пронёсшегося мимо мужчины, куда он и зачем. Охранник, увидев спешащего мужчину в хорошем костюме, решил, что тот имеет право пройти.
На лестнице Григорий Николаевич остановил женщину в белом халате:
— Будьте добры, где кабинет заведующего реанимацией…
— Третий этаж направо, с правой стороны.
Промчался на третий этаж, повернул направо, сразу за входной дверью увидел дверь с табличкой: «Заведующий реанимационным отделением».
Приказал себе остановиться, глубоко вздохнул, постарался успокоиться. Понимал, что с нервными и «бешеными» просителями никто общаться не любит.
Аккуратно постучал. Услышав «Да!», аккуратно вошёл, изо всех сил сдерживая дыхание. Поздоровался осипшим голосом. Безнадёжно шевельнул рукой.
— Прошу прощения, что отрываю вас… — приложив руку к груди, обратился к сидящему за письменным столом мужчине в белом халате. — Меня месяц не было в городе… Приехал… А соседка говорит, что она в реанимации… Избили…
Несмотря на попытку держать себя спокойно, Григорий Николаевич чувствовал, что говорит сумбурно. Заметив, что врач наблюдает за его кистями, вытворяющими какие-то суматошные жесты, спрятал руки за спину.
Заведующий жестом пригласил его сесть на стул у стола, вопросительно посмотрел на посетителя.
— Надя… Учительница… Модель… — растерянно выговаривал Григорий Николаевич.
Выражение лица заведующего из вопросительного медленно трансформировалось в задумчивое и словно бы потемнело.  Он, вероятно, предположил, о ком речь, кивнул и спросил:
— Фамилия?
— Моя? — вконец растерялся Григорий Николаевич.
— Вам в реанимацию рано. Фамилия девушки. Нади.
— Не знаю, — прошептал Григорий Николаевич и обессилено сник.
— А вы ей кто? — спросил заведующий, взглянув исподлобья.
— Жених… Почти… — едва слышно проговорил Григорий Николаевич. — Приехал… предложить…
Заведующий медленно и едва заметно кивнул несколько раз. Шевельнул губами, словно поцеловал воздух. Потёр щёку ладонью, повернулся боком к посетителю, почти отвернулся.
— Что… Тяжело? — испугался Григорий Николаевич.
Заведующий мелко покивал, встал, отвернулся от Григория Николаевича. Спросил:
— У вас как… Серьёзно было?
— У меня серьёзно, — прошептал Григорий Николаевич. — Я приехал предложить ей… Было? Что? Плохо? Я оплачу всё… Любые лекарства… Лучших консультантов… Хоть из Москвы даставлю… Любые расходы…
Заведующий то ли длинно кашлянул, прочищая горло, то ли выдохнул в голос, вышел из-за стола, стал напротив Григория Николаевича, положил руки ему на плечи, наклонился, почти уткнувшись лбом ему в лоб.
— Ты мужик сильный… Раз добился чего-то в жизни…
Григорий Николаевич понял, что так разговаривают, когда… Когда — всё…
— Всё? — сипло выдавил он, в ужасе скомкав рукой щёки.
Заведующий подволок от стены кресло, сел напротив Григория Николаевича, упёрся кулаком ему в колено.
— Поверь, мы сделали всё возможное… И она выкарабкалась бы, в этом я уверен. Но… Я не знаю, какой сволочи и как могла так насолить девчонка… Ночью в отделение пришёл какой-то урод в белом халате…
— Убил? — сдавленным шёпотом ужаснулся Григорий Николаевич.
Заведующий отрицательно покрутил головой.
— Я бы таким сам смертельный приговор приводил в исполнение… С особой жестокостью…
— Что?
— Плеснул кислотой в лицо.
Григорий Николаевич схватился за горло, задохнулся.
— Глаза… Дыхательные пути… — заведующий, как зомби, поводил руками перед своим лицом.
Григорий Николаевич встал, шатаясь. Он был раздавлен, задушен, перемолот, голову его залили кипящим свинцом, а в душу запихали ледяную глыбу. Сердце болезненно, будто в него воткнули раскалённый гвоздь, сжалось. Как слепой, он сделал шаг вперёд, наткнулся на врача, замер. Попросился жалобно:
— Пойду я…
— Слушай… Тебе нельзя идти… У тебя есть родственники, друзья в городе? Давай я позвоню.
Из фразы врача Григорий Николаевич понял только слово «позвоню», вытащил мобильник из кармана.
— Кому звонить?
— Доктор, — как слепой, шевельнул рукой Григорий Николаевич.
— Он врач?
— Погоняло…
Завотделением понимающе взглянул на посетителя.
Нажав на кнопки, включил вызов. Подождав, заговорил:
— Здравствуйте… Нет, он рядом. С вами говорит заведующий реанимацией… Нет, он здоров… Физически… У него девушка погибла… Он… В общем, его надо бы проводить… Да… Подъезжайте…
— Кто… — глухо прорычал Григорий Николаевич. — Кто это сделал…
— Не знаю.
Заведующий надавил Григорию Николаевичу на плечи, принуждая сесть.
— Где она… сейчас?
— В морге.
— Можно мне… Ну… К ней…
— Не надо. Там… страшно даже для медиков. Кислота… Глаза… Всё лицо…

= 2 =

Доктор привёз Григория Николаевича в кладбищенский офис.
Налил по сто граммов коньяка.
Выпили.
— Ещё! — хрипло потребовал Григорий Николаевич.
— Водкой горе заливают слабаки, — возразил Доктор и убрал бутылку в шкаф. — Сильные думают. Не человек создан для алкоголя, а алкоголь для человека. Поэтому сколько и чего пить, мы должны решать мозгами, а не инстинктами.
— О чём мне думать? — разъярился Григорий Николаевич. — Избили девчонку до… до реанимации. Мало им! Решили красоту загубить… Она же безобидная, как ребёнок… Это как же надо ненавидеть человечка, чтобы…
— Безобидную девчонку ненавидеть не за что… Деньги  больший мотив для преступления, чем ненависть. Видать, помешала кому-то в денежных делах.
— Отомщу! Узнаю, кто… отомщу!
— Мстят слабые. Сильные наказывают. Жестоко наказывают.
— Накажу! Узнаю, кто сделал…
— Сделал тот, кому заплатили или приказали…
— Узнаю, кто заплатил или приказал, приду с автоматом и расстреляю.
— Это будет не наказание, а месть дурака. В тюрягу посадят за убийство, а там замучают до смерти. Или его «быки» дознаются, здесь убьют. Наказать надо так, как наказывал… граф Монте-Кристо: наблюдая за гибелью сволочи со стороны, как из ложи театра.
— Завтра же пошлю своих…
— Не пойдёт. Твои мордовороты ничего не узнают, а тебя засветят. Заказчик грохнет тебя, и продолжит пользоваться благами жизни.
— И что? Ждать, когда он придёт и скажет: «Это я убил её»?
— Спешка нужна при ловле блох. А нам с заказчиком придётся играть в шахматы. Вслепую. Неторопливо обдумывая каждый ход, чтобы в конце поставить мат. Во-первых, помоги родителям девчонки с похоронами.
— Она с матерью жила. Мать умерла.
— Тем более. Поручи своим, чтобы всё организовали.
— Поручу. Место дашь хорошее? Я оплачу, если надо.
— Не надо платить. А место надо не «хорошее», а тихое, уютное. Ты жизнь ещё не прожил, чтобы до смерти скорбеть о ней. Твоя жизнь только начинается. И моя тоже. Пройдёт время, успокоишься. Женишься. Будешь изредка приходить к ней в тихое место, как к хорошему товарищу.
— Время пройдёт. Но как успокоиться? Она как цепью привязала меня к себе. 
— Трудно сбрасывать цепи, связывающие нас с прошлым.
— А для меня, похоже, и невозможно.
— Звенья цепи, привязывающей нас к прошлому — годы. Не надо тащить прошлое за собой на короткой цепи. Нужно просто добавлять новые звенья, удлиняя цепь, чтобы оставить прошлое в прошлом. Жить надо настоящим и будущим.
Посидели некоторое время молча. Григорий Николаевич снова встрепенулся, ударил кулаком по столу:
— Но ту сволочь, которая заказала… Как найти?
— Без спешки. Мы не в кипиш, технично прокоцаем, что за козёл эту гниль замутил. Надо одну версию проверить. Девчонка недавно статью в газету написала про «чёрную риэлторшу». А эта риэлторша — жена Удава.
— Депутата?
— Депутата.
— Сволочь… Он, что… Мало ему — избили до полусмерти… Ещё и кислотой?
— С одной стороны… Какой кобель, получив удовольствие на сучьей свадьбе, откажет себе в удовольствии полизать под хвостом? А с другой… Кислотой — это, чтобы красоту загубить. Возможно, за то, что кому-то отказала. Не секрет же, что конкурсанток… разбирают денежные мэны.
— Надя говорила, что по этому пути не пойдёт.
— Так и я о том: отказала какому-то крупняку, и он воспользовался фактом избиения, чтобы загубить красоту и свалить всё на первого. В общем, я пробью инфу, есть у меня один… Опер-важняк из следственного отдела, за деньги «братве» инфу сливает.
— Оборотень в погонах, — усмехнулся Григорий Николаевич.
— Да нет, не оборотень. Надо же мужику на что-то семью содержать. Он по сравнению с продажным начальством и чиновниками-взяточниками, безобидный котёнок.

= 3 =

Левчук Пётр Василич был честным ментом.  Потому и засиделся в капитанах.
Дочь в прошлом году упрекнула его: «Другие менты на иномарках ездят, а ты даже платья мне приличного на выпускной купить не можешь!».
Не может. Потому что честный следак. Был.
На иномарках ездят гайцы. У них служба такая, водил обирать — по-мелкому, но многих. Как говорят, лучше банка маленьких рыбок под названием «шпроты», чем стая больших тараканов в хрущёвке, как у него. А начальники, отмазывающие крупную птицу, берут по-крупному и ездят на представительских авто. 
Что с дочери взять — молодая, глупая. Для неё дорогое платье важнее любящего отца. Да и для жены…
Женился он после знакомства с будущей женой довольно быстро. Точнее, она настояла: «Пора в загс идти, постельные отношения узаконить». Словно опасалась, что он «поматросит и бросит».
Глодал его червячок подозрения, что молодого лейтенанта милиции девушка решила приобрести, как дефицитную вещь: непьющий, стройный, в красивом мундире, неплохая зарплата, перспективы стать если не генеральшей, то, как минимум, полковничьей женой. И относилась она к нему, как к модной вещи: полюбовалась недолго и, привыкнув, задвинула в угол. Даже пыль с вещи перестала вытирать, игнорируя «супруга», не умеющего качественно «упаковать» жену. Не было в ней эмпатии —  умения распознавать чувства мужа, не понимала она его внутреннего состояния.
В его нежности она не нуждалась и проявление этого чувства у мужа пресекла быстро: «Да ладно тебе…».
Сексуальный опыт до него у неё был, но… Она обыденно предоставляла своё тело для исполнения супружеского долга. Точнее, сама исполняла супружеский долг. 
Однажды — после свадьбы не прошло и полгода — он вошёл на кухню, где жена резала капусту для щей. Обтянутая тонким халатиком попочка  молодой женщины была так соблазнительна, что он не сдержался, подошёл сзади, прислонился, сжал ладонями женские бёдра.
Почувствовав упёршееся в неё мужское желание, она проговорила, не переставая шинковать капусту и мельком взглянув на него через плечо:
— Если невтерпёж, пристраивайся, я без трусиков.
И по-кошачьи прогнула спину.
Его будто холодной водой окатило.
Если бы она прогнулась молча, приглашающе, это было бы эротично и романтично… Секс на кухне — это… Это писк!
Но: «Если невтерпёж… Пристраивайся…». Она, в конце-концов, не станок, а он не токарь, которому позволили занять рабочее место.
Она любила кусать его. Может быть, она думала, что это сексуально. Но кусала чувствительно и, похоже, ей было приятно причинять ему боль.
Однажды коллега с интересом спросил у Василича:
— Вы с женой по ресторациям ходите?
Василич непонимающе уставился на коллегу.
— В пятницу видел твою половину в ресторане. А тебя не нашёл. Ты где был?
— Я? Да…
Василич в пятницу в ресторане не был. А жена сообщила ему, что идёт к парикмахеру. Но он решил соблюсти семейные приличия:
— Живот прихватило. В сортире отсиживался.
— Ты в сортирах долго не засиживайся. Жена твоя так эротично медленный танец с каким-то мэном танцевала…
Про «эротичные танцы» жены Василич догадывался. Сотрудницы на работе не слишком таили женские секреты от мужчин. Рассказывали друг другу, как уходили то к парикмахеру, то на консультацию к врачу, то «забежать к подруге на несколько минут — давно не виделись». Стандартная «отмазка» для мужа: забежит женщина к парикмахеру, поправит причёску за десять минут — и три часа в её распоряжении: долго в очереди, мол, сидела.
К жене иногда приходили подруги. Да и по телефону она разговаривала больше, чем телевизор смотрела. Василич удивлялся, насколько обожали подруги жены рисовать чёрными красками своих мужей и хвастать, у кого муж хуже. Стоило одной пожаловаться, какой у неё муж невнимательный, неактивный в постели, мало денег приносит, как другая подпевала:
— А ты думаешь, мой лучше? Хуже!
— Плохо выглядишь, — то ли сочувствовала, то ли радовалась подруга.
— А чувствую себя ещё хуже, — жаловалась плохо выглядевшая. — Как встречусь со своим после работы, старею на десять лет.
И лица у подруг одинаковые: то ли с выражением бесконечной тоски, то ли стылой злобы, то ли как у загнанных волчиц: с пустотой и ненавистью в глазах. Встретившись, старались не смотреть Василичу в глаза, словно боялись, что он увидит их ложь.
Жена работала бухгалтером. Работа престижная. Была даже каким-то бухгалтерским начальничком. Похоже, мечтала о высоких должностях, но в главбухи так и не выбилась. Наверное, жажду быть главной компенсировала «командной должностью» в семье, рулила дочерью и Василичем со страстью фельдфебеля, дорвавшегося до власти. Василич был не против, что она все женские вопросы решает сама. Но мужские… Она не понимала, что прессинговать мужчину по мужским вопросам можно, если мужчина родился подкаблучником. Он не был подкаблучником, и тотальный прессинг жены его только раздражал.
Иногда он приходил домой выпимши. Ну что для мужика граммов сто — сто пятьдесят коньяку, принятых для расслабухи после стрессовой ситуации? Не каждый день. И не каждую неделю. Случается у следаков, что при задержании в них стреляют. Иногда даже попадают. Вот, для разрядки Василич изредка и принимал стопарик-другой коньяку. Без расслабушки коньяком уснуть не мог, а то и вовсе срывался, огрызался на жену. А уж какой хай она поднимала, когда чувствовала от него запах алкоголя — как говорится, хоть святых выноси! Жена думала, что работа следователя — собирать отпечатки пальцев и пото-жировые следы, и сдавать их в ментовскую лабораторию, как сдают в поликлинике кал-мочу-кровь на анализы. 
Иногда Василич задумывался: а что чувствует женщина, которая постоянно ощущает опасность изнасилования? Ему казалось, что жена всё время пытается морально изнасиловать его.
Перестал Василич любить работу — продажно всё стало, закон растворился во вседозволенности. Плевать ему стало на «чистоту рук» милиционера. Привык он к опасности быть подстреленным на задержании или убитым бандюками из мести. И смотрел Василич на окружающее глазами дворового пса, который службу знает, но так ему всё обрыдло! И на работе обрыдло, и дома.

***

Позвонил Доктор, который кладбищенскими рулит. Уважаемый мужик. Братва у него сильная. А с тех пор, как к нему присоединился Японец со своими, кладбищенские вообще крутыми стали.  Но не беспредельничают. По понятиям держат порядок на своей территории. Удав, правда, на них обиделся — ушли они из-под его «опеки».
Пригласил к себе. Тему, говорит, перетереть надо в тишине.
К хорошему человеку чего не пойти?
— Про девчонку, которую кислотой… Что у вас говорят?
Доктор любил обсуждать дела, гуляя по аллеям своего ведомства. Неторопливо прохаживались они по главной аллее кладбища и в этот раз.
Василич почувствовал, что в боковой карман его кителя скользнул конверт. Сколько было в конверте, проверять не стал, лишь прижал карман. И почувствовал, что на этот раз купюр вложено толще, чем по обычной таксе. Значит, информацию надо выдать по полной программе, со всеми версиями.
— Говорят, конечно. Жалеют девчонку. Дело завели. Но я в нём не участвую, — опередил он вопрос Доктора.
— Кто, за что — есть инфа?
— По бумагам инфы нет. А на деле — секрет Полишинеля, так сказать. Но дело тухлое, неофициально висяк заказан.
— Ну, так кто?
— Девчонка статью в газету написала, журналистское расследование про риэлторскую фирму. А та фирма принадлежит жене Удава. Удав девчонку прижать хотел, чтобы узнать, кто статью заказал. Девчонка крепкая оказалась, в несознанку.  Он со своими мордоворотами повёз её и ещё одного жмурика на городскую свалку, чтобы жмурика сжечь, а её расколоть окончательно, ну и тоже потом за ненадобностью сжечь. Как хотели расколоть, лучше не рассказывать, фильмы ужасов по сравнению с удавским дознанием — детские сказки.
— Откуда инфа?
— Информатор у коллеги в удавском гадюшнике. В общем, привезли на свалку. Бензином даже полили труп и девчонку. Труп даже в дырку с огнём бросить успели. А тут, откуда ни возьмись, «Москвичок» оранжевый… Одного удавского бойца насмерть долбанул, другого до полусмерти. Мужичок зачуханный из «Москвичка» выпрыгнул, флягу с бензином на капот «членовозки», в которой Удав запёрся… Удав видит, дело жареным пахнет, и в бега. А мужик девчонку в «Москвичок», спичку на бензин, и дёру. Труп, один боец и «членовозка» сгорели подчистую, а второй боец в ожоговом центре лежит, он и рассказал пацанам, что и как.
— А про кислоту?
— Про кислоту темно. Похоже, Удав к кислоте дела не имеет.
Доктор знал водителя оранжевого «Москвичка» — девчонку на кладбище привёз её коллега, учитель из их школы, попросил кладбищенского рабочего, своего знакомого, спрятать до поры. Спрятал с разрешения Доктора. Но девчонка заплошала, пришлось отправить её в больницу.

7. Тонкая месть с того света

= 1 =

Хорошо пить холодное пиво в жаркий день, сидя в тенёчке под яблоней, вдыхать аромат зреющих яблок и цветов с клумбы. Пиво, правда, безалкогольное — мама не разрешает при ней пить с градусами. Я, говорит, для тебя и мама, и папа, так что, будь добр, до восемнадцати алкоголь не пей. Хотя бы при мне.
Мама у Влада хорошая. С отцом она разошлась давно, Влад его и не помнил. Не сошлись характерами, говорит. Но разошлись без ненависти. И Влада учит, чтобы он избегал ненависти. Помни, говорит, хорошее. Ненависть не то богатство, из которого можно сделать жизненный капитал.
Мама работает, подрабатывает, чтобы обеспечить себя и сына. Влад уважал её за это. А дача — для отдыха: спрятаться от цивилизации, послушать птичек, подышать чистым воздухом, иногда шашлыки пожарить. Шесть стандартных соток. Ранняя и зимняя яблони, две вишни, абрикос, малины два квадратных метра, грядка клубники, чтобы с кустов поесть. По грядке огурцов и помидоров для свежих салатов. Большая клумба с цветами, газон. Вертикальный можжевельник у домика хвоей дышит… Влад всю мужскую работу на даче делал сам, давал маме возможность максимально отдохнуть.
Такси к соседней даче подъехало. Соседка из домика выскочила, тётя Нина, помахала Владу в знак приветствия, побежала к калитке. Из такси вылезла невысокая девушка… Или молодая женщина. Симпатичная. Сексапильная. Похожа на восторженную актрису в полосатой футболке, рекламирующую телефоны в телевизоре. Волосы длинные, пушистые, до спины. Лицо открытое, взгляд доброжелательный, искренний. Вроде бы молодая, а из глаз взрослость проглядывает.
Недовольный таксист с трудом выгрузил из багажника чемоданище на колёсиках и объёмистую сумку.
Тётя Нина и гостья поволокли поклажу по дорожке в домик. Гостья, увидев через забор Влада, медленным кивком поздоровалась, приветливо улыбнулась. Задержала взгляд на обнажённом торсе парня.
Влад заметил оценивающий взгляд гостьи. А что, девушке есть на что поглядеть.  Рост у него под сто восемьдесят, плечи широкие, мышцы развиты — в качалку ходит.
Через некоторое время мама принесла новости: к соседке приехала племянница. Приехала на постоянно, временно поживёт у тёти Нины.
Ближе к вечеру тётя Нина и гостья выволокли чемодан и сумку к калитке.
— Такси ждёте? — поинтересовалась мама Влада.
— Не хотят таксисты сюда ехать, — пояснила гостья приятным голосом. — Спутниковая навигация дачу не показывает, как ехать, непонятно.
— До электрички провожу её, — добавила тётя Нина, поставив сумку на дорожку и разминая отдавленные ручкой пальцы, — а в городе на вокзале она такси возьмёт.
— Влад, проводи соседок, — попросила мама. — Ты всё равно не хотел ночевать.
Гостья с вопросительной надеждой посмотрела на Влада, читавшего книгу в кресле под яблоней.
«Красивые глаза, — подумал Влад. — Большие, глубокие… Серые или серо-голубые. Искренние».
Вообще-то, тащить чемоданы не хотелось. Но девушка, хоть и была, наверное, немного старше его, Владу нравилась.
Вздохнув, он встал.
— Телефон только возьму.
Переодеваться Владу не понадобилось, он был в шортах и гимнастической майке, подчёркивающей ширину плеч.
Вышли на дачную улицу.
— Как приедешь, позвони, — попросила мама, чмокнув Влада в щёку.
Влад легко подхватил чемодан и сумку.
— Ты чемодан неси, а мы вдвоём — сумку, — предложила тётя Нина.
— Да ладно… — буркнул Влад и зашагал вперёд.
Пока дошли до дачного шлагбаума, Влад упарился. Хорошо, что женщины изрядно отставали. Поставив ношу на землю и сделав вид, что ждёт женщин, спрятав руки за спину, разминал уставшие пальцы.
Чувствуя, что устал изрядно, Влад пропустил женщин вперёд, чтобы они не замечали его напряжения.
Дошли до остановки. Изобразив, что не торопится, Влад опустил поклажу на асфальт и с облегчением плюхнулся на лавку.
Тётя Нина купила в автомате билеты, вручила племяннице.
— Спасибо, Влад, — поблагодарила она. — Ты нам очень помог. Не знаю, как бы мы с грузом добрались сюда… Я уж предлагала тачку взять…
— Да ладно… — буркнул Влад.
— Вот потеха была бы! — засмеялась племянница. — Картина Репина «Бурлачки волокут урожай с дачки на тачке».
Минут через пятнадцать подошла электричка. Если бы Влад не помог женщинам, они бы опоздали на этот рейс, а следующего ждать два часа.
Отдохнувший Влад легко подхватил поклажу, вошёл в вагон. Увидев свободные места неподалёку от входа, сел. Девушка села рядом. Тётя Нина возвращалась на дачу.
— Тебя Владом зовут, я слышала. Меня Ириной.
— А отчество?
— Ну, я не такая старая, чтобы ты звал меня по отчеству. Если хочешь, можешь звать меня по имени и на «вы», как в благородных семействах.
— Ладно…
— Спасибо тебе, Влад, — искренне поблагодарила Ирина. — Мы бы с тётей умучились… А ты играючи…
Она обхватила и встряхнула набухший от напряжения бицепс Влада.
— Ух! Здоровяк… Уважаю спортивных мужчин.
Владу было приятно хозяйское прикосновение девичьих рук к его телу. Засмущавшись и не зная, как отреагировать, он полез в карман, вытащил деньги, протянул Ирине.
— Это что? — спросила Ирина.
— Деньги за билет, — буркнул Игорь.
— Я же тебе не плачу за услуги грузчика, — улыбнулась и дружески толкнула парня плечом Ирина. — Так что квиты.
Приятельский толчок девичьего плеча разлился по телу Игоря приятной истомой.
— А потом, мне кажется, ты интеллигентный парень… Явление это, как сказал Шукшин, в наше время редкое. Знаешь Шукшина?
— Актёр. В фильме «Они сражались за родину» играл.
— Хороший актёр. Сейчас таких нет. Рассказы хорошие писал. И, вообще, умный человек. Как тебе фильм?
— Мощный. В современных фильмушках видно, что гимнастёрки на солдатах только что взяты со склада. Чистенькие, новизной коробятся, даже слежавшиеся на полках складки не разглажены. А в фильме, где Шукшин играл, выцветшие, пропитанные потом. Настоящий фильм.
— Я, вообще, уважаю настоящих военных, — кивнула Ирина. — В царские времена хранителями интеллигентности было офицерское сословие, самая образованная, самая воспитанная часть общества. А самыми-самыми, кто оберегал девушек, умел ухаживать и помогать женщинам, были, конечно, гусары времён императора Александра Первого —  Благословенного, «великодушного держав восстановителя».
— Почему благословенного?
— Ну… Он победил Наполеона, освободил мир от наполеоновского нашествия, установил мир в Европе. Ты «Гусарскую балладу» смотрел?
Ирина подмигнула Владу и ткнула его локтем в бок.
— Смотрел.
— Красавец Яковлев там играет поручика Ржевского. Ну, ты на поручика возрастом не вышел. Гусарский поручик, опытный офицер, примерно соответствовал теперешнему старшему лейтенанту. А вот в корнеты ты бы сгодился. Корнеты, младшие из гусарских офицеров, они даже с большей страстью ухаживали за молодыми женщинами и девушками. Особенно за красивыми или просто симпатичными. Я, надеюсь, на твой взгляд, симпатична?
Ирина ещё раз дружески толкнула Влада плечом в плечо, с улыбкой заглянула ему в лицо. Влад смущённо промолчал. Дружеское поведение молодой женщины его озадачивало, но было приятным.
— Корнетом была Шурочка Азарова в «Гусарской балладе».
Влад покосился на Ирину, недовольный тем, что его сравнили с девушкой.
— Ну-ну-ну, — успокоила парня Ирина, обхватив руку и прижавшись так, что Влад почувствовал плечом упругость её груди. — Корнет Азаров был геройским парнем… Пока поручик Ржевский не узнал, что отчаянный корнет — девушка.
Влад молча склонил голову набок, показывая, что, в принципе, он согласен.
— Подайте бокалы, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина, — негромко пропела-продекламировала Ирина, встряхнула руку Влада и отстранилась от него. Влад даже вздохнул, сожалея, что перестал чувствовать девичье тело. — Твоя фамилия, случайно, не Оболенский?
— Нет. Белосельский. В школе дразнят «Селом».
— Не от большого ума дразнят. Фамилия, вообще-то, княжеская, родовая. Потомков Рюриковичей, как говорил Иван Васильевич из фильма. Так что, покопайся в сети, может и ты Рюрикович.
— Откуда вы про Белосельских знаете?
— У меня хобби — история России, Руси.
— Интересное хобби… для девушки.
— Интересное. Предпочитаю разгадывать в Интернете загадки истории моей Родины, а не сплетничать в соцсетях.
Игорь кивнул и одобрительно посмотрел на Ирину. Подумав, согласился:
— Да, большинство моих сверстниц  сплетничают в сетях.
— Твоя девушка тоже? — с улыбкой подмигнула Ирина.
— У меня нет девушки.
— Бедненький… Некому его приласкать-поцеловать… Не понимаю… Парень ты завидный… Неужели ни одна не хочет с тобой… общаться?
— Ну… Одни слишком серьёзные. «Синие чулки» безэмоциональные. Они и на девушек похожи только тем, что юбки носят. В глазах физика с геометрией. Лягушки холодные. А те, которые симпатичные… В основном пустышки крашеные. На крутых пацанов вешаются. Парней попроще, как перчатки меняют. Иногда даже с подругами ухажёрами меняются. Или их меняют. Пообщаешься с такой, потом руки хочется помыть.
— Ну, я не крашеная, русый цвет у меня натуральный, и парня у меня тоже нет. Потому что я не люблю «крутых пацанов», — подмигнув, рассмеялась Ирина и в очередной раз толкнула Влада локтем в бок.

= 2 =

До начала занятий оставалась неделя, мама послала Влада в гимназию, узнать, будет ли линейка первого сентября, каково расписание, что готовить к занятиям и прочие фишки начала учёбы. Естественно, ничего нового Влад не узнал: линейка будет, как всегда, расписание ещё неизвестно, что готовить, преподаватели расскажут на первых занятиях.
Влад торопился к автобусной остановке, с опаской поглядывая вверх. Небо быстро темнело, сердито ворчал гром, облака грозили прорваться ливнем. Воздух похолодел, напитался влажностью. Сверкнула молния, после небольшой паузы над головами с треском разорвалось огромное полотно, из разодранных туч хлынули потоки воды.
Влад побежал к остановке, догнал какую-то девушку в светлом, прилипшем к бёдрам платье… Мимо по луже промчался автомобиль, окатил Влада и девушку высокой волной жирной грязи. Влад дёрнулся вперёд, девушка взвизгнула, шарахнулась назад, они столкнулись… Чтобы девушка не упала, Влад обхватил её… Узнал:
— Ирина?!
— Бр-р… Замёрзла… Привет, Влад.
Ирина не спешила высвободиться из объятий Влада.
Ливень, внезапно начавшись, так же внезапно кончился.
— Ну, отпускай меня, — скомандовала Ирина, отёрла мокрый нос о футболку Влада, и легонько отстранилась от него.
Качая головой, осмотрела белые шорты и футболку Влада, своё платье, изгвазданные грязью, вынесла резюме:
— Жуть!
— Нас теперь в автобус не возьмут, — пошутил Влад.
— Мне проще, я вон в том дворе живу, — махнула рукой Ирина. — А тебя точно в автобус не пустят, такого чумазого.
— Я вас, вроде, к тёте провожал.
— Не могу же я тётю сожительством утруждать. Я на работу устраиваюсь, квартиру сняла. Не шикарную, но для одинокой женщины пойдёт. Вот что, Влад. Пойдём ко мне, я хоть приведу тебя в божеский вид. Я твоя должница, как-никак.
— Да ну… — застеснялся Влад. Прикрыв глаза, он незаметно любовался телом Ирины, которое почти не скрывала облепившая его тонкая ткань мокрого платья.
— Ну посмотри, какой ты грязный! От тебя люди будут шарахаться! В общем, я беру тебя в плен… Бр-р, как я замёрзла!
Ирина схватила Влада под руку, тесно прижалась к нему и повлекла вперёд. Закрой Влад глаза, он мог бы подумать, что к нему прижалась обнажённая девушка, вышедшая из ванны.
Прошли несколько шагов, и Ирина потащила Влада бегом:
— Хо-олодно!
Вбежали во двор, свернули направо, первый подъезд, второй этаж.
Подпрыгивая от нетерпения, Ирина вытащила из сумочки ключи, отпёрла дверь, впихнула Влада в квартиру.
— Чур, я первая греться! А ты пройди на кухню, согрей чаю.
Выхватив из шкафа банный халат, Ирина побежала в ванную. Зашумела вода в душе, Влад услышал довольные постанывания Ирины.
Представил, как Ирина поливает горячей водой обнажённую грудь… бёдра… ягодички… Почувствовал тяжесть внизу живота… Попрыгал, чтобы прогнать наваждение… Вздохнув, притушил волнение в груди, пошёл на кухню. Налил в электрочайник воды, поставил греть. Оглядел кухню.
Старенькие навесные шкафчики, простенький стол с табуретками. Обшарпанный холодильник. Но чисто.
Вода в душе лилась равномерно, Ирина негромко что-то напевала.
«Что она там делает?» — сердился Влад. Образ обнажённой девушки под душем волновал парня.
Закипел чайник. Влад пошарил по ящикам, нашёл заварку. Помыл заварочный чайник и заварил чай.
Ирина запела веселее, душ зашумел беспорядочно. Влад вздохнул с тихим рычанием, подумал: «Мучительница!».
Душ замолк. Через минутку из ванной вышла улыбающаяся Ирина с полотенцем на голове, одетая в халат.
— О! Чай заварил! Молодец, — похвалила она. — Так… План действий такой…
Ирина сходила в комнату, принесла ещё один халат, подала Владу.
— Идёшь в ванную, споласкиваешь свою одёжку… Всю! Не заставишь же ты даму стирать твоё барахло! — Ирина подмигнула. — Немного стиранёшь, чтобы грязь только удалить. Хорошо постирает тебя мама. Вон, куски грязи того гляди на пол отвалятся. Вешаешь всё на электросушилку в той комнате, — Ирина показала на межкомнатную дверь. — Там у меня склад и сушилка.  Минут за двадцать одёжка высохнет. Всё просуши, и плавки тоже. А то наденешь сырые, шорты промокнут в некоторых местах, народ подумает, что у тебя недержание, — тоном заботливой мамы распоряжалась Ирина. — Халат тебе маловат будет. На груди разойдётся — не беда, а на талии пояском подвяжешься. Талия у тебя не сильно шире моей. Ну, вперёд.
Кинув халат на плечо, Влад пошёл в ванную. Заперев дверь на защёлку, разделся догола, сполоснул одёжку. Стал под душ. То, что здесь только что купалась соблазнительная девушка, волновало его. Он почувствовал, как низ живота наливается тяжестью. Торопливо включил холодную воду, прогнал накатывающее желание. Сполоснулся тёплой водой, вытерся халатом, надел его, подпоясался. Халат жал подмышками, расходился на груди. Щёлкнув задвижкой, вышел из ванной. Прошёл в «сушилку», развесил одежду.
— Бери чай, пойдём в зал. Посидим, пока одёжка сушится.
Влад взял керамическую кружку с чаем, пошёл следом за хозяйкой в зал.
— Садись, — указала на диван Ирина. Села рядом, прикоснувшись к Владу плечом.
Влад осторожно пошевелился, но Ирина не отодвинулась.
— Пей чай, грейся. По делам ходил, или подружку навещал?
Владу и без чая было горячо оттого, что он чувствовал сидящую вплотную к нему девушку. Он был уверен, что под халатом у неё нет ничего. Как и у него. И ощущал себя и её обнажёнными.
— В школу ходил, насчёт учёбы узнать.
— Насчёт учёбы? — насторожилась Ирина. — А ты чем занимаешься?
— Ученик выпускного класса.
— Нич-чего себе… Я думала, ты старше.
— А насчёт подруги, я уже говорил: нет у меня подружки.
— Бедняжка… Голодненький… Некому его приласкать… — с той же задумчивостью и вовсе без сочувствия посочувствовала Ирина.
— Я особо не страдаю, — не очень искренне прихвастнул Влад. — Кто не знает вкуса мороженого, тот не страдает от его отсутствия.
— Ого, какой афоризмам выдал! Стихи пишешь?
— А кто в восемнадцать не пишет?
— Тебе уже восемнадцать? — обрадовалась Ирина. — Взрослый.
— Да, мама повела меня в первый класс почти в восемь лет.
— Стихи наверняка о любви пишешь?
— Ну… Пытался что-то сочинить. Вечная тема. Для поэта не обязательно иметь объект, достаточно образа.
— Образа девушки ангельской красоты…
— Скорее, образ девушки, дарящей свою красоту, свою любовь и… себя…
— Мороженое он не пробовал… — Ирина подмигнула. — Мороженое мороженым, а природа требует своего.
— Вам хорошо. Вы взрослая женщина.
— Одинокая женщина.
— А вы разве не замужем?
— Была. Но быстро перестала. Он был... «Блондин» в штанах. Хоть и брюнет. Нет, не дурак. Небольшой бизнес… Но мне кажется, что те, у которых небольшой бизнес, как раз и не могут превратить его в большой по причине… «не дурак, родом так». Такие живут не маркетингом и прочими законами бизнеса, а по принципу: «я не обману — меня обманут». И насчёт мытья рук ты точно подметил. Мужчин, после общения с которыми хочется помыть руки, может даже и больше, чем женщин.
Ирина вспомнила время, когда она после института работала в фирме мужа. Он почти открыто ухлёстывал за сотрудницами, а женой пользовался, как боров корытом со жрачкой. Разве что не хрюкал в процессе. Ему было всё равно, что она лежала под ним холодная, стиснув зубы. Она была для него добычей, вещью. Попользовавшись, отваливал, разве что не рыгнув сыто, отворачивался и удовлетворённо почмокав, как после ужина, засыпал. Она же понимала секс не как удовлетворение инстинкта, а как искусство плотского наслаждения, когда два тела исполняют эпиталаму блаженству, воспаряя в небеса.
— Для дискотек я из возраста вышла…
— Ресторан…
— Ты часто бываешь в ресторанах?
— Ни разу не был. В кино видел.
— Ресторан в жизни сильно отличается от ресторана в кино. Кто есть одинокая женщина в нашем ресторане? Или две подруги без мужчин? Объекты для «съёма». Можно сказать точнее, но это уже будет на уровне нецензурщины.
Влад кивнул, соглашаясь.
— Ресторанную публику вообще можно разделить на три категории, — рассуждала Ирина. — Первая, довольно большая категория, это самодостаточные в плане общения мужчины и женщины, которые приходят что-то отметить, покутить, повеселиться в своей компании. Им чужие не нужны. Вторая категория чуть поменьше — приблатнёная шушера при деньгах, пришедшая показательно напороться водки и в финале снять баб. Понятно, что я на роль съёмной бабы не гожусь. И третья, менее многочисленная категория. Это «папики» при деньгах, занявшие определённое положение в бизнесе и в обществе. Эти посещают рестораны попрестижнее, чтобы поесть, покупают там одиноких женщин и девушек поприличнее. Но я пока не продаюсь. Есть уверенность, что и не буду продаваться. 
— Уважаю, — тихо проговорил Влад.
Ирина видела волнение парня. Она помылась шампунем с афродизиаками, шутки ради захотела поволновать парня. Шампунь она покупала ещё для мужа в надежде, что тот станет более романтичным, что-ли… Зря надеялась. У мужа только прибавилось животности, как у жеребца, которого долго держали вдали от табуна кобылиц.
А парень и без афродизиаков на взводе. Ах, какое приятное волнение! Но видно, что относится к ней трепетно, как к нежному цветку. Не то, что бывший… Был бы парень постарше… Впрочем, ему уже восемнадцать — взрослый.
Ирина переложила кружку в руку, ближайшую к Владу, выпила глоток, и, повернувшись вполоборота, похлопала парня по груди в распахнувшемся халате.
— Какой ты здоровый! Как Шварценеггер. Или Ван-Дамм.
Её рука и грудь прижались к руке Влада.
— Ну, до Шварца мне далеко, — возразил Влад подсевшим голосом. Оттого, что упругая женская грудь упиралась ему в руку, у него даже закружилась голова.
— Как Шварц в молодости! — поправила себя со смехом Ирина. — Так даже лучше.
Влад млел от наслаждения. Краем глаза он видел, что край халата Ирины приподнялся, явив ему восхитительную округлость другой груди.
Влад нервно сглотнул, замер, боясь пошевелиться. 
Ирину накрыла горячая волна желания. Она видела, что оттопырившиеся полы халата как бы исподтишка обнажили её груди, она чувствовала блаженное щекотание в напрягшихся сосках, напряжение внизу живота… Она видела, что парень окаменел, созерцая её груди…
Это была страсть. Она видела, как жаждет её парень. Но жаждет не как доступную женщину, а как женщину-богиню…
— Ты сказал, тебе восемнадцать лет? — спросила она низким напряжённым голосом.
— Восемнадцать. В октябре будет, — признался Влад тихо, будто прося о пощаде.
— Выглядишь старше. В восемнадцать люди становятся полноценными гражданами, — словно мучительно рассуждая, негромко говорила Ирина. — А… взрослые отношения после шестнадцати и вовсе… нарушением закона не считаются.
— Какое ещё нарушение закона… — прошептал Влад и, медленно повернул голову.
Ирина видела, как парень глазами ласкает её грудь.
— Ты умеешь хранить тайну? — негромко и очень серьёзно спросила она.
— Конечно, — прошептал Влад. Чувствуя, что силы покидают его, и он сейчас прильнёт к нежности, которую дарил ему распахнувшийся халат, он прижал бокал с чаем к щеке.
— Железно хранить тайну. Ни мама, ни друзья не должны узнать эту тайну…
Влад уже догадывался, о чём речь. Но не мог в это поверить…
— Никто… И никогда…
Ирина поставила свой бокал на пол, отняла бокал у Влада, поставила рядом. Повернулась к Владу. Халат распахнулся сильнее. Взяв руку парня, она накрыла его ладонью свою грудь. Лбом прижалась к горячей шее парня. Она чувствовала осторожное шевеление пальцев, ласкающих её, нежно сжимающих напрягшийся сосок.
— Ты любишь персики? — спросила она едва слышным шёпотом, нежно покусывая и лаская напряжёнными губами его шею. Опустив глаза, она увидела вздыбившийся выше колен парня халат, накрыла упругость ладонью, сжала.
— А-а… — прошептал он, как во сне. — Не знаю… Люблю…
Едва слышимый шёпот Ирины оглушил Влада.
— У персиков бархатные губки… Я подарю тебе персик, переполненный соками желания… — выдохнула она и потянула за конец пояска, освобождая полы халата. Медленно повела ладонь Влада вниз, на живот… ещё ниже…
— М-м… — застонал от наслаждения Влад. Его пальцы ощутили бархатные губки персика…
Женские коленки, словно створки калитки, впускающей в райский сад любовника, приоткрылись…

***
Вечером Влад послал по майлу письмо Ирине: «Ты ослепительна! Я в нирване, когда дышу твоим дыханием. Твоё тело — сосуд с вином наслаждения. Твои груди — чаши, из которых я пью блаженство… Пью, не пресыщаясь. Твои сосцы, возгордившись идеальной формой чаш, которые они венчают, завистливо отворачиваются друг от друга… Изгибы твоей талии и бёдер совершенны, как линии скрипки великого мастера. Твои бёдра — врата в сокровищницу страсти. Твой персик — плод соблазна, переполненный соками желания, в нежном теле которого набухает бутончик чувственности, рождающий ураган оргазма… Ты такая нежная и… шёлковая внутри, что большей нежности не найти и в раю… Мои глаза хотят любоваться твоей грудью бесконечно. Мои руки хотят сжимать твои ягодицы, не отрываясь. Мои губы жаждут пить твоё дыхание, твои поцелуи — и эту жажду не утолить… Ты моя женщина… Первая женщина… Я наслаждаюсь тобой, вкушаю тебя, как гурман вкушает изысканное блюдо, и схожу с ума, ощущая, что ты наслаждаешься мной, когда даришь себя…».

