Серега пообещал одноклассникам, что заскочит за безлошадным Розановым и заберёт его на встречу по поводу юбилея окончания школы. Павел работал в НИИ в Академгородке километрах в двадцати от центра города. Комплекс зданий института: четыре хрущевки вряд плюс небольшое хозяйственное здание пристройкой и через пару километров полупустая деревня Мальцево сбоку-припеку. Деревня и дала название всему комплексу. Пашка как-то раз рассказывал: среди местных ходили слухи, что тут в эпоху холодной войны была какая-то секретная лаборатория. «Мутили тут что-то», судачили они, и слово "мутили" цепляло всех, кто узнавал о слухах.
Пашка трудился в лабораторном корпусе за бетонной стеной, обвитой старым плющом из ржавой проволоки. Для нелюдимого микробиолога встреча с одноклассниками не являлась веским поводом, чтобы пренебречь привычным распорядком. Но в этот раз сам Тихвин приезжает, а у этому настырному штырю отказать не получится.
- Сергей, ты же знаешь, не люблю я всей этой суеты, - выдавил Розанов в трубку мобильного.
-Я уже выехал, отменил важное дело, подставить хочешь, дураком выставить перед одноклассниками, спасибо... - не слушая его выстрелил в ответ скороговоркой в трубку бизнесмен Сергей Тихвин.
- Ну, ладно, что уж сразу так-то, - сдался почти без боя Розанов.
Как был тяжелым на подъем, так и остался. Из дома еле вытащишь, - вздохнул Сергей, поняв, что его друг детства опять не хочет вылезать из своей берлоги.
В школе Розанов тянул Серегу по химии, с которой у того был полный завал, впрочем, и с другими точными науками как-то "не ахти" складывалось. Зато Тихвин был физически сильнее Пашки, и когда на перемене вспыхивала разборка всегда вставал стеной между ботаном Розановым и задирой, будь тот даже из старших классов. Хулиганы знали, что с Тихвиным «помахаться до первой кровянки» не получится: жилист был, как черт, и в драке бешен, как бойцовая псина. Из этих двух пацанов получился настоящий «термоядерный синтез», как называла дружную парочку классная. Отличник и хулиган дополняли друг друга. Поэтому Пашку и Серегу, как близнецов, преподы старались за одну парту посадить. Как говорили, «для синергии»...
... В микромире, который создал Розанов в чашке Петри, теперь развелся целый зоопарк из различных существ микромира. Сегодня в нем оживились бактерии. Они активно перемещались по питательной среде, разгоняясь нано-жгутиками до огромной скорости, выше, чем у большинства других простейших. Задираясь и сталкиваясь, дразня инфузорий своими вычурными па, они носились по микробиоте, пока не наткнулись на невесть откуда взявшуюся изголодавшуюся коловратку. Та тут же жадно сожрала несколько бактерий. Другие, к счастью, быстро смылись в дальний сектор чашки, слиплись там в вязкий комок и затихли. Но одна парочка вырвалась из колонии-комка и, увлекшись эффектным и замысловатым вальсом, самозабвенно закружилась. Но не заметила колокольчиков-ловушек, которые на длинных хоботках раскинула хищная инфузория. Влюбленные зацепились за реснички этих ловушек, одна попалась в левый, а другая в правый колокольчик. Хищник микромира разлучил их в самый прекрасный момент жизни, который стал для них последним.
А недавно в микромире появился новичок. Откуда только взялся этот новенький, ведь его никогда тут не было… Сгусток странных клеток быстро увеличивался в объеме, став уже больше кластера старых бактерий - старожилов, которые жили неподалеку на островке из белковой материи, где прятались от бактериофагов и прочих отморозков микромира. Приживальщик выглядел нездешним и был непохож ни на что, по крайней мере ни к одной из привычных тканей его нельзя было отнести. Несчастный уродец, изгой со сломанной ДНК. Будь он человеком, он стал бы уродливым горбуном, которому, наверно, стоило большого труда не озлобиться на весь мир. В любом случае ожидать от генетического выродка дружелюбного соседского поведения вряд ли было возможно. Несмотря на свой врожденный генетический порок, новик оказался на редкость живучим. Он стремительно разрастался, его становилось все больше и больше, и, похоже, он уже нагло претендовал на ареал обитания местных. Было также замечено, что он не по-соседски сливал какую-то едкую белковую гадость, которая прожигала полусферические вмятины в микробиоте. В созданные таким образом ниши он бесцеремонно втиснул свои клеточные клоны. Так колонизатор перерос из уродливого тихони-новика в злокачественную опухоль - тумор и уже представлял серьёзную угрозу сообществу простейших. Отторгнуть, уничтожить и растворить без следа – таков должен быть решительный и жесткий ответ микромира незваному и агрессивному захватчику...
