Старый покосившийся дом, подслеповато щурясь давно немытыми окнами, смотрел вдаль на дорогу, проходившую мимо и уходящую далеко-далеко, туда, где он никогда не был и не будет. На дорогу, по которой ушли все люди, когда-то жившие в доме.
Он помнил своих первых хозяев – бравого черноволосого казака Василия, его красавицу-жену Алёну и их двоих детей. Он помнил, как скрипели выскобленные Алёной до белизны половицы, как вкусно пахло едой и выпечкой, как просто и чисто было в доме. Он помнил патефон, из которого по выходным лилась музыка, как собирались гости по праздникам: пели и плясали, как выстукивали русскую плясовую задорные молодухи.
Дом помнил всё: как выросли дети и ушли из родительского дома, а потом появлялись новые хозяева - ещё и ещё. Их было много, и дом бережно хранил воспоминания о каждом из них. Менялись люди, менялось время, менялся и сам дом. Изменился даже скрип половиц – когда-то мелодичный, звук стал слишком скрипуч и нуден. Дом поблёк и поник. Снаружи, на выбеленных когда-то и облупившихся от дождей и снега брёвнах проглядывали слои белил и краски, отчего дом приобрёл серовато-зеленовато-голубоватый цвет. Внутри пустые грязные стены были затянуты паутиной, То там, то здесь отваливалась от стен штукатурка, открывая рейки, крест-накрест прибитые к бревнам. Под слоем почти полувековой пыли, старая, оставленная людьми мебель скрипела и охала, иногда чихая и кашляя натужно, пугая дом и его обитателей.
Да-да, несмотря на неприглядность, дом был не одинок. Вместе с домом, доживали свой век в нём домовой Прошка, бесхвостая крыса Маська, потерявшая свой хвост в мышеловке, поставленной кем-то из бывших хозяев и черный паук Ивась. Все они были примерно одного возраста, почти одних привычек, и от этого стали очень близки, понимая друг друга с полуслова и принимая все чудачества друг друга. Они были похожи на старых людей, забытых и оставленных всеми родственниками.
Часто по вечерам, у керосиновой лампы, зажжённой Прошкой, вспоминали они всех людей, живших в доме, а иногда устраивали даже концерты. Прошка доставал старую балалайку с одной струной и начинал играть. Бывало, просто сидели, думая каждый о своём.
Никто из них не жалел, что в доме нет людей, Наоборот, они были даже рады этому. Будь в доме люди, им всем пришлось бы вести ночной образ жизни, вылезая на свет божий по ночам. А так были они сами себе хозяева в доме, могли делать что хотели, жить в своё удовольствие, и места всем хватало с лихвой. И только старый дом вздыхал потихоньку - он немного скучал по людям, но не хотел показывать это своим друзьям.
Паук Ивась знал столько историй, что слушать-не переслушать. Был он каким-то особенным, видя мир вокруг по-иному. Поэтому и любил дом Ивася больше всех других обитателей. Ивась мог часами наблюдать за движением вокруг: жизнь кипит и бурлит, вокруг столько интересного и непознанного, нужно только внимательнее смотреть. И Ивась наблюдал, стараясь не упустить ничего важного в этом потоке. Вон шмель завис над цветком и жужжит, как пропеллер, своими крыльями: уж-ж-жалю, уж-ж-жалю, а там разноцветная бабочка пьёт из лужицы и с удовольствием рассматривает своё отражение: «…Я ль на свете всех милее?», а дальше муравей тащит неподъёмную для себя палочку в муравейник – всё в дом, всё в дом. А какие Ивась плетёт паутинки!
Когда-то пронырливая, Маська с годами успокоилась и приобрела вид степенной дамы. Частенько баловала она своих друзей вкусными блинами: что-что, а поварихой она была отменной! Дом был убежищем для нескольких выводков её крысят. Давно уже все они подались в город, на сытые хлеба. Приезжали как-то уговаривать старуху – переселиться к ним. Три дня гудел дом, и все в нем, отмечая приезд гостей. И Маська помолодела на глазах, приосанилась, целыми днями пекла блины для своей многочисленной родни, так хотелось ей накормить тощих, одетых в новомодные джинсы внучат. Засобиралась поначалу в город, а когда пришло время отъезда, заплакала, размазывая слёзы по впалым щекам и прошмакала щербатым ртом: «Куды ж, я, старая, без дома, без Прошки и Ивася? Нет, здесь мой дом, здесь и помирать буду». Вот так-то вот!
А Прошка - что с него возьмешь – бобыль он и есть бобыль, как там в песне: «Бобыль, ах бобыль - то ли сказка, то ли быль».
Так и живут они по сей день, радуясь каждому дню и друг другу, и только старый дом, нет-нет, да и вздохнёт украдкой, глядя на дорогу давно немытыми окнами - а вдруг вспомнят ещё про него люди и вернутся домой?