***
Каждый день, едва проснувшись, Влад бежал к Ирине. Он бы и ночевал у неё, но Ирина запретила: мать Влада, конечно же, догадается, что он не ночует дома по причине любовной лихорадки, начнёт расспрашивать, и Влад может проговориться.
Встретившись, они почти не разговаривали, опьянённые наслаждением, которое дарили друг другу их тела…

= 3 =

Влад не любил одноклассников.
Погоду в классе задавал Мишка Пудель. Фамилия у Мишки была такая, Пудель. И взгляд у него был, как у мелкой собачонки, желавшей всех порвать — да только бог соответствующим экстерьером шавку не наградил. 
Мишка яростно защищал своё право быть над всеми, поэтому объяснял, что происхождение фамилии у него по матери немецкое, а не «собачье». Впрочем, природа, вероятно, подшутила над ним и его отцом, наделив обоих сильно волнистыми волосами, как у пуделей.  Пудель-отец, депутат Удовицин, владел супермаркетом, мелочами спонсировал гимназию, поэтому выходки Мишки директриса терпела и от гнева преподавателей оберегала.
Другом Мишки считался Борис Рыжов, среди друзей Доцент — сынок доцента кафедры экономического института и личного юриста пудельского папы. Те, кто в число друзей не входили, звали Борьку Рыжим. Во время карантина, когда гимназия была закрыта,  Пудель с Рыжим повесили трёх подвальных котят на воротах гимназии, а прихлебатели снимали казнь на крутые смартфоны и потом вывесили снятое в Интернете.
Павлов Сашка, вежливый отличник, занимался музыкой, поэтому кликуха у него была Паганини. Пудель про него в открытую говорил: «Таких уродов надо убивать в роддоме, они только землю засоряют своей неприспособленностью к жизни». Но терпел его присутствие  в своей компании, потому что Паганини решал задачи и готовил рефераты для Пуделя и его товарищей. В младших классах Пудель и Рыжий насмехались над Паганини, устраивали ему пакости, списывали у него задания и контрольные. Сашка пытался сопротивляться, получал за это тумаков. Но интеллигент-отец объяснил Сашке: «Решая за лентяев задачи, ты лишаешь их части мозгов и увеличиваешь свои. Человек — никто, пока сам себя кем то не сделает. Люди, сынок, делятся на хозяев жизни и обывателей. Но обыватели — не хочу сказать, быдло — они как наполнители окружающего пространства. Лишь малую часть людей можно назвать хозяевами жизни. Хозяева жизни бывают двух сортов. Первые — имеющие власть или силу. В принципе, то и другое оценивается количеством больших денег, которыми хозяева жизни ворочают — и не обязательно своими. Вторые имеют мозги. Но, имея мозги, не всегда удаётся стать хозяином жизни. Поэтому приходится быть ближе к тем, кто имеет власть или силу, то есть — деньги. Иной раз приходится делать вид, что шестеришь перед ними. Твои родители, сынок, образованные люди и у них не могло быть глупых детей. Придёт время, и ты покажешь, с какой стороны намазан твой бутерброд, отомстишь тем, кто думал, что ты у них в шестёрках».
В качестве вышибалы Пудель держал в компании Силаева Петьку по кличке Сила. Думающий со скоростью растущего на бахче арбуза, но большой и сильный от природы, Петька запугивал, а то и бил тех, на кого указывали Пудель и Рыжий.
Сила любил поесть, часто и много. Жадно уничтожая недоеденное Пуделем, любил приговаривать: «А то голодные червячки мои кишки прогрызут, заплаток не напасёшься, язву зашивать».
Пудель говорил про Силу: «Я не врач, но могу выдвинуть предварительный диагноз: он дебил».
Серёга Крысюк по кличке Крыса оправдывал свою кличку внешне и внутренне. Тощий, с узенькой мордочкой, подслушивал, кто где что говорит и доносил Пуделю или Доценту, за что приятели и ценили его.
Если кто-то хотел узнать какую-либо информацию про кого-то, обычно спрашивали: «Там Крыса не пробегал?». Потому что Крыса всегда пробегал мимо и слышал, о чём говорят другие.
Эту пятёрку в классе называли «собачьей компанией». Остальные дружились и ссорились попарно и тройками, или существовали индивидуально. У кого-то, естественно, были друзья-приятели на стороне.
Учились тоже все по-разному. Людка Ершова, например, похожая на куклу Барби, была уверенной хорошисткой, ладила не только с собачьей компанией, но и с хулиганами из других классов. Причина её независимости крылась в том, что она была «взрослой» девушкой Лёшки Смирнова, чемпиона города среди юниоров по смешанным единоборствам. И если кто по незнанию наезжал на Ершову, она с улыбкой предлагала: «А давай ты эту тему перетрёшь с моим парнем, Лёшей Смирновым. Знаешь такого?». 
Ленка Мясникова, невысокая, но плотная девушка с богатыми «буферами», за что её в собачьей компании называли Ленка-Мясо, училась «нормально»: на четвёрки вперемешку с тройками. Увидев, что Ленка идёт в раздевалку, Пудель или Рыжий предлагали: «Ленка-Мясо в раздевалку направилась. Пошли, потискаем!». Зажимали её в раздевалке, девчонка сердито отпихивалась, негромко, чтобы никто не слышал, стыдливо огрызалась: «Больно же! Синяки останутся! Меня мама заругает!».
Верок и Олёк, две подружки, тусовались в компаниях парней. Причём, ухажёры у них менялись довольно часто.
Надюха, та вообще считала себя взрослой, за ней иногда даже к гимназии приезжали крутые «тачки».

***
Когда следом за завучем Надеждой Павловной в класс вошла Ирина, Влад чуть со стула не упал. Первая мысль была: «Что-то нехорошее насчёт меня».
— Разрешите представить вам учителя биологии, — Надежда Павловна сделала жест в сторону Ирины. — Зовут её Ирина Аркадьевна. Надеюсь, всё у вас будет хорошо. Занимайтесь, Ирина Аркадьевна.
Надежда Павловна вышла.
Когда Влад был у Ирины последний раз, тридцать первого августа, она предупредила, что до конца недели будет занята, потому что устраивается на работу.
— И вообще, на первом месте должны быть твоя учёба и моя работа. А встречи для удовольствия теперь у нас будут по расписанию: один раз в выходной и один раз среди недели. Только, ради бога, чтобы никто ничего не узнал: мне двадцать четыре года, я разведённая женщина, ты школьник — наши встречи выглядят не совсем правильно.
Первый урок по биологии на той неделе провела сама Надежда Павловна, предупредив, что со следующего занятия у них будет постоянный учитель.
Ирина Аркадьевна прошла к столу, положила учебник, раскрыла журнал. Пробежала пальцем по списку учеников, удивившись чему-то, окинула взглядом класс, встретилась взглядом с Владом, смешалась. Низко наклонилась над журналом, скрыв от учеников покрывшиеся румянцем щёки.
То, что новая учительница смутилась, заметил Пудель. Посмотрел в ту сторону, куда смотрела учительница. Влад сидел, глядя в стол и чиркая что-то ручкой на листке бумаги. Петька-Сила, сидевший рядом с Владом, лыбился, довольный, указывая пальцем себе в грудь. Похоже, он думал, что смутил молодую училку. Пудель понял, что училка неопытная, что её можно «достать» и на том повеселиться.
— Ладно, — взяла себя в руки биологичка. — Напомню, что зовут меня Ирина Аркадьевна…
Краем глаза она посмотрела на Влада. Тот, словно в задумчивости, едва заметно покачал головой, соглашаясь с чем-то.
— С вами я познакомлюсь по мере общения.
— Новенькие обычно рассказывают о себе, — весело бросил реплику Борька Рыжий. — Где училась, семья-дети-муж или кто вместо него… Вы в учителях давно?
Пудель и Крыса хохотнули.
— Не очень. А насчёт семьи… Я не кандидат в депутаты, поэтому о семейном положении рассказывать не буду. Да и не имеет отношения это к учёбе. Та-ак… — Ирина Аркадьевна открыла учебник. — На прошлом занятии у вас была тема «Типы размножения организмов». Давайте экспресс-методом вспомним прошлый материал и пойдём дальше. Я задаю вопрос, вы представляетесь, коротко отвечаете. Так и познакомимся. Какие типы размножения вы знаете?
Ирина Аркадьевна указала авторучкой на Ершову.
— Ершова, — представилась девушка. — Половое, бесполое и вегетативное.
— Хорошо…
— Вегетативное, это у гомиков, — с ухмылкой добавил  комментарий Пудель. — Детей они не рожают, а голубых у нас тьма. Даже американский президент Джордж Вашингтон был гомиком.
Ирина Аркадьевна проигнорировала реплику Пуделя и задала следующий вопрос:
— Что такое партеногенез?
Она указала ручкой в сторону Влада.
— Я? — немного удивившись, уточнил Влад.
— Ваш сосед.
— Я не успел выучить… После каникул ещё не вошёл в колею… — снисходительно отговорился Петька-Сила.
— Партеногенезом лесбиянки размножаются, — встрял Пудель. — У них яйцеклетки есть, а оплодотворяться они не хотят.
— Поимейте совесть, молодой человек. Не мешайте работать, — слегка возмутилась Ирина Аркадьевна.
— Я бы поимел… Только не совесть. А почему у вас обручальное кольцо на левой руке?
— Это к теме занятия отношения не имеет.
— Отношения-сношения… — пробормотал Пудель. — Девушки обручальных колец не носят, у замужних кольцо на правой руке, у разведённых — на левой. Знак того, что опыт, мол, есть, и незанята.
— Что-то вы лишнего озабочены, молодой человек, с креном в специфическую сторону.
И указала ручкой в сторону Мясниковой.
— Партеногенез это размножение организмов из неоплодотворённой яйцеклетки, — ответила Ленка-Мясо. — Так размножаются некоторые насекомые, ящерицы…
— Ленка у нас партеногенезом не будет размножаться, — с ухмылкой заметил Пудель. — Она любит, когда её… тискают.
— Дурак! — вспыхнула Ленка и швырнула учебником в Пуделя.
Пудель ловко поймал учебник, снисходительно попросил сидящую впереди Надежду:
— Передай хозяйке…
И продолжил:
— Ленка у нас мясо-молочной породы, от сохи, от бороны, так сказать, такие размножаются успешно…
— Идиот! — процедила сквозь зубы Ленка.
— Между прочим, в России был дворянский род Мясниковых, — пытаясь настроить учеников на мирную волну, заметила Ирина Аркадьевна, сдерживая себя, чтобы не возмутиться и не наорать на хама. — Может быть в Западной Европе и сохранилась мода на чахоточных, малохольных дам, способных только веером махать. А у нас, в России, всегда ценились женщины, про которых Некрасов сказал: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет!».
— Ага… Толстых, — презрительно добавил Пудель.
— Нет, крепких. Вы, молодой человек, схамили про «тискают»… — Ирина Аркадьевна с сожалением смотрела на Пуделя. — Дело в том, что русские женщины всегда жалели убогих. И многое убогим прощали…
— Убогий! — хохотнул кто-то с задних столов.
Пудель оглянулся, зло сверкнув глазами.
— …Но когда видели, что некое создание в штанах — не убогое и заслуживающее жалости, а обнаглевшее хамло, то… останавливали зарвавшегося коня на скаку. Рукой крепкой русской женщины.
— Это вы на кого намекаете? — угрожающе произнёс Пудель.
— Я не намекаю. Я открыто говорю про крепких русских женщин.
Ирина Аркадьевна с улыбкой посмотрела на Мясникову. Ленка понимающе улыбнулась в ответ.
— Ладно… — Ирина Аркадьевна вздохнула. — Переходим к новой теме: «Половое размножение организмов». Половой процесс это…
— Да мы знаем, что такое половой процесс, — перебил учительницу Пудель. — А  вы нам покажете что-нибудь по теме? Я имею в виду не конкретно вас, а фильм, например… эротический.
Класс притих.
— Вам не кажется, молодой человек, что в своём хамстве вы переходите допустимые границы? Ваша сексуальная озабоченность может быть признаком нарушения телесного здоровья под названием спермотоксикоз. Это когда избыток вырабатыаемой спермы бьёт по мозгам. Ладони покажите, молодой человек.
Пудель непроизвольно поднял руки вверх.
— Вроде, на спермотоксикоз не похоже, — мрачно усмехнулась Ирина Аркадьевна. — Но правая рука натружена сильно, видать, интенсивно сбрасываете напряжение в семенниках… Но на всякий случай руку смените, молодой человек.
Класс взорвался хохотом и визгом.
— Да вы знаете, кто мой отец?! — густо покраснев, психанул Пудель. Такого позора перед классом вытерпеть он не мог.
— Вы хотите выступить в роли сводни? Я в своднях не нуждаюсь.
— Он у нас умный. Отличник по математике, — выкрикнула Ольга.
— Даже имбецил, если вызубрит таблицу умножения и расскажет её, как стишок, сойдёт за умного. Только применить на практике не сможет, — пожала плечами Ирина Аркадьевна. Она понимала, что ведёт себя непедагогично, размазывая достоинство ученика, что повелась, как говорится, на хамство ученика, но удержать себя не смогла.
— Да он у нас по-английски шпрехает! — восторженно выкрикнула Вера.
— О-о-о… — одобрила Ирина Аркадьевна. — И каков словарный запас? Для бытового общения, к примеру, необходима тысяча слов.
— Не считал. Тысяча есть, — гордо огрызнулся Пудель.
— Человекообразный обезьян Бонобо из Йерксовского приматологического центра активно пользовался шестьюстами словами. А знал тысячи. Грилла Коко знала две тысячи английских слов.
Класс снова взорвался хохотом и восторженными визгами.
— Пудель, ты у нас Коко! — крикнул кто-то.
— Да я тебя… — процедил сквозь зубы Пудель, с ненавистью глядя на молодую учительницу, растаптывающую его авторитет.
Влад напряжённо смотрел на Ирину, готовый вскочить и задать трёпку Пуделю. Ирина поймала его взгляд, отрицательно качнула головой.
— Дыбился пуделёк на борзую, да ростом не вышел. Образованные люди со старшими, или, хотя бы с преподавателями на «вы» разговаривают. А молодым женщинам только подлецы угрожают. Ну чего ты так возбудился? На перемену пойдёшь, держи перед штанами портфель, мокрое пятно прикрой.
Класс взорвался хохотом.
— Пуделёк! Ха-ха-ха… Ирина Аркадьевна, у него фамилия Пудель!
Ирина Аркадьевна немного растерялась. Наклонив голову к классному журналу, постаралась скрыть жар, выступивший краснотой на щеках.
— Прошу прощения… Я не знала фамилии молодого человека. Я подразумевала маленькую собачку…
— Пудель, ты у нас маленькая собачка!
— Отомщу! Ох, как я тебе отомщу! Жалеть будешь…
Закончив урок и вернувшись в учительскую, Ирина Аркадьевна пожаловалась завучу:
— Надежда Павловна, с Пуделем надо что-то делать!
— А что случилось? — без интереса спросила завуч.
— Да у него какая-то… сексуальная озабоченность! У меня тема в их классе была по размножению…
— Ну что ты хотела, милочка, — пожала плечами завуч. — В этом возрасте все они сексуально озабочены. Учитесь работать с молодёжью. А с Пуделем ничего делать не надо. Его отец хорошо помогает школе. Где мы ещё найдём спонсора, если его сына начнём прижимать?
На следующей неделе, подав дневник для выставления оценки, Пудель наклонился к учительнице и тихонько проговорил:
— Ирина Аркадьевна, вам бы подошло платье с глубоченным декольте…
И тихонько пропел:
— Ах, какая женщина! Мне б такую…
— Рано тебе такие песни петь, — тоже негромко проговорила Ирина Аркадьевна. — Учи слова песенки про резиновую куклу — как раз для тебя.
— Могу дать вам слова песни про фаллоимитатор, — ухмыльнулся Пудель.
— Пользуешься им? — усмехнулась Ирина Аркадьевна.
Война разгоралась.

= 4 =

Ленка-Мясо попросила Ершову узнать у своего спортсмена, берут ли в их секцию девчонок. Лёшка обрисовал тренеру физические данные девчонки. Тренер пригласил Ленку на беседу. Оглядев крепкую Ленкину фигуру, задумался.
— Заниматься серьёзно решила или от нечего делать?
— Серьёзно, — с мрачной убеждённостью подтвердила Ленка.
— Достали? — понимающе улыбнулся тренер, покосившись на «взрослую» грудь девушки.
Ленка молча усмехнулась.
Тренер дал Ленке перчатки как у спецназовцев, с голыми пальцами и мягкими нашлёпками на тыльной стороне, подвёл к столбу, обшитому кожей.
— Сожми крепко пальцы в кулак и ударь, что есть сил.
Ленка потрогала столб. Под кожей было не дерево, а что-то помягче. Сжала кулак и что есть сил врезала.
— Неплохо, — одобрил тренер. Попросил у спортсмена футбольный мяч, которым он стучал о стену, бросил перед Ленкой и указал в дальний конец спортзала: — Пробей туда.
Ленка была в кроссовках, поэтому ударила от души.
— В общем, так, — вынес резюме тренер. — Девушек твоей весовой категории у нас мало. Перед новым годом будут городские соревнования. Три школы выставляют по одной девчонке. Ты будешь четвёртая.
— Я же ничего не умею, — растерялась Ленка.
— Борьбе я тебя, конечно, толком научить не успею. Сделаем акцент на ударной технике. Удары ногой — фронткики и лоукики,  чтобы держать соперницу на расстоянии, и удары в голову, чтобы отправить в нокаут. Боёв у тебя будет два. Первый бой полуфинальный, второй финальный. Если победишь хотя бы в первом бою, займёшь второе место по городу.
Тренер улыбнулся и подмигнул.
— Представляешь: второе место по городу!
— Мне место не важно. Мне бить научиться, — отмахнулась Ленка.
— Вижу, стимул есть. Значит, всё получится.

***
За две недели до нового года состоялись соревнования.
— В борьбу не ввязывайся, — настраивал Ленку тренер перед боем. — Держи противницу на дистанции фронткиками, играй вторым номером. Не активничай, береги силы. Выжидай, когда сможешь ударить нокаутирующе. Времени у тебя много, три раунда…
Ленка выжидала. Уклонялась от ударов противницы, можно сказать, бегала от неё. Публика начала посвистывать, видя её пассивность и расценивая предложенную тренером тактику, как трусость.
Во втором раунде соперница расслабилась, самоуверенно раскрылась. Ленка «вдарила»… Не зря тренер три месяца ставил Ленке удар.
Второй бой, как тренер и предполагал, Ленка проиграла: попалась на болевой.

***
В школьной раздевалке Ленку зажали с двух сторон Пудель и Рыжий.
— Чёго молчишь о спортивных успехах? — насмешливо воскликнул Пудель. — Ты у нас теперь чемпионка!
— Сиськи, наверное, накачала, — ухмыльнулся Рыжий.
— А мы щас проверим, — потирая руки, Пудель шагнул к Ленке. — Ленок, дай-ка пощупать!
— А я твои чемпионские булки помассирую, — Рыжий нацелился схватить Ленку за ягодицы.
— Отвалите, кобели, а? — мрачно попросила Ленка.
— А ты кофточку-то расстегни-и… — пропел Пудель.
Покосившись назад, Ленка коротко ударила локтем в нос схватившего её за ягодицу Рыжего. Сделав шаг вперёд, отработанным ударом кулака в глаз сшибла с ног Пуделя. Переступив через упавшего, неторопливо пошла из раздевалки.
— Ну, сука… Ты ещё поплатишься…
Да плевать! У неё второе место по смешанным единоборствам в городских соревнованиях! Правильно тогда сказала Ирина Аркадьевна, что русская женщина, если надо, коня остановит. И даже двух жеребцов! А если будут приставать, сделает меринами.

= 5 =

Новогодний вечер для класса организовал папа Пуделя. В конференц-зале накрыли столы, закуски и напитки обеспечил супермаркет Удовицина. Из напитков были  кола, пепси, соки, шампанское и сухое вино. Персонально Надежде Павловне спонсор преподнёс бутылку коньяка, этикетка которой была закамуфлирована красивой обёрткой, чтобы ученики не видели, что разливают учителя.
Надежда Павловна попыталась возразить против спиртного, но Удовицин отмахнулся:
— Им по восемнадцать уже! Они и водочку употребляют вовсю… И отношения у них… взрослые.
Гимназисты, естественно, «разбавили» шампанское принесённым крепким. Через пару часов праздник загудел по-взрослому.
На медленный танец Влад пригласил Ирину Аркадьевну.
Пудель, наблюдая за парой, толкнул локтем стоявшего рядом приятеля:
— Гля, Доцент, как голубки танцуют! Интимно!
Влад с Ириной танцевали хоть и не в обнимку, но руки Влада держали партнёршу уверенно.
— Я видел, как они минут пятнадцать назад уединялись в пустом классе, — добавил Пудель.
— Хочешь сказать, они… — Рыжов постучал рёбрами ладоней друг о друга.
— Однозначно! — убедил друга Пудель.
— Да-ты-что-о-о…
— Не хочешь голубкам вечер попортить?
— А как?
— Мне батя рассказывал, как во времена их молодости девки-клофелинщицы клиентов «чистили».
— Что за кофеинщицы?
— Клофелинщицы. В аптеках лекарство от давления продавалось, клофелин. Снимет мужик девку, привезёт домой или в гостиницу. А она подсыпет в вино или водку тот самый клофелин, мужик через полчасика и вырубается. Девка обчистит клиента, да и сдёрнет.
— Класс!
— Я у бати как-то шарил в столе, хотел мелочёвкой разжиться на карманные расходы, и нашёл упаковку клофелина. Просроченная, но, думаю, полностью не выдохлась. Надо Ирке подсыпать. Вырубится училка, все подумают, что перепила. Вот хохма будет! Держи порошок, иди к столу, сыпани в чистый бокал, только чтоб никто не видел. Танец закончится, бабе пить захочется. Подойдёт к столу, ты в бокал с порошком колы нальёшь и её угостишь. Себе не забудь налить, чтобы она видела, что и ты пьёшь.
— А хахалю её?
— Он, козёл, ни грамма не пил сегодня. Если отрубится, подозрение может возникнуть. Потом как-нибудь. Только аккуратно, чтоб никто не видел. Нет, лучше я сам насыплю, а ты угостишь.
Пудель расцепил «хвостики» упаковки лекарства, подошёл к столу, выбрал чистый фужер. Сделав вид, что рассматривает внутренности фужера, незаметно высыпал в него порошок, который тут же пропитался остатками жидкости на дне и стал почти незаметен. Поставил фужер на стол. Приказал другу:
— Сторожи. Подойдёт, нальёшь пепси, угостишь.

***
— Ирине Аркадьевне плохо! Ирине Аракадьевне плохо! — заверещали девчонки.
Влад кинулся туда, где суетился народ.
Ирина сидела на стуле бледная, сонные глаза непонимающе бродили по столпившимся вокруг людям. Если бы её за плечи не поддерживали математичка и физичка, она бы упала со стула.
— Накулюкалась наша Иришка, — услышал он насмешливый голос Пуделя.
— Заткнись, козёл, — Влад зло покосился на Пуделя.
— За козла ответишь! — избито огрызнулся Пудель.
— Скорую вызовите! — панически требовал девичий голос.
— Может, выпила лишнего, — негромко предположил женский голос.
— Я не видела, чтобы она пила лишнего, — громко объявила завуч Надежда Павловна. — Она и шампанское-то едва пригубила! Ирочка, ты как?
Надежда Павловна легко похлопала Ирину по щеке, приводя «народным методом» в чувство. Сконцентрировавшись, Ирина с трудом встала. Пошатнувшись, едва не села мимо стула. Её успели подхватить, усадили на стул. Вторая попытка оказалась удачнее. Влад подхватил Ирину под руку с одной стороны, Мясникова с другой, помогли стоять.
— Ребята, ведите Ирину Аркадьевну в учительскую, — скомандовала Надежда Павловна.
В учительской Ирине дали понюхать нашатыря, умыли холодной водой, заставили выпить вонючих сердечных капель.
Надежда Павловна пощупала у Ирины пульс, укоризненно покачала головой, сообщила:
— Пульс слабенький. Бледная, значит, давление низкое. Когда перепьёшь, давление вверх скачет. Значит, плохо ей стало не от излишка спиртного. Ирин, ты не беременная?
— Нет… Дайте попить… — попросила шёпотом Ирина. — Во рту сохнет…
— Щас принесу! — рванулся было к двери Пудель, стоявший в группе зрителей среди учителей и учеников.
— Воды из графина налей, вон, на столе стоит! — остановила его Надежда Павловна.
Пудель заторопился к столу. Повернувшись спиной к зрителям, налил воды в стоявший там же стакан. Вытащил из кармана бумажку с лекарством, оглянувшись, торопливо подсыпал порошок. Можно было не торопиться: внимание народа было занято состоянием Ирина Аркадьевны.
Подал стакан с водой Надежде Павловне:
— Вот!
— Выпей, Ириш, — скомандовала Надежда Павловна.
Ирина выпила полстакана, отстранилась.
— Допивай! — скомандовала Надежда Павловна. — У тебя давление упало. Когда давление падает, надо больше пить.
— Первая доза плохо взяла, — прошептал Пудель стоявшему рядом Рыжему. — Срок хранения истёк, ослабло лекарство. Я ей вторую дозу подсыпал. Через полчасика отрубится.
— Так, — скомандовала Надежда Павловна. — Влад, Лена, ведите Ирину Аркадьевну на улицу… Вон её сумочка, там, наверное ключи от квартиры.
— Да… — вяло подтвердила Ирина.
— А я такси вызову. Отвезите Ирину Аркадьевну домой. Если ей вдруг хуже станет, вызовите скорую. Если всё нормально, немного посидите с ней, и идите домой. Ты как, Иришь?
— Слабость… Чуть подташнивает… — слабым голосом проговорила Ирина.
— Ну, ничего. Отоспишься, всё нормально будет. Помогите ей, ребята.
Влад и Мясникова повели Ирину Аркадьевну к выходу.
Гимназисты отправились к столам.
Выйдя из учительской, Пудель ткнул кулаком в бок Рыжему, прошипел оглядывясь:
— Классно, Доцент! Они её домой отвезут, а там она окончательно вырубится… Какую бы хохму отчебучить… Живёт она, я слышал, одна. Квартиру снимает. Вот бы потом в квартиру пробраться, сфоткать её как будто пьяную, и в сети фотки выставить!
— Ну, ты удумал… — восхитился Рыжий. — Представляю! Валяется, вся расхристанная…
— Ага… Кой-чё напоказ… Зови наших… Я на машине, поедем за ними… Не будут же Село с Мясом у Ирки ночевать! Дождёмся, пока уйдут, а там покумекаем, что придумать.

***
Влад и Ленка усадили учительницу в такси, привезли домой, проводили на второй этаж, помогли лечь на диван, укрыли пледом. Ирина спала. Дышала спокойно, ровно. Лицо хоть и бледное, но расслабленное.
— Ну что, иди домой, а я покараулю её немного, и тоже пойду, — предложил Влад.
— Я не могу тебя оставить с ней наедине, — Ленка укоризненно посмотрела на Влада. Она не подозревала о его отношениях с Ириной Аркадьевной.
— А чего такого? — искренне удивился Влад.
— Чего-чего… Ничего! Ты же парень! А она в беспомощном состоянии…
— А-а… Вон ты про что…
Влад улыбнулся. «Знала бы ты, что я в этой квартире, как у себя дома!» — подумал он.
Они постояли какое-то время молча. Ленка озиралась, рассматривая квартиру, в которой жила учительница.
— Ну что… Вроде всё нормально, — решил Влад. — Дышит ровно, спит спокойно… Скорой не требуется. Пошли по домам?
Ленка присмотрелась к лицу учительницы, поправила плед, пододвинула к дивану табуретку, принесла стакан с водой, поставила на табурет, согласилась:
— Да, скорой не потребуется. Пошли.
— Пойдём. Свет выключать не будем.
Вышли к подъезду.
— Ключи от квартиры я завтра Надежде Павловне отдам, — решила Ленка. — Или Ирине принесу.
— Тебя проводить? — спросил Влад.
— Да ладно… Я всё-таки боями без правил занимаюсь…
— Ну, смотри. Аккуратнее там.
Разошлись в разные стороны.

