Зная о моем неком увлечении писать рассказы о деревенской жизни, ко мне однажды в гости пришел товарищ, и бережно положил на письменный стол несколько бумажных листов, соединенных канцелярской скрепкой.
– Дедушка мой, почти что перед самой смертью, написал свои воспоминания. – не успел я задать ему вопрос, как приятель сам объяснил мне их происхождение. – Ознакомься на досуге, если тебе интересно. Ну, и занимательная жизнь у него была.
От души поблагодарив человека, я в тот же вечер на одном дыхании внимательно прочитал достаточно серьезный по своему содержанию машинописный текст, и тут меня осенила идея, что будет честно и справедливо, если я в память о покойном дедушке, познакомлю с его воспоминаниями и вас, дорогой читатель. С товарищем я это, кстати, предварительно согласовал. Итак, знакомьтесь.
Я, Григорьев Алексей Федорович, родился 28 февраля 1924 года в деревне Базариха Викуловского района Тюменской области в семье бедного крестьянина.
Отец, Григорьев Федор Тимофеевич, 1872 года рождения, был женат, но его жена при переходе в село Озерное через реку Барсук упала с моста и убилась насмерть. Отец после этого был на золотых приисках и жил как закоренелый холостяк.
Мать - Старцева (Кудрина) Евдокия Петровна, 1889 года рождения, замуж вышла за Кудрина Лаврентия рано, в 16 лет, родила от него четырех детей: Василий, 1907 г.р., Анна, 1909 г.р., Федосья, 1912 г.р., Галина (Агафья), 1916 г.р. Кудрин Лаврентий умер в 1917 году от рака горла. Отец с матерью соединили свои жизни в 1918 году, когда отец вернулся из странствий, и оседло занялись сельским хозяйством. В период революции служил у белых, а когда был вызван в штаб, который находился в деревне Избушки, 40 км от волости села Озерное, где был штаб красных. Так вот отец в штабе белых неожиданно бросил гранату под стол, погибло 4 офицера штаба. Отец был сильно избит и его отправили в другой штаб за 12 км для принятия мер военного времени, но в Малиновке штаб уже заняли красные. Так что его привезли сами белые в штаб красных, поэтому отец был оправдан уже советской властью и отпущен домой. Занимались сельским хозяйством, к началу коллективизации было 2 лошади рабочие и 2 молодняка. К этому времени кроме нас двух братьев и трех сестер, в 1926 году родился Виктор.
В 1930 году отец вступил в колхоз имени Ленина, работал хозяйственником, была такая должность в колхозе.
1932 год. Пришло время учиться, я пошел естественно в первый класс. Учился хорошо. Летом 1936 года все лето боронил, это было на Увале (Сивухин лог), там же мы все и спали.
В 1936 году уже начал учиться в 5 классе, но так как в Базарихе не было средней школы, то пришлось отправляться на учебу в село Озерное (12 км). Определили на квартиру к дяде Паше, брату матери, но друзья Колмагоров и Дроздов меня переманили с собой на квартиру. Так мы прожили учебный год. По вечерам вместо приготовления уроков играли в карты в спички с хозяевами. Как правило, всегда проигрывали. Приходилось продавать хлеб, привезенный из дому, мать всегда говорила: «Леня в чужих людях ест хлеба в три раза больше, видно мало другой пищи». На экзамены я заболел, и учитывая, что я все же учился хорошо, был переведен в 6 класс.
Осенью 1937 года пошел учиться в 6 класс. Я точно не знаю, но через месяц мне сказали, что пойдешь обратно в 5 класс, так как не хватает мест в 6 классе, но почему - загадка, двоек у меня не было. Приехал я домой расстроенный, что нужно снова год сидеть в 5 классе. Дома был у нас председатель нашего колхоза Старцев Константин Герасимович, он сказал отцу при мне, что 5 классов для деревенского паренька вполне достаточно, будет учетчиком, и что тебе помощь, ведь ты уже далеко в годах. Мне что и надо было.