...Тихвин проехал мимо «гусей», так прозвали два здания на въезде, получил пропуск у вахтера НИИ. Старик в потертом военном кителе, синих спортивных штанах и домашних тапочках на вязаный шерстяной носок молча махнул рукой в сторону одного из корпусов, проворчав про машину Сергея себе под нос: "о, какая тачка, наворовал где-то". Спугнув стайку ворон, Тихвин вошел в здание, прошел бесконечным прямым коридором, освещенным тускловатым светом, до конца в тупик, как объяснил по телефону дорогу Пашка. Отворив тяжелую железную дверь с черным трилистником, эмблемой биологической опасности, Сергей очутился в просторной пропахшей химическими реактивами лаборатории. Его друг детства сидел спиной к входу за большим столом, покрытым белой кафельной плиткой. На столе было беспорядочно расставлено множество непонятных Тихвину предметов: колбы, флаконы, круглые чашки - мелкие и глубокие, ячеистые подставки с пробирками и ещё много всяких замысловатых склянок. Розанов скрючился над микроскопом, который стоял посреди стола. Сереге на мгновение показалось, что он снова очутился в кабинете химии, нужно лишь занять свое место, сесть за этот старый лабораторный стол, напоминавший парту, рядом с Пашкой.
- Розанов! – нарочито громко окрикнул Тихвин одноклассника.
- А… доехал … привет, - пробурчал тот в ответ. Коротко повернувшись, бросил косой взгляд на друга, кивнул головой, затем отвернулся и снова приник к окуляру микроскопа.
- Накинь халат, пожалуйста, на вешалке висит. Мне нужно еще минут десять буквально.
Тихвин был уверен, что его респектабельный вид произведет впечатление на Розанова. Но тот безразлично отнесся к солидному облику однокашника, с которым не встречался лет двадцать. Пожелтевшие от времени огромные шкафы лаборатории были заставлены всевозможными приборами, многие из которых напоминали старые ламповые радиостанции. Антураж лаборатории создавал у Тихвина какое-то особое ощущение важности того, что тут происходит. На стенах по периметру помещения висели портреты ученых мужей. Сергей вдруг ощутил флёр фундаментальной науки, который накрывал пространство, он внушил ему внутреннее спокойствие и ощущение причастности к вселенскому таинству. «Есть еще в стране ученые люди, они верят в караваны ракет, которые полетят от звезды до звезды. А как же, должны же они быть, в конце концов, не всем же деньги тырить», - мелькнула у Сергея мысль.
- Эти суровые бородачи на фотографиях - твоя банда? – пошутил Сергей. Его полувзрослая душа бесконечно радовалась встречи с другом, а что за ребяческая встреча без пацанских шуток на грани фола.
- Да, всё с нашего района пацаны, - парировал Розанов незатейливый юмор школьного друга. - Слушай, мне еще минут пять требуется, - проворчал он, осадив веселый настрой друга. Посиди молча, пожалуйста, - попросил, а, вернее, приказал Пашка. «Тихвин, посиди молча, пожалуйста. И послушай», - так химоза всегда говорила, когда Серега, нелепо путаясь и веселя класс, излагал своё видение химии. Сергей понимающе кивнул головой, в лаборатории повисла вязкая кабинетная тишина...