= 6 =

«Собачья» компания ждала в засаде — за кустами у детской площадки напротив подъезда, где жила Ирина Аркадьевна. Машину Пудель оставил в этом же дворе у соседнего дома.
Время было полуночное, мимо проходили редкие пешеходы.
По зажёгшемуся на втором этаже свету в окне определили квартиру, где жила учительница.
Скоро увидели, как из подъезда вышли Влад и Ленка. Услышали, как Ленка говорит про ключи. Увидели, как одноклассники разошлись в разные стороны.
— План такой, — объявил Пудель. — Отнимаем у Ленки-Мяса сумочку, изымаем ключи, возвращаемся к училке, фотографируем её в разных пьяных позах…
— А чё она так напоролась? — спросил Петька-Сила.
— Перепила, вот и напоролась, — огрызнулся Пудель.
— Отнять сумочку не получится, — заявил Паганини. — Во-первых, это грабёж, уголовно наказуемое деяние. А во-вторых, Ленка нас не любит, обязательно накапает. И за фотки в сети даст наводку.
— Да, за распространение частной информации тоже можно загреметь. Папаня что-то рассказывал по этой теме, — подтвердил Доцент.
Пудель задумался. Увидел палку, толщиной в черенок лопаты. Указал на неё.
— В укромном месте Сила охаживает Ленку по горбяке. Должок ей вернёшь от меня, обещал я ей как-то в раздевалке… Бей, чтобы не убить и не покалечить, естественно. Ленка от боли закрывает глаза… Все девчонки, когда им больно, закрывают глаза. В этот момент Крыса подбегает, вырывает из рук сумочку и убегает.
— А чё я? — возмутился Крыса.
— Ты самый шустрый у нас, — похвалил его Пудель. — Из сумочки вытащищь деньги и ключ от квартиры, где училки лежат…
— Гы-гы… — оценил шутку Сила.
— А сумочку бросишь по пути дальнейшего следования Ленки. Слегка разбросав вещи, чтобы она их потом собрала, — тоном Лёлика из «Бриллиантовой руки» продолжил Пудель. — Увидев, что денег нет, она расценит нападение, как грабёж.
— А, обнаружив, что нет ключа от квартиры…  — продолжил опасения Паганини.
— Ключи нужно взять только от училкиной квартиры, — пояснил Пудель. — Возвращаться к училке у неё не будет смысла, та же в отрубе, не достучишься. А её собственные ключи останутся.
— А как я узнаю, что ключи училкины? — ныл Крыса.
— Я видел однажды, как училка вытаскивала на уроке свои ключи: электронный от подъезда и жёлтый, английский, старого образца, от квартиры. А у Ленки своих ключей целая связка, все белые, я в раздевалке видел.
— Лица может увидеть, — продолжал перечислять возможные «обломы» Паганини.
Пудель огляделся. Увидел сушившиеся неподалёку на верёвках-растяжках платки-пелёнки, указал:
— Сделаете платки наподобие ковбойских, никого не узнает. Ладно, погнали, а то далеко уйдёт.
«Акция» прошла успешно. Ленку догнали за квартал от «исходной позиции». Незаметно опередили её по двору. Сила выскочил из тёмного проулка сзади, огрел ничего не подозревающую девчонку палкой по горбу. Крыса подскочил к скорчившейся от боли девчонке, вырвал из рук сумочку, отпрыгнул в сторону. Вытряхнул из сумочки вещи на асфальт, выудил кошелёк и два нужных ключа, и дал дёру. Сила трусцой побежал следом.
Ленка, оправившись от боли, бормоча сквозь слёзы проклятья грабителям, собрала вещи, и, хлюпая носом, пошла домой.
«Собачья» компания вернулась к дому учительницы.
— Диспозиция такая, — командовал Пудель. — Доцент берёт ключи, открывает подъёзд, дверь блокирует палкой. Поднимается на второй этаж. Квартира окнами во двор, значит, дверь — левая крайняя. Открывает её, мигает светом. Мы видим сигнал, поднимаемся в квартиру. А там по обстоятельствам.
Через пару минут компания оккупировала квартиру.
— Тихо! — скомандовал Пудель, убедившись, что училка спит. — Разговаривайте в полголоса, чтобы соседи не слышали.
— Ну чё… Фоткаем училку и — дёру? — спросил Сила.
Компания переминалась у дивана, нерешительно поглядывая на спящую учительницу.
— Ну сфоткаешь ты мирно спящую на диване училку… И что? — усмехнулся Пудель. — Надо сфоткать так, как будто она пьяная. На полу валяется, например. Или юбка задралась… Или полураздетая…
— Ух ты-ы… — восхитился Сила. — Полураздетая училка… Класс! А если проснётся?
— Не проснётся. Гарантирую.
Пудель присел на край дивана, склонился над головой Ирины, погладил её по щеке. Увидев отсутствие реакции на прикосновение, легонько похлопал по щеке, пробормотал:
— Я же обещал, что отомщу…
Осторожно расстегнул и распахнул  кофту, обнажив красивый лифчик. Тихонько развёл в стороны руки учительницы. Теперь она не очень походила на мирно спящую девушку. Отошёл от дивана, скомандовал:
— Фотографируйте.
Приятели вытащили смартфоны, защёлкали вспышками.
— Вот это вальс! — восхитился видом спящей училки Сила. — Ну чё, дёру?
— Ты чё, придурок, цирк только начинается! — посмеялся над приятелем Пудель.
— А чё ещё можно схохмить? Сфоткали, вывесим в Сети, — по-детски удивился Сила.
— Какой же ты тупой! — простонал Пудель. — Ты как, вообще, в гимназию попал? Тебе надо в спецшколе для дебилов учиться.
— Да он букварь читает со словарём, — усмехнулся Паганини. — И включает мозги на один день в году не каждого двадцать девятого февраля.
— Сам ты… — обиделся Сила, сжав кулак под носом у Паганини.
— Нет ума — считай, калека, — задумчиво проговорил Пудель, присел на диван, провёл пальцами по верхнему краю чаши лифчика, нырнул пальцами внутрь.
Приятели замерли.
Пудель тронул учительницу за плечо. Не увидев реакции, залез ей под спину, долго копался, пытаясь расстегнуть застёжки лифчика. Наконец, расстегнул. Оглянулся победно на приятелей, как фокусник перед исполнением фокуса. Медленно стянул лифчик вниз, обнажив груди.
— Ух ты-ы… — хрипло прошептал кто-то. — Я вживую ещё ни разу не видел…
— А теперь сможешь и полапать, — ухмыльнулся Пудель, накрыл грудь ладонью и тихонько стиснул.
— …лад… Не надо… лад… — невнятно пробормотала учительница. Похоже, её одолевала сухость во рту.
— Что за «лад»? — спросил Паганини, который любил, чтобы всё было понятно.
— Паганини, иди пощупай, — с усмешкой велел Пудель. — Когда ещё тебе такое удовольствие выпадет.
Паганини испуганно сделал шаг назад, но Пудель успел схватить его за руку, притянул к себе и ткнул ладонью в женскую грудь.
Лицо у Паганини скривилось, будто он собирался заплакать. Он без сил опустился на колени перед диваном, будто верующий перед распятием. Пальцы его распластались по женской груди. Шевельнулись, лаская…
— Сила, а в той комнате что? — спросил Пудель, указав на межкомнатную дверь.
Сила посмотрел, доложил, вернувшись:
— Пустая комната, барахло разное лежит.
— Давайте-ка перенесём её туда, положим на полу, будто она валяется. Подразденем… Вот это будут фотки!
— А как тащить? — спросил Сила.
— Ну, ты тупой, Сила! — удивился Пудель. — Ты что, девчонок на руках никогда не носил?
— Не носил, — пожал плечами Сила.
— В кино хоть видел, как людей на руках носят?!
— Видел. Вот так, — Сила изобразил руками, будто он что-то держит перед собой.
— Есть же у тебя куча мозгов, Сила! — делано восхитился Пудель. — Хватай училку и тащи в ту комнату. Крыса, возьми плед, на полу брось.
Не сводя глаз с женской груди, Сила понёс учительницу в соседнюю комнату.
— И чего они такую красоту прячут? — удивился. — Ходили бы, как негритянки, с голыми титьками…
Крыса постелил плед, Сила опустил учительницу на пол.
— Сила, сними с неё юбку, — приказал Пудель.
— А как её снять? Я ни разу не снимал, — пожаловался Сила.
— Идиот… Молния сбоку или сзади должна быть.
Сила нащупал молнию, расстегнул, с трудом стянул юбку вниз.
— Ух ты-ы-ы…
Женские бёдра, кружевные трусики… Все молчали, вдруг задышав, будто после физкультурной тренировки.
— Фотографируйте, фотографируйте, — напомнил Пудель.
Приятели защёлкали вспышками.
— Ну что… Серия третья, финальная, — объявил Пудель.
— Это какая? — спросил Сила.
Крыса хихикнул.
— А вот такая… — Пудель опустился на колени, очень медленно потянул трусики вниз.
— Может не надо… — с дрожью в голосе прошептал Паганини. — Это уже на уголовное дело тянет. Хватит уже… хорошего.
— Надо, Федя, надо, — убеждённо проговорил Пудель. — Как говорил старик Шекспир: разве может быть много слишком хорошего?
— Вообще-то, Паганини прав, — подтвердил Доцент. — Это уже на сексуальное насилие тянет. В беспомощном состоянии.
Пудель встал. Полуспущенные трусики скрывали только «самое-самое».
— Ладно, идите туда, — он махнул в сторону двери.
— А ты? — спросил Сила.
— А я… А я пофотографирую и тоже приду.
Все вышли. За последним захлопнулась дверь.
— Чё эт он дверь закрыл? — спросил Сила.
— Чтоб не мешали, — хихикнул Крыса.
— Да мы и так не мешаем, — пожал плечами Сила.
Все расселись на диване и по табуретам.
— Срываться пора, чё ещё тут делать, — снова предложил Сила.
— Чё делать, — ухмыльнулся Крыса. — Дела только начинаются.
Вышел Пудель. Слегка запыхавшийся. Утёр пот со лба.
— Чуваки, закурить есть?
Закурить ни у кого не было. Деже у Силы и Доцента. Доценту интеллигентный отец не разрешал, а Сила здоровье берёг.
Пудель сел на диван, откинулся расслабленно.
— Классно… Кто хочет, идите.
Крыса вскочил, будто опасался, что кто-то его опередит, нырнул в комнату. Но тут же выскочил оттуда.
— Она проснулась!
— Прикрой её чем-нибудь! Сила, стакан воды, быстро! — скомандовал Пудель.
Вытащил из кармана порошок, высыпал в воду.
— Ложечку или чего-нибудь размешать, быстро!
Размешав, заторопился в комнату, где лежала учительница.
Ирина Аркадьевна непонимающими глазами смотрела на Пуделя и Крысу, стоявших рядом с ней. На замерших в дверях Доцента, Силу и Паганини. Крыса успел прикрыть её, захлестнув пледом.
— Ирина Аркадьевна, вам стало плохо… Выпейте, — Пудель приподнял ей голову и прислонил стакан к губам. — Пейте, у вас во рту пересохло.
Ничего не понимая, Ирина Александровна глотала воду, льющуюся ей в рот.
Пудель протянул пустой стакан Крысе.
— Вот и ладненько. Минут черед десять-пятнадцать девушка будет готова принять тебя, Крыса.
Крыса хихикнул.
Пудель осторожно опустил голову учительницы на пол.
— Пойдём пока. Минут через десять она твоя.
Вышли. Сели молча. Крыса нетерпеливо ёрзал.
Из комнаты с учительницей донеслись непонятные звуки, будто чем-то ритмично били по полу.
— Посмотри, — велел Крысе Пудель.
Крыса прыгнул в комнату и тут же высунулся из двери.
— Судороги у неё! И пена изо рта!
Все замерли.
— Это передоз, — констатировал Паганини. — Скорую вызывать надо. Без скорой помрёт.
Стало тихо, будто все перестали дышать.
Из соседней комнаты донеслось ритмичное постукивание и звуки давящегося рвотой человека.
— А мы влетели по-крупному, пацаны, — посочувствовал себе Доцент. — Это называется «групповуха». А если она концы отдаст, то «с отягчающими обстоятельствами». От двенадцати до двадцати лет. Отец говорил.
— Передоз… Передоз… — пробормотал Пудель. — Так! Сидеть всем тихо! Кто хочет в тюрьму лет на пятнадцать, может идти. Кто любит свободу, слушай сюда! У меня в машине есть «герыч».  Вкалываем ей…
— Помрёт же… — словно пожаловался Паганини.
— Без «герыча» тоже помрёт. На зону хочешь? — разозлился Пудель. — На двадцать лет? Там тихонь любят. Быстро сделают девочкой Сашей. Иди, не держим!
Паганини промолчал.
— Рассказываю версию, как мы здесь очутились, — продолжил Пудель. — Перед тем, как на вечере окочуриться, она предложила нам после сабантуя собраться у неё, чтобы продолжить гулянку «по-взрослому». Мы пришли, она впустила нас, предложила ширнуться, мы отказались, тогда она ширнулась на кухне сама… Станцевала нам танец живота голышом, потом уснула, а мы пошли домой. Запомнили?
Все молчали.
Из соседней комнаты слышались невнятные стоны, редкие стуки.
— Желающих идти на зону в качестве «петушков» нет? — ещё раз спросил Пудель. — Тогда я помчался за зельем, пока она живая.
— А мы чё здесь будем сидеть… Я боюсь, — пробубнил Сила.
— Она ж дёргаться будет, я один в вену ей не попаду. Так что, сидите. Поможете держать.
Пудель схватил ключи от квартиры, выскочил в коридор.
Все сидели не шевелясь, испуганно прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты то ли стонам, то ли рвотным звукам.
Примчался запыхавшийся Пудель с пакетом в руках.
Заглянул в комнату с учительницей, приказал:
— Тащите её сюда, здесь светлее.
— Как тащить? — спросил Сила.
— Идиот… За ноги! Только вместе с подстилкой, чтобы на спине синяков не было!
Притащили голую учительницу на свет. Взгляды прилипли к чисто выбритому лобку.
Лицо белое, испачкано пенной блевотиной.
Пудель зарядил шприц раствором из двух ампул, посмотрел на сгиб руки женщины.
— Сила, сожми здесь, вместо жгута.
— Сильно?
— Чтобы вены надулись. Но чтобы без синяков. Крыса, держи руку. Доцент, сядь поперёк неё, чтобы не дёргалась…
Долго массировал руку, наконец, вколол иглу. Долго ковырялся под кожей… Наконец, в шприц потекла тёмная кровь.
— Попал! Сила, не жми. Но руку держи, чтобы не дёрнулась.
Быстро выдавил из шприца раствор, выдернул иглу.
— Прижать надо, а то кровить будет, — бросил реплику Паганини.
— Чёрт с ней, пусть кровит, — буркнул Пудель. И тут же возразил: — Не будет, у неё давление на нуле.
Подумал, протёр шприц краем своей футболки, вложил шприц в руку учительницы, прижал пальцы к стенкам шприца. Через ткань футболки взял шприц, отнёс на кухню.
— Всё, сваливаем! И помните, когда мы ушли, она тихо спала.

= 7 =

Господин Удовицын, вальяжный мужчина в дорогом костюме, чистейших ботинках, при недавно отпущенной модной бородке и внушительном золотом перстне на безымянном пальце, сидел в кабинете заведующего отделением судебной экспертизы.
— Владимир Александрович… Э-э… Как бы мне сформулировать помягче… Я бы просил вас… Э-э…
— Да вы не формулируйте, а спрашивайте напрямую, — едва заметно покривил губы Владимир Александрович.  Он предполагал, зачем к нему пришёл бизнесмен, и заранее обдумал ответы.
— Меня интересуют результаты экспертизы по делу погибшей учительницы.
— Вы родственник учительницы? Или её законный представитель? — заведующий скептически посмотрел на Удовицина. — Результаты экспертизы выдаются только по официальному запросу соответствующих организаций или прямым родственникам.
Удовицин окинул взглядом стены кабинета, проверяя, не ведётся ли видеонаблюдение. Вытащил из портфеля сложенный вдвое лист бумаги, положил перед заведующим.
— Такой формы запрос вас устроит?
Заведующий приподнял край листка. Под бумагой лежало несколько пятитысячных купюр. Заведующий тронул пальцем стопку, определяя количество.
— Мне, в принципе, достаточно словесной информации, — продолжил Удовицин.
— Ну, если словесно… Возможно, вам будет интересна информация о том, что обнаружились признаки полового акта погибшей в близкое время от момента смерти. Обнаружена сперма её партнёра. По генетическому анализу будет идентифицирована его личность.
— Есть предположения, кто мог быть её партнёром?
— Возможно, один из гимназистов, побывавших у неё дома.
Владимир Александрович насмешливо покосился на бизнесмена. Он догадывался, что, скорее всего, это будет его сын. Иначе, зачем припёрся сюда папочка?
Удовицин молчал, в раздумье покачивая головой.
— А бывает, — медленно, словно обдумывая каждое слово, спросил он, — что вещественные доказательства по каким-либо причинам перестают быть таковыми. Или лабораторные анализы не подтверждают версию. Или что-то в этом роде. Ну, вы поняли меня…
Удовицин взглянул на заведующего.
Тот молча покачивал головой в знак того, что понял.
— И во сколько раз сложнее, — Удовицин шевельнул пальцем в сторону лежащего перед заведующим «запроса», — это может произойти?
Заведующий испытывающе взглянул на Удовицина.
— В жизни всякое бывает. Бывает, кот ежа рожает. Бывает, жук свистит, железо тает. Всё зависит от морального стимула. Раз в десять сложнее.
Удовицин удовлетворённо кивнул.
— Мы с вами думаем идентично. Вряд ли покойница сильно расстроится, если следователи не выяснят, кто был её партнёром. Да, это раз в десять сложнее обычных дел.
Удовицин встал.
— Я знаю, в организациях, подобных вашей вечно не хватает канцелярских принадлежностей. Разрешите маленькую спонсорскую помощь лично вам: набор канцелярских принадлежностей от нашего супермаркета.
Удовицин достал из портфеля небольшую коробку в виде сундучка, поставил перед заведующим.
— Пожалуйста, разберите прямо сейчас, чтобы у вас на столе было красиво. И… я надеюсь, что всё будет стопроцентно гарантированно.
Заведующий, придвинул коробку к себе, приоткрыл крышку, увидел содержимое, тут же закрыл и подтвердил:
— Без сомнения. 
Удовицин зашагал к выходу.

 = 8 =

Мишка Пудель после окончания школы поступил в экономический институт на бюджетный факультет, где доцентом работал отец Борьки Рыжова.
 Папа в честь окончания второго курса купил Мишке ресторанчик «Альбатрос» в небольшом здании на набережной. На первом этаже располагался банкетный зал, на втором — большие и малые кабинеты для компаний и клиентов, желающих уединения. Кухня и подсобные помещения располагались в полуподвале.
— Руководи, сын, — передал Удовицин пакет документов сыну на семейном ужине в сыновнем теперь кафе. — Учись бизнесу, применяй на практике экономические знания, которые дают вам в институте. Почаще советуйся со мной, чтобы не прогореть.
Через несколько дней Мишка Пудель устроил сабантуйчик, как он говорил, для бывших одноклассников. Одноклассников забыть он ещё не успел, но считал их неудачниками, не добившимися ничего в жизни. Встреча ему нужна была, чтобы утереть фраерам нос своим ресторанам.
Одногруппников из института не пригласил, потому что почти не знал их: учился по «ускоренной программе», диплом должен был получить в следующем году. Занятия, естественно, не посещал, ходил в институт только «на экзамены» — подавал экзаменатору зачётку с вложенными купюрами и получал её с оценкой, соответствующей таксе. На отличную успеваемость не претендовал, тройки считал ниже своего достоинства, платил за четвёрки.
На банкет к Пуделю пришла его собачья команда в полном составе и тройка весёлых одноклассниц в качестве бонуса мужской компании, называвших себя Верок, Надёк и Олёк, с которыми члены собачьей компании могли перепихнуться по ходу банкета.
Надежду сразу после окончания школы удачно снял предприниматель. На положении содержанки она была пару месяцев, потом надоела «спонсору» и он, как говорится, с рук на руки с хорошими рекомендациями передал её приятелю. Тот другому… В содержанках ей приходилось жить по правилам спонсоров, что ограничивало её свободу. Поэтому она переквалифицировалась в девочку по вызову — клиентская база к тому времени была уже набрана.  Съездит к клиенту на час, на полдня или на определённое время, получит деньги — и свободна, пока деньги не кончатся. Представлялась она, как Надин, но клиенты звали её по разному, вплоть до Надюхи и Надьки. Функции выполняла тоже разные, иной раз попадала на извращенцев, от «контакта» с которыми блевать хотелось. Бывало, пьяные клиенты били. Но дело того стоило, теперь она ездила на ауди, имела однокомнатную квартирку.
Верок и Олёк попали на банкет из любопытства, но Пудель заплатил неплохо, заранее оговорив, для чего их приглашает.

***
Влад после окончания второго курса политеха по протекции маминого знакомого устроился в ресторан «Альбатрос» официантом. Зарплата хорошая, плюс чаевые. За три месяца каникул можно было хорошо заработать. Работал много, смены через день. В первой половине дня народу в ресторане было мало, а с вечера  и до двух-трёх ночи, пока все клиенты не перепьются, бегал как заводной.  Часов десять без возможности присесть даже для него, спортсмена, были огромной нагрузкой. Удивлялся, как такое выдерживали девчонки-официантки.
Неожиданно для персонала ресторан сменил хозяина. Ходили слухи, что бывший хозяин продал его не по доброй воле. Шоком стало, когда Влад узнал, что хозяином «Альбатроса» стал его бывший одноклассник Пудель.
Смерть Ирины два года назад потрясла Влада. В то, что про неё сплетничали, Влад не верил. Учителя тоже сердито пресекали все попытки намекнуть на неблаговидное поведение коллеги, повторяли, что Ирину Аркадьевну подло оговорили.
Все подозревали, что Пудель и его компания причастны к смерти молодой учительницы. Но следствие нашло в крови умершей наркотик, со слов «собачьей компании» было сделано заключение, что они только смотрели на пляшущую в неглиже училку, а когда ушли, она мирно спала.
Те, кто знал Ирину Аркадьевну, были уверены, что богатенький папочка «отмазал» вляпавшегося Пуделька.
Собачьей компании в школе устроили обструкцию, но пять месяцев до выпускных экзаменов прошли быстро…
Первой мыслью мучавшегося от горя Влада было отомстить. А кому? Шестёркам Пуделя? Скорее всего, они были у него на подхвате. Самому Пуделю? Как? Убить его? Засадят в тюрьму — у него денег на отмазку нет. Засадят надолго, считай, жизнь под откос.
Неприятной неожиданностью для него стала весть о том, что в его смену Пудель организует банкет для собачьей компании. Узнав, что ему придётся прислуживать Пуделю, он хотел бросить всё, к чёртовой матери… Но девчонки-официантки уговорили остаться: если уйдёт, кому-то придётся работать две смены подряд, это очень тяжело, за гранью физических возможностей.
Ладно, решил Влад, останусь. Может, будет возможность подсыпать Пудельку крысиного яду в питьё.
 
***
Влад принёс салаты для «собачьей компании» в большой кабинет на втором этаже.
Стол был сервирован без изысков: дешёвая водка, скорее всего, палёная, дешёвые салатики, паршивенькая газировка кустарного производства. Новый хозяин позвал гостей похвастать заведением, а не поражать кухней.
Пудель, увидев одноклассника в форме официанта, удивился: он ещё не знал персонал, работавший в ресторане. Усмехнулся. Пододвинул тарелку с салатом поближе, глянул в неё, возмущённо воскликнул:
— Человек! Что за хрень?! Муха в салате!
Собачья компания, оживлённо разговаривавшая до того, и не обращавшая внимания на официанта, замолкла. Все увидели, что обслуживает их бывший одноклассник.
Влад подошёл к Пуделю, вгляделся в блюдо.
— Не вижу.
— Ну вот же! — ткнул вилкой в салат Пудель.
Влад пригляделся внимательнее.
— Всё равно не вижу. Но я заменю блюдо.
— Да ладно, расслабься… Я пошутил.
Пудель довольно откинулся на спинку стула, снисходительно, по-барски улыбнулся.
— Ну вот… Ты, оказывается, на меня работаешь… Я рад за себя. Ну-ка, наполни нам бокалы. Чего они порожняком стоят, как неродные?
Влад прошёл вокруг стола, наполнил рюмки водкой.
— А ты чё такой недовольный? Можно сказать, физиономия недовольством аж светится. Сделай личико попроще! С такой постной мордой тебе только в крематории работать, а не в ресторане достойных людей обслуживать.  Кто ж виноват, что ты на меня работаешь? Как говорят ковбои: каждый сам седлает свою лошадь.
— Да так… Вспомнил кое что… И кое-кого…
Пудель перестал улыбаться, огрызнулся:
— Ну, коли мысли о прошлом замучили, уволься — крепче спать будешь. Чего прошлым мучиться? И можешь не цитировать свои мысли дословно: прожиточный минимум твоей информации ничто по сравнению с роскошным заключением из соответствующих органов правопорядка. А посему твои домыслы есть гадания на кофейной гуще.
— Я не гадаю, я делаю выводы. А увольняться погожу. Думаю вот… Не подскажешь, что у нас крепче крысиного яда действует? В ресторане с недавнего времени крысюк завёлся… Надо накормить его чем-то, чтобы сдох.
— Смотри сам не наешься, — сморщился Пудель. — Ладно… Если считаешь, что я в чём-то был неправ, можешь подать на меня в суд. А пока иди на кухню, позаботься там, чтобы без мух подавали. И не спи на ходу, ежели позову.
Влад, насмешливо изобразив полупоклон, ушёл.
— А физиономию сделай попроще. Официант обязан улыбаться, — проговорил Пудель. Но это уже был разговор с затылком уходящего. — Никто не виноват, что я хозяин, а ты мой работник. Зато ты — интеллектуал, духовно богат. Правда, духовно богатые обычно неимущи — но это их проблема.  И мой тебе совет: не путайся под ногами, когда в игры играют взрослые.
— А вдруг он серьёзно? — спросил Доцент, когда Влад ушёл.
— Случись что, он первый на подозрении. — Пудель скривился и презрительно цвиркнул сквозь зубы, будто высасывал застрявшее мясо. Взял рюмку, встал. — Ладно, народ! Мне тут по случаю достался ресторанчик… Приятно чувствовать себя хозяином заведения. Нет, вы не надейтесь, я вас на дармовщину поить и кормить не буду, я имею в виду — в будущем. Предприятие должно приносить доход. А сегодня — да, угощаю. Так что, поднимайте, выпивайте за успех моего предприятия, закусывайте… Ну и всё такое…
После четвёртого тоста за успех предприятия дым коромыслом пошёл в полную силу.
— Девочки! Работать! — скомандовал Пудель. И, пригласив жестом Доцента и Крысу, направился в хозяйский кабинет.
Вернулись достаточно быстро. Девочки готовы были обслужить и вторую смену, но Сила и Паганини отказались.

***
Паганини после третьей рюмки затосковал. Спиртного раньше он почти не употреблял, оно на его мозги действовало слишком быстро и неприятно. Но здесь отказываться было неудобно, пришлось употреблять наравне со всеми.
Намёки Влада на прошлое всколыхнули в душе Паганини давнюю грусть: никто не знал, что он страдал по погибшей учительнице. То ли любил, то ли… После того, как увидел обнажённую грудь учительницы, горошинки сосочков на светло-коричневых пятачках, после того, как Пудель принудил его прикоснуться к ней… Эти божественные ощущения не давали ему спать, он мучился от страсти, от желания обладать… От эротических снов просыпался в мокрых, липких трусах…
Она ему сразу понравилась, как только пришла в класс, в том сентябре. Её изящная фигурка, пухленькие губки, такие влекущие…
Однажды она вписывала в его дневник оценку. Паганини стоял у неё за спиной, увидел на плече учительницы два волоса. Незаметно снял их. Дома нашёл маленький тонкостенный флакончик, кажется, от отцовского нитроглицерина, положил свившиеся колечком волосы во флакончик. Когда оставался один, вытаскивал фетиш, рассматривал, нюхал… Мечтал, что зарывается лицом в её волосы… Поначалу даже улавливал тонкий, волнующий запах духов… Потом стал думать, что улавливает…
Паганини не считал себя причастным к смерти учительницы. Пудель — единственный виновник. И жаждал отомстить Пуделю, выжидая, как учил его отец, удобного момента. Отец говорил, что бог всегда даёт людям шанс, главное, не пропустить его. Потому что второго шанса может и не быть.
— За дружбу! — предложил Паганини тост. — Ты наш шеф. Мы всегда готовы поддержать тебя и помочь!
Паганини с двумя рюмками в руках направился к Пуделю.
Надин перехватила из руки Паганини рюмку, предназначавшуюся Пуделю. Никто не видел, что между пальцами у неё была зажата таблетка, которая благополучно скользнула в рюмку. Надин вытанцовывала и приближалась к Пуделю, показывая, что несёт ему рюмашку. Вытанцевав, наконец, пока таблетка растворилась, вручила рюмку Пуделю:
— За тебя, наш командир и благодетель!
Под такой лицемерный тост Пудель не мог не выпить. Паганини, пивший до того по половинке, махнул полную.

***
Застолье достигло «пиковой нагрузки». Крыса с хитрым выражением мордочки что-то нашёптывал Пуделю, Пудель в ответ цедил что-то брезгливое сквозь зубы, Крыса с готовностью подхихикивал.
Паганини со скорбным выражением лица жаловался о чём-то, тычась носом в ухо Надин, сидящей рядом с ним на диване и привычно придерживавшей пьяненького клиента, обняв его за плечи.
Сила громоздился сбоку от Пуделя, на месте охранника. Хмелеющий Пудель снисходительно наливал подчинённому водки, тот с благодарностью пил, аппетитно закусывал.
— С-сила, возьми девочку, р-разложи у меня в кабинете. Девчонки с-службу знают, — предложил Пудель.
— Не, — вяло отказался Сила. И показал на стол перед собой: — Я во…
— С-сила, ты съедаешь в пять минут столько, сколько хватит з-здоровому коню на неделю.
На Пуделя вдруг накатило опьянение.
— Д-девки! — он пьяно махнул рукой. — В колонну по одной… Ф-фсе за мной… Б-бегом марш! Я вас конвейером…
— Не надорвёшься, Пудель? — скептически спросила Надин. — В одного-то?
— Н-ни-на-ды-рвусь…
Пудель, что называется, грузился на глазах.
— Ф-фсех по разу, а тебя ды-ыва раза… Как грампластинку… Сы-абе-их сы-та-рон…
— Пошли, девочки, отведём героя баиньки, — скомандовала подругам Надин.
Пуделя в кабинет пришлось вести под руки.
До кабинета он дошёл ещё «живой». Даже успел, плюхнувшись на диван, расстегнуть и спустить штаны. И отключился.
— Слава те… отработал своё «герой», — удовлетворённо констатировала Надин, покосившись на свесившееся на сторону «хозяйство» Пуделя. — Садись, девки, покурим в тишине, благо «главный конь» спёкся.
Она опустилась на диван рядом с Пуделем. Верок и Олёк сели в кресла.
— Он, сволочь, ещё в девятом классе меня изнасиловал, — призналась Надин. — Дёрнулась я в полицию, заявление написать…
Вера скептически хмыкнула.
— Нет, следователь дядькой нормальным оказался, — остерегающе подняла руку Надин. — Доброжелательно, по-отцовски так, поговорил со мной. «Ты, — говорит, — пойми ситуацию. Ну, приму я твоё заявление. Папа Пуделя нажмёт на нужные рычаги, подмажет где надо… И окажется, что ты оговорила честного парня. Кто в дерьме? Ты. Тебе это надо?».
Надин взяла у Ольги зажжённую сигарету, затянулась, вернула сигарету.
— Я подумала-подумала… А ведь дядька прав. Но следак вообще классным оказался. Я, говорит, скажу Пуделям, что ты согласна замять это дело за определённую сумму… И назвал цифру. Я про такую сумму и во сне думать не могла. На том дело и прекратили.
Помолчали каждая о своём. Надин продолжила:
— Тогда я впервые почувствовала, как хорошо жить при деньгах. Но деньги кончились… Конечно, счастье не зависит от количества денег. Но я поняла, что лучше скучать в лимузине, чем в автобусе… И покатилась по известной девкам дорожке. Под горку.
— Катиться с горы всегда легче. Козёл он, этот Пудель. Всю жизнь козлом был, — брезгливо проговорила Ольга. — Скольких девок перепортил… Дай бог ему на голову тысячи мерзких вещей, включая гонорею, сифилис и прочие «отрыжки» сексуальных излишеств.  И пусть они вызовут усыхание определенной части его тела.
— Так и скажи: чтоб у него член отсох, — усмехнулась Вера.
— Я ненависть к этому козлу все годы лелеяла, — Надин презрительно покосилась на Пуделя. — Верила, что и на нашей улице в конце концов перевернётся машина, гружёная пряниками.
— Дуры-девки к его деньгам сами липли, как загар к вспотевшей лысине … — буркнула Ольга и опасливо покосилась на Надин. — А вот Ирину Аркадьевну… Мало, он её на тот свет отправил, так ещё грязью испачкал, мёртвую, обезьяна. Извиняюсь перед приматами, оскорбила их: среди обезьян таких уродов нет. Он просто моральный урод. А народ знает всё, и молчит.
— Дьявол не требует от людей ни борьбы, не бунта. Только молчаливого согласия, — задумчиво проговорила Надин.
— Видели, как этот урод Влада унизил? — напомнила Вера. — «Ты мой работник»…
— Это он из мести… Завидовал, что у Влада с Ириной Аркадьевной было что-то… — вздохнула Ольга с завистью. — Организовал собачью свадьбу — и унижает.
— Одно слово: Пудель! Кобель. Даже во время собачьей свадьбы не откажет себе в удовольствии полизать под хвостом, — усмехнулась Надин.
— Точно! Собачья свадьба… Радуются, — продолжила Ольга. — Ни у кого совесть не болит.
— У Паганини болит, — усмехнулась Надин. — Он мне спьяну за столом душу изливал. Любил, говорит, я Ирину Аркадьевну. Как женщину. По ночам, говорит, снится с обнажённой грудью. Когда ж ты, спрашиваю, её обнажённую грудь видел? Может она тебя и вправду соблазняла? Нет, говорит, она небесной чистоты была… А грудь её я видел, когда Пудель опоил её, раздел и велел голую фотографировать. Волосы мне её показывал в пузырьке.
— С мёртвой снял?! — ужаснулась Вера и даже прихлопнула открывшийся рот ладонью.
— Два года назад на уроке, когда за её плечом стоял, два волоска тиснул. А сегодня дал посмотреть и забыл у меня спьяну.
Надин вытащила из кармана пузырёк с волосами, показала приятельницам.
Некоторое время все молча смотрели на пузырёк.
— Волосы, они крепкие, — задумчиво проговорила Ольга, покосившись на Пуделя со спущенными штанами. — Из конского волоса раньше лески плели…
— Да-а, — задумчиво протянула Вера. — Каждый человек должен нести ответственность за последствия своих поступков.
Надин посмотрела на приятельниц, на бесштанного Пуделя, напряжённо о чём-то думая.
— Так, подруги, — произнесла решительно. — Мне надо срочно позвонить, кое-что уточнить.
Вышла из кабинета.
Сквозь щель в неплотно закрытой двери было слышно, как Надин с кем-то разговаривает:
— Добрый вечер… э-э… Это Надежда. У меня всё по плану. «Колесо» закатила. Клиент в отключке… Я вот что подумала… Передоз этой сволочи сделать — слишком мягко для него. Как труп он некрасив и бесполезен — не чувствуют трупы ничего, не маются. А вот если человека лишить главного для него удовольствия в жизни…
Ольга подошла, прикрыла дверь, продолжила прерванный разговор:
— Плохо, когда убийца остаётся безнаказанным. Тем более, убийца, который испоганил память своей жертвы — хорошего человека. 
— Да, грех, когда убийца остаётся безнаказанным, — согласилась Вера.
— И за нас, девчонок глупых, тоже не грех отомстить, — добавила вернувшаяся  Надин.

***
Паганини очнулся. Понял, что сегодня он набрался. Огляделся.
— А где девчонки?
— Домой ушли, — ответил Сила, что-то дожёвывая. — Клиентов не было, работу свою они закончили, пошли домой.
— А Пудель?
— В кабинете. Девок отбоярил и свалился.
Паганини мучительно вспоминал, что он должен сделать Пуделю. Встал, нечётким шагом направился в кабинет.
Пудель лежал на диване со спущенными штанами. Его припухший «прибор» лежал на животе, будто только что закончил половой акт.
«Кобель, — подумал Паганини. — Пьяный в сиську, а на последок девок оттрахал.
Оглядел кабинет. На письменном столе увидел катушку толстых шёлковых ниток. Такими бухгалтеры прошивают документы. Отмотал метра два, попробовал оторвать — не получилось. Крепкая нитка. Отрезал канцелярскими ножницами. Подошёл к дивану. Подумал. Один конец нитки привязал к батарее за спинкой дивана. Другой — к «хозяйству» Пуделя. Если спьяну упадёт, останется без «прибора».
Ушёл в зал.
— Чё там Пудель? — спросил изрядно пьяненький Крыса.
— Лежит со спущенными штанами, — медленно ворочая языком доложил Паганини. Снял очки, протёр стёкла платочком. — Член в потолок, видать хорошо с девками поработал. Я домой…
— Пошли похохмим над Пуделем, — предложил Доцент.
— П-шли… — согласился Сила, тяжело вставая, шатаясь. Доцент подхватил его под руку. Паганини пришлось идти с приятелями. Стукнувшись поочерёдно плечами о косяки, вышли в коридор. Крыса, как всегда, последним. По ходу Доцент подхватил под руку шатающегося Паганини.  Теснясь, вошли в кабинет, остановились.
Пудель со спущенными штанами лежал на диване. Его «прибор», напоминающий средней величины синий баклажан, торчал вверх.
— Вот это «кэшбэк» у Пуделя, — Доцент указал пальцем на «прибор» бесчувственного приятеля. Приглядевшись, добавил: — Нитка… Член ему перетягивает. Девки, что-ли, подхохмили? Больные на всю голову… За членовредительство — реальный срок.
— Капец члену, — пробормотал Сила.
— Кастрат, — задумчиво констатировал Доцент. — Тенором в солисты можно записывать.
— Снять надо, — предложил Сила полусонным голосом.
— Снимай, не снимай — кастрат… А то строил из себя крутого… Паганини… Ты не видел нитку, что-ли?
— Да он слепой… — пояснил Сила. — Палец с двух метров не видит…
— Я сниму, — сказал Паганини и нетвёрдо шагнул к Пуделю.
— Не развяжешь… — засомневался Доцент. — Возьми ножницы на столе.
— Р-разв-жу… — промямлил Паганини. — Сам-за…
Что за «самза», никто не понял, потому что окончание слова «завязывал» Паганини выдохнул неслышно по причине пьяного бессилия. Тем более, что нитку он завязал на бантик.
— Скорую надо… — решил Сила.
— Пока приедет… Такси вызовем… — решил Доцент. — Позови кого-нибудь из ресторанной администрации… Пусть засвидетельствуют, что хозяин лишился достоинства в рабочем кабинете…
— И по собственной инициативе, перетрудившись на трёх девках, — добавил Паганини. — Ы-ы-ы… Как мне плохо!
— Пьянка закончилась, хуже не будет, — успокоил Доцент.
— Ты меня недооцениваешь…

= 9 =

— Владимир Петрович, к тебе позавчера на дежурстве больной по фамилии Пудель поступил…
Сергей Николаевич, завотделением травматологии, вопросительно, с нескрываемым скепсисом смотрел на молодого ординатора, работавшего в отделении второй год. Сутки назад у Владимира Петровича было ночное дежурство, потом отсыпной день, а сегодня он вышел в дневную смену.
— Да, Пудель… Собачья фамилия. Интересная травма.
Молодой врач хмыкнул и покрутил головой.
— Привезли пьяным до беспамятства. Ему в ресторане кто-то хозяйство шнурком перевязал. Саму удавку друзья сняли, как только обнаружили, но странгуляционная борозда осталась — я в истории всё описал. Вследствие сдавления развился отёк пениса, застой крови и прочее. Я назначил гепарин и сосудорасширяющие для восстановления кровообращения.
Владимир Петрович, вспоминая комичную ситуацию, улыбнулся.
— А ты больного перед сдачей дежурства смотрел? — требовательно спросил завотделением.
— Да чего его смотреть? — смущённо оправдался Владимир Петрович: перед сдачей дежурства он обязан был осмотреть поступивших больных и сделать запись об их состоянии. — Лечение назначено, орган жизнеспособный… Пациент на боль не жаловался, спал…
— Спал… Ты ему давление при поступлении мерил?
— Да чего мерить? У алкашей оно всегда или нормальное, или повышенное. Написал нормальное.
— Нормальное… Написал он… Есть подозрение, что ему по старой проститутской традиции клофелину в питьё подсыпали. Поэтому давление у него было ниже плинтуса. Которое ты сосудорасширяющими ещё больше понизил. И состояние… сонно-бессознательное, с запахом алкоголя.
Завотделением вздохнул и посочувствовал:
— Владимир Петрович, ты влетел по-крупному. Кровообращение в члене пациента не могло восстановиться.
— В смысле? — моментально посерьёзнел ординатор.
— Тебе ни разу не доводилось осматривать грудничков с отёком пальца на ноге?  Чаще всего — мизинца. Как правило, грешат на врождённую странгуляцию с нарушением кровообращения в пальце.
— Нет, не было случаев.
— Мне раза три пришлось консультировать. При внимательном осмотре в глубине странгуляционной борозды я находил волос, обвивающий палец. Как волосы обвивали пальцы — одному богу известно. Не удали я тогда волосы, пальцы некротизировались бы.
— Вы хотите сказать, что член этого… Пуделя мог обвивать волос?
— Я хочу сказать, что вчера днём, с разрешения его отца, крутого бизнесмена и депутата Госдумы Удовицина…
— А чего у них фамилии разные? Приёмный, что-ли, сын?
— Сын родной, на фамилию матери записан. Почему — сам спроси, ежели интересно. Подозреваю, чтобы движимость-недвижимость на разные фамилии записывать. Многие бизнесмены сейчас так делают. Так вот, с разрешения отца и согласия пациента — после долгой убедительной беседы, конечно, — мне пришлось сильно укоротить некротизированный пенис. Там гангрена начиналась. Основание органа перетягивал длинный, предположительно, женский волос, послуживший причиной расстройства кровообращения с последующим некрозом грехородного органа. Твоё «лечение» адвокат пострадавшего может трактовать, как некачественное оказание медицинских услуг, а то и халатность, повлекшие тяжкие последствия — потерю жизненно важного органа и значительное ухудшение качества жизни. Секс для него теперь несбыточная мечта. Какое уж тут качество жизни. Без главного в жизни удовольствия под названием оргазм.
Выпучив глаза и прихлопнув раскрывшийся рот, ординатор с ужасом смотрел на заведующего отделением, растерянно тёр ладонью то лицо, то затылок, то комкал халат на груди.
— Когда есть чем, но нет желания — жить легко. Тяжело, когда есть желание, но нечем. Ладно, должен будешь, — смилостивился заведующий. — Помнишь, два года назад молодую учительницу обвинили в том, что она наркоманка, развращала подростков. И, якобы, умерла от передоза. Дело на новый год было.
— Что-то слышал. Жуть… Училка-наркоманка… — пробормотал Владимир Петрович, думая о своём.
— Это официальная версия. А по неофициальной информации сволочные подростки опоили молодую училку, изнасиловали в бессознательном состоянии и для отмазки вкололи ей наркоту, отчего она умерла. Заводилой в той банде был как раз этот Пудель. Его папочка-бизнесмен вложил хорошие деньги, чтобы вину переложить на мёртвую училку — мёртвые, типа, сраму не имут. Так что, мне недокастрированного Пуделя ни капли не жалко. Надеюсь, это была месть за опозоренную и убитую учительницу. Как написано в Библии, каждому по делам его. Я в документах не отметил, что обнаруженный волос был причиной некроза члена.
— А мог волос случайно обвиться вокруг члена? — оживился ординатор. — Как вокруг пальцев грудничков, про которых вы рассказывали.
— Случайно не мог. Потому что при внимательном рассмотрении рассечённого волоса я обнаружил узел крепко-накрепко завязанный несколько раз. Скрывать улики — дело ненадёжное и подсудное. Если преступника найдут, могут раскрутить и обвинить нас в сокрытии улик. Поэтому, я узелок отсёк, а сам волос, похожий на женский, естественно, сохранил. В истории болезни пометил, что длинный волос случайно обнаружен в зарослях на лобке пострадавшего во время осмотра перед операцией. Если следователи сделают запрос, то мы выдадим вещдок.
— А медсестра… Она же видела, как вы волос…
— Осмотр пациента я проводил в перевязочной, сестра в это время занималась у столика с инструментами, не видела, откуда я взял волос. Сказал, что с лобка. Так что, дорогой коллега, Пудель потерял свой член в результате очень продуманной и тонкой мести. Вполне возможно, автор мести — владелица волоса.
Ординатор осторожно вздохнул, почувствовав облегчение, с надеждой взглянул на заведующего.
— Расслабься, парень! — хлопнул по плечу подопечного и улыбнулся заведующий. — С тебя коньяк… За спасение от тюрьмы. И забудь, что я тебе только что сказал. Совесть насчёт Пуделя у меня чиста, по слухам, за ним не одно изнасилование числится. Да и вся семейка у них… даёт сатане взятки за крышевание. Но впредь будь внимательнее. Если напортачишь с хорошими людьми, спасать не буду.
Завотделением задумался, качнул в недоумении головой, усмехнулся.
— Следователь уже опросил персонал ресторана и всех, кто участвовал в той попойке. Чужих, которые входили на второй этаж ресторана, где гуляла компания Пуделя, никто не видел. В конце попойки Пудель с тремя девками отправился в свой кабинет, чтобы напоследок заняться сексом. Но был настолько пьян, что до секса дело не дошло. Девки божились, что, когда они уходили, Пудель валялся на диване в состоянии неспособности к сексу.
— Девки и перевязали! — предположил Владимир Петрович. — Своим волосом.
— Генетическая экспертиза, конечно, может это доказать, если волос принадлежит одной из дам. Когда девки ушли, пьяные парни отправились в кабинет Пуделя, типа попрощаться. Увидели, что «прибор» у Пуделя синий, как баклажан. Обнаружили нитку-удавку на члене, отвязали её. Подозревают ещё официанта, тоже одноклассника Пуделя. Ходили слухи, что у него были отношения с учительницей, поэтому есть мотив для мести. Но персонал божится, что наверх он поднимался только один раз, ещё до начала пьянки. А в последующем, «по причине личной неприязни», поменялся местами с коллегой и обслуживал зал на первом этаже, ему некогда было ходить наверх. В общем, следователь сказал, что единственное, что может прояснить дело — генетическая экспертиза волоса.