Лето 1937 года косил, пахал пары (вспаханная земля, на которой ничего не садят - земля отдыхает), зябь (земля под озимые), пас жеребят. Зиму 1937 - 1938 года я занимался охотой на зайцев и тетеревов, хотя большой удачи не было.
Весной 1938 года отца, как специалиста отправили добывать деготь из бересты за 30 км в осино-березовый лес (тайга). Несколько подробностей: это старые, кем-то сделанные три насыпных ямы, изнутри прокаленные как печи, внизу под ямой небольшой подъямник, закрывается деревянным кругом с отверстиями: посредине квадрат и несколько продолговатых 3x6 см. Яма обставляется берестом с корой к стенкам, по которым береста избивается специальным молотом по 15 см и забивается им яма с трамбовкой, сверху зажигается огнем, горит постепенно сверху вниз, и вот из береста выделяется жидкость - деготь, постепенно стекает вниз в подъямник, горит сутки после этого остатки, как бы угли от береста выбрасывают наружу специальной лопатой, согнутой на длинном черне, далее швабра из мочала обмакивается в приготовленный глиняный раствор и обмазывается внутри стены ямы, чем гасится остаток жара, потом длинной палкой с крестом вставляется в круг, которым закрыт подъямник и вытаскивается наружу. Глубина ямы 2 метра. Наступает время вычерпывать деготь с подъямника специальным ковшом, у которого ручка вверх на длинной палке. Таким путем получается два ведра примерно по 10 литров. Работало у нас 2 ямы, так что в сутки получалось 4 ведра. Ежедневно приходится заготавливать сырья большой воз на телеге везшей парой лошадей.
О жилье. 3 ямки были размещены все в ряд, примерно полтора метра между ними, вот мы и убрали среднюю и сделали в ней землянку, с обеих сторон обогревавшую, но комаров тысячи, ночью никакого покоя, у дверей день и ночь был дымокур.
Однажды был такой случай. Отец драл с берез бересто, была заточка с двух сторон насаженная на метровую палку для разреза бересто, получалось одно бересто примерно полтора на метр. Вот такие бересты я и таскал к телеге и укладывал. Лошадей, как всегда привязали к березам, чтобы не убежали. Так вот лошади сильно забились, как бы боятся чего. В это время кричал филин, отец был недалеко и ругался на лошадей - испугались филина, а когда обернулся назад... Там стоял огромный медведь на задних лапах, отец кинулся к нему с топором и криками. Был он от отца метрах в пяти, т.е. рядом, от меня метров в пятнадцати. Медведь струсил и убежал. Мы надрали воз бересты и поехали к жилищу, и медведь вышел снова нам навстречу. Отец снова соскочил с воза, побежал с топором за ним. Медведь снова убежал. Через два дня мы закончили очередную неделю, налили бочку 20 ведер дегтя и поехали домой. Отъехали километра три, там наши колхозники косили сено и жили там, в шалашах тоже понедельно, так вот у них с неделю назад потерялась лошадь. Подъезжая к ним, примерно от нас с ними посредине лошади встали, и никак не идут, пришлось осматривать эту местность.
Оказалось, что лошадь была спутана (связаны передние ноги), когда прыгала - наделась срединой пута на пень, перевернулась на голову и погибла. Так вот медведь стащил ее с пня и протащил через дорогу метров 40, силы, видимо, не хватило. Так он тащил ее поперек сначала за гриву, потом за хвост и завалил лесом валежником. Натаскал большую кучу, в высоту метра два, говорят, что медведь свежее мясо не ест - значит, решил немного проквасить. Вот мы уехали домой в пятницу, а в понедельник снова приехали обратно на производство - так медведь еще нам отомстил. Был выкопан у нас небольшой колодец, закрытый толстым берестом и придавленный небольшим бревном. Бересто медведь убрал, изорвал и одну ямку прокаленный куб сверху разворочал. Куб крепкий - его топор не берет - прокаленный, как он его изломал не понятно, но видимо занимался долго - все исскребено когтями. Пришлось ямку ремонтировать, сверху наращивать куб заново, все примазывать. Больше не приходил ни разу, мы жили там все лето, неделю работали, суббота-воскресенье дома и снова обратно. Так началась моя трудовая деятельность.