... В микромире меж тем разворачивалась нешуточная война. Т-клетки, эти профессиональные наёмники иммунной системы, мобилизовались для расправы с дерзким гостем. Эти кидаются сразу на чужеродную клетку. Пытаются просверлить защитную мембрану, чтобы ввести в рану белковые трубки, которые блокируют процесс затягивания пробоя. Сломав внешний защитный слой клетки, они нарушают ее целостность, в клетку попадают токсичные вещества извне, которые постепенно убивают ее. Но сначала первые киллеры собрали на бой соратников, впрыснув в микромир специальный сигнальный белок. Ответив на призыв и сгустившись в плотный рой, армия ринулась в атаку. Солдаты иммунитета подкрались к цели по замысловатой траектории, выкидывая вперед белковые усики-рецепторы. Настигнув тумор, они изжалили в оболочки его клетки-уроды. Но развязки не произошло, новик смог коварно обмануть атакующих. Захватчик-тумор (который появился здесь извне, теперь это стало понятно всем) ответил на позывной «свой-чужой», ингибировав ответный белок с кодировкой «свой». И белок заблокировал атаку воинов иммунитета, они оказались в замешательстве, произошел сбой программы из-за того, что «тэшки» получили генетический стоп-сигнал. Покрутившись ещё немного возле тумора и на всякий случай грозно покрутив в разные стороны усиками-копьями, спецназ иммунитета развалил рой и расползся в поисках новых целей, продираясь цепкими ножками - псевдоподиями через ткани, расталкивая во все стороны попутные клетки и микроорганизмы...
- Дармоеды никчемные! Ленивые животные! - Пашке явно не хватало слов, чтобы обидеть содержимое чашки побольнее…Уроды…низшего уровня! – вдруг вскрикнул Розанов и в сердцах вмазал по столу, так что аж зазвенела стойка с пустыми пробирками в шкафу.
Тихвин невольно вздрогнул. - Что случилось? Кто тебя уже успел обидеть? – иронически спросил он.
Пашка никак не мог успокоиться. Он вскочил и нервно заходил вдоль стола.
- Вот эти придурки, кто же еще! Тут кроме нас и них ведь больше никого нет! Павел грозно, как на раритетных красных плакатах, призывавших к ответственности тунеядцев, указал на микроскоп. - Я им достал дефицитный японский раствор, купил на свои в Германии колонию и все сделал, чтобы они размножались и жрали! Все, что от них требовалось - жрать и плодиться!
- Неплохая у них работа. Люди за такую готовы хорошо заплатить, - снова попытался разрядить обстановку шуткой Тихвин. Ну и они что… не жрут? – опасливо спросил Серега. Он слегка опешил от всклокоченного вида друга.
- Я уже с ними давно бабахаюсь, - словно не видя ничего вокруг, продолжал пыхтеть Розанов. А они не могут отожрать хотя бы у одной клетки кусок оболочки. Толпятся вокруг, как тупые бараны, вместо того, чтобы бац – и укусить, вмазать как следует! Розанов провёл пару виртуальных ударов в воздух, будто практикуя бой с тенью. При этом он стал похож на плюшевого мишку, лапами которого играется ребенок.
- О… как все запущено-то у тебя…, - задумчиво протянул Тихвин. Только теперь он осознал, насколько глубоко и безвозвратно Пашка погрузился в микробное зазеркалье. Он ведь и сейчас где-то там, понял Серега, в своей черной вселенной невидимых червяков, чудаковатых мыслей и заколдованных формул.
- Брат, выбрось из головы, поехали бухать. Тебе точно пора накатить немного, - твердо сказал Серега с упором на слово «пора». Для него все было предельно очевидно: его бедный друг детства, увы, немного поехал кукухой по теме общения с миром микробов. «Впрочем, разве ученый и не должен быть как бы немного не от мира сего, такие и есть настоящие», - успокоил себя Тихвин.
Розанов, сделав вид что нехотя, в итоге согласился на предложение. Он и сам уже давно чувствовал, что ходит по грани, и сегодня всё зашло слишком далеко, без водки уже вряд ли отпустит.
- Подожди меня в коридоре, - предложил он гостю. Немного приберусь тут и поедем.
В коридоре Тихвин столкнулся с уборщицей.
- Вы его друг? – спросила женщина, которая усердно водила туда-сюда шваброй с дырявой серой тряпкой на конце.
Тихвин, не глядя на нее, машинально кивнул в ответ, он проверял сообщения в смартфоне.
- Странный ваш друг-то. На себе, наверно, опыты ставил, выпил что-то из своей пробирки, чуть не помер. Давеча убиралась, смотрю – дверь открыта, свет горит. Захожу, а там…батюшки-светы! Он на полу - на карачках, весь бледный, как смерть. Пол заблеван какой-то гадостью, и зеленая пена изо рта, фу! Ой, говорю, давайте помогу вам… А он как заорет: «Не сметь, не трогать! Ничего с пола не убирать!» ... А у самого глаза бешеные…Вот черти, сколько здесь работаю, никак не могу привыкнуть. Бросив эту фразу, уборщица ушла, шаркая на ходу резиновыми шлепками.