***

В понедельник, как было заведено, Владимир Петрович, держа истории болезней, зашёл в кабинет завотделением доложить о вновь поступивших больных.
— Садись, — заведующий кивнул в сторону дивана. — Помнишь своего «крестника» с собачьей фамилией?
Владимир Петрович недовольно поморщился. Вспоминать о допущенном ляпе не хотелось.
— Следователь приходил бумаги оформлять. Сделали они генетическую экспертизу волоса и всех участников той попойки…
— Одна из девчонок? — встрепенулся Владимир Петрвоич.
— Не-а… — с таинственной усмешкой протянул заведующий. — Никогда не догадаешься.
— Кто?
— Это волос убиенной и опозоренной им учительницы.
— Ни-хэ-хэ-себе! — поразился Владимир Петрович и удовлетворённо улыбнулся. — Справедливая месть с того света… Но ведь кто-то живой это сделал! Но… Откуда волос? Не из могилы же!
— Никаких зацепок в деле «оскопления» Пуделя. «Глухарь» на сто лет вперёд, — добавил завотделением. — Да-а… Месть с того света в чистом виде.  Тонкая месть, в прямом и переносном смыслах.
— «Страшная месть», как писал дедушка Гоголь.

8. Ветеринары

= 1 =

Из характеристики Дмитрия Зеленина: «Хорошо учится, участвует в общественной жизни колледжа, читает художественную литературу. Уважает преподавателей, с родителями отношения хорошие».
Из характеристики Владимира Чмутова: «Вежливый, отзывчивый, тактичный, ответственный, добросовестный. Занимается спортом. С большим уважением и любовью относится к маме, бабушке и пожилым людям».

***
Студенты второго курса зоотехнического колледжа Чмутов Вован и Зеленин Димон, — среди пацанов, естественно, Чмо и Зелёный, — сбежали с лекций. Первой парой шла технология кормопроизводства, второй — охрана труда. Скукотища!
Выпили по бутылке пива — на большее бабла не хватило, — и, млея под весенним солнышком в пивной истоме, лениво фланировали по центральной улице районного посёлка. От избытка «высоких чуйств» пялились на кудрявые облака и горбатый месяц, лодочкой плывший между ними.
Истошно чирикали и дебоширили ожившие на припёке воробьи. Душисто пахнущий талой водой хрустальный воздух заполнял пространство до самого неба. Сквозь дырку в синеве слепила глаза местная звезда под названием Солнце. Впрочем, что Солнце — звезда, вокруг которой вращается Земля, Чмо и Зелёный, по причине отсутствия интереса к астрономии, не знали. Не исключено, что в их понимании как раз маленькое солнышко вращалось  по небосводу вокруг огромной земли.
Сердца щекотало по-весеннему возбуждающее беспокойство. Хотелось чего-то особенного, кайфового.
Посёлок городского типа, в котором учились Димон и Вован, хоть и районный, но крохотный. Среди россыпей деревенских домов, беспорядочно перечёркнутых улочками и переулками, «цивилизацией» выделялись несколько «хрущёвок», поставленных в советское время почётным караулом у мавзолейного райкома партии, ныне — мэрии. Первые этажи «цивилизации» разукрашивали вывески магазинов, которых на местном «Бродвее» было больше, чем жилых подъездов. Переоборудованный в универмаг кинотеатр показывал кино только вечером. И задорого. Две кафешки, в которых дёргалась полуночная и часто полупьяная молодёжь, выполняли функции дискотек.
По вечерам пацаны и девчонки шатались по коротенькому «Бродвею». Почти все друг друга знали. Шумели, хохмили, задирали прохожих, иногда дрались. От скуки.
Можно, конечно, смотаться в областной город, до которого два часа автобусом или проходящим поездом. Но и в области нахаляву не оторвёшься.
— Вован, ты чего в зоотехники подался? — без интереса спросил Димон, разглядывая шедшую навстречу девушку. — Чувиха, расслабиться не хочешь? — растопырил он руки, делая вид, что ловит девушку.
— Отстань, дурак!
Девушка с размаху ударила Димона сумочкой и уклонилась от хулиганских рук.
— Ништяк прикид у чувихи, — одобрил Димон.
— Нехилый прикид, — согласился Вован. Сам он был одет неряшливо: джинсы его, судя по жёлтому оттенку на потёртых местах, похоже, не были в стирке лет десять. — За дойки бы её подёргать.
— Твоими боксёрскими рукерами не дойки… жёлтые гайки  ночью с растопырок дёргать (прим.: золотые кольца с пальцев снимать)! — хохотнул Димон.
Рулил в паре Димон — пониже и пожиже телом, но головастее Вована в «дебильных выдумках», как говорил препод по химии. Сутулый и плечистый Вован занимался кикбоксингом, был при Димоне «бойцом». В любой махаловке, с кастетом на правой руке, Вован работал как машина.
— Так чё ты в зоотехники подался? — переспросил Димон, лениво подпихивая обломок кирпича на середину тротуара — авось кто споткнётся, вот хохма будет!
— Ну, в деревне кому лафа? — Вован привычно сплюнул. — Ветеринару да зоотехнику… Не считая начальства. Мяса от пуза, молока дармового с фермы…
— Ветеринару лафовее. Поросят-ягнят выложить, справку для базара написать — всегда магарыч  или навар. — Димон зевнул и удивился: — Чёта скучно, аж зеваю…
— Понятно, что лафовее. Я тока резать животину не могу. Мать скажет: «Заруби курицу», а я не могу. А овцу или свинью — вообще… Вот в зоотехники и подался. Коров оплодотворять. — Вован посмотрел на солнце и тоже зевнул: — Ну ты заразил меня зевотой!
— Ага, насчёт оплодотворять ты мастер! — заржал Димон. — Тёлок!
Вован довольно расхохотался, поняв шутку, и чувствительно ткнул Димона кулаком в бок. В шутку «тыкать» кулаками он не умел.
— Нет базара, сам такой, — признался Димон, морщась и потирая ушибленный бок. — Отец тоже на меня ругался поначалу, думал, я косить мастак, отлыниваю. А я не могу. Ни курей, ни овец.
Некоторое время топали молча, щурясь то на солнце, то на воробьёв, купающихся в лужах.
— Чувак один диск дал посмотреть, — снова заговорил Димон. — Фильмуха записана старая, не цветная…
— Про колхозы, что-ли? — заржал Вован. — «Свинарка и пастух»? Я маленький был когда, помню, прабабка от этой фильмухи торчала.
— Чмо, ты и есть — чмо! И мякина у тебя в бестолковке вместо умственного жира. Ты таких фильмух крутых в жизни не видел! — презрительно скривился Димон. — Щас таких не делают. «Заводной апельсин» называется. Там импортные чуваки… Не понял тока, америкосские или фашистские… Такой беспредел отмачивают! Фильмухи про садистов по сравнению с «Апельсином» — отстойные новогодние мультяхи!
Димон оттопырил нижнюю губу и завистливо цокнул языком.
— Там две кодлы чуваков город в страхе держат. Молока с дурью выпьют — и пошли хануриков мочить с особой жестокостью, как менты говорят.
— Эт чё за прикол такой, молоко с дурью?
— Такой у них прикол. Пендосский, наверно. Профессора одного встретили… Для начала ему «Здрастинг!» вежливый. Нельзя ли, мол, ваши книженции посмотрастинг… Он из библиотеки шёл с умной макулатурой. Книжки ему порвали — дед возмущаться стал. Ну, они и позабавились на всю катушку. Раздели догола, испинали в кровищу… Хохма! Старуху в одном доме ухайдокали по случаю… Им бабла надо — идут, кого-нить тормозят вежливо: «Здрастинг вам! Не хотите ли поделиться наличностью с хорошими мальчиками?»
— А если не хотят? — хохотнул Вован.
— Ну, чуваки отвязываются по полной: зубья у «клиента» выбить — это им удовольствия, как в носу поковырять. Или, к одному пейсателю на дачку запоролись — а он с чувихой. Сам, типа, роман пишет, или научную работу какую, а чувиха, естес-сно, неудовлетворённая, со скуки мается… Они эту чувиху и ублажили кодлой…
— Крутые чуваки, — одобрил Вован. И завистливо вздохнул: — Я бы тоже какой-нить пейсателке… глубину скуки промерил. Я науку одобряю… ежели от неё дети рождаются.
Димон ухмыльнулся и понимающе ткнул Вована локтем в бок.
Приятели остановились у здания сбербанка. За широким стеклом женщина в модной лет пять назад шубе из нутрии получала у кассира пачки денег и деловито складывала во вместительную дамскую сумочку.
— Во мечет! — позавидовал Димон. Оглянулся. — Машины нет… Пешком, что-ли, чумная, тонну бабла попрёт?
— Да кто её увидит…
— Мы увидели.
— Мы ж её грабить не будем!
— Тут с пачкой капусты можно оттянуться по-полной, а у тётки — сумка бабла, — позавидовал Димон.
— Да-а… Оттянуться можно не хило… — согласился Вован. — Весна! Птички чирикают: «Займи, но выпей!». А тётка над кучей бабла как кощеиха чахнет. Ни себе, ни людям.
— В переулке бы ёе, как те чуваки из кина… «Здрастинг, тётинг! Мы хотим вас чуток грабастинг. Не желаете ли правильным пацанам пачку бабла презентастинг? Ваша дамская сумастинг такую мелкую потерю и не заместинг!» — театрально изобразил свои грёзы Димон. Без юмора глянул на Вована и снова уставился в стекло.
Тётка, упрятав восьмую или десятую пачку, тщательно застегнула сумку, и с совершенно дебильным лицом, будто в руках у неё сумка с продуктами, а не мешок с деньгами, пошла к выходу. Пошла одна. И на крыльцо вышла одна. Глянула вдоль улицы, как глядят все тётки, выйдя из магазина с мелочной покупкой, и не очень быстро почесала по тротуару.
— Вот сволочь! — возмутился Димон. — Идёт, будто макароны несёт!
— Догоним! — загорелся Вован. — Сумку дёрнем, тётке пинка — и в кусты!
— Как сказал какой-то умный чувак, о делах подобных много не думай — с ума сойдешь, — мрачно буркнул Димон. — Тебя укачало, по-ходу? Дёрнешь… А потом тебя дёрнут. Народу на улице  вон сколько. Моментом нарисуют и вычислят.
— Вот зараза… — промычал Вован, будто у него болели зубы. — Ладно, не нервничай. Эт я так…
— С чего я должен нервничать из-за того, что бог не наградил тебя умом? Такие дела делаются по хорошо разработанному плану, — умно проговорил Димон, задумчиво глядя вслед удаляющейся тётке.
Вован восхищённо уставился на Димона. Даже рот открыл.
— Чё, есть план?
— Пока нету… Информацию надо собрать… Ты тётку знаешь?
— Нет.
— С этого и начнём. Пошли, пробьём, где живёт, куда деньги несёт, где бабло сгрузит.
Примерившись к движению тётки, шли за ней. Димон то посылал вперёд Вована, то догонял и велел ему отстать, снимал куртку сам, то велел снять Вовану.
— Ты чё менжуешься? — возмутился Вован, когда ему надоели непонятные перемещения и раздевания.
— Ну ты и лох, Вован! Аж за человечество обидно… Если мы тупо попрёмся следом, тётка заметит двух хмырей за спиной… А так — то я, то ты, то двое, то в куртках, то без курток. Врубился?
— Врубился. Чай, не лох.
— Может, и не лох. Но это утверждение надо проверить.
Тётка вывела на окраинную улицу, где среди стоявших вплотную к сосновой рощице хибарок «аборигенов» высились «новорусские» коттеджи, похожие на игрушечные замки, воткнутые в грязь. Там и сям, как зубья драконов, проламывались из-под земли, распихивали хибарки и огородные изгороди недостроенные стены-монументы из ровного красного и жёлтого кирпича, язвами зарождались котлованы под фундаменты очередных «пряничных домиков».
Тётка вошла во двор одного из не очень богатых коттеджей. За ажурной решёткой ворот стояла «Нива». Из дома вышел мужик, сел за руль. Не закрывая дверцы, заговорил с тёткой.
Димон ускорил шаг и потянул за рукав Вована:
— Шевели булками, послушаем, о чём у них базар.
— Заметят же! — засомневался Вован.
— Придурок, ты много прохожих замечаешь, которые мимо идут?
Торопливо приблизились к дому. Когда голоса хозяев стали различимы, замедлили шаги.
— …Нет, сегодня не работает, — говорила тётка. — Завтра всё оформлю.
— Ленка вечером придёт? — спросил мужик.
— Нет, она с Серёжкой куда-то собиралась. Завтра придут.
— Ну и ладно, вдвоём поскучаем. К шести вернусь.
Мужчина завёл мотор. Ворота автоматически раскрылись.
— Отвернись, идиот! — Димон ткнул Вована и зашипел, как рассерженная змея. — Понял? Вечером будут одни. Мужик уезжает, а сумку тётка понесла в дом. Ты понял, чувак? Приходи и бери тёпленькими. Никто не помешает, никто не услышит.
— Так мы чё… Берём, что-ли? — восхитился Вован.
— Ты когда-нибудь видел столько брикетов бабла? — задумчиво спросил Димон.
— Не-е… Откуда?!
— Можешь больше не увидеть. Жизнь — она как дорога с перекрёстками. Изредка даёт шанс. Кто увидит этот шанс, вовремя свернёт на перекрёстке в нужную сторону, тот в шоколаде, — зафилософствовал вдруг Димон. — А пройдёшь мимо, или свернёшь не туда… Всю жизнь придётся ишачить на чужого дядю, быкам хвосты крутить, да чужих тёлок оплодотворять. Искусственно.
— Ну ты… мозг! — восхитился Вован. — Где ума достал?
— Умные люди взаймы дали, — усмехнулся Димон. — Адрес не спрашивай, слонопотамам они не доверяют.
— Эт я, типа, слонопотам? — обиделся Вован. — Не дурней тебя!
— Может не дурней, — согласился Димон. — Но арбуз у тебя школьного размера, а мысли в него только детсадовские влезают!
Димон заржал и хлопнул Вована по спине.
Обдав густым запахом бензина, приятелей обогнала «Нива».
— Бабла мешок, а у машины клапана прогорели, — презрительно заметил Вован. — Сколько, интересно, тётка денег несла? Пачек десять… Зелёные. Тысячные, значит… Не знаешь, сколько бумажек в одной пачке? Десять? Нет, мало… Тысяча? Или сто? Ни разу пачку в руках не держал…
— Книжка в тысячу страниц — почти в ладонь толщиной, — почесал затылок Димон. — Наверное, сто. В палец.
Димон тоже ни разу не держал пачку денег.
— Это ж сколько… Сто… тысячных… Сто тысяч? — от удивления Вован вытаращил глаза. Сумма показалась ему невероятной. Сто тысяч рублей в одной пачке? Да там и держать-то нечего!
— Сто тысяч в одной пачке, — задумчиво подтвердил Димон. — А пачек — с десяток. И того…
— Тысячу тысяч… Лимон! — шёпотом ужаснулся Вован. — Куда столько деньжищ? Кабаки, тёлки любые… Живи — не хочу!
— Лимон, — подвёл черту Димон. — Такая сумма оправдывает любой способ её добывания.

= 2 =

Семёнову Николаю Петровичу пятьдесят два. Мужчина в расцвете сил, как любил он шутить. И, правда, чувствовал Петрович в теле силу. В трёх магазинах на центральной улице сам и генеральный директор, и экспедитор, и завхоз. Так надёжнее.
Жена, Анна Павловна, на четыре года моложе. В советское время работала бухгалтером в столовой, а теперь, естественно, рулила финансами фирмы.
Бизнесом занялись, можно сказать, случайно. Николай Петрович работал профоргом на местном заводике. В перестройку завод остановился, зарплату не платили. Магазины пустовали. Вот они с женой и подались в челночники. Несколько раз съездили в Москву. А потом одними из первых махнули в Турцию за кожей. И не прогадали. Дешёвые турецкие дублёнки шли с хорошим наваром. В общем, через полгода открыли первый магазин одежды. Через год ещё два — хозяйственный и продуктовый. Многопрофильная торговля не раз оправдывала себя: когда один магазин не давал дохода, выручал другой.
А пару месяцев назад у них с женой созрела идея построить на окраине города у шоссе торгово-гостинничный комплекс. Звучало, конечно, хвастливо… Но движение по шоссе с каждым годом становилось оживлённее, а гостиницы при дороге до сих пор не было. Опять же, летом вдоль дороги шла бойкая торговля с земли продуктами местного производства. Вот Семёновы и решили открыть «три в одном»: гостиницу с сауной, ресторан с девочками на шесте, как сейчас модно, и прочим отдыхом, базар для фруктов-мяса-овощей, и торговые площади под аренду другим бизнесменам.
Жена сняла в банке денег на предварительные расходы. Деньги немалые. Но хранить их дома Семёновы не опасались. Когда строили коттедж, в подвале сделали глухую комнату с толстыми железобетонными стенами. Потом Николай Петрович собственноручно поставил стальную дверь с секретом, встроил сейф, дверь закамуфлировал под глухой простенок. А, учитывая, что приводы мощных запоров входной двери и дверцы сейфа включались со стороны, найти сейф было очень трудно, а вскрыть подсобными средствами — невозможно.

***

Хозяйка, по случаю свободного вечера, приготовила любимую хозяином картошку «по-французски»: обжарила в оливковом масле кусочки вырезки, лук, посыпала специями, сверху положила слой нарезанной картошки, истомила в духовке. Затем посыпала тёртым сыром, густо укрыла майонезом, насовала в картошку резаные зубчики чеснока и «довела» блюдо до аппетитной корочки.
Чтобы лишить вечер обыденности, Анна Павловна надела «праздничный» домашний халат. «С павлинами», как шутил Николай Петрович. Сам переодеваться счёл баловством, сидел в привычном спортивном костюме.
Сочная, душистая картошка потребовала холодного пива.
Ужинали с удовольствием, неспешно говорили о будущем торговом комплексе.
Закусывали солёными груздями, маринованными огурчиками, острой «хреновиной».
Вдруг Анна Павловна прекратила жевать и насторожённо прислушалась:
— Ты дверь запер?
Николай Петрович пожал плечами:
— Нет. Рано ещё.
— В холле кто-то ходит.
— Да ладно, кто там может ходить…
Николай Петрович со вздохом положил вилку, промокнул губы полотенцем, встал.
В холле, конечно, никого нет, но жену успокоить надо. А, может, и зашёл почтальон Печкин какой-нибудь, топчется у двери.
Посреди холла стоял парень лет двадцати, руки держал в карманах куртки, с любопытством разглядывал чучело головы кабана над камином, на колосниковых решётках которого вместо поленьев лежали пустые коробки из-под обуви и газетная макулатура.
Николай Петрович поморщился. Молодёжь нынче беспардонная… И этот — ввалился без спроса, нет бы у двери постоять, окликнуть хозяев… Нет, прётся на середину холла в грязной обуви.
— Слушаю вас, молодой человек, — недовольно буркнул Николай Петрович, хмуро взглянув на незваного гостя.
Парень неторопливо оглянулся, непонятно улыбнулся.
— Драстинг.
— Чего? — вырвалось у Николая Петровича.
— Здрастинг, говорю. Типа, здоровья вам всякого и много.
Наглая, с каким-то превосходством, улыбка парня подействовала на Николая Петровича, как глоток очень плохой водки.
— Вы, молодой человек, по делу, или как?
У Николая Петровича закипало желание схватить наглеца за шиворот и шугануть за дверь.
— А… По делу, ес-сес-сн-но, — широко ухмыльнулся парень и замолчал, продолжив разглядывать голову кабана.
— Ну, так я вас слушаю! Вы кто, вообще-то?
Парень вёл себя запредельно нагло. От нарастающего раздражения у Николая Петровича закололо в руках, в глазах потемнело и в голове застучало.
— А-а… Да я курьер из-з-з… налоговой.
Молодой потерял интерес к голове кабана, чуть наклонился, глянул в захламлённый камин, шевельнул ногой одну из коробок.
— Ну так… Что у вас там… Бумага, что-ли, какая? Давайте вашу бумагу, и…
Николай Петрович едва удержался, чтобы не сказать «проваливай» или «катись».
— …и иди по своим курьерским делам на все четыре стороны.
«Курьер» огорчённо вздохнул, укоризненно качнул головой.
— Сердитый какой-то… Люди из уважаемой организации принесли ему важную бумагу…
— Ну так давай бумагу! — возмутился Николай Петрович и на грузинский манер всплеснул руками. — И иди… дальше по своим курьерским делам!
— Вован, дай бумагу! — повернувшись к выходу, с ухмылкой проговорил «курьер».
«Ни хрена себе! Тут ещё какой-то Вован!» — обеспокоено подумал Николай Петрович. Канитель с «курьером» ему всё больше не нравилась. Ох, не курьер это!
Николай Петрович пробежал глазами по холлу, подыскивая что-либо тяжёлое для самообороны. Обороняться, как назло, было нечем.
Из-за портьеры, прикрывающей маленький коридорчик и входную дверь, вышел высокий сутулый парень, спросил:
— Какую бумагу?
— Ну, из налоговой…
Николай Петрович понял, что «курьер» хохмит. Нет, не хохмит — издевается над ним. И ведёт себя слишком нагло, по-хозяйски… А значит, пришёл вовсе не по делу, и явно не с добром.
— Ну вот что, орлы, — сжав кулаки и ссутулившись, с тихой угрозой проговорил Николай Петрович, — похохмили, пора и честь знать. Давайте, к выходу.
«Курьер» с любопытством «заценил» перемены в позе хозяина, поднял руки, как поднимают блатные, говоря: «Ша!»:
— Вован, обьяснись с таможней!
Николай Петрович не ожидал столь быстрых действий от непрошенных гостей.
Вован по-кошачьи прыгнул к Николаю Петровичу и коротко, но мощно ударил его в нижнюю челюсть. Нокаутированный хозяин с негромким стуком упал к камину. Из разбитой губы поползла кровь.
Вован удовлетворённо посмотрел на свой кулак, пальцы которого обрамлял металлический кастет.
— Нахрен ты его кастетом, — без сожаления укорил Димон.
— Да я всегда с кастетом… Чтоб надёжно, — пояснил Вован.
— Коля, кто там? — послышался из глубины дома голос недовольной долгим перерывом в ужине хозяйки.
Димон указал Вовану на дверь, из которой донёсся голос:
— Встреть, чтоб без шума.
Вован метнулся к двери, стал на изготовку за косяком.
Димон почти отвернулся, разглядывая картину на боковой стене.
Из коридора быстрым шагом вышла хозяйка, удивлённо остановилась.
— А где Ни…
Боковым зрением она увидела лежащего у камина человека… Повернула голову… Муж! Окровавленный!
Анна Павловна панически вздохнула, будто её окатили ледяной водой. Женщина готова была завизжать, заорать, закричать…
За спину ей скользнул Вован, больно ткнул пальцем в спину, страшно зашипел в ухо:
— Вякнеш-шь — удуш-шу-у-у!
Но Анна Павловна уже ничего не соображала. Из её глотки вырвался истошный вопль.
Вован хотел схватить женщину за горло, но движение получилось слишком сильным. Не рассчитав, он ударил ребром ладони по шее. Схватившись за горло и захрипев, женщина упала.
— Ну, Вован, даёшь… — безразлично заметил Димон, отправляясь «на экскурсию» по периметру холла. — Чё ты их гасишь?
Нет, Вован не был садистом. Правда, выпив, мог побить мальчиков и девочек, иногда отнимал у женщин на улице сотовые телефоны, один раз чужому коту свернул шею, но удовольствия от жестокости не получал.
— Да не рассчитал чёта… — гордо оправдался Вован. — Чё с ними делать? Очухаются, крику не оберёшься.
— Ну свяжи их, што ли…
— Да тут вязать нечем.
— Найди! — тупость Вована стала раздражать Димона. — Сходи в какую-нить ванну. — Димон махнул в сторону коридора, — В ваннах на верёвках тряпьё сушат.
Вован ушёл в коридор и через некоторое время вернулся с бельевыми верёвками. Доложил:
— Там ванна и кухня. Ужинали они. Жрачки клёвой полно. Давай похаваем, а то я не обедал сегодня, — предложил, связывая хозяев по рукам и ногам.
— Хлебала им заткни, — распорядился Димон. — Чтоб не орали, когда очухаются.
Вован сбегал на кухню, принёс свёрнутое жгутом полотенце. Безуспешно попытался воткнуть в рот хозяину. Потом разорвал полотенце пополам, сложил «компрессом», вложил в рот и укрепил поперёк головы верёвкой. Таким же образом поступил с хозяйкой.
— Ты чё-нить тут лапал? — спросил Димон.
— Дверь только, когда входили.
Димон достал из кармана куртки две пары хозмаговских перчаток, пару кинул Вовану:
— Надень, чтоб отпечатки не оставлять. И дверь протри, чтобы без отпечатков.
— Ты как в киношке: перчатки, отпечатки… Серьёзно всё! — хохотнул Вован.
— Когда грабят на лимон — это серьёзно, придурок, — буркнул Димон.
— Нет, ну… Отпечатки… Кому они нужны, наши отпечатки?
— Ну ты и тормоз, Вован, в натуре! — Димон презрительно «заценил» взглядом приятеля. — Грабёж на лимон и два трупа — тут не то что отпечатки, тут запах воздуха завтра будут исследовать… Никакая отмазка не спасёт.
— Запах, эт понятно. Собаку привезут, будут нюхать… А где трупы?
Димон с восхищённым презрением уставился на приятеля.
— Вован, ты фильму «Тупой, ещё тупее» видел?
— Не-ет…
— Фильма про тебя. Тащи их на кухню. На самом деле, надо похавать. Жрать чёта захотелось. Дверь, кстати, запри.
— А если придёт кто?
— Скажешь, хозяев дома нету, ты племянник, приехал в гости, хозяева никого пускать не велели.
— А деньги когда брать будем?
— Как найдём, так и будем.
— Чё, их искать надо?
— А ты думал, лимон тугриков на тумбочке перед телевизором лежит? Ты свой червонец так заныкаешь, хрен найдёшь! Вот и они, наверняка, запрятали. Раздевайся, вешай куртку на вешалку, будь как дома.
Вован запер входную дверь, протёр ручки, разделся, оттащил хозяев на кухню, бросил на полу в разных углах.
Заметив, что хозяйка очухалась, предупредил:
— Будешь вякать, урою.
Хозяйка послушно затрясла головой. Лежала молча, испуганно таращила глаза то на грабителей, то на лежащего без движений мужа.
Димон оценил сервировку кухонного стола, пробормотал завистливо:
— Нехило питаются буржуи. Грибочки-огурчочки… Пивце под сальце… Вылакали, сволочи…
Взял со стола вилку, попробовал картошку. Громко позвал:
— Вован, садись буржуйскую картошку жрать! Клёвая!
Наложив картошки в тарелку, неторопливо ел, похрустывая огурчиками и запивая налитой в стакан «хреновиной».
Прибежал Вован. Жадно ткнул вилкой в картошку, до рта ничего не донёс, всё растерял — вилку держать рукой в перчатке было неудобно. Швырнул вилку к стене, пошёл искать ложку.
— Вилка на пол — баба придёт, — заметил Димон.
Глаза хозяйки расширились в ужасе, она непроизвольно оглянулась на дверь.
— Чё, хозяйка, гостью ждёшь? Лучше для её здоровья не приходить сегодня. Критический день может случиться.
Сдавленно замычал и зашевелился хозяин.
— О! И мужик твой очухался! Я боялся, Вован его ухайдокал. Вован, тащи мужика ко мне, поговорить надо.
Вован с голодной торопливостью загрёб ложкой картошки, сунул в рот. Теряя куски, подбежал к хозяину, приволок за ноги к Димону.
Метнулся к холодильнику, вытащил бутылку дорогой водки, радостно заторопился к столу.
Димон вырвал бутылку из рук Вована, открутил пробку, слил содержимое в раковину.
— Ты чё?! — недовольно, как обиженный ребёнок, заныл Вован.
— Ничё. Выпьешь, начнёшь карулесить… А ты мне трезвый нужен… Ставки нынче не копеечные. Жри пока, мы тут, похоже, долго проваландаемся.
Вован вздохнул, но возражать не стал. Другому бы он враз крышу снёс за такое оскорбление. Но Димон прав: ради лимона с выпивкой можно потерпеть.
Рассыпая картошку и грибы, мигом очистил сковороду. Мыча от удовольствия, почавкал-похрустел огурчиками, запил «хреновиной». Вытер тылом ладони жирные губы, удовлетворённо откинулся на спинку стула, сыто рыгнул, погладил живот:
— О-о-о… Заморил червячка…
— Не червячка, а голодного солитёра величиной с удава, — хмыкнул Димон. — Ну, коль нажрался, прошвырнись по хате, может найдёшь чего.
— Ага… Я уйду, а ты с мужиком стакнешься… — засомневался Вован.
— Придурок… — усмехнулся Димон. — Ладно, пойдём вместе. Потом с ним поговорю.
— Может щас спросить? — простодушно предложил Вован. — Чё зазря по хазе рыскать?
— Спросим… — успокоил приятеля Димон.
— Думаешь, не найдём?
— А ты думаешь — найдём? — усмехнулся Димон. — В комоде, на верхней полке…
Снова застонал хозяин.
— Сильно ты к нему приложился, — заметил Димон. — Долго был в отключке.
— Ну, в драке как? Если не хочешь длинной махаловки, бей наверняка, — со знанием дела пояснил Вован.
Хозяин закашлялся. Кашлял не переставая, разбрызгивая из носа кровь.
— Убери затычку изо рта, — распорядился Димон. — А то откинет копыта до срока.
Вован подскочил к хозяину, не утруждая себя развязыванием, содрал верёвку с головы пленника, выдернул изо рта окровавленное полотенце.
Откашлявшись, хозяин со стоном расслабился.
Димон неторопливо подошёл к хозяину, с любопытством глянул на вздувшуюся опухолью челюсть, на окровавленный рот.
Мужчина лежал, полуприкрыв глаза, отрешённо глядя мимо бандита.
— Уважаемый, лежи тихо… — насмешливо «попросил» Димон. — Шуметь не надо, а то мы твой мордер будем делать больно-больно, зубья-глазья выбивать.
— Ну, монтана! — восхитился Вован. — Ты где так клёво базарить намастырился, Димон?
— Говорю ж, фильмуху классную смотрел!
— А… Этот… Как его… Автоматический мандарин, что-ли?
— «Заводной апельсин», балбесина! — беззлобно поправил Димон.
Хозяйка застонала.
Димон повернулся к женщине, увидел её скорбно-просительный взгляд, разрешил:
— Её тоже распакуй.
Вован содрал с женщины верёвку, удерживающую кляп. Пригрозил:
— Пикнешь — удушу!
Женщина испуганно затрясла головой.
— Ну, пошли, прошвырнёмся по буржуйской хазе, — позвал Димон Вована.
Бандиты неторопливо вышли.
Хозяева некоторое время лежали молча.
— Может отдадим деньги? — прошептала хозяйка. — Здоровье дороже. Мы ещё заработаем. Грабителям лучше отдать, чем…
Из глубины дома доносились неторопливые шаги и голоса бандитов.
«Ничего не боятся, никуда не торопятся», — подумал Николай Петрович и тяжело вздохнул.
— Грабят — которые в масках лица прячут. Чтобы ограбленные не узнали потом. А эти без масок. Не боятся, что мы запомним их лица. Значит, убивать пришли.
— А если кричать?
— С дороги не услышат. Соседи — тем более. А эти через секунду прибегут.
Хозяйка испуганно оглянулась. Помолчав некоторое время, тяжело вздохнула. Со злой обречённостью решила:
— Ну, раз убивать… Тогда молчи, Коля. Пусть голодными шакалами в тюрьму сядут. А деньги — детям. Может они на эти деньги… наказание сволочам купят.

