Горечь обделенного, вроде пресловутой капли, способна подтачивать камень, особенно в «проклятой душе». Валерка еще в школе попал на учет в милиции. Любка тогда почти с удовлетворением припечатала:
– Да что с тебя возьмешь? Яблоко от яблони...
И чего было рожать от бандита? А все трусость, будь она неладна. Любка замуж со страха пошла и сына родила тоже со страха. И как только сбежать отважилась? С дитем бежать, конечно, труднее, но не оставлять же папаше, тот бы тогда уж точно бросился вдогонку. Да и какой-никакой материнский инстинкт все же был. Ну кто же знал, что парень в папашу уродится? Эх, грехи наши тяжкие...
Жизнь Валерки катилась бесцветно и скучно, а на самом деле неотвратимо приближалась к роковой минуте. А что, так и тащиться по ней, жизни этой, без куска радости? Сразу после восьмого класса мать заявила, что хватит в школе штаны протирать, профессором все равно не быть, надо деньги зарабатывать. А Валерка был как раз из тех учеников, на которых учителя особых надежд не возлагают. Под конец учебного года, прежде чем начать урок, классная вынимала местную газету и, красноречивым взглядом из-под очков окидывая самых нерадивых, почти торжественно зачитывала объявления о трудоустройстве: «На фабрике требуются работники в слесарный цех, можно без опыта. В мастерскую по ремонту автомобилей...» и так далее. Оказывается, в следующем учебном году девятых классов будет меньше, чем восьмых, поэтому слабых учеников заранее приглашали задуматься, стоит ли игра свеч. Для Валерки точно не стоила, и он угодил на фабрику, даже не успев порадоваться вольнице последних в своей жизни каникул. Так и пошло-поехало – работа, дом, двор...
А Валерке хотелось счастья. Кому же не хочется? Но кто он такой, чтобы надеяться на счастье? Почти байстрюк. Для матери байстрюк, для отчима, для самой жизни. Кто и что ему хорошего может дать? Разве что попытаться взять самому...
Ожесточение в вечной нехватке насущного постепенно заполняло не слишком устойчивую натуру, вытесняя доброту куда-то на задворки души. Хронически не хватает денег – украсть. Не хватает любви – вырвать силой. Да ладно, пусть не любви, так хоть чего-то похожего. Стыдно сказать – уже двадцать, а еще ни к одной девчонке под юбку забраться не удалось. На фабрике женского полу навалом, да толку-то? Хихикают, подначивают, а всерьез ни одна не позарилась. С парнями на эти темы лучше не затевать никаких разговоров, похвастаться все равно нечем, еще и засмеют. Закадычный друг Васька, с которым в детстве угнали чужой велик, высмеивать бы не стал, да где он? Из армии не вернулся. Мать его долго всем рассказывала, что Васенька учиться уехал, письма пишет. Да вскоре выяснилось, что просто помешалась женщина от горя, потому что Васек в местах не столь отдаленных, куда «загудел на радостях» прямо после дембеля, даже до дома не доехав.
Девчонки на Валерку не заглядывались. Рыжеватый, невысокий, ничем не выдающийся, и от армии освобождение получил по причине банального плоскостопия, а может, и каких-то других скрытых проблем со здоровьем. Вот и фабричная сучка, Алиска-киска, ведь та еще подстилка, раздает свои прелести направо-налево всем подряд, а Валерку обсмеяла. Шибздик, мол, во всех местах шибздик. Нам такого добра не надо. Стерва, собака, падаль! Да он просто хотел быть «как все». Ну да, слышал от приятелей, что пока с бабой не перепихнешься, вроде и не мужик ты вовсе, и вообще... Наслушался дворовых «воспитателей» и решил хоть как-то возвыситься в своих глазах. Если на то пошло, просто думал, что вот преодолеет этот рубеж и тогда уж наберется смелости подойти к той, которая пугала своей красотой и недоступностью, но и притягивала. Ох, как притягивала!.. Да где ему, если даже Алиска, шалава такая, стакан общественный, и та отшила?