- Интересно, почему тут все ходят в каких-то дурацких тапочках, подумал Сергей, продолжая механически смахивать одно сообщение в мессенджере за другим. - Что?! – вдруг вскрикнул он вслед старушке, когда ее слова, наконец, продрались в его мозг через интернет-траффик смартфона. – В каком смысле «выпил и чуть не помер»? Но та уже исчезла в туннеле полутемного коридора, а его возглас, глухим эхом отразившись от крашенных бетонных стен, повис в терпком воздухе лабораторного корпуса.
Покидая свое рабочее место, Розанов поместил все пробирки в холодильный шкаф, тщательно вытер стол сухой матерчатой тряпкой, выключил подсветку микроскопа. Затем он снял халат, взял чашку Петри, перелил половину ее содержимого в пустую пробирку и плотно закрыл ее пластиковой пробкой. Затем перекрестился и… выпил залпом содержимое второй половины. Выходя, он выключил свет и затворил за собой стальную дверь лаборатории.
- Паш, тебе бы отдохнуть, что ли, - заботливо начал разговор Тихвин в машине. Ты сам разве не чувствуешь, что становишься фриком, на микроскоп вот орешь… И, говорят, ты тут дошел до того, что уже эксперименты на себе ставишь, какими-то водорослями зелеными рыгаешь. Займись-ка ты делом лучше каким-нибудь, а то совсем, я гляжу, закопался в червяках своих.
- Это не червяки. Это обитатели параллельного мира. Жизнь низшего уровня. Они, между прочим, на Земле раньше всех появились, пережили все кошмары и катаклизмы, от сотворения мира сего.
- Не хочешь ли ты часом сказать, что они умные, - спровоцировал околонаучный диспут Серега.
- Мы умнее, но принципиально отличаемся только текстом генома, случайной комбинацией букв в структуре ДНК. Микромир - наши далекие предки, из низшего сословия, так сказать. И наша страховка от самих себя: если сумасшедшие люди уничтожат жизнь на планете, только они и смогут ее перезапустить. Более будет некому, кроме них ядерную зиму не переживет никто. Может, они тут и есть истинные хозяева, а мы одна из экспериментальных веток их развития. Не факт, кстати, что удачная.
- О, как! Слушай, друг, вот ты посмотри на мою машину, например. Это ведь само совершенство, какие линии, дизайн, мощь какая, а! А ведь эту вещь создал человек, не червяки твои. Для себя, для радости, для… - Тихвин не смог вспомнить ещё для чего. Знаешь какие люди ездят на таких тачках?
- Не знаю, - честно признался Розанов.
- Разные, брат, разные... - многозначительно ответил Сергей. Вижу, ты разучился радоваться обычному, людскому, - перевел тему Тихвин. А все почему? - Да потому, что у тебя нет поводов для радости. А их нужно создавать самому. Смотри на жизнь проще: ты разве не хотел бы такую ласточку? Не будь ханжой, сознайся. А твоя жизнь течет зелёными микробными струйками меж пальчиков. Отсюда всё, Паша, отсюда, - поучал Сергей.
- Да, шикарная тачка, - бегло оглядев салон иномарки, согласился Розанов. Солидный седан мягко и уверенно мчался по шоссе. В машине было комфортно, эффектная красная кожа салона и полуспортивных кресел роскошно вписалась в интерьер.
- И заметь, Паша, за один подъем, без мучений. Одна крутая сделка – и вуаля! Тихвин развел в стороны руками, как фокусник, которому удалось удивить зал эффектным трюком. – А ты всю жизнь потратил на каких-то бессмертных червей. Зачем?
- Возможно, ты и прав, - машинально ответил Розанов, размышляя о чем-то своем. Он всегда думал только о своем, сколько себя помнил. – Я живу на другом уровне, - признался он, пытаясь завершить этот разговор. Он понимал, что Тихвин по-детски привирает, и про то, что за один подъем, да и вообще. Но прикинул, что, польстив Сереге признанием его высокого статуса, он поможет тому выполнить задачу-минимум на сегодня: показать превосходство. Розанов-то понимал, конечно, что у Тихвина в душе есть какая-то язвочка, столько времени прошло, а она еще не зажила. Он помнил, как, например, Тихвин бесился, когда его мать, простая русская женщина, приехавшая, как и миллионы других, в город из разоренной русской деревни, ставила Пашку ему в пример. «Просмотри, - назидательно говорила она, - Павел как хорошо учится, старается, молодец - в люди выбьется. А ты, балбес - вечный троечник, так и останешься во дворе со своей шпаной, дурак - дураком, всю жизнь куковать». Наверно, было обидно услышать сыну от матери такие слова. Эта ревность до сих пор в нем, крепко и глубоко сидит, не сомневался Розанов. И этому взрослому ребенку время от времени надо дать отыграться, тогда, может, он успокоится. Но пока Серега не унимался. Ему нужно было зафиксировать очередной победный раунд, он живет ради таких мгновений, питается их энергией.