***

Прошвырнувшись по дому и прихватив кое-что из ценных, как им показалось, вещей, бандиты вернулись в столовую. Хозяева молча лежали на прежних местах.
— Вован, пошарь в холодильнике, принеси чё-нить вкусненького, — распорядился Димон, сел поближе к хозяину и поставил на него ногу.
Вован принёс початый торт, виноград, сок. Отрезал большим кухонным ножом кусок торта, положил на тарелку, пододвинул Димону. Сам принялся уничтожать половинку торта ложкой прямо из коробки. Почувствовав жажду, налил себе и приятелю сока в те же стаканы, из которых пили «хреновину».
— Вас как зовут-то? — подчёркнуто добро и уважительно спросил Димон, толкая жертву ногой.
— Николай Петрович, — сипло выдохнул хозяин.
— Николай Петрович, значит… А супружницу вашу?
— Анна Павловна.
Говорил хозяин нечётко, с трудом. Так говорят люди с поломанной челюстью.
— Вован, хватит сладкое жрать! По-моему, хозяевам неудобно на полу. Подними-ка их на стулья, давай поговорим, как культурные люди.
Димон подмигнул Вовану.
Вован понимающе осклабился. Запихав в рот изрядный кусок торта, вылез из-за стола, ухватил хозяина за подмышки и рывком посадил на стул. Голова хозяина безвольно мотнулась из стороны в сторону.
Димон оценил это как положительный факт.
— Если вы, Николай Петрович, обещаете не буянить, мы развяжем вас для вашего же удобства.
— Не бу-у, — вяло и нечётко пообещал Николай Петрович.
— Разрежь верёвки, — кивнул Димон.
Вован разрезал верёвки на руках хозяина, резанул узел на ногах, пошёл к хозяйке. Поднял женщину на стул, разрезал путы, оглянулся на Димона. Тот молча указал глазами на хозяина, который трясущимися руками разматывал путы на ногах. Вован понимающе кивнул.
Освободившись от верёвок, Николай Петрович с утробным рёвом поднялся на ноги и, сжав кулаки, кинулся на Димона. Но после тяжёлого нокаута движения его были замедлены. Вован натренированным движением сделал «вертушку» и сильнейшим ударом ноги в грудную клетку отшвырнул мужчину к стене.
Бессильно закричала хозяйка, попыталась встать. Вован кулаком в солнечное сплетение сшиб её на пол.
— Нет, ну… Мы так не договаривались, — подчёркнуто спокойно, с обидой укорил хозяев Димон. — Обещали же вести себя тихо. Вован, во избежание новых конфликтов привяжи уважаемую Анну Павловну к стулу.
— Вот чёрт, а я верёвки порезал, — расстроился Вован.
— Ну поищи… Что, в доме нечем связать хозяев, что-ли?
Скоро Вован принёс клубок не особо толстых ниток. Димон с сомнением покосился на «вязальный» материал.
— Ничего, замотаю, не пошевелится! — уверил Вован.
Он снова усадил подвывающую хозяйку на стул, принялся обматывать нитками. Мотал весело, с удовольствием, замотал надёжно, как мумию.
Димон, наконец, обратил внимание на торт и виноград. Отковыривая маленькие кусочки торта вилкой, подчёркнуто аккуратно клал в рот, заедал виноградинами, запивал соком.
— Анна Павловна, кушать не хотите? — спросил вдруг, косо улыбнувшись.
Женщина, давясь слезами, затрясла головой.
— Ну, как хотите. А вы, Николай Петрович?
Лежавший в неудобной позе у стены хозяин на вопрос не отреагировал. Димон заметил движение ресниц и осмысленный взгляд хозяина — значит, в сознании.
— Вот я, Николай Петрович, к вам уважительно отношусь. А вы второй раз уже пытаетесь напасть на меня с кулаками. Нехорошо это, — укорил Димон.
— Берите, что хотите, и уходите, — глухо и неразборчиво проговорил хозяин. — Обещаю, в милицию не заявлю. Берите «Ниву», грузите всё, что понравится…
— Зачем нам старая машина? — безразлично пожал плечами Димон.
— Вы же обворовать нас пришли… — в голосе Николая Петровича появились нотки злости. — Мы горбатимся, зарабатываем, а вы крадёте.
— Нет, папаша, ты глубоко ошибаешься. Мы не крадуны: по карманам мелочь не тырим. Мы приходим и берём. У вас много денег, у нас нету. Несправедливо. Закон сохранения кто придумал? Вован? Ломоносов придумал закон сохранения вещества. Или энергии… Чёт я запутался с законами…
Широко и радостно улыбнувшись, Вован пожал плечами.
— Деньги — это тоже вещество. Причём, очень нужное и важное. И закон сохранения для денег справедлив: если где их много прибыло, значит в другом месте сильно убыло. У вас прибыло, значит, у нас убыло. Поэтому надо уравновесить закон сохранения.
— Возьмите деньги… — как-то неожиданно согласился Николай Петрович. Анна Павловна даже перестала подскуливать.
— Где? — обрадовался Вован.
— Кошелёк в куртке, там много, тысяч пятнадцать… Хорошие деньги… — серьёзно, медленно, но уже чётче, предложил Николай Петрович.
Радостная улыбка сползла с лица Вована, заменилась гримасой разочарования.
Димон встал, набычился. Заложил руки в карманы, прошёлся вдоль стола. Подошёл к хозяину, посмотрел на него с интересом, хмыкнул.
— Мужик, от твоей щедрости веет могильной вечностью. Ты, мудак, наверное, за лохов нас держишь. Проблема в том, что ты сильно ошибаешься.
Неожиданно, что есть сил, ударил хозяина пинком в живот. Ещё раз, и ещё раз. То ли в животе, то ли в груди жертвы при каждом ударе что-то уркало.
— Пятнадцать тысяч — много, говоришь? А нам много не надо, мы хотим всё. Жёнушка твоя кучу бабок домой принесла. Увесистую кучку денежных брикетиков. Хоть печку ими топи. Вот они нам и нужны.
— Вован, продолжай! — велел Димон.
Вован методично, с удовольствием стал пинать недвижимую жертву.
— Я… в обед… ездил платить… Всё отдал… В строительную компанию… В отдел архитектуры… Предоплата… за стройматериалы… — умудрялся выговаривать между ударами Николай Петрович. — Пятнадцать… тысяч… осталось…
— Ответ неверный, — усмехнулся Димон. —  Жёнушка твоя деньги в дом занесла после того, как ты уехал со двора. Сестра, включи телевизор громче. Пора разобраться по-серьёзному…
— Ты чё, Димон? Какая сестра? — Вован замер и удивлённо вытаращил глаза.
— «Кавказскую пленницу» не видел, что-ли? Там мужики пришли к одному чудиле разбираться, вот с такими кинжалами. Ну и, чтобы крику не слышно, врубили телек на всю.
— А-а… Давай и мы телек, что-ли, включим? Скучно…
— Включи.
Вован нашёл пульт, включил стоявший на тумбочке у стены телевизор. Показывали новости. Пощёлкав кнопкой, Вован нашёл канал с музыкой, удовлетворённо замычал в такт.
— Привяжи этого к стулу, — велел Димон.
Вован кинул жертву на стул, обрезками верёвок привязал безвольное тело к спинке.
— Ну чё он? — спросил Димон, наливая в стакан сока.
— Да живой, чё с ним сделается. Зато не удерёт.
— Ты поаккуратнее. Они живые нужны. Пока.
Хозяйка жалостливо и безнадёжно заскулила.
— Заткнись, сука, — велел негромко Димон.
Хозяйка поперхнулась, утихла до прорывающегося из неё шипением плача. Рыдания дёргали её, словно судороги.
— Димон… — Вован умолк, словно засмущавшись. — Я возьму те пятнадцать тыщ? Тоже хорошие бабки…
— Хорошие… Особенно по сравнению с лимоном…
Димон расхаживал по столовой со стаканом сока в руке, как великосветский генерал с бокалом шампанского.
— Так я пойду?
— Иди, Вован, иди.
Вован радостно побежал добывать пятнадцать тысяч.
— У тебя сейф, наверное, есть, — констатировал Димон, останавливаясь перед хозяином.
— Нету, — просипел Николай Петрович. Голова его безвольно упиралась подбородком в грудь.
— Врёшь, — лениво, но уверенно обвинил Димон. — Вопрос не в том, есть или нет. Вопрос: где?
В задумчивой позе Димон глотнул из стакана, театрально отставил руку в сторону.
— В спальне? В шкафу? За картиной? Мы, вроде, везде поглядели.
Димон испытывающе наблюдал за реакцией хозяина.
— Нету… Картины… — Николай Петрович вяло качнул головой.
— Ладно… Где мы не смотрели? В подвале не смотрели. Где у вас дверь в подвал?
Хозяева молчали.
— Ладно, сам найду. Мне спешить некуда. А вы сидите тихо, никуда не уходите.
Усмехнувшись, Димон неторопливо вышел.
— Коля, беги! Беги, миленький! — умоляюще зашептала хозяйка, едва шаги бандита стихли. — Попробуй развязаться! Убьют они нас!
Николай Петрович как-то сжался. Верёвки, обвязывающие его поперёк туловища, ослабли, и он довольно легко выпутался. Неверными шагами подошёл к жене, попытался разорвать бечёвку. Она, на беду оказалась крепкой.
— Коля, не теряй времени, беги! Позови людей… Если убежишь, спасёшь меня и себя. Через гараж беги, чтобы со вторым не встретиться.
Николай Петрович взял со стола нож, попытался разрезать бечёвки. Нож был тупой, а руки плохо слушались хозяина.
— Хватит, Коля! Остальное я сама… Беги, Христа ради!
С ножом в руке, неуверенной походкой постаревшего человека Николай Петрович скрылся за дверью.
Анна Павловна не успела развязаться. С довольным видом ковыряясь в чужом кошельке, в столовую вошёл Вован. Увидел наполовину освободившуюся от пут пленницу, остановился.
— А где хозяин? — спросил, удивлённо оглядываясь.
— С твоим другом пошёл сейф смотреть, — нашлась что ответить Анна Павловна.
— А-а… — понимающе кивнул Вовал. — И удивился: — Эх, ничего себе! А почему без меня?!
В столовую неторопливо вошёл Димон.
— Димон, ты чего это без меня… — возмущённо начал Вован.
— Где мужик?! — перебил его Димон.
— С тобой же…
— Идиот!
Димон кинулся к выходу. Выскочив на крыльцо, оглянулся. Хозяина не было. Увидев справа от крыльца гаражные ворота, бросился в дом. В коридоре ткнулся в одну дверь, в другую… Наконец, в распахнувшуюся третью увидел помещение гаража.
Хозяин, держа в руке испачканный в торт кухонный нож, пытался открыть гаражную дверь.
— Вован, ко мне! — заорал Димон. И бросился к хозяину.
Поняв, что дверь открыть не успеет, Николай Петрович выставил нож вперёд, принял оборонительную стойку.
— Нет, мужик, ну, ты зря… — укорил хозяина Димон. — Мы с тобой по-хорошему, ведём, так сказать, переговорный процесс… А ты на нас с ножичком «аграменнай величины»… Мы ж с перепугу таких дел наворочаем…
В гараж ворвался Вован.
— Вован, хозяин ножичком грозит. Вооружись и ты чем-нить посущественнее.
Вован поднял с верстака монтировку. Подумав, бросил монтировку, взял увесистый обрезок трубы.
— Не глупи, мужик, — Вован угрожающе поднял трубу. — Искрошу!
Николай Петрович в панике водил перед собой ножом. Бессмысленный взгляд блуждал поверх бандитских голов:
— Не подходите! Порежу! Отпустите меня! — с трудом выговаривал он.
В прыжке Вован нанёс трубой сокрушительный удар по руке Николая Петровича. Предплечье деформировалось, но кисть не выпустила ножа.
Николай Петрович медленно осел на колени, безвольно привалился спиной к воротам.
Вован ударил мужчину трубой по правому плечу, по боку…
— Брось трубу, убьёшь! — остановил приятеля Димон.
Вован отбросил трубу. Наклонившись в профессиональной стойке, принялся бить жертву кулаками в лицо.
— Спроси, где деньги, — подсказал Димон.
— Где деньги, сука?
Вован методично наносил удары в лицо безвольного мужчины. Удар… Под кулаком что-то вкусно чавкнуло, хлюпнуло… Нос сморкнул кровью. Удар… Хлюп… Нос сморкнул кровью.
— Полегче, не убей, — предупредил Димон. — Ты спрашивай его почаще.
Удар… Хлюп…
— Где деньги, сволочь?
— Сам…
— Чего он, Вован?
— Ругается!
Удар… Хлюп…
Вован таким образом мог бить полдня. Работа не тяжёлая, легче, чем неопытного  спарринг-партнёра метелить.
— Деньги где, придурок?
— Вован, пощекочи ему бока, чем он нас хотел порезать. Только влёгкую, чтоб не помер.
Вован понимающе осклабился, взял из полураскрытой поломанной руки нож. Примерившись, пырнул вскользь грудной клетки.
— Где деньги?
Николай Петрович застонал. По рубашке расплылось кровавое пятно.
Вован пырнул ещё раз.
— Где деньги?
Пырнул ещё раз.
— Где деньги?
Левый бок жертвы заплыл кровью.
— С другой стороны, Вован. Здесь уже фарш…
— Где деньги… Где деньги… Где деньги…
Хозяин молчал.
— По-моему, он в отключке, — констатировал Вован и вопросительно посмотрел на Димона.
— Тащи в столовую. Кстати, баба…
Димон кинулся в столовую. А вдруг хозяйка успела сбежать?
Не успела.
В полуоцепеневшем состоянии, со стеклянными глазами, заполненными влагой, тупо дёргала опутавшие ноги бечёвки, подвывала осипшим голосом. Искажённое лицо женщины показалось Димону отвратительным.
Он сел за стол, укоризненно покачал головой, взял из тарелки виноградину, кинул в рот.
Оставляя широкий кровавый след, Вован приволок хозяина, бросил к ногам хозяйки.
Лицо хозяйки окончательно лишилось разумности, она сипела и хрипела, что, видимо, заменяло женский вой.
— Сейчас с ними разговаривать бессмысленно, — заметил Димон. — Садись, закуси, телек посмотри. Как очухаются, продолжим.
Вован с удовольствием плюхнулся на стул, налил соку, пододвинул тарелку с виноградом, закинул ноги на стол.
— Чё-та ничего по телеку нет, — констатировал, пощёлкав пультом. Мысль его без предупреждения перескочила на более важную тему: — Может он и правда все бабки того…
— Не, — отмёл сомнения Димон. — Здесь они. Скажет, не стерпит. И сильному человеку можно сделать больно.
— Может и не сказать. Квёлый совсем…
— А баба не квёлая. Она и скажет.
— Чё она скажет… Её раз приложишь, она и копыты кверху.
— С бабой надо по бабски, придурок!
— Эт как?
Женщина перестала сипеть, лишь еле слышно постанывала.
— Ну как… Привяжи её одной ногой туда, а другой туда, — Димон показал в разные стороны, — и растяни. А там придумаем, чем и в каком месте её пощекотать.
— Это ж опять верёвки искать, — недовольно заворчал Вован.
— Всё равно делать нехрен. А будешь искать, может, и на денежки наткнёшься, — подколол приятеля Димон.
Вована такая идея вдохновила.
В поисках он долго бродил по дому. Димон успел доесть виноград, выпил два стакана соку, пошёл отлить.
Когда вернулся, Вован деловито растягивал лежащую на полу и негромко стонущую женщину «на шпагат», привязав одну ногу к батарее, другую к ножке шкафа напротив.
Взглянув на раскинутые ноги, Димон разрешил:
— Можешь поиграть с ней в китайскую игру «сунь-вынь».
Вован на мгновение задумался. Поняв, о чём речь, заржал. Чуть задрал женщине подол и тут же отпустил:
— Не, не для меня. Вонючка обгадилась. Я альбом нашёл, лучше фотки погляжу.
Перелистывая альбом, выбрал фотографию девочки детсадовского возраста, поднёс к лицу хозяйки:
— Небось, внучка?
Хозяйка стонала, не реагируя на вопрос.
— Если не скажешь, где деньги, найду её, вспорю живот и развешаю кишки на заборе…
Женщина, похоже, уже ничего не соображала…

***

Ушли под утро, перерыв в поисках миллиона весь дом, так и не выпытав у хозяев, где лежат деньги.
Полумёртвому после десяти часов пыток хозяину Вован проломил голову трубой, найденной в гараже. Потерявшую соображение от увиденного и пережитого хозяйку удушил проводом тостера.
Пол, стены и мебель столовой были испачканы кровью жертв.
Перед уходом бандиты упаковали собранную в процессе поисков денег добычу: женскую шубу, мужские спортивные брюки, золотые украшения, музыкальный центр с дисками, видеокамеру, два сотовых телефона, двое часов, снятых с рук хозяев, понравившиеся кухонные ножи. Гранёный стакан, цена которому в любом магазине десять рублей. Вовану он понравился за «антикварность». Шампунь и станок для бритья.
Половину из «добытых» Вованом пятнадцати тысяч Димон не забыл «эскпроприировать» в свою пользу.
Затёрли мокрой тряпкой полы, чтобы не оставлять отпечатков обуви. Отпечатков пальцев не было — перчаток они не снимали все десять часов. Вымыли от крови ботинки.
Аккуратно протоптали ложные цепочки следов от соседнего участка в направлении дома Семёновых.
В пятом часу утра, после бессонной ночи, по тропинке через сосновую рощу пошли в другой район. С тяжелыми сумками. И только из соседнего районного посёлка, что был в двадцати километрах от их городка, взяли такси, и приехали в общагу отсыпаться…

= 3 =

Взяли их быстро и без проблем.
В начале следствия парни спокойно, обстоятельно и с достоинством рассказывали, как пришла мысль ограбить, как планировали «дело».
Но, вразумлённые родителями и адвокатами, поняв, что каждому грозит очень весомое наказание, стали изворачиваться, перекладывать вину друг на друга. Во время судебных заседаний читали текст по тетрадочке, где каждый записал под диктовку адвоката-защитника, что нужно говорить. Адвокаты защищают клиента, исходя из презумпции невиновности, какое бы кровавое преступление подсудимый ни совершил. Работа такая.
В зале судебного заседания Димон, глядя на старушку, дочь которой он задушил электропроводом, «покаялся»:
— Простите, что не уберег вашу дочь от этого садиста...
И кивнул на приятеля-подельника.
Суд приговорил убийц к лишению свободы на шестнадцать и восемнадцать лет, с отбыванием наказания в колонии строгого режима.
В приговоре не было формулировки «убийство с особой жестокостью».

***

Характеристика на Чмутова Владимира, написанная инспектором следственного изолятора: «Арест, изоляцию от общества пережил легко. С новой обстановкой освоился быстро. Режим и установленный распорядок дня за время содержания не нарушал. Взысканий от администрации не имеет».
Но «зона» никого не делает добрее…

9. Детскй план

= 1 =

Григорий Николаевич заехал в офис к Доктору.
— О, Николаич! — обрадовался Доктор. — Здорово. Заходи. Коньячку накатим?
— Здорово. Спасибо, откажусь. У меня ещё дела.
— Так я не для пьянства, а для улучшения мозгового кровообращения. Коньяк в малых дозах сосуды расширяет. По делу или как?
— Надюшке цветы положил на могилу.
Доктор вздохнул, укоризненно покачал головой. Спросил, желая перевести дела на «производственные темы»:
— Ну, ты как, вообще?
— Чувствуя себя, как любовник на кладбище, где похоронена его любовь. Да я и сам… мёртвый.
— Нет, ты кончай с этим делом! Нельзя быть мёртвым всё время. Любовь, она… для живых. Она как костёр в тайге: греть должна. А если, не дай бог… Да, это рана. В сердце рана, в душе… Страшная рана… Но если это не смертельная рана, дай ране зажить, не надо её расковыривать.
— Я понимаю… Рана уже меньше болит. Пройдёт время, зарубцуется.
— На войне наши отцы и деды тоже близких теряли. И отцов, и сыновей, и любимых…
— У нас не война.
— Война, Гриша. Ещё какая война. Война нового со старым, война между бизнесменами, война между бандитскими группировками… Да ты сам всё знаешь. Социализм отменили, капитализм насаждают… Бросили народ, как неразумных котят в омут: выживайте! А народ понятия не имеет, как жить в капитализме, а, тем более, выживать.
— Знакомо. Самого в своё время «добрый человек» в омут бросил.
— Знал я одного «сидельца». Старенький уже, всю жизнь по зонам мотался. Но умный. Он говорил, что у нас, в России, на каждое поколение по войне приходится. А то и по две. Его деду даже три досталось: японская, первая мировая и гражданская. Можно было бы и Октябрьскую революцию туда приписать. Отец в финской и Отечественной участвовал. Нашему с тобой поколению достались Афган и перестройка.
— Перестройка не война.
— Ещё какая война! Какой-то мудрый китаец сказал: «Не дай вам бог жить в эпоху перемен!». В газетах, вон, пишут, что в России, как Ельцин править стал, почти по миллиону народу вымирает. Потери похлеще военных.
— Я вот про Удава думаю…
— Ничего, и про него придумаем. Про сынка его ты качественно придумал.
— Окончательный вариант не я придумал. Я сначала хотел ему передоз устроить. Девчонку послал. Но девочка умная оказалась, по ходу сориентировалась. Удавчонка за себя наказала, за свою учительницу и за других им изнасилованных девчонок. Это похуже, чем убить. И Удаву с Удавчихой хороший намёк.
— Возможно, Удав думает, что это молодёжь друг с другом поцапалась и мстит. А его месть не коснётся. Он с охранником везде ездит.
— Охранник — пешка. Пешками жертвуют хозяева, соперники пешек между делом едят. Только дурак думает, что будет жить вечно. Но кастрировать Удава — слишком мягкое наказание. Он, небось, этим органом давно не пользуется, потому что испытывает оргазм от власти над людьми. Его надо тушить наглухо.
— Я вот что подумал, —  Доктор почесал затылок. — Своими силами его «тушить» неумно. Не менты, так братки раскопают. Нанимать киллера ненадёжно. Только профессионалы высочайшего класса могут исполнить заказ чисто. А таких единицы, и работают они по очень крупной «дичи». А может, сделать неожиданно и по-идиотски просто? Удав свои жертвы как «утилизировал»? Сжигал на свалке. Надо его на свалку заманить и живьём сжечь.
— Шансы поганые. Детский какой-то план.
— Шансы поганые. У тебя есть план получше? План детский — на то и рассчёт.

= 2 =

Вован «откинулся»  по УДО — условно-досрочному освобождению — отсидев восемь лет, половину срока, что ему «пришил» судья-портной. Устроился работать слесарем в местный автосервис. Профессию освоил на зоне.
Через год встретил на улице Димона:
— Брателло, ты ли это? Здорово, чувак! Откуда нарисовался?
— Здорово, алёха (прим.: друг). С бана хиляю, багаж откинул. Бью пролётку (прим.: с вокзала иду, отсидел срок. Гуляю без цели).
— Ну, со свободой тебя. Ты с биркой или безглазый (прим.: с документами или без)?
— Без несчастья (прим.: чистый, с документами).
Приятели радостно оглядывали, хлопали друг друга по плечам.
— Забурел, брателло, забурел.
— И ты не помолодел.
— Да-а… Восемь лет назад мы пацанами были…
— Девять. Розы гибнут на морозе, юность гибнет в лагерях, — на блатной манер спел Димон. — Как житуха? Колись без пурги (прим.: рассказывай без вранья).
— Если без понтов, житуха не в кайф. Форса нет, но алтушки водятся (прим.: крупных денег нет, но мелкие водятся).
— Ништяк, прорвёмся.
— Прорвёмся, брателло! Твою свободу обмыть-то надо! Щас свалим в магазин, возьмём по ампуле Пузыть Петровича, кирнём-разговеемся, побазлакаем, вспомним за нафталин (прим.: берём по бутылке водки, выпьем, поговорим, вспомним старые времена).
Взяли литруху «Рояля» (прим.: поставляемый из Голландии 96% спирт «Royal», предназначенный для технических целей, продавался в России, как питьевой).
— Если его разбавить, получится пять пузырей водки, — радостно пояснил отставшему от жизни приятелю Вован.
Пришли к Вовану на «фатеру». Он занимал половину старенького домика у одинокой старушки. Половина состояла из большой низкой комнаты и крохотной кухоньки.
Вован отодвинул с захламлённого стола грязную посуду, поставил в центр, как готовую к взлёту ракету, бутыль «Рояля». Принёс воды в трёхлитровой банке, чтобы разводить спирт. Поставил кастрюлю с холодной варёной картошкой. Откуда-то принёс чашку с квашеной капустой, политой растительным маслом. В немытой посуде раскопал две ложки, протёр их пальцами и об штаны. Распечатал «Рояль», вопросительно глянул на Димона:
— Под Маруськин поясок или по сапогу (прим.: полный или полстакана)?
— Не пыли. Цветные на кичмане кентов пасут (прим.: Не суетись. Охрана на зоне наших друзей сторожит), а нам торопиться некуда — давай по-маленькой.
— Нет базара.
Налил по полстакана.
— Ну, чтоб у нас всё алмазно было!
Выпили.
— Тут ловить нечего, — рассуждал «про жизнь» Вован. — Надо в область подаваться. Там есть, где развернуться.
— На кичмане со мной один копчёный иван чалился, сильно нашпигованный (прим.: на зоне со мной опытный человек сидел, сильно начитанный). Я от него фартовую инфу просёк (прим.: я от него выгодную информацию получил).
Выпили по второй. Потому как между первой и второй промежуток небольшой.
— В области всё большими паханами накрыто — не сунешься. Разве что, к кому в шестёрки набиться. А нам это надо?
— Не, в шестёрки нам не надо.
— Мне тот копчёный подсказал: надо в тихом углу свою крышу заиметь. И под этой крышей дела делать.
— В тихом углу — это где?
— Есть у меня мысль, в моём родном посёлке автосервис открыть… Двадцать минут езды до области.
— Ух ты-ы… Круто! Это ж надо бабки на открытие!
— Там колхоз развалился. Гараж и мастерские есть. Мужики-шофера без дела по посёлку слоняются. Выпить любят, а не на что. Ящик «Рояля» купим — вот тебе и «стартовый капитал». Посёлок на шоссе стоит, клиенты появятся.
— На мелком ремонте и шиномантаже бабла не сделаешь.
— Клиенты — это для отмазки.  А мы с тобой лайбы-забугрянки целиком добывать будем.
— Это как?
— Кверху каком. Потом расскажу.
— Нам же выезжать нельзя, мы на подписке.
— Можно, если осторожно. Идём в ментовку, пишем заяву: «Прошу разрешить переезд, так как здесь подходящей работы нет, а в области устраиваемся работать в автосервисе».
— Мы ж не в области…
— А кого это скребёт? Как тот иван с зоны сказал: «Не все законы высечены в граните». Главное, здесь с учёта сняться. И затеряться.

= 3 =

В пяти километрах от областного города, в небольшом посёлке Марьино, через который проходило оживлённое шоссе, в бывших колхозных мастерских открылся автосервис. Выглядел он обычно: по территории ходили люди в  замасленных спецовках, во дворе стояли автомобили, в ангарах раззявили капоты полуразобранные машины.
Руководил автосервисом Дмитрий Зеленин, помогал ему Владимир Чмутов. Называли себя предприниматели «ветеринарами». Почему — никто не спрашивал. На станции делали мелкий ремонт проезжающих машин, за крупный не брались, ссылались на отсутствие оборудования.
Местные шептались, что на станции разбирают на запчасти, перебивают номера и продают краденые машины.
Жизнь в посёлке шла под присмотром участкового милиционера, у которого сложились тёплые отношения с местным народом. Участковый в своё время учился в одной школе с Димоном, только классом младше, он и стал для «ветеринаров» надёжной «крышей».

***
Димон лежал на замызганном диване в своём «кабинете», доставшемся ему от начальника мастерских. Кабинет пропах машинным маслом и бензином. Письменный стол, шкафы, диван и колченогие табуреты давно ждали, когда их выбросят на свалку. Пол не мыли с прошлого года по причине отсутствия уборщицы в автосервисе. На столе валялся замызганный журнал и несколько бумаг, стояла жестяная банка, наполовину заполненная окурками и смердящая пожаром.
Вчера допоздна играли в карты, пили, с утра Димон страдал похмельем, был мрачен и зол.
Вошёл Вован. Плюхнулся на стул у стола, так, что стул заскрипел, как от удара. Сообщил:
— Там Серёга-милиционер идёт.
— Пусть идёт, — буркнул Димон, со стоном сел, потёр виски ладонями.
— За чем-нибудь идёт, он просто так к нам не ходит.
— Ну, так дадим ему что-нибудь. Никогда не повредит посыпать дорожку полезного человека деньгами.
Вошёл милиционер, по-свойски сел за начальский стол, закурил.
— Здорово, мужики.
— Здорово, — мрачно ответил Димон.
— Чё такой смурной? — с подначкой спросил милиционер.
— Да, вчера керосинили допоздна… Голова трещит, во рту мышь сдохла.   
— Заметно, что гудел ты вчера, как трансформатор. Рожа, как у трупа, не снятого с виселицы. Чё не полечишься?
— Как раз собирался. Вован, достань из шифонера лекарство.
Вован достал из шкафа початую бутылку «Рояля», полбулки хлеба с отломанным краем, кусок сырой колбасы. Понюхал, не протухла ли, положил на стол. Достал три гранёных стакана, протёр изнутри добытой из шкафа же замурызганной тряпицей. Налил в старосоветский графин воды из крана. Порезал прямо на столе хлеб и колбасу, налил по четверти стакана спирта.
— Разбавляйте сами по вкусу.
Долили в стаканы воды.
— За здоровье, — подмигнул Димону милиционер.
— И за успех нашего предприятия, — добавил Вован.
Выпили, занюхали хлебом, зажевали колбасой.
— Какого предприятия? — уточнил милиционер, с подозрением разглядывая кусок колбасы. 
— Я вообще. Нашего, твоего, — беззаботно пояснил Вован.
— У меня нет предприятия, — не очень добро напомнил милиционер.
— Ну… Я вообще… — оправдался Вован. — Сейчас время такое, каждый где-нибудь что-нибудь…
— Намекаешь? — скорее утверждая, чем спрашивая, произнёс милиционер, возвращая колбасу на стол и постукивая пальцами свободной руки по столешнице.
— И не думал, — пожал плечами Вован. — Просто, пожелал, чтобы у всех всё складывалось.
— Не думал он… Это для тебя привычно и понятно без объяснения.
— Ладно вам перепинаться. Мы ж не враги и не соперники… Вован, наливай.
Выпили по второй.
По телам разлилась расслабуха, в головах появились благость и доброта.
— Ты по делу или мимоходом? — спросил милиционара Димон, разливая по третьей.
— Да ко мне братан двоюродный приехал из города, а выпить нету. На тот конец в магазин идти далеко. Дай, думаю, зайду, может подбросите — машин у вас много.
— Чё те ехать, дам я тебе… Литра хватит? — Димон щёлкнул ногтём по початой бутылке.
— Закуси прикупить ещё хотел…
— Вован, достань из шифонера пузырь, да круг колбасы там лежал.
Вован достал пузырь «Рояля» и круг копчёной колбасы.
— Заверни в чё-нибудь, — попросил милиционер. — А то скажут, мент с выпивкой ходит.
Выпили по-третьей.
Вован разложил большой промасленный лист упаковочной бумаги, уложил на него бутылку и колбасу.
— Зарплату, козлы, задерживают… — как бы между делом пожаловался милиционер.
Димон встал, открыл другую створку шкафа, в картонной коробке загрёб горсть денежных купют, высыпал в середину колбасного круга.
— О! Специями посыпали! — радостно воскликнул Вован, заворачивая всё свёртком.
— Ну, вы как тут, нормально? — положив руку на свёрток, спросил милиционер. — Никто не достаёт?
— Нормально, — кивнул Димон и взялся за бутылку, чтобы разлить в очередной раз.
— Мне хватит, — прикрыл ладонью стакан милиционер. — Мне ещё с родственником «силами меряться».
— На посошок, — пояснил Димон.
— А… Ну… На посошок, это старинная традиция… Кто традиции не уважает, тот не русский.

***

— Вован, сегодня в город едем, — объявил Димон.
— Что, пора уже?
— Пора. Все «аппараты» разобраны, бабки утекают, а прихода нет. Пора новую лайбочку пригнать.
В город отправились после обеда рейсовым автобусом.
Допоздна сидели в ресторане, но много не пили. Ближе к полуночи расплатились, вышли на улицу. У ресторана в ожидании клиентов ждали «жигулёк», старенький «мэрс» и прилично выглядевшая «ауди». Водители курили у машин, показывая, что ждут клиентов.
Подошли к «ауди».
— Здорово, чувак, — приятельски поздоровался Димон. — До Марьино подбрось?
— Я только по городу, мужики, — засомневался водила.
— Двойной тариф устроит?
Водитель подумал, махнул рукой:
— Ну, ладно, садитесь.
Попетляв по окраинам, выехали за город. А по шоссе до Марьино пятнадцать минут езды, как говорит пословица, семь вёрст не крюк. 
У лесопосадки Димон попросил:
— Тормозни, земеля. После ресторана отлить приспичило.
Водитель остановился.
Димон вышел, отвернулся, расстегнул ширинку.
Вышел и Вован.
Справив нужду, Димон повернулся к машине. Застёгивая штаны, глянул на заднее колесо.
— А у тебя, похоже, заднее колесо спускает!
Поругиваясь, водитель вылез из машины, подошёл к заднему колесу, пригляделся.
— Где…
Договорить не успел: Вован вытащил из рукава куртки припрятанную монтировку и, размахнувшись, ударил мужчину по голове. Тот беззвучно упал на землю.
— Ну, вот, — удовлетворённо проворчал Вован, — хорошую машинёшку добыли.
— Замотай голову тряпкой, чтобы не кровила, и грузим в багажник, — скомандовал Димон.
— На старое место отвезём?
— На старое, — подтвердил Димон.
Погрузили труп в багажник, направились к бывшей паромной переправе за посёлком: с пирса удобно сбрасывать трупы в воду.
Не забыли напихать за пазуху и в штаны жертвы камней, чтобы не всплыл.

***
Добытыми машинами «ветеринары» распоряжались по-разному: катали девушек и ездили по делам, переделывали и продавали. Какие не удавалось сбыть, разбирали на запчасти.
Награбленное шло в общий котел. Деньги на личные нужды брали не считая: одну горсть, две горсти…
Жили «колхозом» в доме при станции, постоянно пьяные и под марафетом, жёны и подруги общие. Пользовались женщинами по принципу «кто первый застолбил». Со станции частенько доносились скандальные крики, женский визг.
Жизнь человеческая для них ничего не стоила. Все происходило стихийно: выпили, накурились, поехали на шоссе в поисках очередной жертвы. Кровь убитых, деньги без счёта кружили головы. «Ветеринары» чувствовали себя хозяевами жизни.

= 4 =

Доктор рассказывал Григорию Николаевичу «план мероприятий»:
— Городская свалка — жутко прибыльное дело, только пока о том никто из бизнесменов не задумывался: пахнет она непривлекательно. Капиталовложений не требует, а денежки от предприятий, поставляющих мусор, текут безостановочно.
— Да, прибыльное дело, — согласился Григорий Николаевич. — В перспективе можно вывоз мусора у коммунальщиков перехватить. Да и вообще, организовать централизованный вывоз мусора. Надо подать заявку на приватизацию городской свалки.
— И Удаву, депутату, из мэрии тут же шепнут, что на жутко доходное дело зарятся его конкуренты. И он тут же наложит лапу на свалку, — с радостным выражением лица предположил Доктор.
— И чего же тут радостного? — подозрительно глянул на приятеля Григорий Николаевич.
— А вот чего…

= 5 =

Димон инструктировал Вована:
— Лакшёвый фраер не хило прошелестел, на фартовое дело ветерка наслал (прим.: денежный человек хорошо заплатил, заказал выгодное дело). Приедет водила с «мэрсом» от Удава бабла срубить по-лёгкому. Выпишешь ему квитанцию на крупный ремонт — нам денег Удава не жалко. Там поломок нет, нужна «доработка». Ремонтом займёшься сам. Сделаешь так, чтобы центральный замок, стеклоподъёмники и замок руля можно было разблокировать только дистанционкой. И придумай, как коробку передач заблокировать на первой скорости. Рычаг какой-нибудь или клин, что-ли… Деревянный. Чтобы сгорел, если что.
Вован с подозрением глянул на Димона, покачал головой.
— Мокрое дело на… крупную дичь?  По такому авторитету нехилую разборку менты и братва устроят.
— Не боись. Мусор сам уберу, под нуль. Сделаем дело и за бугор сдёрнем. Аванс алмазный уплочен. Этот бедлам, — Димон махнул в сторону, — нам больше не понадобится.

***
Санёк, водитель Удава, встретился с приятелем, Жекой, тоже работавшим водилой у какого-то бизнесмена. Жека поделился методом «делания денег»:
— Мой шеф в автомеханике не рубит от слова «совсем». Поломается что-нибудь по-мелкому, я ему вешаю лапшу на уши, что требуется крупный ремонт. Я чувачков пробил, у них автосервис в Марьино, «ветеринарами» называются…
— Автосервис — «ветеринары»? — удивился Санёк.
— Ну, это у них типа погоняла. Не знаю, почему. В общем, еду к этим «ветеринарам», оставляю машину на день или на два, они делают мелкий ремонт, а квиток выписывают на крупный. За бумагу берут десять процентов от выписанной суммы. Минус мелкий ремонт… Мне достаются хорошие бабосы!
Откладывать в долгий ящик такой заманчивый способ «законного изъятия денег» у шефа, у которого этих денег куры не клюют, Санёк не стал. На следующий день, когда Санёк вёз шефа в мерию, под капотом «мэрса» что-то тихонько «затукало».
— Вот чёрт, клапана стучат, — расстроено проворчал Санёк и возмутился: — А чего им не застучать? Бензин-то дерьмовый!
— Это серьёзно? — спросил шеф.
— Ну… Если ездить, можно вообще мотор запороть. А ремонт серьёзный.
— По времени сколько?
— Ну… Поискать надо. Сейчас же все мастерские забиты. Если сразу возьмутся, за день-два справятся.
— Ладно… Постарайся за сегодня уложиться. Максимум — завтра. А ты, — шеф обратился к охраннику, — организуй такси поприличнее.
Санёк высадил шефа и охранника у мэрии, поменял выражение лица с опечаленного на довольное и помчался в Марьино, искать «ветеринаров».
Нашёл, как подсказал Жека, Димона. Договорились запросто.
— Ремонт поршневой системы, импортные клапана и прочее… Чтобы сумму оправдать, оставь машину до завтра. Наши десять процентов… — дал расклад Димон.
От суммы, которую он получит «за ремонт» от шефа у Санька дыханье спёрло.

***
Удав приехал в мэрию по делу. Ему донесли, что объявился желающий приватизировать городскую свалку.
Сначала Удав посмеялся над «вонючим» бизнесом, но решил прозондировать это дело и вызвал главного бухгалтера.
Главный бухгалтер подумал и выдал резюме: городская свалка —фантастически доходное предприятие, не требующее вложений, с минимумом расходов и громадными перспективами.
Чтобы узнать, что за гусь хотел опередить его в приватизации, и обговорить планы приватизации, Удав и приехал в мэрию.