Валерка уже примелькался у подъезда Зоиньки, но продолжал упорно слоняться, как вокруг неприступной крепости. Давал круги, вздыхал, размышляя, с какой стороны подобраться, стоял под окнами и так извелся, что однажды решился.
– Зоя, можно тебя на минутку? – промямлил и тут же покраснел, едва не поперхнувшись.
Девушка тряхнула золотыми кудряшками и досадливо скользнула взглядом по робко стоявшему в сторонке просителю.
– Ну? И чего тебе?
– Да я это... Не хочешь мороженого? Тут рядом «Снегурочка» открылась...
Лицо девушки тронула гримаса пренебрежения, но в тот же миг ее как будто кто-то стер, и на лице зажглась лукавая улыбка. Валерка даже не успел ни огорчиться, ни удивиться внезапной перемене, а лишь восторженно разглядывал потрясающую ямочку на щеке и... не мог поверить своему счастью.
– «Снегурочка», говоришь? – как бы в раздумьи протянула тем временем Зоинька. – Ну что ж, пойдем сходим. Обожди только, сбегаю переоденусь.
Вот это да! Валерка так просиял, что мог бы в это мгновение заменить собой уличный фонарь и, конечно, не уловил в интонации дамы сердца подозрительного сходства с известным выражением «Только шнурки поглажу!» Но ведь не зря же говорено, что влюбленные – народ глуповатый.
Валерка прождал столько, что сам за это время уже бы смог перемерить весь свой нехитрый гардероб, включая зимние вещи. Да что там, он мог бы прождать и еще столько же, разве в двух шагах от счастья торгуются со временем? И вот оно возникло, это кудрявое и звонкое, совершенно нереальное. И зачем было столько переодеваться? Для него, что ли? Ну, для него она в любом тряпье красавица, да и «Снегурочка» всего лишь кафе-мороженое, а не какой-то крутой ресторан. Странный народ эти девчонки. Вроде для парней прихорашиваются, а парни что, на маникюры ихние смотрят или на блестки там разные? Если девчонка не нравится, разве другое платье поможет или сумка новая? Да парень этого и не заметит!
Тут счастливый и глупый Валерка оказался прав: он абсолютно не обратил внимания, что так долго отсутствовавшая Зоинька почему-то осталась в той же одежде, в которой и была.
Как чувствуют себя абсолютно счастливые люди? Они ходят по небу. К «Снегурочке» Валерка приближался, осторожно ступая по нехоженым облакам. Трудно поверить в такое сразу, но вот же – рядом счастье-то, с тобой идет! Стоит легонько оттолкнуться от земли – и сальто в небе обеспечено!
– Ну это, что ли, твой Ромео? – смешок пробил облака и стукнул Валерку по лбу. – И чо, мороженка захотел? Так будет тебе сейчас мороженко! Будет вам и белка, будет и свисток...
Что значит неожиданно сорваться с облака может понять только тот, кто падал с большой высоты. Валерку сбили с ног, и он упал на асфальт, с размаху напоровшись на земную твердь, как на самый жесткий и внезапный кулак, угодивший прямиком в сердце. Кажется, Валерку даже пинали ногами, но он, оглушенный и отупевший от резкого приземления, почти не испытывал боли. Облака предали, и ему всей душой пришлось почувствовать, насколько земная твердь безжалостностна к тем, кто срывается с неба. Резкая перемена стихий навалилась с такой жестокостью, в сравнении с которой любые побои кажутся тупыми толчками, слабым отзвуком удара молнии.
– Теперь будет знать, как давать круги у подъездов чужих Джульетт, – проникло сквозь шум в ушах небрежно брошенное кем-то из свиты «Ромео», а может, и им самим. Это уже не имело значения.
Итак, Валерка снова оказался на земле, в наезженной колее своей серой жизни, с той лишь разницей, что света в душе заметно поубавилось.
(Продолжение следует)