- Это уровень хомо сапиенс, таких же как ты. Только не отмороженных на всю голову, - Тихвин искренне рассмеялся. Ему понравилось, как он поддел однокашника, к тому же с пользой: может человек отмокнет, наконец, от своей чашки петрика, или как её там.
Розанов молчал, он отвернулся в окно, за которым частоколом мелькали однотипные серые здания. «Лучше бы мне вообще не выходить сегодня к людям, а оставаться там, с этим драматическим и полным загадок низшим миром, который уже, наверно, повлиял на меня. В этом Серёга прав», - пришел к выводу ученый. Существование простейших сводится к единственной задаче – выжить, и они справляются с ней лучше всех во вселенной. И такие, как он, пытаются вычислить, разложить по полочкам их жизнь, надеясь познать таинство мироздания. А люди, думал он, разве они не живут для того, чтобы в конце концов просто выжить. Быть может, все это хитросплетение слов, поступков, эта красивая машина, в которой он сейчас едет, политика, искусство, деньги, страсти – лишь декорации, спектакль длинною в одну человеческую жизнь, в котором каждый - артист, который самозабвенно исполняет свою роль, чтобы не сойти с ума от мысли о неизбежной смерти. Иногда ему казалось, что он знает наверняка, что это именно так и есть. Материализм одну за одной выхолащивал из его сознания альтернативные версии. Но он никому не расскажет о своем убеждении, слишком страшная правда для непросвещенных.
- Кстати, про размножение, - добивал Тихвин. У тебя женщина так и не появилась, все одиноким волком по жизни рыскаешь?
- Нет, с семьей не сложилось. Были варианты, конечно. Но, ты знаешь, жизнь от гранта до гранта, а между – на подножном корме…такая судьба не всякую устроит. А за свою практику я получил только один, половина команде ушла. Еще половина – на оборудование…так что наука – моя жена, как бурка в степи казаку. Так получилось.
- Да ладно! – невольно воскликнул Тихвин, а что себе – вообще ничего?!
- Ну, я бы не сказал, что ничего. Думаю, что больше всех получил, я на пороге великого открытия.
- А, вот ты куда метишь…Нобелевку хочешь! Ха, братан, знаешь сколько таких, как ты, на нее молятся. Всю жизнь надеются и мечтают, а там уже всё давно поделено, между своими. Ты что, не в курсе?
- Ну, не всё…, - как бы нехотя возразил Розанов
- Смешной ты, очень смешной. И чем старше, тем смешнее становишься, - констатировал Тихвин.
- Что ж, смейся, если я смешной, - парировал Пашка.
- А я всегда боялся казаться быть смешным, - разоткровенничался Тихвин. Ты знаешь, я ведь в школе был влюблен в Светку Нащокину…
- В нее весь класс был влюблен, – сухо отрезал Розанов.
- Может и все – да не все как я. Я просто пропал. Смотрю на нее на уроке – и не вижу ничего вокруг себя кроме этой девочки, и так сладенько от неё мне … Вообще, не до учебы. Рано я созрел, наверно, вот что.
- Созрел к сроку, как биолог говорю, - отмел сомнения друга Пашка. - Надо же, Тихвин был тайно влюблен… вот это новость, ты даже от меня умудрялся это скрыть! – искренне удивился он.
- А, как бы к этому отнеслись все, сам подумай, пришлось бы из школы уходить.
- Ну, почему, у нас одноклассники умные были, большинство бы поняло.
- А меньшинство? Ведь ему пришлось бы морду бить, - тут же сделал вывод Тихвин. Слушай, ходят слухи, что ты в училку был влюблен, она случайно…
- Да, - лаконично отрезал все сомнения Розанов.
- В классную! Она же лет на двадцать нас старше была!