***
На следующий день Санёк пришёл забрать машину, принёс десять процентов, положил на стол перед Димоном.
Димон выписал квитанцию на ремонт, поставил печать, молча посидел, держа в руках бумагу. Положил перед Саньком. Встал, сгрёб «десять процентов», подошёл к шкафу, открыл створку. На полке лежал изрядный брикет, сложенный из пачек денег. Судя по цвету, в крупных купюрах. Положил принесённые Саньком деньги на брикет. Присовокупил, так сказать.
От фантастической картины у Санька чуть сердце не остановилось.
«Не просто так он мне это показывает», — подумал Санёк.
Димон положил руку на деньги, словно на плечо друга, спросил со сдержанной улыбкой:
— Нравится?
Санёк прокашлялся, потому что голос у него присох к горлу, неопределённо покачал головой. Прошептал через силу:
— Большие деньги требуют большой работы…
— Большие деньги требуют держать язык за зубами. А работа небольшая.
Санёк посмотрел на Димона вопросительно.
— Всех-то и дел, что отправить машину в ад.
— В наше время даже что-то куда-то направить — опасно.
— Ты по билету на чужое имя летишь к чёрту на кулички, скажем, на Дальний Восток. Естественно, увозишь эту красоту.
Димон любовно похлопал по брикету денег.
— А следаки видят, что среди погибших не хватает водилы и объявляют того водилу в розыск.
— В аду сгорают не то, что кости, железо плавится. И никто не сможет определить, сидели в машине двое или пятеро…

= 6 =

Удав всегда дотошно осматривал предприятия и территории, которые собирался приватизировать. На свалке он уже бывал несколько раз, но всей территорией не интересовался. Сегодня решил осмотреть свалку подробнее. Ехали вдвоём: охранника Удав послал отвезти документы в мэрию. От информатора поступил сигнал, что приватизацию свалки надо срочно застолбить, чтобы конкурент не опередил.
Въехали на территорию свалки.
— Чего потеешь, как в сауне, Санёк? — без интереса спросил Удав.
— Жарко, — буркнул Санёк. От предстоящей операции у него дрожали пальцы и ощущалась слабость в коленках.
— Окно открой.
— Вонища.
Шлагбаум и домик сторожа при нём скрылись за отвалами мусора.
— Вон туда, наверх, заедем, оттуда всю территорию видно, — указал Санёк.
Машина на первой скорости поднималась в гору. Впереди раскинулось дымящее жерло мусорного вулкана.
Санёк медленно крутанул ручку скоростей, металлический стержень словно обломился у основания. Дёрнул рычаг, заблокировав руль. Приоткрыл дверь со своей стороны, нажал кнопки блокировки стеклоподъёмника и открытия дверей, вывалился из медленно ехавшей машины, успев толкнуть дверь так, чтобы она захлопнулась.
Удав несколько мгновений сидел неподвижно, не понимая, что случилось. Очнувшись, попытался крутануть руль, дёрнул за неработающий рычаг ручного тормоза, суматошно задёргал ручку открытия дверцы…
Машина медленно приближалась к горящему жерлу… К стеклу прилипли ладони и искорёженное ужасом лицо Удава…
Машина въехала в огонь… Рухнула в ад.
Санёк встал. Отряхнулся.
— Ну, слава те… Получилось.
Он не видел, как сзади из укрытия вышел Димон. Поднял пистолет с глушителем. Выстрелил Саньку в спину.
Швырнул в огонь пистолет. Приподнял за пояс и за воротник труп, поднёс ближе к огню, крутанулся и бросил тело в огонь.
Отряхнул руки и быстрым шагом направился к «заднему» выезду со свалки, где на угнанном давно тому назад «жигульке» его ждал Вован.

***

— Пётр Василич, здравствуй, дорогой, — услышал в трубке незнакомый голос следователь Левчук.
— Здравствуйте. С кем говорю.
— Не важно, Пётр Василич. Есть дело, которое поднимет вас в глазах начальства и общественности. А потом можно будет отметить это дело в ресторане. Я знаю один, там готовят прекрасные голубцы… Ну, знаете, мясо, завёрнутое в капусту… Впрочем, голубцами вас можно попотчивать и перед делом. Моя хозяйка готовит очень вкусные голубцы. Капусту она уже приготовила… Листики свежие, зелёненькие, крупные… Осталось мясо пожарить.
Левчук понял, о какой «капусте» идёт речь. Интересно, что за «мясо» готовится для начинки.
Немного помолчав и поняв, что Левчук переварил информацию о «капусте» и «мясе», голос продолжил:
— В Марьино есть автосервис. В народе их называют «ветеринарами».  Это активная ОПГ (прим.: организованная преступная группировка). Бандитствуют, людей убивают. Сколько трупов в реке неподалёку от посёлка выплыло, вы, наверняка, знаете. Только что было совершено покушение на Удава. На известного всем депутата. Сейчас исполнители — главарь банды, он же директор автосервиса, и его заместитель — едут к себе на базу в Марьино. Они вооружены. Так что, если вы их в Марьино зачистите под нуль, общество вам будет благодарно и начальство оценит по заслугам.
— Службу вызовите соответствующую, УБОП (прим.: управление по борьбе с организованной преступностью), — прозондировал почву Левчук насчёт серьёзности заказа. — Это ж нам жизнями рисковать придётся.
— УБОП пока дождёшься… Сами знаете, какие сейчас согласования, звонки наверх, приказы вниз… А вы без риска. Как говорится в библии, очищающим огнём… на опережение. На выезде из города у последней остановки человек в красной куртке передаст вам пакет. Продуктовый набор: капусту, зелень разную.
— На два раза щи сварить?
— Обижаете. До следующего лета будете питаться. Зелень консервированная, несколько упаковок. Уверяю вас, в обиде не будете.
— У нас с огнём слабо. Штатные тэтэшки (прим.: пистолеты ТТ).
— А тот парень у остановки авоську груш вам передаст и пару мясорубок. После использования бросите их на территории, в подарок «ветеринарам». Мол, они в вас горохом пуляли и камнями швыряли.
«Груши — это гранаты, а мясорубки — автоматы», — понял Левчук. А ещё он понял, что дело не ахти какое сложное.
— Как я объясню своё участие в операции?
— Да элементарно, Пётр Василич! Получили звонок от «доброжелателя». Необходимо было действовать безатлагательно…
С двумя сослуживцами, Семёновым и Воронцовым, готовыми отличиться в операции по ликвидации особоопасной бандитской группы, на личном «жигульке» — чтобы не привлекать внимание бандитов — Левчук отправился в направлении Марьино.
Бандиты, а по сути — деревенские алкаши, опасного сопротивления не окажут. Разве что с перепугу шмальнут. Но они были бандитами, убивавшими людей, безжалостными хищниками, а хищников надо истреблять. Почему банду не «закрыли» раньше? Наверняка, кто-то их прикрывал.
На остановке за городом увидели парня в красной куртке, низ лица которого закрывал глухо застёгнутый воротник, а на глаза была надвинута вязаная шапочка. Парень держал в одной руке длинную спортивную сумку, в другой — свёрток из крафт-бумаги.
Автомобиль с милиционерами остановился. Парень подошёл к машине, молча передал в открывшуюся переднюю дверь сумку, тихо громыхнувшую металлом, и свёрток, отступил на шаг, отвернулся, вытащил сигареты, закурил.
— Тяжёлая, — хмыкнул Семёнов, принявший «груз».
— Загляни в пакет, насколько он «тяжёлый», — усмехнулся Левчук, отъезжая от остановки.
Семёнов развернул пакет.
— Ого! — удивился с уважением. — Три пачки. Одна с довеском.
— С довеском — организатору, — пояснил Левчук.
— Тебе, что-ли? — «догадался» Семёнов.
— Ну, не ты же это доходное дело затеял!
— Не доходное, а героическое, — поправил Воронцов. — Скоро в газете про нас напишут: «Трое милиционеров, узнав о банде, причастной к убийству депутата Удовицины, и готовившейся к очередному преступлению, не имея возможности организовать… и так далее… срочно выехали и нейтрализовали… и прочее, и прочее».
— А что… Разве Удовицина убили?
— Думаю, как раз этим занимаются. Пакет сунь под кресло и посмотри, что в сумке громыхает.
Семёнов вжикнул молнией сумки, распахнул края, доложил:
— Два спецназовских «калаша», четыре сдвоенных рожка и «эфки» россыпью.
— «Калаши» возьмите себе,  четыре «лимонки» мне, остальное тоже вам, — распорядился Левчук.
— Начнём как? — спросил Воронцов. — Сразу крошить бандюганов?
— Чтобы они нас с перепугу подстрелили? — усмехнулся Левчук. — Подъедем спокойно, осмотримся…
— С автоматами?
— Естественно! Мало ли теперь ментов ходит с автоматами. И, выбрав момент, надёжно всех… нейтрализуем. По окончании «акции» оружие оставляем на территории, как бандитское.
— Ага, а вскрытие покажет, что бандиты были убиты из табельного ТТ милиционеров, стреляющего автоматными пулями.
— Никто их вскрывать не будет, — пресёк сомнения коллеги Левчук. — Начальство только обрадуется, что сразу после преступления ликвидирована банда, причастная к убийству депутата. И срочно отрапортует наверх, чтобы поощрения заработать.
— Может, не убили ещё депутата?
— Убили… Раз такие бабки нам за «зачистку» отвалили.
— А вдруг подстава какая?
— Какая может быть подстава? Мы едем в автосервис, если что. Почуем какую муть — тихо уедем. А если сигнал подтвердится, выполним заказ.
Колхозные мастерские в Марьино милиционеры знали с советских времён, так что направились сразу к ним.
Неторопливо въехали во двор мастерских, остановились у ангара, в глубине которого у машины копошились два слесаря.
Неторопливо вылезли из машины. Семёнов и Воронцов держали автоматы со сложенными прикладами под мышками, как спецназовцы: вроде и не угрожающе, но готовы к стрельбе.
— Мужики! Начальство где? — окликнул слесарей Левчук.
— Шеф с помощником умотали куда-то, они нам не докладываются. Бригадир есть, — сообщил тот, что постарше.
— Позовите, — приказал Левчук. И мимикой указал коллегам на важность сказанного слесарем.
— Позови бугра, — велел слесарь приятелю.
Скоро подошёл «бугор» — молодой мужчина с лицом уголовника, одетый в поношенный спортивный костюм фирмы «Адидас» и растоптанные кроссовки. Представился:
— Бригадир.
Сложив руки «калачиком» на груди, ожидающе смотрел на милиционеров.
— Зови всех мужиков, побеседуем, — приказал Левчук и кивнул в сторону ангара.
— Почём талдым (прим.: на какую тему разговор)? — с усмешкой спросил бригадир. — Нам твои беседы не по кайфу, ты нам не начальник.
Левчук хмуро покосился на бригадира, процедил сквозь зубы:
— Не путай рамсы — не катишь по масти (прим.: не нарывайся — рангом мал). Пчела не обязана объяснять мухе, почему мёд слаще дерьма. Не хочешь беседу, устроим разборку.
Семёнов и Воронцов передвинули автоматы на грудь, щёлкнули предохранителями.
— Да ладно, не кроши батон (прим.: не наезжай)… Щас позову, — стушевался бригадир.
— Всех до единого мужиков, — уточнил Левчук.
Скоро к ангару потянулись работники.
— Рассаживайтесь в тенёчек, — указал на ангар Левчук.
Последним пришёл бригадир, доложил:
— Все.
— Точно — все? — уточнил Левчук.
Не было директора и его помощника. Они, как сообщил наводчик, исполнители преступления. Инфа была, что они едут сюда… Придётся ждать.
— Рассаживайтесь, подождём, — приказал Левчук.
— Чего ждать, начальник? — недовольно проворчал один из слесарей. — Нас работа ждёт.
— Чего надо, того и подождёте, — огрызнулся Левчук. — Моё начальство должно подъехать, побеседовать с вами… На тему соблюдения правопорядка.
С шоссе съехал «жигулёк», направился к мастерским.
Левчук указал коллегам уйти за опоры ворот ангара, сам присел на какой-то ящик, спрятавшись от наблюдения снаружи.

*** 
Димон был доволен: акция прошла успешно, в сейфе в его кабинете лежал брикет «зелени», небольшая часть из которого ушла в качестве аванса водиле Удава. Плюс заказчик обещал добавить кругленькую сумму, о которой не знал Вован и которой ни с кем делиться не придётся. Метрах в двухстах от ворот автосервиса он остановился. Не понравилось ему, что по двору не прошёл ни один человек.
— Канай, покоцай (прим.: сходи, посмотри), — послал он Вована, — что-то слишком уж тихо у нас во дворе.
— Да чё там… «Жигулёк», вон, ненашенский у ангара стоит. В него много «врагов» не   влезет, — неуклюже пошутил Вован.
— Канай, сказал!
Тяжело вздохнув, Вован пошёл к воротам. Спокойно прошёл двор, подошёл к воротам ангара, остановился. Уставился в одну сторону, словно слушал кого-то. Сделал жест руками, мол, ладно, ладно. Повернулся, помахал Димону приглашающее: иди, мол, сюда. Другой рукой перед грудью, чтобы его не видели за спиной, изобразил жест «Сбоку — два!», зековский сигнал, что у него на хвосте менты.
Димон посигналил фарами, что понял. Завёл машину, тронулся с места и резко остановился. Сделал вид, что безуспешно пытается завести мотор. Вышел из машины, открыл капот, косо поглядывая на Вована. Помахал ему рукой и указал на мотор: мол, поломка. Эту канитель Димон устроил, чтобы дать возможность Вовану позаботиться о своём спасении.
Вован неторопливо пошёл вглубь ангара.
Димон сделал вид, что копается в моторе. Выждав некоторое время, закрыл капот, завёл мотор и рванул в сторону шоссе.

***

Вован, подойдя к воротам ангара, с удивлением увидел, что мужики автосервиса сидят и стоял в глубине ангара. Один из слесарей глазами указал в сторону. Из тени сбоку ворот помахал ему рукой с пистолетом мент. Другой направил в его сторону автомат.
— Не дёргайся, если хочешь жить, — приказал мент с пистолетом. — Повернись и посигналь приятелю, чтобы ехал сюда.
Вован повернулся, приглашающее помахал одной рукой, а другой, так, чтобы жест не видели менты, просигналил Димону о засаде.
Димон просигналил, что понял, изобразил поломку машины. Вован понял, что друг даёт ему возможность «сделать ноги». Постоянно оглядываясь, Вован тихонько пошёл мимо слесарей вглубь ангара Он знал, что в ящике слесарного верстака под замасленным тряпьём спрятаны две «лимонки».
Услышав вой «жигуля», он увидел, как Димон рванул прочь от автосервиса.
— Семёнов, за ним! — крикнул мент с пистолетом. — Туши его… надёжно!
Мент с автоматом кинулся к стоявшей у ангара машине, завёл мотор и рванул за Димоном.
Вован ускорил шаг.
— Эй, а ну вернись! — услышал он крик мента. До верстака оставалось несколько шагов. Гулко чирикнула короткая очередь, пули звякнули по металлу. Вован ринулся к верстаку, рванул на себя железную дверку, присел, сунул руку под тряпьё… Есть! Выхватил «эфку», выдернул чеку, швырнул гранату в сторону ворот. Взрыв раздался на середине расстояния между слесарями и ментами.

***

…Рванула граната. Взорвалась чуть ближе к слесарям, чем к воротам. Кто-то застонал.
«А вот и повод…», — обрадовался Левчук.
— Бей их! — крикнул Воронцову, выхватил из кармана «эфку», дёрнул чеку и швырнул вдогонку убегающему бандиту.
Слесаря кинулись к выходу. Воронцов длинной очередью хлестал по мечущимся людям.
Патроны в рожке кончились. Воронцов отстегнул сдвоенный рожок, воткнул его другой стороной. Персонал автосервиса, точнее, бандитской группировки, лежал на полу. Два или три человека стонали. Из пробитой бочки толстой струйкой текло масло.
Левчук прошёл по территории, добил из ТТ стонущих. Взял у Воронцова автомат, швырнул в масляную лужу. Жестом указал на выход.
У ворот остановился, приказал Воронцову:
— Всё оружие, кроме табельного, туда.
Воронцов швырнул в ангар автоматные рожки. Собрался бросить гранаты.
— Чеку выдерни, — усмехнулся Левчук.
Воронцов непонимающе посмотрел на коллегу.
Левчук достал свою гранату, выдернул чеку, отступив за стойку ворот, швырнул гранату, стараясь попасть в масляную лужу. Раздался взрыв, масло загорелось.
Воронцов побросал свои гранаты…

10. Проект «Маша Саранская»

=1=

— Дочь? Сволочь она!!!
Игорь Аркадьевич, психоаналитик слушал беснующуюся мамашку. «Интересно, сколько сеансов нужно этой Лизавете, чтобы опростать душу от желчи? Скорее всего, желчь у мигеры вырабатывается быстрее, чем тратится».
— Творческий кризис у неё, чёрт возьми… Дешёвая популярность, видите ли, ей не нужна!
Поток мамашкиных возмущений не иссякает четвёртый день.
«Сколько злобы упрятано в сексапильном, ухоженном теле! Сексапильном… Любил ли её хоть один мужик? Можно ли такую любить? Сама любить она не может — однозначно. Через минуту общения с такой мегерой не то, что сексуальное влечение, элементарная похоть к ней усохнет!».
— Любая девчонка за счастье бы… А она… Творчество ей подавай!
«Привлекательное тело — одно, а злоба душевная… Она сильнее привлекательности и сексапильности. Злоба, сколько её ни прячь, всё равно лицо и душу пропитает. Плотно сжатые, даже при силиконовой, или какой там, «накачке», губы. Колючие глаза. Чёрная «масть»… «Экстерьер» настоящей стервы. Да и фамилия — Кваша… Не зря бог наградил».
— Я ей, сопливой, известность на весь Интернет сделала… Две книжки ей издала! Статьи в газетах публикую, раскручиваю! А она, видите ли… Творчески неудовлетворённая личность!
«Бедная дочь! Подросток, а её уже… раскручивают! По-любому у такой фурии ребёнок должен вырасти проблемным, а мамашка ещё и душу дочери своим «проектом» не по-детски таранула».
Женщина зло кривила непослушные «синтетические» губы, нервно сжимала кулаки.
— Поменьше бы на форумах трепалась! Ну, сделала я тебя «юным талантом»… Радуйся, пожинай плоды известности! Нет, ей, видите ли, с писателями надо общаться! В четырнадцать-то лет! Мало ей нового корыта — хочет быть царицей морской! И золотую рыбку в услужение. Да тебя в разговоре первокурсник литинститута расколет! Предупреждали меня умные люди, чтобы я дочь к форумному общению не допускала…

= 2 =

Лиза Кваша с детства не любила окружающих.
Зачатки недовольства, давшие развесистые плоды, впрыснула в неё и взрастила на хорошо унавоженной почве горячо любимая мамочка. Убеждённая в генетическом интеллектуальном превосходстве, мать внушала ребёнку, что все страдания их семьи происходят от нелюбви к ним ограниченных обывателей, быдла.
— Нас не любят… — в стопятьсотый раз дудела она дочери, собирая её в детсад, а годами позже — в школу.
В детсаде Лизавета не замечала, что её не любят. Играют, как со всеми. Делятся секретами или чем вкусным — как со всеми. Но после того, как в пятом классе один сволочной пацан прилепил ей кличку «Квашня», Лизавета поняла: да, «их» не любят.
В пионерлагере, куда мать отправляла её летом, Лизавета уже сторонилась сверстников.
Однажды к ней, одиноко сидевшей на лавочке, подсел мальчик. В общем-то, нормальный мальчик. Нравилась она ему. Да и Лизавета задерживала взгляды на пацане.
— Ты чего всё время одна сидишь? — простецки удивился он. — Пошли играть!
— А ты разве не знаешь, что нас все не любят? — презрительно спросила Лизавета.
— Кого это, «вас»?
Было видно, что пацану сильно не понравилась интонация девочки.
Лизавета окинула мальчишку высокомерным взглядом.
— Ну и сиди… Задавала, — расстроено буркнул мальчишка. Больше к Лизавете он не подходил.

= 3 =

В старших классах Лизавета почувствовала в себе литературный талант.
Она усиленно строчила заметки в стенгазеты, пара заметок вышла даже в «Комсомольской правде».
Лизавета записалась в литобъединение, которое вёл нестарый ещё, лет тридцати с чем-то, преподаватель из литинститута. Владимир Петрович Самарский, кажется.
В общем, тёмные глаза старшеклассницы магнетизировали, свежие губки обещали, а бархатные опахала ресниц раздували пожар страсти… После выпускного, уверив Лизавету, что она — литературный талант, а он — защитник таланта и поможет Лизавете поступить в литинститут, Владимир Петрович повёз Лизавету домой. Жена, журналистка, кстати, была в командировке…

***
На четвёртом курсе Лизавета решила, что пора устраивать жизнь, и вышла замуж.
Если честно, замуж она вышла не за Вовку Квашу, а за его родителей. Папанька у Вовки был профессором математики, по заграницам ездил. Маманька — искусствовед, с антиквариатом суетилась. Но выгоды от своих мест предки не понимали. Жили в трёхкомнатной квартире, да сыну «Жигулька» прикупили — вот и все блага гнилых интеллигентов. Интеллигенты, кстати, гордо рассказывали, что они отпрыски выходцев из Германии. Древняя бабушка, к которой потом водили Лизавету, на немецком уже не говорила.
Вовка у интеллигентов был поздним ребёнком. Но — влияние времени — попрактичнее родителей, заканчивал экономический факультет.
Лизавета потешалась над «антикварными» отношениями в семье. Вовка называл предков на «вы», предки друг друга — по имени-отчеству. Везде: «пожалуйста», «будь добр», «миленькая». Разговаривали дома в полголоса, с просительными интонациями.
Лизавета вошла в этот заповедник, как раскалённая игла в кусок маргарина: свёкор со свекровью шипели и корчились, но терпели, желая любимому чаду семейного благополучия.
Вскоре и молодой муж стал морщиться от напористости жены.
Лизавета решила, что пора рожать, а то можно остаться без мужа с перспективными предками, и без квартиры.
Муж и его старики терпеливо сносили выходки будущей мамы, объясняя невыносимость характера невестки токсикозом.
Ждали мальчика.
Лизавета родила дочку. Назвала Машей, в честь бабушки мужа.
На честь забывшей язык предков старухи Лизавете было наплевать. Она, собственно, рассчитывала растрогать теперешних деда с бабкой и уломать их на размен квартиры.
Уломать стоило хлопот. «Семейное гнездо… Память поколений…».
Разбежались по однокомнатным квартирам. Забегая к свёкру и свекрови за деньгами «на пелёнки-распашонки», Лизавета наблюдала, как старикам тяжело и непривычно жить в однушке. Но это не трогало её ни в малой степени. Книги лежали стопами в углу — расставить их было некуда.
А с мужем они понимали друг друга всё меньше. Муж нередко ночевал у родителей — так, по крайней мере, он отговаривался с мрачным видом, ссылаясь на то, что надо помочь приболевшим отцу или матери. Потом и вовсе ушёл на съёмную квартиру.
Официально разошлись, когда Машке исполнилось три года. Естественно, квартира осталась ей и Машке. Плюс хорошие алименты — бывший где-то неплохо устроился.
Лизавета помнила слова матери: «Нас не любят!». В том, что вокруг — засилье тупости, она убеждалась всё больше. Именно поэтому карьера у неё и не складывалась.
Если бы Лизавета окинула своё окружение трезвым взглядом, она согласилась бы, что «концентрация» «наших» на руководящих должностях больше чем тех, кого она относила к тупым. Но воспринимать реально этот «артефакт» Лизавета не хотела, бережно лелеяла и настойчиво взращивала мамину идею, что «наших не любят».
Впрочем, Лизавета недолго бедствовала. Её свели с пятидесятивосьмилетним бизнесменом, владельцем банка «Прогресс-2000» и оптовой торговли, с домом на пятидесяти сотках соснового бора, с машиной на выезд, машиной для охоты и прочее… Ухоженный, спортивный мужчина ей приглянулся.
— Я давно вышел из возраста, когда мечтают о пылкой любви, — сказал Михаил Борисович. Он пригласил её для разговора и обсуждения брачного контракта в офис. Сказал, что так ему удобнее. — И давно строю жизнь по намеченному плану. Так надёжнее.
Михаил Борисович вышел из-за рабочего стола, жестом указал Лизавете сесть на диван, сел в кресло сбоку.
— Ты красива. Мне сказали — неглупа. Твоя задача — быть имиджевой стороной моей жизни. Семейной жизни. Детей у меня быть не может, поэтому твоя дочь со временем станет наследницей большой части моего состояния.
Лизавета подумала: «Уж не импотент ли кандидат в мужья?».
Михаил Борисович усмехнулся, словно прочитал её мысли:
— Со здоровьем у меня всё в порядке, дай бог каждому такое в моём возрасте. И с тем, о чём ты подумала, тоже. Но детей не будет.
Подумав с серьёзным выражением лица, Михаил Борисович указал на неё:
— Больше всего не люблю глупых ошибок. Избежать их ты можешь элементарно. Спрашивай у меня, как поступать — и ошибок не будет.
Ещё подумал.
— Не знаю твоих аппетитов, но заранее предупреждаю насчёт утех на стороне… — он предварил ёе возражения властным жестом и взглядом мумии, обладающей магической силой. — Даже не пытайся. Сей факт обязательно будет зафиксирован, после чего ты окажешься на улице. Без содержания и без дочери. Твоего ребёнка  я со временем удочерю… Все формальности будут соблюдены, об этом позаботится мой юрист. Естественно, брачный контракт… По которому ты имеешь всё со мной и остаёшься с нулём в обнимку без меня.
Михаил Борисович неторопливо встал, вернулся за письменный стол. Там ему было удобнее.
— Работать или не работать — решай сама. С одной стороны, без какого-либо занятия от скуки можно свихнуться. Но со мной ты должна быть красивой и не уставшей. Круг общения у тебя должен соответствовать моему уровню. Чтобы ты не скучала дома, у тебя будет подруга — филолог твоего возраста. Она же — воспитатель твоей дочери. Не сомневайся, вы подружитесь. Женщина она коммуникабельная, неглупая, внешне приятная. Можешь не ревновать, я с ней не спал, и спать не собираюсь.
Михаил Борисович помолчал ещё некоторое время, вероятно, обдумывая, всё ли сказал. И подвёл черту:
— Я свои дела планирую далеко вперёд. Поэтому не завишу от конъюнктуры и прочих поветрий. Тебя и твою дочь я вписываю в свой долгосрочный проект. Так что выбирай: жить обеспеченно, интересно и насыщенно, время от времени ездить за границу, видеть гарантированные перспективы для дочери, или… вернуться в массы.
Собственно, на этом «обсуждение» брачного контракта и закончилось.

***
Мужем Михаил Борисович оказался сносным. Сильно не докучал, но и супружеских обязанностей не забывал. К дочке относился ровно, даже с теплом.
Время от времени выводил супругу «в свет». Но предупредил, чтобы вела себя естественно: люди его окружения в основном не дураки, фальшь сразу заметят. Умную строить из себя не надо, а если не знаешь, что ответить, лучше ответь в стиле бизнесменов: не могу сказать, потому что не имею информации по этому вопросу.
Работу Лизавета выбрала себе для души и без начальства: стала писателем. Тексты правили нанятые мужем редактора, книжки публиковали за деньги мужа уважаемые издательства.
Домоуправительница-воспитательница Марина знала своё место и не фривольничала с Михаилом Борисовичем. Лизавета на самом деле быстро сдружилась с ней.

= 4 =

— Мама! Ну что у нас за дурацкая фамилия! — возмутилась однажды Машка.
— От папочки досталась, — как всегда, с долей презрения вспомнила мама своего «бывшего». — Наградил фамилией и сдёрнул. Вот у прадедушки твоего фамилия была…
Лицо мамы размягчилось, глаза мечтательно устремились вверх, голос потеплел.
— Фамилия у твоего прадедушки была превосходная: Розенкранц! Что в переводе значит «венок из роз».
— Розы ведь с шипами! Это в наказание только — розовый венок!
— Да… В наказание… — помрачнела мама. — Прадедушка твой журналистом был. Газетчиком, как тогда говорили. В царских газетах начинал. Потом в меньшевистских писал. Потом в большевистских. Журналист — он вне партий. Для него важна информация. В тридцать шестом году ему присвоили звание «Золотое перо России».
Мама грустно улыбнулась.
— Но… Не уследил дедушка, куда изменил курс «корабль партии». В тридцать седьмом написал хвалебную статью про одного деятеля, а того репрессировали. И дедушку, как пособника…

***
В одиннадцать лет Машка загорелась идеей заняться бизнесом. Открыть модный бутик и прочие прожекты в этом роде Михаил Борисович, которого к тому времени Машка уже называла папой, мягко, но обоснованно раскритиковал. И предложил идти по стопам мамы — стать литератором:
— Мама поможет в плане творчества, отредактирует, Марина подскажет насчёт грамотного написания, откорректирует. А там и книжку выпустим в суперобложке… С твоим портретом. Бизнес — это не только торговля и делание денег. Любое творческое занятие — дело, то есть — бизнес.
Перспектива дарить друзьям книжку в суперобложке со своим портретом Машке очень понравилась.
Сочинения в школе Машка писала на пятёрки, поэтому довольно скоро накропала «повесть» на тему о детской любви. Лизавета капитально отредактировала «текст», показала знакомым писателям, сказав, что это работа юного дарования, неглупого, и есть, вроде бы, у этого дарования литературные перспективы… О том, что автор — её дочь, Лизавета умолчала.
Один знакомый литератор подсказал, как исправить сюжет, другой — как лучше показать главного героя, третий — что ещё добавить… Марина откорректировала стиль.
В общем, пройдя по кругу, состряпанный Машкой «текст» был дописан, исправлен и подчищен коллективными усилиями, и на самом деле превратился в неплохую повестюшку.
Уловив, когда у Михаила Борисовича выдался свободный вечер, Машка гордо преподнесла отпечатанную рукопись отчиму.
Начав читать «по диагонали», Михаил Борисович увлёкся и внимательно прочёл повесть.
— А что… Интересно написано… — пробормотал он, и было видно, что мысль его работает над тем, как материал пустить в дело.
Машка, ждавшая оценки с затаённым дыханием и открытым ртом, завизжала от восторга и захлопала в ладоши.
Михаил Борисович поморщился — он не любил резких звуков дома.
— Напечатать книжку и раздать знакомым — большого ума не стоит, — вслух размышлял Михаил Борисович. — Надо раскрутить автора, чтобы и другие произведения в будущем пользовались спросом. Юное дарование, надеюсь, со временем вырастет в профессионального литератора?

***
Михаил Борисович к раскрутке юного дарования отнёсся, как к одному из своих проектов.
Для начала пригласил серьёзного имиджмейкера, добротно одетого мужчину лет тридцати пяти с очень внимательными глазами.
— Георгий Яковлевич, — представился имиджмейкер без показной важности, но все поняли, что цену себе этот специалист знает.
Георгий Яковлевич долго расспрашивал Машку о её привычках, литературных пристрастиях, Лизавету — о Машкиных предках. Сразу понял, что литературных пристрастий у девчонки нет, что любимой темы для творчества — тем более.
Перешли к обсуждению, как подписывать ненаписанные пока бестселлеры. Литературное имя «Мария Кваша» было отвергнуто сразу.
— Мария… Маша Кваша. Для литератора, вы уж меня извините, это кличка, а не имя. Нет, нужен броский, запоминающийся псевдоним.
— У нас прадедушка был известным журналистом. Был в своё время удостоен премии «Золотое перо»… А если на эту тему? Но более современно? «Маша — Золотая ручка», например?
— Золотая ручка? — рассмеялся имиджмейкер. — Была уже одна знаменитая Золотая ручка… Сонька Золотая ручка… Нет, это ещё более провальный вариант. Нужен псевдоним, похожий на фамилию… Но мысль у вас работает в нужном направлении. Уголовная субкультура нынче в почёте. Дед ваш знаменитый где родился?
— В Саранске.
— Маша Саранская. Прекрасный псевдоним! Во-первых, грех не сыграть на юном возрасте автора повести. Это уже огромный плюс для раскрутки. Хотя бы из тех соображений, что, если появятся недоброжелатели (а в литературе без недоброжелателей не обойтись), можно будет тормознуть их: не трожь ребёнка! Поэтому — Маша, а не Мария. Во-вторых, намёк на субкультуру: Жора Питерский, Боря Самарский, Маша Саранская…
Перешли к механизму собственно раскрутки имени.
— Не будем вкладывать в рекламу автора-ребёнка кучи денег, это повлияет отрицательно на его имидж. Есть другие способы. В Интернете Маша заводит блоги везде, где можно: в Собеседниках, в Одноклассниках, на литературных сайтах… Ну, ты, наверное, лучше меня знаешь интернеттусовки. Описывая свои увлечения, указываешь: пишу романы.
Машка хихикнула.
— Это очень важно, — подчеркнул Георгий Яковлевич. — И добавляешь: ищу издателя для готовой повести.
Машка не сдержалась и прыснула в кулак.
— Люди, причастные к издательству, хотя бы из любопытства захотят ознакомиться с творчеством юной нахалки.
Георгий Яковлевич продиктовал Машке что и где она должна в Интернете сделать, как афишировать себя, с кем завести знакомства, заставил всё записать по пунктам, хоть та и ссылалась на хорошую память.
Лизавете рассказал, что для организации в Интернете массированной поддержки юного дарования, нужно привлечь «почитателей» — всех родственников и знакомых, которые смогут написать под творениями девочки хвалебные отзывы. Получил весьма недурственный гонорар и обещал прийти через две недели:
— Раньше с первым этапом работы вы не справитесь, а за визиты вежливости я гонорары не беру, имидж не позволяет, — закончил Георгий Яковлевич, с достоинством раскланялся и неторопливо отправился к своему «бумеру».

***
Растрезвонить в Интернете, что она пишет романы, Машке удалось без проблем. Под выложенными на сайтах отрывками из повести появились довольно благожелательные отзывы. Правда, зачинателем хвалебных «рецензий», как правило, выступал брат Михаила Борисовича, Борис Борисович, работавший адвокатом и зарегистрировавшийся на всех сайтах под логином «Иван Петрович». Оставили свои похвалы и другие родственники и знакомые Михаила Борисовича и Лизаветы.
Борис Борисович, который втянулся в дело «раскрутки» Машки, сказал, что работа пиар-менеджера чем-то напоминает работу адвоката: выигрывает тот, кто раньше найдёт нужного свидетеля и подберёт статью Уголовного кодекса, по которой выгоднее «разрабатывать» клиента.
Главным «литературным аэродромом» выбрали литературный сайт «Читальный зал». Сайт открыли два года назад, авторов было не очень много, а читателей, как ни странно, достаточно, так что новый талант незамеченным не остался.
Машка разместила на своей странице новую повестюшку под названием «Мотыльки в свете компьютеров». Естественно, основательно отредактированную Лизаветой и поправленную Мариной. Название повести подсказала тоже Лизавета.
Повестюшка сильно перекликалась по настроению с повестью Синклера Льюиса «Мотыльки в свете уличных фонарей», которую Лизавета подсунула дочери. Естественно, главные герои в Машкином творении были подросткового возраста.
Лизавета в институте одно время увлекалась Льюисом. Преподаватели даже замечали ей, что она сильно «косит под Льюиса». Преподы считали, что язык писателя должен быть индивидуальным.
Вот и здесь, переделывая дочкино творение, она сильно «накосила», подумав, что нынче авторы «старого формата» не в чести, поэтому чужой «музыкальной темы» никто не заметит.
В «Читальном зале» Машка познакомилась со студенткой литинститута, Наташей, которая тусовалась на форуме под логином «Рыжая лиса». Наташе понравилась Машкина повестюшка. На удивление, она сразу почувствовала «веяние Синклера на творчество молодого дарования», но расценила это плюсом школьницы.
Машка активно развивала дружбу с Наташей. Оказалось, что та из семьи простых интеллигентов, живёт неподалёку. Семейный совет решил пригласить Машкину подругу к себе на дачу — для развития полезных отношений.
Пообщавшись с форумными завсегдатаями «Читального зала», Борис Борисович сказал Лизавете, что Машку на форум пускать рискованно: страсти там кипят нешуточные, авторы хлещут друг друга беспощадно и за литературную несостоятельность, и за несогласие в политических склонностях или во взглядах на жизнь. Растопчут молодое дарование форумные хищники, натыкают мордой в литературные огрехи, и закомплексует Машка, потеряет веру в себя. Посоветовал Лизавете самой выступать от имени Машки. И ещё посоветовал напроситься на рецензию к какому-нибудь уважаемому прозаику «Читального зала».
Достаточно уважали на сайте заместителя главного редактора по прозе — Семёнова Дмитрия Николаевича, члена Союза писателей России. Этот нераскрученный в столичных издательствах провинциальный писатель был довольно известен в Интернете.
Лизавета от имени Машки написала Семёнову письмо о том, что она, школьница, написала повесть и хотела бы услышать мнение уважаемого писателя о её работе.
Семёнов достаточно быстро прочёл повесть, похвалил её, но обмолвился, что язык повести, на его взгляд, не детский, и принадлежит человеку с филологическим образованием.
Лизавету такой «прокол» разозлил. Она написала Семёнову возмущённое письмо, что многоуважаемый писатель ошибается, что она школьница, пишет сама.
На что Семёнов сухо ответил, что повесть хорошая, а его слова о том, что язык повести взрослый, должны восприниматься автором школьного возраста как похвала, а не как оскорбление. И прекратил отвечать на письма Лизаветы.
Лизавета отправила Семёнову на рецензирование рассказ о жизни школьников. А в сопроводительной записке от имени Машки написала, что для детей должны писать дети. И она не понимает, как взрослые могут писать что-то для детей, потому что только писатели-дети могут полностью понять внутренний мир сверстников.
Семёнов не стал играть в молчанку и сдержанно похвалил рассказ. Опять обмолвился, что язык рассказа — язык зрелой женщины с филологическим образованием. А насчёт непонимания того, как взрослые писатели пишут для детей… Дети могут отразить детскую жизнь внешне. Но, чтобы понять внутренний мир, у них мало жизненного опыта. Поэтому для детей писать должны профессионалы, и лучше, чем для взрослых.
Повторное замечание о том, что автор произведения — женщина с филологическим образованием, взбесил Лизавету. Этот писателишко из Тьмутаракани просёк, что к Машкиным опусам очень сильно прикладывает руку она, имеющая филологическое образование! Из-за какого-то провинциального Семёнова их семейный проект может потерпеть фиаско? Да никогда в жизни!
За ужином она сообщила Машке, что замглавреда Семёнов на форуме сомневается, что она, Машка, реально существует. Подозревает, что под ником «Маша Саранская» на сайте работает взрослый человек.
Машка, естественно, возмутилась.
— Как это, я не существую?!
— Позвони Наташе, — посоветовала Лизавета, — пусть «Рыжая лиса» расскажет на форуме, как приходила к нам в гости, как ты ей показывала нашу дачу. Надо посадить этого Семёнова в лужу. Надо же такое удумать — тебя не существует!
«Рыжая лиса» на форуме подтвердила, что была в гостях у Маши Саранской, хорошо провела с ней время, что Маша — интеллигентный и интеллектуальный подросток, что сомневаться в её нереальности глупо…
Семёнов ответил, что в реальности Маши не сомневается. Он лишь выразил своё мнение, что у представленных Машей произведений язык не подростка, а зрелой женщины с филологическим образованием.
— Нет, ты посмотри на него! — вслух возмутилась Лизавета. Она сидела за компьютером и читала форумные перепалки. — Упёрся, как баран рогом…
— Чему возмущаешься, Лиза? — спросил Борис Борисович. Сегодня он приехал к брату по юридическим делам и как раз проходил мимо открытой двери комнаты Лизаветы.
— Да на форуме некий литератор Машкиными произведениями недоволен! — вскипела Лизавета. — Ка-а-зёл!
— Ну и бог с ним. Много их, недовольных.
Борис Борисович подошёл к компьютеру и стал читать форумные сообщения.
— Недовольных не много. Недоволен, можно сказать, один — главный форумный прозаик. Семёнов. К его мнению прислушиваются.
— Да уж, прозаичнее фамилии не придумаешь. И что он? Говорит, что Машка плохо пишет?
— В том то и дело… Произведения, по его мнению, не плохие.
— А в чём проблема?
— По его мнению, тексты принадлежат женщине с филологическим образованием.
Борис Борисович сел на стул и внимательно взглянул в лицо Лизаветы.
— М-да… Это нехорошее мнение. А ты сильно приложила руку к Машкиным произведениям?
— Приложила. У неё же совсем сырые тексты. Так что приходилось редактировать.
Борис Борисович побарабанил пальцами по столу, раздумывая над ситуацией.
— И насколько настойчив этот Сидоров в отстаивании своего мнения о Машке?
— Семёнов он. Железобетонно. Произведения хвалит, но каждый раз оговаривается, что текст, по его мнению, принадлежит филологу. Мы тут попытались «оспорить» его мнение… Но этот умник сказал, что подросток должен гордиться, если о его произведениях говорят, как о написанных филологом.
— Что он за человек, этот Сидоров?
— Семёнов он. Да так… Человек из прошлого. Член Союза писателей России.
— Патриот-почвенник?
— Вроде того. Типа, честный интеллигент. Склонен к классической литературе. Не скандалист, в дискуссии старается не вступать. Выскажет мнение — и уходит.
— Нехороший для нас человек. В словесный скандал его не втянешь… Машке, я думаю, на форуме пока делать нечего. Заклюют, она и расколется, что ты ей тексты правишь.
— Я уже три дня за неё на форуме работаю.
— Молодец. Ну а этого «интеллигента-почвенника» мы элементарно дискредитируем. Напиши от имени Машки возмущённое письмо. Лей на него помои, чем гуще, тем лучше. Напиши, что приставал с грязными предложениями… Ну, придумай там побольше чего. В основном дави на педофилию — сейчас это модно.
Письмо Лизавета выдала. «Старый педофил… Грязный сайт… Сборище идиотов…»
Досталось и Семёнову, и форумным завсегдатаям, и сайту вообще.
Практически никто на форуме не возмутился, что некто «Маша Саранская» оплёвывает сайт вообще и Семёнова в частности. И о заслугах писателя не вспомнили — хотя бы для того, чтобы засомневаться: а достоин ли он помоев?
Более того, один из редакторов сайта, делавший карьеру не писательским трудом, а административно-при-писательским, глубокомысленно высказался, что приставать к детям с сомнительными предложениями, конечно, нехорошо, и что редколлегия разберётся с этим заявлением.
Семёнов написал, что подозрение в приставании к ребёнку — чушь, что весь сыр-бор разгорелся из-за того, что он охарактеризовал тексты Маши Саранской, как тексты, написанные зрелой женщиной-филологом. Посожалел, что подростка кто-то из взрослых втянул в недетские игры… И надолго умолк.
Все выпады Лизаветы, как «оскорблённой мамы талантливого ребёнка» и Лизаветы под ником «Маша Саранская»,  в сторону отсутствующего Семёнова повисли в воздухе и, лишённые подпитки, завяли.
Машку же, общавшуюся в «Собеседниках» вопреки запрету матери, заподкалывали те, кто слышал про склоки в «Читальном зале». Начали с того, что в шутку обвинили её в совращении старика, а закончили недетским разбором Машкиных произведений. Среди хохмачей были и студенты-филологи, которые написали: «Машенька, детка, а у тебя ведь и вправду тексты сильно отдают рукой взрослой филологини!».

