Керамика из Лихославля

Олег Черняк
   Сколько лет прошло после истории этой, один Господь ведает. А вот то, что правдива она, подтвердить могут и ветры капризные буйные, и поля шелковистые бархатные да реки привольные торопливые. Давным-давно на месте города Лихославля, что в области Тверской, стояли леса дремучие богатые, полные зверья разного и птиц диковинных. И жил среди природы этой удивительной народ малочисленный, что карелами звался. Жили в спокойствии полном, охотой да рыбалкой промышляя. Но, как печатью страшной, отмечен был тот люд древним проклятьем. За какие-то грехи предков иль по недоразумению какому — сейчас уже правды не изведать. Но лишён был народ этот чувств, доступных человеку обычному. Ни привязанности они не знали, ни ненависти, ни радости, ни горя. Словно сердца у них были омертвелые, пустые, да души остылые, сонные. И не понимали карелы беды своей, думали, что так и должно быть на свете этом. Жён, мужей выбирали без симпатии, а по деловитости и сноровистости. Баба должна быть стряпухой отменной да в уборке дома толк знать, ну а мужик — добытчик, с глазом вострым и рукой твёрдой. Чтобы на охоте был проворен и защитником слыл дюжим. Детей они рожали лишь для рода продолжения, без любви и желания особого, не передавая им чувств человеческих, коли сами их не имели. Вот и росли ребятишки неулыбчивыми, угрюмыми и печальными, с лицами как у старцев, болезнью замученных.

Вырос среди них юноша годов двадцати, с именем красивым карельским Онни, странный с детства раннего, неразговорчивый и задумчивый. Сбегал он от родителей в лес дремучий и бродил там до ночей чёрных звёздных. Со зверьём разговаривал разным да птицам вторил. Часами мог лежать в траве густой высокой. Завалится на спину, в небо уставится и на облака безмятежные кудлатые глазеет. А то букет яркий из цветов полевых ароматных соберёт и глядит на него, словно понять что-то хочет, но сам не разумеет чего.
Пришёл как-то ночью к людям волк страшный из чащи лесной. Не трогает никого, а встал на краю селения и воет истошно, словно смерть кличет. И задумали карелы пристрелить его, чтобы спать не мешал да детишек не пугал. Забряцали они ружьями начищенными, а волк страха не чует, всё воет, шерстью ершится да глазами поблёскивает. А Онни в аккурат рядом жил, и разбудил его в тот момент не шум и крик, а трепет незнакомый в груди. Словно поселился в нём комочек мягкий, жалостью к волку проникший. Выскочил Онни на улицу, встал перед охотниками и кричит:
— Не дам вам, люди, волка убить, не сделал он плохого ничего. Может, воет он оттого, что помощи нашей просит.
Закричал, и сам подивился сказанному. Да и мужики задумались: что такое помощь? Не слыхали они ранее слова такого. Задумались, но ружья не опустили.
И побежал волк в лес, а Онни за ним помчался, прикрывая серого от пуль прицельных.

А в чаще-то действительно беда приключилась. Застрял волчонок мордочкой хитрой в расщелине узкой меж берёзы двуствольной, листьями мелкими трепещущей. Не может вырваться, скулит, трясётся, лапками перебирает. Задыхается, а глазки кровью налились, вот-вот издохнет. Около него волчица с брюхом худым отвисшим мечется, да пара щенков притихли, на братишку с ужасом смотрят. Хорошо ещё, что дерево молодое было. Не растерялся Онни да раздвинул стволы, берестой белой украшенные. Волчонок выскочил и враз к нему на руки взобрался. Онни прижал крепко волчонка, и почувствовал внутри тепло невероятное сердечное. И потекла из глаз вода горько-солёная, горячая. Облизали волки спасителя своего и глубоко в лес убежали. А Онни пошёл к реке, чувствам новым дивясь. Хорошо ему сделалось, как раньше не бывало.

Сел Онни на берегу, и давай руками ямку копать, а зачем — сам не знает. Только под землёй чёрной проступил слой буро-красный, с запахом болотно-илистым. К рукам прилипает и высыхает быстро на солнце утреннем. А слой тот глиной оказался. Набрал той глины Онни, и давай из неё кувшин лепить, душу после спячки вековой восприявшую вкладывая. И слёз своих добрых добавил, и леса аромат, и пения птичьего, и ветра быстрого. Зачерпнёт из реки водицы прохладной прозрачной, и приглаживает глину, чтобы у кувшина бока округлые были да гладкие. А напоследок налепил на него лепестков от цветов душистых и поставил под лучи солнца красного обсыхать. Сидит любуется красотой сотворённой, улыбается. Взгляд теплом наполнился аж до искр красочных алмазных!
Подсох кувшин, окрепла глина, да так, что от щелчка звенит, как купола на церквях православных.

Пришёл Онни в селенье своё. Встречный люд на сосуд пялится да дивится радости, сердца наполнившей. Хватают себя за щёки полыхающие, не понимая, что с лицами-то происходит. Губы алые кончиками своими к ушам тянутся, зубы белые ровные обнажая. Глаза нежностью подёрнулись да поволокой ласковой, как после вина сладкого бархатистого.
А Онни идёт, не сворачивая, прямо к дому, где живёт девица статная, Окку наречённая. Красоты она была неземной, да только не замечал этого никто раньше, до дня нынешнего, пока проклятье древнее не растворилось сердечностью да душевностью.
Протянул Онни кувшин красавице и молвил речь нежданную:
— Всё равно мне, Окку, справная ль ты хозяйка или стряпуха никудышная. Главное, что мила ты мне бесконечно. И коль я тебе по сердцу прихожусь, то женой моей становись немедля. И нарожай нам детишек, по влечению душевному, чтобы росли они в радости и заботе. А хозяйство — дело второе, с любовью-то со всякими невзгодами справимся.
Приняла Окку подарок, взгляд потупив, с лицом зардевшимся, и лишь головой в знак согласия кивнула. Возликовал народ, принялся обниматься, целоваться да слезам радостным удивляться. Песни затянули, ранее неизвестные, тем и изгнали до конца проклятье, что на роду веками печатью стояло.

С тех пор принялись карелы глину добывать да поделки из неё мастерить: тарелки, горшки, кувшины и игрушки-свистульки. Пригодились им тогда и сноровистость, и рук крепость. А в поделку каждую души своей чистой капельку добавляли да щепотку радости.
И разбрелись карелы по просторам бескрайним, даря людям волшебную керамику, сердечностью пропитанную. И все, кто принимал дары эти, забывали про обиды и злобу, любить начинали и верить.

А через много-много лет на месте леса дремучего, между Тверью и Вышним Волочком, вырос городок небольшой — Лихославль, прославившийся на весь мир керамикой замечательной. И люди, в нём живущие, секретами мастерства старинного, от Онни полученного, делятся со всеми желающими. Каждый, кто приедет в Лихославль, узнает все тайны гончарного промысла, а уж если захочется, то и самому можно смастерить любую вещицу. А как наполнить её душевным теплом — расскажут опытные мастера-волшебники.

01.01.2023