С августа 1938 года в 14 лет отроду меня официальным правлением колхоза назначили учетчиком на ферму дойного стада. Коров тогда доили вручную, по 12 коров у каждой доярки, всего 150 коров на 12 доярок. Дойка утром начиналась в 6 часов утра, на ферме надо быть в 5 часов утра, от дома до фермы - полтора километра, поэтому я спал на ферме, прямо на полу в доме конторы.
Обязанности учетчика: принимать молоко от доярок, от каждой отдельно, был молокомер. Три раза в месяц контрольная дойка - это три раза в день надо учесть от каждой коровы по кличкам, для того, чтобы знать, какая корова дает больше молока, у какой молоко жирнее. Моя обязанность была, и брать пробы, прокручивать на центрифуге, вручную определять жирность три раза в месяц от каждой коровы. Принятое молоко во флягах я увозил на сливочное отделение, помогать крутить сепаратор вручную, получившийся после сепарирования обрат, обратно привезти на ферму, раздать телятницам для телят. Заканчивался рабочий день в 9 часов вечера. Три дойки в день и все, что описано выше 3 раза в день. Вот такая легкая работа для 14 - летнего паренька без выходных круглосуточно.
В апреле 1939 года пошел с отцом в бухгалтерию, где выяснилось, что мы израсходовали молока телятам с перерасходом почти 10 цистерн. Бухгалтер сказал, что за перерасход учетчик, т.е. я, должен возместить колхозу. Хотя правление колхоза и решило перерасход молока списать на убытки колхоза, я на ферму больше не пошел, никакие уговоры председателя не помогли.
С мая 1939 по сентябрь 1939 пас коров, с октября 1939 по декабрь 1939 ходили пешком в Тевриз 115 км с Василием, Колмогоровым А.М.
Бригадир первой полеводческой бригады взял меня учетчиком. Я помогал во всем, принимал выполненную работу, начислял за работу трудодни по утвержденным нормам выработки. Разгар лета - сенокос, вспашка пара, зяби, уборка хлеба. Сено готовое принимал по обмеру каждый стог, скирду. Хлеб убирали в основном лобогрейками, конными сенокосилками, несколько переоборудованными. К литовке прикреплялся дополнительно полок, на который набирался пучок скошенной пшеницы и других культур, сбрасывался вручную грабками, получался сноп пшеницы, вязали снопы женщины, в основном, девушки, еще не связанные детьми и домашним хозяйством. Снопы составляли в кучу в суслоны по четыре снопа, и один сверху закрывал от осадков. Когда снопы подсохнут и зерно сформируется, скирдовали, т.е. возили на ток и укладывали в скирды колосьями вовнутрь, после чего молотили конными молотилками. Позже сложной молотилкой «МК» барабан крутили колесным трактором через вал отбора мощности.
Стали появляться первые прицепные комбайны «Коммунар» так, что и в бригаде работы ученику хватало тоже с утра и до вечера.
Декабрь 1940 года. Власть в бригаде изменилась, бригадиром встал отец, абсолютно безграмотный, поэтому я продолжал работать учетчиком.