- Ну, не на двадцать, а на пятнадцать…
- Н-да…Только и смог процедить Тихвин. А каково это влюбиться в училку? Ты ее трахнуть хотел или отдаться? - съехидничал Серега, криво улыбнувшись. Было заметно, что плоская шуточка самому себе понравилась. Потом он все же скорчил максимально серьезную мину и учтиво добавил: - Столько лет прошло… Впрочем, ты знаешь, я в детстве тоже запал на одну старшую женщину, актрису...
- Нет, это не то, о чем ты думаешь, - перебил его Пашка. Это была не влюбленность, а настоящая любовь. Теперь я знаю. Она создала мир, в котором я был счастлив, лишь раз в жизни я болел этой сладкой болезнью, так получилось. И если вдуматься, я и есть то, что она в меня вложила, а все, что сложилось позже - лишь надстройка, - резюмировал Павел. Розанов невольно вспомнил как странное неведомое мальчику чувство прокралось и завладело всем его нутром, как он не мог оторвать взгляд от этих огромных и бездонных манящих зеленых глаз. Нет, это не поклонение божественному, а любовь к земной женщине, теперь он это знал точно.
- Н-да…ну и дела, жизнь это такая штука… - многозначительно протянул Серега. Ну, раз так, предложил бы ей руку и сердце, и плевать что скажут, - с плеча рубанул он. - Ты же сам так говоришь.
- Не смог, кишка тонка, хотел перед выпуском, но все стеснялся, потом думал: надо повзрослеть, на ноги встать и всё такое, потом смалодушничал, что как-то все само собой сотрется, выцветет. И так и не успел я ей сказать главные слова, упустил момент, который жизнь даёт лишь один раз. А замены потом так и не нашел.
- Не искал, наверно.
- Нет, - честно признался Розанов. Не искал...
... Содержимое чашки попало в кишечник и быстренько расселилось по его эпителию, стало темно, и в микромире активизировались люминесценты. Из-за них снова возник скандал. Его затеяли новые соседи, которым те мешали своей назойливой самопрезентацией. Они начали колебаться, невпопад дергаться, кружится на месте, затем срываться с него и гоняться по микробиоте, выплевывая во все стороны плазмотическую жидкость. В результате в среде создалось турбулентное движение, вызванное разнонаправленными реактивными струями его жильцов, их нервическим поведением и многократным делением не к месту. На эпителиях и тканях все задвигались и растолкались, бактерии стали панически-бестолково носиться туда-сюда. Хаотическое движение волнообразно усиливалось, тэшки бросились задираться, на всякий случай прощупывая каждого, кто попадался под их ноги-щупальца - ламеллоподии. Группе самых активных удалось прицепиться к оболочке тумора, которую они сходу начали ощупывать на предмет пробития раны, покрыв собой в итоге доступное полушарие со всех сторон. Но снова получили белковый ответ «свой» и, нехотя отцепившись, беспорядочно расползлись, протискиваясь сквозь ткани желудочного тракта в поисках других целей. Тем временем наглый захватчик, не получив должного отпора, продолжил делать дело, на которое толкала его сломанная ДНК — захват пространства. Клетки тумора отрывались и отправлялись по кровотокам в путешествие на новые ниши-полусферы, расширяя своё присутствие повсеместно, безудержно самокопируясь и создавая метастазы. Найдя нишу, они врастали в нее, снова успешно отражали атаки иммунных солдат, окружались кровеносной системой. Постепенно их преимущество над остальным микромиром становилось очевидным, они шаг за шагом подминали его под себя...
... Юбилейная тусовка, на которую смогли выбраться человек двенадцать, была омрачена трагической вестью. Умирает любимая всеми классная руководительница. Рак не щадит никого, и ей он отвел не более шестидесяти. Все лечение было безрезультатно, конец лишь был отложен на время, и счет шел уже на недели. Все стали поочередно, будто на поминах, вспоминать, что кому хорошего сделала классная: кому-то бесплатно помогла после уроков подтянуть знания перед выпускными. А кого-то прикрывала, когда в семье были проблемы, сидела до позднего вечера, с душеспасительной беседой провожала домой. Свой семьи у нее не было. А некоторых балбесов, говорят, и от серьёзных проблем с государством спасла. Переходный возраст, всякое бывало, классу всегда есть что вспомнить. «Санта-Барбара отдыхает», говорили повзрослевшие Ромео и Джульетты о времени, когда молодость лишала их покоя и разума. И ещё эта необычная, странная и совсем какая-та недетская история безответной любви Павла Розанова к взрослой женщине... Решили, не откладывая в долгий ящик, завтра же утром отправиться в больницу, попрощаться. Кто во сколько сможет. Серега только посмотрел в глаза Пашке, ожидая увидеть ужас и растерянность, поддержать хоть как-то, но тот был спокоен и сообщение классной старосты - горевестницы, оказывается, не было для него новостью, Розанов был в курсе, как выяснилось потом.