= 5 =

Как-то, сидя за ужином в семейном кругу, Михаил Борисович между делом, для поддержания разговора и создания домашней атмосферы, спросил Машку:
— Как у тебя дела с творчеством?
— Пока никак, — буркнула Машка. — Застой. Темы нет.
— У девушки-литератора не может быть отсутствия темы. О чём пишут наиболее успешные писатели? О том, что лучше всего знают. Военные — о войне. Лётчики — о полётах, как Экзюпери, например. Вряд ли «кабинетный» писатель с экономическим образованием смог бы написать что-то толковое о самолётах или о приключениях в джунглях.
— Я не летала, не бродила с геологами… У меня вообще нет профессии.
— Юность — пора любви. Пиши о любви.
— Душещипательно о том, как мальчик полюбил девочку, а родители были против? Шекспира не переплюнешь, а посредственно про Ромео и Джульетту писать нет смысла.
— Напиши о том, о чём не писали. Ну, например… — Михаил Борисович задумался. — Некий успешный бизнесмен, человек самодостаточный и в возрасте, влюбился в молодую девушку. Ну, в девчонку со двора он влюбиться не может… Уровень не тот. А, скажем, в победительницу конкурса красоты, вчерашнюю старшеклассницу. Нет, лучше в студентку. Старшеклассница — ребёнок, страсть к ребёнку неэтична. Излагай от имени студентки, тут ты в теме. Бизнесмена тоже описывай глазами студентки.
— И как она была этим бизнесменом осчастливлена? — посмеялась Машка.
— Копировать уже описанные лучше тебя сюжеты про счастливую любовь, даже кое-что изменив, бесперспективно. Сможешь ли ты написать лучше Шекспира, описав вместо юноши Ромео зрелого мужчину? Для этого нужен талант покруче шекспировского. Наверняка твоя Нобелевская премия по литературе за современную Лолиту (прим.: героиня из скандально известного романа Набокова о любви мужчины к двенадцатилетней девочке) затеряется по почте. Но, если ты изменишь сюжет, и вместо любовного сюсюканья напишешь современный детектив, читатель может клюнуть на твоё произведение.
Михаил Борисович в раздумье почесал подбородок, скривившись, как от зубной боли.
— К примеру, тот бизнесмен, пылая от страсти, но, трезво рассуждая, что ничего серьёзного у него с этой гризеткой (прим.: девушка не очень строгих правил) не получится, для… скажем так, для успокоения своей взволнованной души за несколько встреч с пассией готов щедро осыпать её зелёными купюрами, одеть в шелка, искупать в медовых ваннах и сполоснуть девичьи ножки шампанским…  Но она высокомерно отказывает этому уважаемому мужчине. Что бы ты в этом случае сделала?
— С ним или с ней?
— Ну, с ним она сделать ничего не сможет, он недостижим для неё. А вот он с ней может сделать всё, что ему захочется. Украсть, например…
— Да ну… Банально. Во всех криминальных романах то и дело девушек крадут. Я бы на его месте… Отомстила.
— Любопытный поворот сюжета.
— Точнее, наказала бы её.
— Это ещё круче. Как?
— Ударила бы по единственно ценному для неё.
— И что же у неё единственно ценное?
— Ну… Денег у неё нет… Работа, скорее всего, обыденная… Она победительница конкурса красоты… Единственное приданное  у неё — красота. Я бы на месте того бизнесмена отняла у неё приданное.
— Интересно, интересно…
— Попортила бы её красоту.
— Это как?
— Ну… Способов много. Например, плеснуть кислотой в лицо.
— Мнда-а… — протянул задумчиво Михаил Борисович. — Сюжеты ты закручиваешь… суперкрутые. Если напишешь детектив по такому сюжету, он может стать популярным.
— Жалко только, что зовут меня не Агата Кристи и не Конан Дойл.
— Дело в том, Машенька, что мы живём в толпе мелких людей. Мелкие люди мелко мыслят и мечтают о мелком. И лишь немногие понимают, что, чем выше мечта человека, тем выше он сам. Если хочешь сделать что-то грандиозное, мечтай о большом, стремись вверх, а не к миске с похлёбкой, стоящей на земле.

***
Решив доказать литературную состоятельность, Машка без ведома мамы выдала на суд читателей торопливо состряпанный рассказец о страсти бизнесмена к королеве красоты и о его мести. Естественно, была нещадно высмеяна. Впала в депрессию, наглоталась таблеток.
Откачали.
Оклемавшись, попыталась реабилитироваться ещё раз. Опубликовала что-то в стиле «поток сознания». Принявшие её, как подающего надежды будущего гения, и понявшие, что гений — голый, литераторы-интернетчики посоветовали несостоявшемуся таланту учить уроки, а не «раскручиваться» с помощью мамы. Есть у неё талант писать школьные сочинения, пусть тем и радуется. А на писательство не претендует.
После чего Машку задавил непреодолимый депресняк, перешедший в навязчивую суицидальную готовность…

11. Пазлы складываются

= 1 =

Доктор угощал Григория Николаевича коньяком по причине удачного завершения важного дела.
— Ну, чтоб ему гореть в аду вечно! — поднял рюмку Доктор.
— В маленьком аду он уже сгорел, — поднял рюмку Григорий Николаевич. — А вечный ад ему обеспечен по делам его, как сказано в библии.
Выпили.
— Всё по плану получилось, — наливая по второй, кивнул удовлетворённо Доктор. — Исполнители зачищены.
— Да, менты у «ветеринаров» хороший дебош устроили. Хвосты под нуль зачистили. Следаки оружие нашли, пистолеты, калаши и гранаты, угнанные машины… И, главное, наверх доложили, что по горячим следам раскрыто убийство депутата Госдумы членами оргпреступной группировки под названием «Ветеринары». Теперь менты, чтобы не попасть впросак, будут держаться этой версии железно.
Выпили по второй.
— Я, когда делать нечего, — Доктор понюхал горлышко коньячной бутылки, полюбовался цветом содержимого в потоке оконного света, удовлетворённо кивнул, и вновь наполнил рюмашки, — книжки почитываю. Современных авторов. Опять же, любопытно мне, что современные авторы промеж собой разговаривают. Поэтому лазаю по литературным сайтам в Интернете. Последнее время заинтересовался сайтом под названием «Литературный клуб». Или «Читальный зал»… Забыл уже. Понаблюдал за одним литературным скандальчиком.
— Охота тебе время тратить на скандалы?
Доктор проигнорировал скепсис приятеля.
— Там вот что интересно… Девчонка-подросток заявила себя литературным талантом. Но литераторы быстро раскусили её: язык, стиль письма у неё не детский и не подростковый. Там чувствуется филологическое образование, жизненный опыт взрослой женщины. Похоже, девчонка клепает убогие вирши, а опытный редактор переформатирует их в приличные тексты.
— Ну и чёрт с ней, с этой графоманкой.
— Не это важно. Девчонку на сайте, конечно, затыркали. Не потому, что плохо пишет, а потому, что подставные «читатели» её расхваливали. Ну, и сама авторша пальцы растопырила, как деловая…
— Привязались к ребёнку.
— Если бы она потихоньку графоманила, не выпячивалась, её бы никто не заметил и не стал травить — графоманов в Интернете море. Споткнулся я об неё вот почему. Во-первых, она из нашего города. Во-вторых, желая реабилитироваться, наклепала рассказец, который оценили ниже плинтуса.
— Ну и что?
— Сюжет. Меня этим сюжетом ударило, как камнем по голове.
— И что же в том сюжете «каменного»?
— Сюжет таков. Крупный бизнесмен «западает» на девушку с конкурса красоты…
Григорий Николаевич внимательно уставился на Доктора.
— Предлагает девушке стать его содержанкой, обещает золотые горы, но она отказывает ему.
Григорий Николаевич нервно забарабанил пальцами по столу.
— Не добившись от девушки желаемого, бизнесмен решает наказать её за гордость: девушке плещут кислотой в лицо…
Григорий Николаевич медленно встал из-за стола, склонился к Доктору, недоверчиво произнёс:
— Девчонка… ну, автор… могла услышать про покушение на Надю.
— Я посмотрел, когда она опубликовала рассказ. Его вывесили в Сеть до покушения на Надю.
Григорий Николаевич без сил опустился на табурет.
— Это может быть совпадение.
— Я покопался в Интернете. Оказывается, эта неудачная литераторша — дочь Ясенецкого, владельца банка  «Прогресс-2000».
Григорий Николаевич  стукнул кулаком по столу, с яростью уставился на Доктора.
— И вот ещё что. Тут слушок прошёл… — Доктор коротко взглянул на Григория Николаевича. — Мои доложили… Иуда хвастал в ресторане, что по заданию некоего бизнесмена он ходил снимать участницу конкурса красоты. А глупая девчонка отказала. Не захотела, дурочка, купаться в золоте.
Григорий Николаевич с болью в глазах уставился на Доктора, скользнул по столу рукой, словно хотел схватить приятеля. Спросил хрипло:
— Банкир?
— Не сказал. Но сказал, что бизнесмен сильно оскорбился, обещал жестоко отомстить.
— Я этому Иуде кишки на голову намотаю, но узнаю, что это за бизнесмен… А девчонка, которая отказала бизнесмену… Я догадываюсь, кто это.
Григорий Николаевич стукнул кулаком по столу.
— Не дёргайся. Мои ребята сделают всё тихо и качественно. И если Иуда расскажет то же, что написала литераторша в своём опусе, мы разыграем шахматный эндшпиль по нашим правилам.

= 2 =

В ресторане Иуда скорешился с правильными чуваками. Братва только что откинулась с кичмана (прим.: освободились с зоны). Талдым шёл о том, кто в какой кентовке мазу держал (прим.: разговор шёл, кто на какой зоне права качал). Нашлись общие знакомые. Братва угощала, а когда угощают — чего не пить?
Вокруг публика своя, лица в основном знакомые: каталы, путаны и просто бандиты. Некоторым Иуда помахал для приветствия. Рестораны большей частью выполняли функции офисов группировок: «законники» назначали здесь «стрелки», братва обсуждала мероприятия. Здесь же искали «неофициальную работу» и исполнителей для такой работы.
…Очнулся Иуда на природе. Посередине чёрного небосвода, усыпанного яркими звёздами, висела блёклая, как лицо покойника, луна.
Хотел встать, но почувствовал, что руки и ноги связаны. Хотел крикнуть, попросить о помощи, вздохнул...
— Не шуми, — опередил его мужской голос.
— Кто вы? — осипшим с перепою голосом спросил Иуда.
— Мы? Помощники Дьявола. Транспортируем тебя в ад. Устали, решили перекурить на остановке под названием «Кладбище». Видишь, кресты вокруг.
Иуда пригляделся. Рядом с ним, на каком-то бугре, сидели едва различимые на фоне неба два мужчины. Лица их едва отсвечивали, когда они затягивались сигаретами.  Поблизости, на самом деле, виднелись кладбищенские кресты.
— Мужики, — перепугался Иуда. — Я на Удава работаю…
— Который депутат? — спросил один из мужчин.
— Да, да… Который депутат! — радостно подтвердил Иуда.
— Работал я на него. Хороший специалист. Но как человек — полное дерьмо.
— Мужики, я на Удава работаю, — повторил с угрозой Иуда. — А кто против Удава пойдёт, пожалеет. Удав…
— От твоих угроз веет могильным холодом. В твою сторону, между прочим. Не простудился бы, а? — безразлично прервал Иуду другой мужчина. — Не по кайфу шуршишь (прим.: не по делу говоришь), член морщенный. Твоему Удаву деревянный бушлат сшили (прим.: в гроб положили). На том свете продолжишь на него работать. Уголёк в топку подкидывать, и любоваться, как Удав на раскалённой сковородке корчится.
— Мужики, я ничего плохого… Если где что не так — только случайно, простите…
— Смерть тебя простит.
— Если чё надо, я согласен, только скажите…
— Согласен он… Запел, как клоун на похоронах. Кончай баланду травить. Твоё погоняло Иуда. На киче погоняло за дело дают. Вот ты всю жизнь и продаёшь всех. Шевели рогами (прим.: рассказывай)!
— Да про что рассказывать? — со слезой в голосе взмолился Иуда.
— Много нагадил, не знает, про что рассказывать… Расскажи про девчонку, которой в лицо кислотой. Только правду расскажи. Потому как мы в теме, детали уточняем.
Иуда молчал.
— Ты понял, где находишься? Кресты вокруг. Мы на сырой земельке сидим. Ты на краю могилы лежишь. Это кладбище. Мы тебя убивать будем неторопливо, с нежностью (прим.: с особой жестокостью). Ночью на кладбище нет никого. Будешь кричать, случайных прохожих испугаешь: подумают, грешники под землёй маются.
— Знаешь, что мы с тобой сделаем? — заговорил второй мужчина. — Мы тебе в шнифты (прим.: в глаза) кислоты зальём, как той девчонке, в могилке живого прикопаем, а завтра на тебя гроб с покойником поставят и два метра земли навалят.

***
— Иуда всё подтвердил, — рассказывал Доктор Григорию Николаевичу. — Он сам по заказу, кого мы и предполагали, плеснул ей в лицо кислоту.
— Где он?! Удушу, сволочь! Кислоту заставлю пить! — Григорий Николаевич грохнул кулаками по столу.
— Успокойся. Где Иуда — уже никто не найдёт: на нём гроб со свежим покойником стоит. А раскапывать могилу безвинного покойника даже самый крутой прокурор не разрешит. И с кислотой ты опоздал. Свои поллитра аккумуляторной жидкости он перед смертью выпил.

***
Через неделю Григорий Николаевич заехал к Доктору.
— У меня неторопливый план начинает вырисовываться. Нужен молодой шмарогон (прим.: альфонс, мужчина, влюбляющий в себя женщин, чтобы жить за их счёт), водителем к бизнесмену.
— Для банкира? Он голубой, что-ли?
— Банкир не знаю, какой. Вроде, не голубой. Шмарогон нужен, чтобы его жену охмурить. Смазливый, в теле, умелый сердцеед. У бизнесмена водитель уйдёт, а этому со стороны подскажут, что там требуется водитель. Запустим его к бизнесмену втёмную, он ни о чём не заподозрит. Жена у бизнесмена — женщина в самом соку, лет тридцати пяти, по слухам, мужской лаской обделена. Могу поспорить, клюнет на ласки молодого водителя, а альфонс увидит в ней породистую дойную корову.
— А что потом?
— Война план покажет.  Предположим, ты решил потопить большой корабль. Бить из пушки в борт? Где пушку хорошего калибра взять, да на чём её к кораблю доставить? А если внутри корабля устроить кавардак, организовать течь, поломать двигатели… Здесь мы сыграем на струнах человеческих душ, на этих удивительно чутких инструментах. А партитуру напишем по ходу представления.
— А если они любовью позанимаются, да разбегутся.
— Поэтому я и говорю, что нужен не просто сексапильный мужичок, а альфонс, для которого богатая женщина не просто удовольствие, а сытная кормушка. Если он присосётся к ней, то, как паразит, будет сосать, пока есть чем питаться. Могу спорить на успех этого предприятия.
— Много поставишь?
— Чувствительно. Выигравший даёт хорошего щелбана проигравшему.
— Принимаю пари!
Приятели рассмеялись.

12. Самоубийственное пари
= 1 =

Станислав Арнольдович страдал от избытка правдолюбия, всю жизнь спорил с бездарными режиссёрами, которые заставляли его «творить» халтуру, активно противился подражанию плебейской американской масскультуре. Поняв на склоне лет своих, что артистическая карьера в столице не складывается, он откликнулся на предложение стать главным режиссёром и ведущим актёром областного театра далеко за пределами столицы.
Уехать из столицы для Станислава Арнольдовича не составило труда: квартиру семь лет назад он по причине развода оставил первой жене и дочке, машину четыре года назад отдал второй жене…
«Элита» города разряда грибоедовского «Саратов, глушь» приняла столичного актёра хорошо: Станислав Арнольдович был рукопожат мэром и рассказал отцу города о радужных перспективах городского театра. Знакомство со столичным артистом сочли за честь не только «главнюки» мэрии, милиции, прокуратуры и прочих городских служб, но и официально «отмывшиеся» «братки», ставшие влиятельными городскими бизнесменами.
Для первых городских леди и их дочерей посещения театра стали поводом «выгулять» на зависть конкуренткам наряды, приобретённые в заграничных «шопах» во время командировок мужей, и висевшие без пользы в шкафах: не наденешь же вечернее платье, отправляясь в «присутственное место» или ужиная с мужем на кухне. В театре можно показать дочерей на выданье, познакомить их с достойными сыновьями нужных людей.
Но мода на театр прошла быстро: заумные монологи актёров вызывали зевоту, декорации на сцене проигрывали киношным пейзажам и интерьерам. Верными театру остались немногочисленные образованные почитатели из числа «старорежимных» учителей, библиотекарей и прочих «осколков интеллигентного прошлого», которые, купив дешёвые билеты «на галёрку», рассаживались в «ложе» — настолько зал пустовал.
Зрительный зал пытались заполнить факультативными посещениями школьников. Спектакли стали мучением для актёров: школяры баловались и шумели, заглушая монологи и диалоги на сцене.
Поняв, что театр приказывает долго жить, что сценическая карьера рушится, Станислав Арнольдович решил в день своего шестидесятилетия достойно уйти на пенсию.

= 2 =

Мысль о юбилейном гала-спектакле даже не обсуждалась: в связи с конфликтами в труппе по причине низких зарплат, борьбы за первые роли и прочие обычные для театров склоки, отношения между актёрами были на грани конфронтации. Юбиляр решил заявить об отставке в узком кругу своих знакомцев из «верхов».  Где собрать тот «узкий круг», который, по подсчётам Станислава Арнольдовича, насчитывал человек двадцать? А если с жёнами — и того больше. На банкет в ресторане денег не хватало. Застолье в театре? Недруги-актёры обязательно раздуют факт «келейного» празднования  дня рождения через Интернет и прессу, как злоупотребление главрежа. У себя на квартире? В двухкомнатную «хрущёвку», выделенную мэрией главному режиссёру в связи с открытием театра, уважаемых людей приглашать стыдно.
Выручил хозяин строительной компании «Флагман» Александр Николаевич Хализов, в былые времена боксёр Санька Шанхайский, выросший в окраинном районе, который в народе называли Шанхаем. Он начинал карьеру «быком» у крышевавшего местный рынок влиятельного «смотрящего». Теперь же бывший «бык» стал успешным бизнесменом в костюме-тройке и прочее. Он частенько приглашал Станислава Арнольдовича — Стаса — на домашние праздники и корпоративчики, где актёр под гитару исполнял блатные песни, себя разрешил называть Саней.
Узнав о юбилее актёра, Саня предложил «накрыть поляну» у него на даче в престижной местности на берегу реки. Все расходы брал на себя — гордость за знакомство со столичным актёром  у Сани Шанхайского «угасла не совсем», как пел в романсе Станислав Арнольдович.
На дачу к Сане Шанхайскому Станислав Арнольдович прибыл с большим чемоданом.
— Там реквизит, грим и прочая актёрская бутафория. Я вам небольшое представление дам, — пояснил удивлённому хозяину актёр. — Не решил ещё, Шекспира прочесть или что современное. За столом обсудим.
Под деревьями невдалеке от беседки расхаживал Михаил Борисович Ясенецкий, бизнес-партнёр хозяина, владелец банка «Прогресс-2000» и нескольких компаний. У клумбы разглядывала цветы его жена Лиза, моложавая женщина с сексапильной девичьей фигурой.
Из уважения к главрежиссёру, а, может, посланные уважающим культуру мэром, пришли завотделом культуры Виктория Сергеевна — застарелая чиновница с окаменевшей, как у мумии, официальной внешностью, существо без пола, без талии, без возраста, предположительно — бывшая женщина, и начальница городского образования Ольга Борисовна, разведённая женщина тридцати с небольшим лет с лицом стервозной училки. Папа у неё в своё время был начальником ГАИ и успел протолкнуть молодую дочь-училку на высокую должность. Школяры раскопали в Интернете студенческое фото начальницы образования: раскрашенное в готическом стиле лицо, злые глаза, на груди чёрной футболки белая надпись: «Кто вы такие? Я вас не знаю. Пошли все на…». Куда в молодости посылала начальница городского образования народ, было заретушировано.  Но за ретушью уместилось бы  не более трёх букв. Школяры покопались в Интернете и нашли оригинал фото, на котором адрес посыла читался ясно и был известен не только старым сапожникам, но и современной либерально-толерантной молодёжи, ратующей за свободу слова.
Из уважения к Сане Шанхайскому пришли пятеро молодых «братков» крепкого телосложения при неинтеллектуальных физиономиях, и две дамы. Одна смахивала на бульдога. Другая — с высушенным телом и утомленным жизнью лицом. Обе одеты крикливо, увешаны золотыми цепочками, толстыми кольцами с синтетическими бриллиантами, «цыганскими» подвесками и серёжками. Представились юбиляру как Настя и Элеонора. Правда, Настя называла Элеонору Ленкой..О роде деятельности обе, сообщили коротко: бизнес-вумэн. Правда, сквозь выраженную потасканность «вумэн» проглядывали остатки секс-символичности угадываемой древней профессии.
«Братки», похоже, исполняли роль массовки и к юбиляру не подходили.
Пока ждали прибытия остальных гостей и начала застолья, постреляли из охотничьих ружей в пустые бутылки и банки, расставленные на склоне небольшого холма.
Без пятнадцати шесть хозяин позвал всех на веранду к накрытому столу.
Без пяти шесть красный новенький лексус привёз бизнес-партнёра Сани — Владимира Владимировича, который, обычно, посмеиваясь, напоминал всем, что он тёзка — все знают, кого. Но приятели всё же называли его Владимирычем. Не так давно Владимира Владимировича именовали Вовой-Бульдозером, он собирал дань с индивидуальных предпринимателей.
Водитель выскочил из машины, открыл дверцу перед хозяином. Владимирыч вылез с неторопливостью и грандиозностью женщины на сносях. Водитель обежал вокруг машины и открыл дверцу перед женой хозяина, которую тот приобрёл на конкурсе «Мисс города» в позапрошлом году. Муж звал жену Светик, она мужа — папиком. Загоревшая на средиземноморских курортах Светик выглядела настолько аппетитно, что казалось, будто её окунули в мёд и обжарили в оливковом масле. Она изо всех сил делала умное лицо, изображая из себя «первую леди» среди собравшихся. Но радость от высокого положения в компании была до того неудержимой, что Светик походила на птичку-синичку, пытавшуюся весёлым щебетанием привлечь всеобщее внимание.
Юрик, водитель бизнес-партнёра вытащил из багажника огромную плетёную корзину, прикрытую белым полотном, почтительно подождал за спиной хозяина, который, поздоровавшись с Саней Шанхайским, небрежно махнул в сторону корзины: прими, мол.
— Обижаешь, — буркнул Саня и пошутил: — Со своим паром в баню не ходят.
— Да я не тебе, — успокоил приятеля Владимирыч. — Ты, вроде, юбилей лицедея спонсируешь? Это я ему… Бродячему артисту.
И, сильно фальшивя, напел:
— Мы вели-икие таланты… Акробаты и шуты...
Ровно в шесть Саня глянул на часы, проверяя истекшее время, и, поняв, что вряд ли кто ещё прибудет, дал команду:
— Ну, давайте за стол. Как говорится, кто не успел — тот опоздал, а нам выпить-закусить охота.
Сели за огромный стол с едой-выпивкой. Уместились свободно по причине отсутствия большинства приглашённых.
Станислава Арнольдовича Саня усадил во главу стола, сам сел по правую руку, бизнес-партнёров с жёнами —  слева. Поближе к юбиляру привычно сели две чиновницы от культуры-образования. «Братки», бизнес-вумэн и водители заняли места в некотором отдалении, у противоположного конца стола: им было интереснее выпить-закусить и побазарить о делах, а не слушать праздничный чёс про какого-то артиста.
Официанты — два молодых парня в белых рубашках и в галстуках-бабочках разлили гостям вискарика.
Саня встал и произнёс короткий тост в честь юбиляра, который, так сказать, принёс столичную культуру в наш заштатный город… Сказав, задумался, но не придумал, что добавить, и закончил банальным:
— В общем, Арнольдыч, здоровья тебе, творческих успехов… Ну, выпьем.
Все выпили из удовольствия, а не по поводу.
Тут же налили вторую —  между первой и второй промежуток небольшой! — и выпили по предложению Владимирыча за здоровье гостеприимного хозяина. Третью, вдогонку — бог любит троицу — чтоб хозяин семьёй обзавёлся, детей нарожал, потому как для кого же бизнес, как не для детей?  Четвёртая сама пошла: «Ну, вздрогнем!»…
Владимирыч, закусывая вискарик маринованным грибочком,  покосился на грустного юбиляра, который чувствовал, что сидит на чужом месте, и, усмехнувшись, спросил язвительно, как спрашивал своего «быка», не справившегося с выбиванием денег из должника:
— А чё ты, Арнольдыч, из столицы сдёрнул? На большие театры таланту не хватило?
Арнольдыч было встрепенулся обидеться на неприкрытое хамство бизнесмена, но смирил гордыню и ответил умно:
— Вот вы — бизнесмен. В какой области?
— Строительство.
— Подряды заключаете… Есть подряды, приносящие хорошие доходы, а есть — приносящие большие хлопоты и малые доходы. У вас всегда хорошие фирмы получают хорошие подряды?
— Щаз-з… — ухмыльнулся Владимирыч. — Кто больше сунет «договаривающейся стороне», тот и получит.
— А вы думаете, в театральной среде по-другому? Талант в театре — дело второе. Женщины в примы восходят через постель. Мужчины — деньгами. Впрочем, бывает и мужики через мужскую постель поднимаются. У меня талант есть, денег нет, «голубыми ласками» брезгую. Поэтому в столице был на вторых ролях. Чувствуя, как прибавляются годы, ширится лысина, и не так уж много километровых столбов осталось отсчитать по дороге к мотелю под названием «Вечный приют», хотел вдали от столицы заняться свободным творчеством. К сожалению, время театра для народа прошло. Телевидение перетянуло на себя зрелую аудиторию дешёвыми сериалами, молодёжь утонула в Интернете.
— Обыватели погрязли в  быте, — добавила завотделом культуры тоном сварливой бабушки. Дом, учеба, работа — бег по кругу изо дня в день… Вечером пиво, сидя в кресле или лёжа на диване, да бесконечные телесериалы, как мелькающие картинки, где не важно, что говорят герои и можно не следить за развитием сюжета. Грибоедов давно тому назад сожалел, что у его современников горе от ума. Нынче у нас горе по причине отсутствия ума. Обыватель напрочь забыл, что головами надо не только есть, но и думать.
— Как раз театр и даёт зрителю возможность абстрагироваться от повседневных проблем, наблюдать за жизнью на сцене, — встрепенулся Станислав Арнольдович. —  Спектакли — это мысли, чувства, эмоции, обогащающие эмоциональную сферу, заставляющие задуматься, что надо поменять в своей жизни.
— Вряд ли театр подскажет, что нужно поменять, чтобы улучшить мой бизнес, — усмехнулся Михаил Борисович.
Станислав Арнольдович проигнорировал реплику и, сделав театрально-красивый жест, продолжил:
— Театральный зритель ассоциирует себя с героями спектакля, размышляет, как бы он поступил на месте героя в реальной жизни.
— Правильно сказал Борисыч, — оторвавшись от весёлых разговоров с мужиками, не удержалась от возможности высказать своё мнение бизнес-вумэн Элеонора–Ленка, — театр бизнесу не помощник. Разве что… Бабам напоминание о том, за что мавр удушил Дездемону. Или кто там её душил?
— Театр — источник вдохновения, — с меньшим пылом сообщал Станислав Арнольдович. —  После спектакля зрители ощущают прилив сил и эмоциональный подъем благодаря живой энергетике. В голову приходят небанальные идеи, которые раньше казались невероятными…
— Был я один раз в театре. Жена затащила, когда ездили в Москву, — бросил реплику гость с дальнего конца стола. — После спектакля мне в голову пришла небанальная идея, что я час пялился на что-то скучно-заумное, и посетило вдохновение сходить в кабак и творчески пропустить стопарик-другой качественной водочки.
— Именно поэтому я решил закончить театральную карьеру, — юбиляр воспользовался моментом проиллюстрировать причину своего ухода на пенсию, и жестом  прокурорского обвинителя указал на любителя выпивки, а не театрального искусства. —  Театр достигает художественного подъема, когда проникается передовыми идеями времени, отражает жизнь и толкает зрителя на борьбу за гуманистические идеалы. Но современное общество отвергает театральное искусство…
Он безнадёжно махнул рукой.
— Театр может измениться согласно веяниям времени! — воскликнула Лиза. — Например, есть стиль… нео… неоклассицизм, когда классическое произведение меняется на современный манер. Например, Ромео и Джульетта представляются современными подростками, которые учатся в университетах, пользуются мобильниками.
Она незаметно оглядела общество, проверяя эффект от своего выступления. С дальнего конца стола на неё с интересом смотрел Жора, водитель мужа. «Интересный молодой человек», — подумала Лиза. Она не в первый раз замечала на себе заинтересованный взгляд Жоры. И эти взгляды молодого симпатичного мужчины заставляли её сердце биться торопливее.
— Ромео в джинсах? Успешный менагер Гамлет в костюме-тройке? — возмутился юбиляр. — Нет уж, увольте…
— А чем шокирует вас Ромео в джинсах? — усмехнулась начальница образования. — Кому, как не вам, знать, что в столице неоклассицизм моден. Современный театр шокирует зрителя смелыми идеями. В тренде перформанс. Режиссеры и сценаристы, работающие с перформансом, неординарными способами дают зрителю возможность глянуть на проблемы назамыленным глазом.
— Перформанс на Западе вообще считают противоположностью театра, — буркнул Станислав Арнольдович. 
— Перформанс — living art, живое искусство, — начальница образования блеснула знанием «забугорных» слов. — В перформансе жизнь артиста сама по себе — произведение искусства, выражающее своим естеством личную философию. А театр — чистейший обман, попытка изобразить жизнь глазами сценариста и режиссёра.
— Тогда одним из  первых перформансистов был философ Диоген, живший в бочке, — усмехнулась начальница отдела культуры.
— А из современников — питерский художник Павленский, который в знак протеста против полицейского беспредела прибил свою мошонку гвоздём к брусчатке на Красной площади, — язвительно усмехнулась Лиза. 
— Шоу дефектных хромосом — пробитая мошонка как символ российского безумия, — мрачно произнёс, покачав головой, Станислав Арнольдович. — Тот, кто занимается перформансом, должен ненавидеть театр.
— Я читал в Интернете, — лениво пожёвывая и с интересом разглядывая лепесток французского сыра, сообщил Михаил Борисович, — устроили как-то в столице биеннале современного искусства. Ну, типа, выставку того самого перформанса. В одной комнате мужик красит стену белой краской, а следом другой мужик закрашивает его труды чёрной. И так по кругу целый день. Типа, символ нескончаемого круговорота. Не помню чего. В другой комнате сосиска в треснутой фаянсовой тарелке времён Советского Союза на колченогом столе. Называется «Русский обед». Какой-то юморист подошёл и съел сосиску. Охрана под белы руки нарушителя: «Ты произведение искусства съел! Не расплатишься за перформанс художника!». А мужик, не будь дураком, в ответ: «Я сам перформатор! Мой перформанс называется «Голодный русский». Разве может голодный пройти мимо лежащей на тарелке ничейной сосиски?».
— Театр неотделим от народной жизни, национальной культуры, духовно един со зрителем, — попытался уйти от темы неприятного ему перформанса и вернуться к  разговору о театре Станислав Арнольдович. — Но театр тогда выполняет свою роль, если в нём играют талантливые актёры — носители театральной постановки. Талантливые личности…
— А с другой стороны театр — коллективное искусство, — словно возразила актёру чиновница от культуры. — Над постановкой спектакля работают режиссёр, декораторы, хореографы, композиторы…
— И весь этот коллектив ничего не стоит, если в труппе нет хотя бы одного хорошего актёра, — взмахнув рукой, как Ленин на митинге, утвердил Станислав Арнольдович.
— Я слышал, — усмехнулся Владимирыч и поковырял вилкой в зубах. После пятой или шестой рюмашки из него попёрла ирония.  — Я слышал, наш театральный корабль, говоря высоким «штилем», не успев выйти из культурной гавани нашего города даже в межобластной залив, не говоря о плавании в сценическом море отечества, идёт ко дну. И капитан театрального корабля, — он ненавязчиво махнул вилкой в сторону Станислава Арнольдовича, — покидает капитанский мостик, оставив матросов-актёров на тонущем корабле. Видать, не оказалось в труппе хотя бы одного хорошего актёра, как ты, Арнольдыч, сказал.
Владимирыч облизал вилку, подмигнул главному режиссёру и добродушно хехекнул.
Станислав Арнольдович медленно встал. Лицо его побагровело. Губы затряслись, будто он хотел что-то сказать — и не мог. Наконец, с яростью выдавил:
— Вы… Вы на что намекаете?
— А чё тут намекать? — спокойно улыбаясь, пожал плечами Владимирыч. — Не зря ж ты сдёрнул из столицы. Знать, не востребован. И здесь театр под твоим руководством пошёл ко дну. Где он, тот талант, на котором держится театр?
— Да что вы понимаете в театре! — скривившись, как от боли, возмутился Станислав Арнольдович. — Вы только… Купи-продай… Деньги только считать умеете!
— Если человек что-то умеет — хотя бы считать деньги — он уже заслуживает уважения.
Лицо Владимира Владимировича потеряло «шутовское» выражение  и стало безэмоционально-официальным. Он цвиркнул сквозь зубы и пробормотал как бы для себя:
— Унылое зрелище,  когда  актёр, прослуживший много лет в театре, изо всех сил старается вести себя как великий актёр, вместо того чтобы быть просто актёром.
Подумав, продолжил:
— Вот, Санёк… Из скромности помолчу о себе… Умеет считать деньги. Покупает-продаёт… Я его уважаю. На банкет к нему приехал. Потому что он меня пригласил. Он! — Владимирыч строго указал в потолок. — Ты, Арнольдыч, его уважаешь? Наверное, уважаешь, раз принял его… спонсорство.  А тебя кто уважает? Ну, поначалу к тебе потянулись уважаемые люди. Потому что приехал столичный артист. Но, оказалось, что, кроме столичного апломба, у того артиста ничего нет. И вот мы имеем, что на юбилей бывшего столичного артиста городское руководство направило аж двух делегаток. По долгу службы, так сказать. А остальные пришли из уважения к Сане Шанхайскому.
Михаил Юрьевич лениво шевельнул кистью в сторону дальнего конца стола, за которым, не обращая внимания на дискуссию около юбиляра, выпивали-закусывали «деловые люди».
Станислав Арнольдович побледнел. Непонятно успокоился.
— Что вы понимаете в актёрском мастерстве, — повторил он негромко, с болью.
— А нам не надо понимать, — снисходительно произнёс Владимирыч, пожимая плечами. Пальцами выловил из салатницы маринованный физалис, продемонстрировал его соседям, порекомендовал: — Здоровье укрепляет.
Прожевал, обсосал пальцы, вытер салфеткой, шумно вдохнул через нос, продолжил тему:
— Взять кино: есть фильмы, которые хочется пересмотреть, а есть, которые через пять минут от начала прекращаешь смотреть. Ходил я на пару твоих спектаклей. Признаюсь честно: еле досиживал до антракта… Не хотелось людям ноги топтать, пробираясь во время представления к выходу. Ну и из уважения к актёрам, которые лицедействуют за зарплату… Знакомым твои пиески тоже показались «не айс»… Мы, конечно, не понимаем в актёрском мастерстве… Но, Арнольдыч, поясни дилетанту: чё народ перестал в театр ходить? А?
Владимирыч секунду глядел на Станислава Арнольдовича с выжиданием, и вдруг предложил с азартом:
— Арнольдыч, давай пари, а? Порази меня своим талантом, чтобы я… — Владимирыч рубанул воздух наискосок до земли. — Чтобы я так опупел от твоей игры… Что окружающие сказали бы: «Хрендец Володе-Бульдозеру!». Поразишь — лимон даю. Я за слова отвечаю — долги честно отдаю. Ну, а ежели «пиеску» сыграешь, от которой разве что Светик из уважения к тебе в ладошки похлопает…
Светик надула губки, изобразила жуткую обиду довольной, молодо-свежей мордашкой,  благородно прогнула спинку ухоженной сытой кошечкой и ткнула  мужа колачком:
— Ну что ты хамишь, папик!
Владимирыч не обратил внимание на тычок, на мгновение задумался.
— А ежели не поразишь, я своих дружанов с жёнами приглашу в твой театр… Пока ещё твой… И ты нам под гитару со сцены споёшь песню: «Мы бродячие артисты… Великие таланты… Акробаты и шуты». Голышом. Ладно, ботинки можешь оставить, чтобы насморк не схватить. А остальное — долой. Под нуль! Вот это будет перформанс!
Владимирыч испытующе смотрел на  Станислава Арнольдовича взглядом, каким сытые коты смотрят на придушенную мышь: попытается жертва сбежать, или уже смирилась с участью быть съеденной. 
Лицо актёра словно окаменело. Он не шевелился. И будто не дышал. И глаза — неживые, даже не стеклянные. Без мысли.
— Пари, Арнольдыч? Лимон против песни голышом, а? А чтоб и ты заработал,  я вход на просмотр перформанса сделаю платным. Желающих будет немало, и бабла они отвалят без жадности. Весь доход в чистом виде — тебе. Чё ты менжуешься? В столице на такой перформанс народ валом повалил бы! Столичные лицедеи и за малую толику голышом сплясали и спели бы.
Все ждали позорных возражений актёра, что он залопочет что-то, начнёт оговаривать условия по определению качества выступления, и как то качество подтвердить, чтобы присудить ему миллион.
— Принимаю пари, — спокойно, неожиданно для всех проговорил Станислав Арнольдович и посмотрел на бизнесмена, как на вчерашний супчик, в котором плавает дохлая муха.
Владимирыч удивлённо взглянул на артиста, хмыкнул, зевнул, прикрыв рот ладонью, спросил со скукой:
— Не ошибаешься, Арнольдыч?
— Может, и ошибаюсь, — криво улыбнулся актёр. — Не обойтись без ошибок, если ищешь правильный путь.
— А как мы определим, что… Что вы поразили… так сказать, — засомневалась Светик.
— А не надо определять, — со скукой на лице пожал плечами Станислав Арнольдович. — Если он будет вот так зевать, я в назначенный срок спляшу на сцене голышом. Я тоже человек чести, должником по жизни не был. Ну, а если он, увидев мою игру, откровенно охренеет… Простите за моветон… Я не сочту за низость принять от умельца считать деньги честно заработанный лицедеем миллион.
Владимирыч усмехнулся, уселся по-барски на стуле, разбросал вытянутые ноги в разные стороны, презрительно разрешил:
— Ну, давай, артист, сделай, чтобы я охренел.
Станислав Арнольдович усмехнулся.
— Артист просит у барина позволения отлучиться в артистическую уборную…
— Понос, что-ли, со страху прохватил? — скривился Владимирыч. Он начал воспринимать артиста с враждебностью.
— Артистическая уборная не сортир, как вы это понимаете, а помещение для переодевания и наложения грима, — походя, думая о своём, пояснил Станислав Арнольдович.
— И долго нам ждать переодевания артиста?
— Не заставлю публику скучать. Минут в пятнадцать уложусь.
— Ну, а мы давайте выпьем себе в удовольствие, — предложил Владимирыч. —  Питие — дело, можно сказать, интимное, приятно только с близкими людьми.