Они пришли вдвоем рано утром, как только открылись приемные часы, Розанов проскользнул мимо зевавшего охранника, зачем-то спрятавшись за спину Сергея, хотя администрация больницы не возражала против прощания с уходящим пациентом.
- Ты что? – недоуменно спросил Тихвин.
- Меня тут знают, я же тоже врач, - несуразно промямлил тот в ответ.
Войдя в палату, они были поражены увиденным. Перед ними лежал человек, которого было трудно узнать: изможденный, бледный, высохший, беспомощный, постаревший. Будто кто-то выпил из неё всю жизнь, оставив лишь сущую малость, буквально, чтобы хватило на прощание.
- Вы…вы очень красивая женщина, не смог сдержать слез в палате реанимационного отделения Тихвин. Розанов стоял молча, ни один мускул не дрогнул на его лице, ни капли сострадания, он будто выплавил из себя все внутреннее содержание и влил в форму холодного стального солдата – сама решимость.
- Не плачьте, мальчики, - почти шепотом слабым голосом сказала женщина пересохшими потрескавшимися губами. - Все будет хорошо.
Было очень заметно, что каждое слово отнимало у неё целый океан усилий.
- Прощайте, учитель, - сказал дрожащим голосом Тихвин. Он еще хотел сказать что-то, но не нашел слов. - Пойдем, - Тихвин взял Розанова под локоть и повернулся к выходу.
- До свидания, Елена Анатольевна, - сказал Розанов. Он вырвал свой локоть из крепкой хватки Сереги и решительно направился к постели больной, на ходу вынимая из кармана какую-то пробирку с белой пробкой. Подойдя к высокой медицинской кровати, на которой лежала умирающая, он приподнял рукой ее голову. Пить! – скомандовал он. И быстро вылил все содержимое в больную. Та закрыла глаза и покорно сделала несколько судорожных глотков, выпив до дна все, что было в небольшом флаконе.
- Ты, ты...офигел совсем! – вскричал Тихвин, широко раскрыв глаза от ужаса. – Это что, эвтаназия, что ли?! Тебе кто дал право вообще?
- Заткни рот, троечник! – прошипел ядовитой змеей Розанов, его лицо перекосило от злой решимости, таким Тихвин его не знал. - А то и тебе сейчас сделаю эвтаназию. Это ее последний шанс. Самый последний. Потом все объясню. Теперь настала его очередь схватить опешившего Тихвина под локоть и вытолкнуть вон из палаты. Оба вышли, не оборачиваясь на пациента...
... В новый мир была десантирована колония бактерий. Их Розанов вырастил в себе, выпил несколько экспериментальных доз. Это был риск, запредельный, преступный. Он дал им размножиться в себе, выживать в себе, сам стал им средой. Ученый не просто хотел с их помощью убить вживленный в себя рак. Он жаждал знать, что чувствует пациент, он хотел прожить, если они не справятся, последние мгновения чужой жизни внутри своей. Прожить финал жизни единственного человека на земле, которого боготворил и любил, и всегда в душе глубоко верил, что спасет ее, сделает то, что уже никогда не сможет сказать на словах. Ему было плохо, очень. Пару раз терял сознание от высоченной температуры и интоксикации. Но так и не сделал инъекцию антибиотика. Дал им выжить и собрал достаточно биоматериала из отчаянных оторв микромира. А потом внедрил их в другое тело. Во спасение...
... Бактерии, тут же столкнулись с роем злых «тэшек», многие погибли на месте. Погибая, они выплевывали рибосомы, те сразу же сжирались хищниками микромира. Выжившие бактерии, скомкавшись в тугие шарики начинали бешено крутиться. Эти стремительно вертящиеся шарики источали белок и становились маяками, привлекая тэшек белковым душком внутреннего тела клетки. В результате на добычу сползлись и сгруппировались роями все сорвиголовы низших форм жизни. Они поглощали, впитывали и обволакивали, алкали плоти, пытаясь сожрать все что можно и прежде всего клетки тумора, ибо тех было много. Спровоцированные бактериями вирусы активно генерировали белки, они заблокировали обманный сигнал сопротивляющегося гибели рака. Т-клетки приобрели такую аспидную силу, что уже ничто в микромире не могло их остановить. Рой за роем они накидывались на всех, кто имел малейшие признаки чужого. Слабые малочисленные обманные сигналы, прорвавшиеся свозь блокировку, уже не срабатывали. В конце концов Т-клетки обрушили всю мощь на колонизатора. Он попытался скинуть с себя агрессоров, но тэшки уже вгрызлись игольчатыми присосками. Вторгаясь, они пробивали микроотверстия и тут же ставили в раны трубки-блокировки, исключая возможность противостоять внешней атаке. Тумор скукожился, пытаясь сконцентрировать всю энергию, но безрезультатно. Его клетки разрушались, их ДНК выбивались чужаками, которые, как через разбитую крепостную стену мембраны, вторгались в святая святых организма тумора. Ломалось сразу несколько звеньев генома, вероломно крушилась структура спиралей ДНК, которые лопались от удара, разрываясь на множество звеньев. Рак выдал сигнал на самоуничтожение балласта прорванных сегментов, но дальнейший распад лишь порождал бреши для создания все новых и новых беспощадных атак роев хищников. Чужак сдался, выбросил белый флаг в виде импульса на самоуничтожение всех своих клеток без исключения, от старых до вновь образованных. На всех метастазах. Приняв команду, оставшиеся клетки стали ломать собственную ДНК. Сломав, они мельчили её на нанокусочки, утилизируя сами себя без остатка, бесповоротно отдаваясь вселенской власти смерти. Организм приготовился сбросить с борта остатки несожранного. Вторжение огромной колонии бактерий стало тригером для этой войны микромира, и кто-то должен был в ней погибнуть. Погиб новик...
… Суд над Розановым состоялся через три месяца. Павла судили как злодея, а был ли он таковым известно только Богу. Однако охрана больницы, проверяя записи с камер палат реанимационного отделения, увидела, как посетитель вливает что-то в пациентку, находившуюся при смерти. Также выяснилось, что Пашка незадолго до этого преступления сделал еще нечто более странное. Он украл пробирку с биопсией из холодильного шкафа онкологического отделения. Розанов принимал участие в клинических испытаниях какого-то нового препарата, в другом отделении. И выкрал. Что он с ней сделал не знал никто. Кроме жителей микромира, куда он пересадил тумор, и еще старушки-уборщицы, которая видела, как он корчился, когда сначала вырастил, а потом убил его внутри себя. Пашка даже не пытался оправдаться, морально он был готов принять любой приговор. На его стороне был тот факт, что пациент все-таки выжил: рак отпустил женщину. Однако, проигнорировав все требования к клиническим испытаниям, он нарвался на обвинение сразу по нескольким статьям федерального закона об обороте лекарственных средств и о клинических исследованиях. Его положение ухудшалось тем, что никакой регистрации клинических испытаний вообще не было, договоренности с больницей – тем более. И даже сам пациент не давал согласия, по крайней мере, у него не было никаких доказательств ее согласия. Разумеется, учитель, которая к моменту суда была еще очень слаба, поддержала Пашку и спасла от тюрьмы. И если бы не она – то сидеть бы ему года два-три как минимум. Но он отделался лишь крупным штрафом за кражу биоматериалов из больницы и прочие "шалости" с медицинским законом. Деньги за него выплатил его друг Тихвин, рубль к рублику, разовым платежом. Продал свою ласточку.
- Это тебе нобелевская премия, - сказал он своему другу потом. - Я когда-то сам чуть не оказался за прутьями, на том месте, где ты сейчас. Деньги были нужны, за один подъем хотел взять. И если бы не она, наша классная, горой за меня стояла… ладно, забудь, это все делишки давно минувших дней...
... Меж тем в микромире сегодня был обычный день, и наблюдавший в микроскоп мог увидеть занимательное поведение организмов низшего уровня, единственной целью которых было выжить ...
2022 год
Автор выражает благодарность Научному консультанту рассказа М. Ю. Ломоносову, кандидату биологических наук; директору по науке компании «Айвикс» (OvocaBio).
Рассказ вошёл в шорт-лист литературной премии "Иду на грозу"