= 3 =

Минут пятнадцать прошло.
Потихоньку сгущались сумерки.
От нечего делать «вздрогнули» в очередной раз.
— Чем, интересно, решил сразить меня лицедей? — усмехнулся Владимирыч, выбирая, чем закусить вискарика. — Письмо Татьяны к Онегину зачитает? Или, не дожидаясь срока, голым спляшет и споёт? Как тот хитрый Митрий: наложил в штаны, а говорит «ржавчина».
— Мужчины женские письма не читают — рассмеялась, как рассыпалась колокольчиками Светик. И подмигнула: — Надеюсь, папик, совесть загрызёт тебя, если Станислав Арнольдович не поразит тебя артистическим талантом, и ты простишь ему отсутствие великого таланта.
— Светик, солнышко моё, я всегда считал тебя умницей, у которой ноги, попка и грудь — не единственные прибыльные акции. Но в данном случае… Нет, я, конечно, человек с богатым творческим воображением… Но, уверяю тебя, не поразит. За всю жизнь меня не поразил ни один актёр. Не верю я им. И совесть меня не загрызёт. Потому что он вправе был отказаться от пари. Но, видите ли, гордость в артисте взыграла.
— Обычно Гамлета читают: быть ему или не быть, — похвастал знанием театральных репертуаров Саня.
— Перформанс устроит. Точнее, перформацию, — усмехнулась начальница образования. — Наподобие того, с Красной площади, мошонку к чему-нибудь прибьёт.
— Это плагиат, — хихикнула Светик. — Этим публику уже не удивишь. Станислав Арнольдович хороший артист, он что-нибудь оригинальное придумает.
— Оригинальнее — если только член принародно отрезать, — хмыкнул Владимирыч.
— Фу, папик, какой ты…
Докончить фразу Светик не успела. Совсем рядом, в той стороне, где недавно мужчины развлекались пальбой по пустым бутылкам, бабахнул выстрел. Мужики за дальним концом стола тренированно вскочили, сделали стойку в сторону выстрела. Остальные гости тоже встрепенулись.
Раздался мучительный стон. Так страшно стонут от невыносимой боли, чувствуя приближение неминуемой смерти.
— Убили… — тихонько пискнула Светик, спасавшаяся от вечерней прохлады на коленях у папика, и съёжилась до размеров маленькой кошечки.
— Кого? — с нетрезво-глупым выражением спросила безнес-вумэн Элеонора-Ленка.
— Артист! — гневно воскликнул Владимирыч и спихнул Светика с колен. — Изображает! Больше некому.
— Поразил, а? Володь? — подначил приятеля Санёк. — Готовь лимон!
— Щаз-з! — огрызнулся Михаил Юрьевич. — Я на радиоспектакль с одним стоном не подписывался. Мой склероз подсказывает мне, что Арнольдыч сказал: «Если он, увидев мою игру…». А игры я пока не видел, слышал только звуковое сопровождение, в которое ни на сто грамм не верю. Так что, приглашаю публику взглянуть на дешёвую клоунаду. Принять участие в душещипательном ток-шоу на тему бразильских сериалов под названием «Артисты тоже плачут». От отсутствия таланта.
Публика задвигала, загромыхала тяжёлыми стульями и, весело переговариваясь, пошла в сторону «стрельбища».
Стол с лежавшими на нём двумя охотничьими ружьями был хорошо виден в контровом свете фонаря на столбе у пригорка, под которым сверкали осколки мишеней-бутылок, валялись покорёженные банки из-под пива и разодранные дробью и пулями полиэтиленовые бутыли из-под напитков.
Чуть закатившись под стол, лежал Станислав Арнольдович. Одна нога почему-то босая. Чуть откинутая рука держала за ствол охотничий карабин «Сайга», которым так гордился Санёк.
— Ну, таким актёрством, Арнольдыч, нас не удивишь, — снисходительно проурчал Владимирыч. — Жанровые картинки нынче не в тренде.
— Я первая посмотрю, я первая! — Светик захлопала в ладоши, запрыгала, как маленькая девочка и побежала смотреть на лежащего неподвижно актёра. Не добежав,  замедлила шаги, остановилась, замерла, медленно подняла руку, указывая на тело, и пронзительно завизжала, сотрясая руками, будто отбивалась от чего-то мерзкого.
Владимирыч тяжело затрусил к столу, остановился рядом с молодой женой, вгляделся в лежащее тело, недоумённо развёл руками.
Торопливо подошли остальные. Молчали, разглядывая лежащее в тени стола тело. Нетрезвые мозги воспринимали действительность с затруднением.
Развороченная грудь под широко пропитанной кровью рубашкой актёра походила скорее на шматок мяса, залитый кровью… Запах крови забил свежесть вечернего речного воздуха.
Лиза, сделав несколько шагов вслед за Светиком, увидела окровавленное тело, отшатнулась назад и наткнулась на кого-то. Оглянувшись, увидела Жору. Он успокаивающе тронул её за плечи. И не сразу убрал руки. Лиза почувствовала, как приятные мурашки побежали по её телу от рук молодого мужчины.
— Вот клоун! — удивился кто-то из «братков». — Ногой на курок нажал, как самострельщики в кино про войнушку.
— Рукой неудобно, — знающе подтвердил с пьяным акцентом другой.
— Нет, ну… Н-не до такой же с-степени, — растерянно, чуть заплетающимся языком пробормотал Владимирыч. — Ну, обиделся на ш-шутку… Н-ну… Обматерил бы меня… Зачем же с-с-с…стреляться… Кровищи сколько…
— Володь, а ты ведь проиграл лимон, — задорно укорил приятеля Санёк. — Круто он сыграл, а? Не только ты, все мы в отпаде.
— Это с-самоубийство, а не игра. Играют ж-живые актёры, — недовольно проворчал Владимирыч.
— Что наша ж-жизнь? Игра! — чуть запнувшись, мрачно процитировала классика начальница культуры.
— Живой, мёртвый… Ты в отпаде, Владимирыч, — повторно констатировал Санёк, будто говорил о проигрыше в покер. — Пари Арнольдыч выиграл. Царствие ему небесное…
— С-сымоубийц в царствие не п-пускают, — выковыряла изо рта факт Элеонора-Ленка.
— Сейчас толерантность с демократией, — усмехнулся Санёк. — Даже педиков куда хошь пускают.
— А кому ж мне платить? Он ж-же один, — нетрезво растерялся Владимирыч.
— Может, дети есть, — профессионально допустила начальница образования.
— Не трогайте тут ничего! — уныло остерёг Владимирыч. — Отпечатки и прочее… Это самоубийство… А то припишут кому убийство, потом не отмоешься.
— Может, скорую надо? — всхлипнула Светик. — В реанимацию… Может, оживят?
— Ага, живой… С такой дырой… — огрызнулся Владимирыч. Но всё же подошёл к телу, присел на корточки, брезгливо ткнул пальцами в окроплённую кровью шею, где должна быть сонная артерия. Залитую кровью руку, где щупают пульс, трогать не стал. Констатировал: — Пульса нет. Труп.
Чистыми пальцами вытащил из нагрудного кармана пиджака платочек, вытер руку, недоумённо посмотрел на испачканный кровью платочек, зачем-то понюхал, швырнул в сторону.
— Дурак.
Покачал головой, всплеснул руками.
— Мог, ведь, отказаться от пари. Попросил бы денег, я и так дал бы.
— Он никогда не просил, — буркнул Санёк, защищая актёра.
Владимирыч вздохнул, повернулся к зрителям, укоризненно посмотрел на них, покачал головой.
— Ладно, трогать здесь ничего нельзя… Пошли. Ментов надо вызвать. Чтобы засвидетельствовали самострел. А то затаскают.
Молча вернулись на веранду, сели на прежние места. Боязливо посматривали на пустовавшее место юбиляра.
Санёк встал, отнёс стул в дальний угол веранды.
— Может, кто со стороны пришёл, да стрЕльнул в него? — высказала версию Элеонога-Ленка.
— Ну да, — мрачно усмехнулся Михаил Юрьевич. — А потом разул его на одну ногу и карабин положил как надо.
Все удручённо молчали, забыв про звонок в милицию.
— Ну чё… Выпить надо за упокой убиенного, — деловито предложил один из «братков». В его жизни это была не первая смерть приятелей, соратников и знакомцев. — Хороший артист… был.
Молча налили рюмки.
— Не чокаясь, — напомнил «браток».
Выпили.
Долго молчали, покашливая, вздыхая и выдавливая неопределённое: «Мда-а… Хм-м… Ну и ну… Надо же…».
— Ладно… Чего там… Давайте выпьем, — предложил Владимирыч. — Мёртвым в земле лежать, а нам жить.
Выпили ещё раз.
— Я ему гранитное надгробье з-закажу, — с нетрезвой хвастливостью объявил Владимирыч.  — И надпись напишу: «Мы хотели, чтобы актёр нам доказал. Он нам доказал».
— Его в Москву увезут, — предположил со вздохом Михаил Борисович.
— Я надгробье в Москву отправлю, — нетрезво упрямился Владимирыч.
Светик, пугливо прижимавшаяся к папику и время от время бросавшая короткие взгляды в сторону стрельбища, вдруг замерла, и, поднимаясь, словно загипнотизированная, указала оцепеневшей рукой:
— Он…
Из темноты странной поступью зомби к веранде приближался некто. В одном ботинке. Развороченная грудь, стекающая по рубашке и по штанам кровь… Белое бескровное лицо… Держа за ствол, некто волочил за собой карабин.
Бизнесмены и женщины с медленной опаской подходили к перилам веранды, будто занимали места в партере зрительного зала.
Сзади них, как на галёрке, стали водители и «братки».
— А-а-а! — завопили женщины: Светик запредельно высоко, почти ультразвуком, Лиза чуть надтреснутым дискантом, чиновница от культуры почти басом, начальница образования воплем рассерженной до беспредела училки, бизнес-вумэн дуэтом перепуганных сельских баб.
Недоверчиво от нетрезвости мужчины вглядывались в приближающуюся шагами поломанного робота фигуру.
— Ж-живой… — прошептал Санёк, указал на приближающуюся фигуру, икнул и пьяно качнулся.
— С-с такой дырой в груди не выж-жив-вают, — знающе возразил Владимирыч заплетающимся языком. Изрядное количество вискаря мешало чётко говорить и трезво думать. — Мё-ортвый он.
— Зо-омби-и! — коровой, которую тащат на убой, взревела  Элеонора-Ленка.
— Зомбей не бывает, — не очень трезво заявил Санёк.
— Бывают! — проревела Элеонора-Ленка. — Я сама в кино видела!
Лиза отшатнулась. И наткнулась на мужскую грудь, словно прислонилась к стене, дающей опору. «Он, — подумала, чувствуя, как в груди разливается сладостное чувство, переливается в живот и ниже.  — Жора…».
Новый водитель нравился ей с момента появления в машине мужа: симпатичный молодой мужчина с красивым телом атлета. Лиза замечала, что красавец наблюдает за ней, что она ему тоже нравится. Но он моментально отводил взгляд, увидев, что хозяйка смотрит на него.
Зомби остановился. Корявым движением одной руки подволок карабин, приподнял оружие, промахнулся другой рукой, пытаясь взять карабин на изготовку, повторил попытку более удачно.
— Он что… Он же… Светик, прячься! — в полголоса запаниковал Владимирыч. И плаксиво запросил: — Пацаны! Чем-нибудь тяжёлым его… Отнимите у него ружьё!
Лиза почувствовала, как одна рука Жоры успокаивающе легла ей на плечо, а другая обняла впереди за талию, повлекла к себе. Быть притиснутой к сильному телу молодого мужчины — это так приятно…
Рука Жоры поднялась вверх, предплечье коснулось её грудей… У неё была молодая, упругая грудь, беременность не испортила её… Рука мужчины слегка прижала её груди… Это была уже не защита женщины, это было прикосновение ласкающего мужчины.
Она закрыла глаза и едва сдержала стон сладострастия. Голова её непроизвольно откинулась назад, прижалась к груди мужчины. Рука дёрнулась и, независимо от её воли, накрыла мужскую руку, словно приказывая: «Не убирай!».
Это было так приятно, чувствовать мужскую руку, прижавшуюся к её груди.
Михаил Борисович никогда не проявлял нежных чувств, а сексом занимался, словно выполнял плановую работу. Выполнив, вздыхал, разве что не охохокал о бесполезно затраченном времени, слезал — всегда одинаково! — и, отвернувшись, моментально засыпал.
Мелькнула мысль: как бы муж не увидел её моветон (прим.: поступок, не принятый в хорошем обществе) — он ведь предупреждал… Покосилась на мужа, оцепенело уставившегося на зомби. Рот неприятно открыт, удивлённое и перепуганное лицо человека, который не понимает происходящего. «Выпил много», — подумала Лиза.
Полуосознанно она прижала ладонь Жоры к области сердца… Ладонь накрыла её грудь. Нежно… Она давно не ощущала такого сексуального прикосновения. Со времён юности. А может, и в юности не ощущала. Сердце затрепыхалось, дыхание перехватило. Она боялась, что Жора по-хамски стиснет её грудь и всё испортит… Но сладкое мгновение длилось, не нарушаясь. Ладонь вроде бы защищала её, охраняла от опасности, была неподвижной, но в то же время нежно прижималась к её телу, ласкала этим «прижимом».
Она почувствовала, что хочет его. Жаждет вседозволенности в любовной игре. Мечтает о ковбойской бешеной скачке в постели. Алчет взрыва страсти, улёта в космос и потери сознания там…
Она едва слышно застонала от вожделения и поняла, что пропала…
Он тоже понял.
Его ладонь опустилась вниз, скользнула на внутреннюю поверхность её бедра… Стиснула самую её женскую суть…
Лиза не сдержалась, нервно накрыла мужскую ладонь и ещё сильнее вжала в себя. Хорошо, что со всех сторон стояли люди, хорошо, что её стон смешался с возгласами страха остальных.
Зомби движениями неловкой обезьяны готовил карабин для стрельбы. Уже пытался передёрнуть затвор…
— Светик, беги! Беги, ради бога! — испуганно прошептал Владимирыч, видя, что зомби наводит дуло карабина на него.
Светик с ужасом наблюдала за движениями — как в кино! — зомби и не могла сдвинуться с места.
— Он за мной пришёл, — с плаксивой обречённостью констатировал Владимирыч. И встал в безнадёжной позе сдающегося в плен потерявшего надежду вояки.
— Похоже, умелец делать деньги охренел не по-деццки, — прохрипел зомби и приказал с уверенностью дьявола: — На колени! 
Зомби, наконец,  клацнул затвором: карабин был готов к стрельбе.
— Пришёл час расплаты, — хрипло объявил приговор зомби.
Владимирыч рухнул на колени.
— Светика не трогай, — взмолился он, выговаривая слова без запинки: от страха он, видимо, стал трезветь. — И других. Я тебя обидел, остальные ни при чём.
— Пришёл час расплаты… — ещё более замогильным голосом прохрипел зомби.
Владимирыч заплакал.
Подняв ствол кверху, зомби нажал на курок. Механизм сухо щёлкнул, но выстрела не прозвучало. Зомби зачем-то отстегнул магазин карабина и вполне человеческим движением показал окружающим его пустоту. Карабин не был заряжен!
— Пришёл час расплаты, — нормальным человеческим голосом известил «зомби». — В смысле, время переводить на мой счёт проигранный миллион.
 Станислав Арнольдович бросил на траву карабин и усмехнулся.
— Судя по позе и слезам, вы, уважаемый, говоря вашим «штилем», охренели не по-деццки от моего «перформанса». Разве что в штаны не накакали. Да и остальные. Никто не будет возражать, что я вас поразил своим искусством?
Станислав Арнольдович брезгливо задрал и сбросил с себя окровавленную рубашку с прикреплённой к ней лепёшкой готового к жарению стейка, сдёрнул с руки стоявшего по стойке смирно официанта полотенце, принялся утирать с голой груди кровь.
— А где вы столько крови взяли? — спросила Светик, удивлённо и слегка глупо тараща готовые выпасть из глазниц красивые глазки позапрошлогодней «мисс города».
— На кухне повар дичь бил вам на жаркое, — пояснил актёр. — Рана сделана из мяса для стейка.
— Я ж-же ш-шею тебе щ-щупал… Пульса нет,  — расслабленно зашипел и упрекнул актёра вновь опьяневший Владимирыч.
— Пластиковая накладка телесного цвета.
— А если бы я на руке пульс пощупал?
— Не пощупал же, побрезговал. Для того я руку кровью и залил.
— Ты до сих пор смертельно бледный…
— Господи… Актёр я или не актёр? Грим это!
— Всё, как взаправду… — восхитилась Светик. — Хуже, чем взаправду! Папик, ты проиграл лимон! 
 
= 4 =

Это была сумасшедшая, необузданная страсть. Страсть, густо приправленная страхом. Лиза помнила слова мужа: «Изменишь — уйдешь, в чем пришла…». А пришла она чуть ли не в ситцевом сарафанчике с потёртым чемоданом в руке и дочкой-подростком в нагрузку. Довольно быстро привыкла к жизни, которую называют «полной чашей». А чуть позже почувствовала себя птичкой в золотой клетке.
— Жора, ты конь! — восхищалась она, тяжело дыша, охваченная желанием.
Как нравился ей этот конь… Как ей нравилось скакать на этом мустанге, визгом, воплями и кровожадным рычанием — если, конечно, дома никого не было — выражая восторг от вытворяемой ею дикости.
Они лежали измождённые и умиротворённые от длительных скачек. До вечера, когда должен был вернуться муж, было полдня, так что, немного передохнув, можно было продолжить скачки.
Такая безбашенная страсть накрыла её впервые. Она не могла нацеловаться с Жориком всласть. А та, которая на холмике Венеры, беспрестанно раскрывала припухшие губки, призывая войти его упругого дружка. Она замирала он наслаждения, когда его пальцы касались вершинок холмика.  Умирая, она накрывала его ладонь своей ладонью, вжимала его пальцы в своё тело… Любила, когда он врывался в неё глубоко-глубоко… по самые гланды…
Она почти теряла сознание, взорвавшись наслаждением… Чувствуя, как любовник, утонув в ней и захлебнувшись в оргазме, умирает со стоном.  Слившись в нечто целое, превратившись в существо о двух спинах, они плавали в восхитительной субстанции блаженства, принадлежащего им двоим.
Мужу она предоставляла своё тело «по долгу службы». Любовнику она отдавалась. Она была одержима им. Горячечная страсть, бросавшая её в постель с молодым мужчиной, почти юношей, вопреки опасности быть разоблачённой мужем, вопреки опасности потерять всё, была сильнее разума. Её жажда близости была подобна жажде иссушённого зноем путника, впавшего в транс при виде холодного родника. Вспомнив его тело, его ласки, она дрожала, как наркоманка в предвкушении момент укола. Это было подобие наркотической зависимости от физического владения его телом, жажда его насилия над собой.
— Я хочу заниматься с тобой любовью с утра до вечера.  Я хочу, чтобы ты съел меня всю без остатка. Я жажду тебя, как животное в пору весеннего гона.

***
У ворот остановилась машина. Хлопнула дверца.
Лиза подбежала к окну и ужаснулась:
— Муж приехал!
Жора похватал разбросанную одежду и едва успел втиснуться под низкую кровать, когда в спальню вошёл муж.
Она лежала, едва живая от страха.
Он потрогал простыню.
— Чего это постель мокрая?
— Искупалась и не вытерлась, — едва выдавила она. От страха у неё онемели губы и язык.
Он почувствовал её страх. Но воспринял его по-своему.
— Узнала? Донесли уже…
Она понятия не имела, о чём он. Поэтому молчала.
— Меня пригласили на деловую встречу. На природе. На даче. В бане, мол, попаримся. И вдруг, откуда ни возьмись, голые девки. А у них там видео оборудовано. Компромат сняли, копии разослали. Шантаж это называется. Не буду убеждать, что у меня с девками ничего не было. Я не позволил ни одной из них сесть мне на колени. Ты должна верить мне… Надо уметь прощать друг друга за ошибки. Тем более, за те, которые не совершал.
— Да, — только и смогла она сказать, преодолев оцепенение от страха.

***
Каждое утро она просыплась в страхе, что муж узнает о любовнике и жизнь в золотой клетке закончится. Но отказаться от любовника не могла физически. И покинуть золотую клетку не могла.
Домоуправительница Марина знала о её мучениях и однажды обмолвилась:
— Во времена Сталина как говорили? Нет человека — нет проблемы.
Да, есть человек — есть проблема… И эту проблему надо решать.
Как решить эту проблему, Лиза намекнула Жоре, предложив ему бонусом себя в качестве жены и имущество мужа, которое перейдет ей по наследству. Парень подумал… и не отказался. На решение проблемы за щедрое вознаграждение «подписались» два приятеля Жоры.
Михаил Борисович знал этих ребят: они иногда приходили в гости к Жоре, смотрели видео. У него и мысли не было их опасаться. Поэтому, когда парни вошли в дом, Михаил Борисович не успел удивиться и получил в грудь несколько пуль из пистолетов. Убийцы знали, что в этот момент в доме никого нет. Бросив пистолеты, они спокойно ушли.
Прошло совсем немного времени и выяснилось, что убийство заказала жена. Установить исполнителей оказалось нетрудно. Криминалитет города ахнул: владельца банка, человека очень серьёзного, положил мальчишка по наводке любовницы. Лизу стали называть «Леди Макбет местного разлива».
Адвокат, навестивший Лизу в изоляторе временного содержания, сообщил, что по брачному договору и предусмотрительно  составленному Михаилом Борисовичем завещанию — жизнь крупного бизнесмена непредсказуема, а бизнесмены предусмотрительны — она лишается всего, что принадлежало её мужу. Каких-либо документов об удочерении бизнесменом её дочери тоже не обнаружилось.

13. Немыслимое

Григорий Николаевич до вечера засиделся в офисе, работал с бумагами. Точнее, сидел над бумагами, подперев голову кулаками, глядел в никуда. Давно так сидел. Цифры в голову не шли. Судя по выражению лица, мысли его одолевали совсем не весёлые.
Он думал о том, что планы наказания преступников, несмотря на простоту, удались. Удав жёг трупы своих жертв — и сам, в наказание, живьём сгорел в адском пламени свалки. И после смерти будет вечно гореть в аду. Иных мест, чтобы позагорать, для таких сволочей не предусмотрено. И банкира, который послал Иуду плеснуть Наде в лицо кислотой, застрелили свои же. Впрочем… Застрелили — это уже результат. А убили банкира всего лишь несколько слов, подсказанные домоправительницей хозяйке: «Нет человека — нет проблемы». И Иуда «хлебнул» того, что заработал… Только Надюшку такая месть, такие жертвы в её честь не вернут.
В дверь постучали.
— Войдите, — нехотя разрешил Григорий Николаевич, глядя в стол. Ни на кого сейчас он не хотел смотреть.
В дверь вошла девушка. Боковым зрением Григорий Николаевич видел, как, немного прихрамывая и стеснительно улыбаясь, девушка сделала три шага к столу, остановилась. Лицо девушки перечёркивал багровый рубец.
«Вот только просителей-инвалидов мне не хватало», — подумал Григорий Николаевич.
— Слуш-ш… — заговорил он недовольно, но, подняв глаза, замер, вглядываясь в лицо посетительницы. Недовольное выражение его лица сменилось недоверчивым, затем испуганным. Кожу между лопаток стянуло холодом. Григорий Николаевич медленно поднялся со стула, попытался шагнуть к девушке, но стол помешал движению.
— Не может быть… Ты-ы?! — с испугом прошептал он. — Но ты же… Мы… Памятник… Ты-ы?!
Девушка сделала ещё два шага вперёд, поморщилась, потёрла бедро. Смущённо улыбнулась, закрыла ладонями улыбающееся лицо, сообщила по секрету, приоткрыв ладошки:
— Приведение.
Григорий Николаевич, как слепой, обошёл стол, крадучись, словно боясь спугнуть, подошёл к девушке, тронул её за плечи, заглянул в глаза.
— Твои глаза… Бездонные, чисто-родниковые… Надюша…
Он тихонько обнял девушку, она доверчиво прильнула к его груди. Григорий Николаевич прижался к щеке девушки, закрыл глаза, застонал от наслаждения, без сил опустился перед ней на колени.
— Надюша… Я не верю в чудеса… Мы же тебя… Но должно же быть какое-то объяснение этому чуду!
Григорий Николаевич поднялся, прижал девушку к себе. Из глаз девушки обильно текли слёзы, стекали по щеке, мочили щеку Григория Николаевича.
— Между прочим, я не Надя, а Настя. И работала я не учителем, а продавцом. А рабочее место, которое вы мне предлагали, ещё не занято?
— Рабочее место не занято… И место в душе не занято, и в сердце… Но как?..
Они стояли посреди комнаты, прильнув друг к другу, не желая разъединиться. Она чувствовала себя в объятиях Григория Николаевича защищённой и счастливой.
— Когда меня привезли в больницу, я едва соображала, где я и прочее. Но прекрасно осознавала, что меня добьют как ненужного свидетеля.  Сбежать не могла, потому что еле двигалась. Лежала в реанимации, как потом поняла, в палате на двух больных. На соседнюю кровать положили девушку в бессознательном состоянии, примерно моего возраста. Вся избитая и поцарапанная, я видела — мы же в реанимации голые лежим, простынями прикрытые. Из разговора врачей поняла, что девушка попала в дорожную аварию, что шансов у неё выжить мало. Её родители в той же аварии погибли. Ей делали эндоскопическую операцию, это когда не разрезают живот, а через трубочки. Систему поставили, у меня тоже система…

***
Пришла медсестра из заступившей в ночь смены, Анна Петровна, женщина в возрасте. Посмотрела, как капают системы, померила температуру, пульс и давление у Нади и у соседки. Вытащила листки из целлофановых пакетиков, висевших на торцах кроватей, на которых были написаны паспортные данные больных и отмечались показатели состояния.
«Аварийная» пациентка вдруг глубоко задышала, тело её выгнулось дугой, руки затряслись.
Анна Петровна переполошилась, сунула оба листка в конвертик на кровати «аварийной» пациентки, нажала кнопку вызова врача, наклонилась над пациенткой, удерживая её за плечи.
Дверь палаты раскрылась, кто-то вошёл.
— Дыхание Чейн-Стокса, судороги, — доложила Анна Петровна. — Как бы не агония.
Не услышав ответа, оглянулась. Рядом стоял вроде как медик: в белом халате, шапочке, лицо маской закрыто. Но шапочка на нём сидела непрофессионально, руки были в резиновых перчатках, а медики перчатки надевают, только когда выполняют манипуляции. В руках держал банку граммов на двести пятьдесят с закручивающейся крышкой.
— Вы кто? — удивилась Анна Петровна.
— Конь в пальто, — вскользь ответил незнакомец, склонившись над торцом кровати, где были написаны паспортные данные больных. Листок Нади оказался сверху.
— Выйдите сейчас же! — Я врача жду… Он сейчас придёт. Больной требуется срочная помощь!
Анна Петровна снова склонилась над беспокойной больной.
— Эта избита, а эта? — уточнил незнакомец.
Анна Петровна стояла спиной к незнакомцу и не видела, на кого он указывает.
— Одна избита, а другая после аварии. Уходите!
— Сейчас уйду.
Незнакомец отвинтил крышку с банки, грубо отодвинул медсестру и плеснул содержимое банки на лицо больной, бросил банку на кровать.
— Вы что делаете?! — возмутилась Анна Петровна.
— Что за посторонние в реанимации? — строго спросил вошедший в палату врач.
Незнакомец шагнул навстречу врачу, ударил его кулаком под ложечку, отчего врач согнулся и осел на пол. Переступив через врача, незнакомец выбежал из палаты.

***
Едва врач очухался от удара и смог дышать, он попытался сделать девушке закрытый массаж сердца. Вентиляцию лёгких выполнить было невозможно из-за ожога кислотой лица. Скоро стало понятно, что девушку реанимировать не удастся. Безнадёжно махнув рукой и тяжело вздохнув, врач пошёл в ординаторскую, чтобы позвонить в полицию.
Анна Петровна, качая головой и ворча об ужасном времени, вытащила листки состояния из кармашка на торце кровати, посмотрела на один, затем на другой, подошла к Наде.
— Надюш, ты меня слышишь?
Надя медленно опустила веки, давая понять, что слышит.
— А ведь этот бандюган к тебе приходил. Да вот, сердешная, на себя взяла кару. Ей-то всё равно умирать…
Надя согласно опустила веки.
 — Они узнали, что ты в реанимацию попала… Узнают и о том, что ты жива…
Надя опустила веки. Глаза её наполнились слезами.
— Родители у тебя далеко? — сочувственно спросила Анна Петровна.
Надя подняла веки и указала глазами на потолок.
Анна Петровна вопросительно указала пальцем вверх.
Надя утвердительно моргнула.
— А у соседки твоей в аварии погибли. Вместе с ней.
Анна Петровна долго качала головой, раздумывая.
— Вот что, Надюш… — голос Анны Петровны посуровел. — В реанимации больные часто меняются, чуть ли не каждый день. Персонал мало кого в лицо помнит: у одного больного дыхательная маска на лице, другие два-три дня побудут — каждые полсуток новая смена дежурантов… Вот что я тебе скажу, Надюш… Мой доктор ни тебя, ни покойницу в лицо не знает. Новая смена после нас придёт, тоже вас не знает… Соседка твоя, конечно, от дорожной травмы умерла, несовместимой с жизнью, как у нас говорят. Но и за тебя она умерла. Мой тебе совет: прими её жертву, чтобы в живых остаться.
Надя удивлённо шевельнула бровями.
— Бандит пришёл тебя кислотой облить… Пусть все думают, что так и случилось. Я листки состояния ваши местами поменяю. Ты теперь… — Анна Петровна заглянула в бумажку, — Настей будешь.
Надя вытаращила глаза.
Анна Петровна потрясла раскрытой ладонью, доказывая свою правоту неразумной девчонке, зашептала сердито:
— Они же придут снова, если…
Надя закрыла глаза, соглашаясь.
— Как оклемаешься, говори, что ничего не помнишь. А мы, что узнаем про твою жизнь, всё тебе расскажем…

***
— Я и прикинулась, что после аварии ничего не помню. Мне «сердобольные» сестрички и санитарки рассказали, что я работала продавцом, жила одна, а осталась и вовсе одна: попала в аварию с приехавшими ко мне в гости родителями. Документы сгорели в раздавленной машине. С «послеоперационными» швами проблем не было, у меня на теле было несколько зашитых ран… Швы снимала перевязочная медсестра, ей без разницы, после травмы раны ушиты или после операции. Получила новые документы по справкам из больницы и из ГАИ.
— Ну почему ты раньше не пришла? — простонал Григорий Николаевич. — Я же от горя чуть с ума не сошёл!
— Ну, во-первых, я долго в реанимации лежала, потом в хирургии. Потом Анна Петровна меня к себе взяла, она живёт одна. Мне же к себе нельзя было идти, я погибшей считалась. А, во-вторых, пока Удав и банкир были живы, не хотела светиться, как говорят в определённых кругах.
Надя пошевелилась, устраиваясь удобнее в мужских объятиях.
— Мне, вот, теперь к новым имени-фамилии привыкать надо, жить где-то…
— К новому имени привыкать тебе недолго. Ты выходишь за меня замуж, в связи с замужеством получаешь новый паспорт с моей фамилией и своим именем…
— А так можно? — удивилась Надя.
— Господи, сейчас всё можно! Были бы деньги.
— Стоп! — Надя отстранилась от Григория Николаевича, с подчёркнутым удивлением заглянула ему в лицо: — А вы что… Меня замуж за себя отдаёте… взаправду? Или, чтобы с документами помочь?
— Какие документы, Надюш! Отдаю! На полном серьёзе! И беру с превеликой любовью! И женаты мы с тобой с сего часа. Нет, с данной секунды. Жить ты сейчас же поедешь ко мне. А отношения с тобой мы оформим в ближайшее время. Помнишь, в ресторане гардеробщик сказал, что мне можно доверять?
— А я хромая!
— Я тебя лучшим докторам покажу, они тебя вылечат.
— А ещё я поседела. Я, правда, покрасилась, поэтому не видно.
— Вот и будешь краситься… в модный пепельный цвет.
— А у меня шрамы не только на лице, но и на теле…
— К врачам и косметологам отведу. А если они не помогут, исцелую тебя всю, каждый шрамчик, они и рассосутся.
— …и на попке рубец.
— И там буду целовать!
Надя с тихим повизгиванием подпрыгнула и повисла на шее у Григория Николаевича, уткнувшись носиком ему в шею.
— Ладно, уговорил. Бери меня в жёны прямо сейчас.

2023 г.