В январе 1941 года отец заболел, и мне пришлось исполнять работу бригадира и учетчика. В Феврале 1941 года мне исполнилось 17 лет и меня утвердили вместо отца бригадиром, но уже без должности учетчика. К работе я уже привык, люди были тружениками и старались меня поддерживать и помогать. Утром обычно в правлении я получал наряд на общеколхозную работу, когда я приходил на конный двор, где у нас был сбор, меня уже ждали мужчины и помогали мне в распределении рабочих, кого, куда направить на работу. Оставшиеся нераспределенными сами находили внутрибригадную работу, а работы было много. Надо было из приготовленной льняной тресты готовить веревки (варовину), прясть на нитки, ткать и шить мешки; к посевной готовить плуги ремонтировать бороны, они были деревянные, брусья ломались, заменяли новыми, а зубья надо было выколачивать и отковывать в кузнице, ремонтировать телеги, хомуты, т.е. всю сбрую, постромки. Немного о тресте. Это был лен уже вылежавшийся, его надо было сушить, вязанками забивали в бани, топили, пока не высохнет, потом мяли на ручных мялках, чесали на специальных чесалках и только после этого пряли нитки и пускали на веревки. Все это делалось, как бы с коллективного обсуждения, я оказывался исполнителем, поэтому у меня все получалось много лучше, чем у других бригадиров.
В 17 лет, как известно, приходит любовь, вот так и я стал бегать в деревню Беляки - это расстояние в один километр, а приглядел там свою суженную Полину Андреевну, встречались мы больше года, но ничего плохого не было и только в июне 1942 года мы сблизились. Это были неописуемо счастливые дни. Все шло нормально, хотя работа бригадиром и была беспокойной, но я был по-своему счастливый юноша.
Но вот 22 июня 1941 года грянула война. В первый же день приехал капитан из Викуловского райвоенкомата, были собраны все военнообязанные, это около ста человек, и отправлены на машинах в Викулово. После проведенного трехдневного сбора все вернулись домой. Сразу же началась мобилизация, в армию в течение месяца были призваны и отправлены на фронт в основном молодые и сильные мужчины. Остались пожилые, подростки, женщины и дети, на которых легла вся тяжелая работа. Работать бригадиром становилось тоже все сложнее и труднее, лозунг был один: «Все для фронта, все для победы», но жизнь продолжалась.
7 августа 1942 года наступил и мой черед, я был призван в армию. Отец на лошадях отвез в Викулово в райвоенкомат. Поля эту ночь ночевала у нас и провожала больше двух километров, и мы расстались уже почти как муж и жена. 20 августа мы уже были привезены в Москву на Хорошевском шоссе в Октябрьские казармы. Нас оставили вместе с односельчанином Белековым Анатолием Кузьмичом, хотя мы оказались в разных взводах, но жили в одной казарме, я на первом этаже, а Толя на втором. Конечно, очень скучали по дому, по любимым. Однажды в курилке Толя говорит, мол, я сплю наверху двухъярусных нар, так я ночью упаду, сломаю руку или ногу и может быть, отпустят домой. Он каждое утро после зарядки прибегал ко мне покурить-поговорить, но вот после этого разговора утром его нет. Пошел я к нему, он согнулся, сидит, я понял, что Толя задуманное исполнил. Спрашиваю, что с тобой? Говорит, ночью упал с нар, но когда падал, остерегался и упал на спину - ничего не получилось, только спина сильно болит.
Наш взвод изучал дело связистов. Каждый день нужно было таскать катушки с проводом, разматывать, сматывать, включать телефон УНА - Ф 42 и так каждый день отрабатывали все, что может быть на фронте - порывы, маскировка, устранение неполадок в боевой обстановке.
В начале октября 1942 года вместо фронта наш взвод и еще три взвода отправили в поселок Темпы на берегу канала Москва - Волга за 6о км от Москвы, заготавливать дрова для своей военной части. Когда приехали на пароходе по каналу в поселок, поселили вместо казармы в рубленый сарай для хранения сена, нижние бревна от земли 50 см, пола, конечно, и окон не было. Все это солдаты, конечно, быстро сделали, пол наслали, нары двухъярусные сделали, стены снаружи обвалили на метр высоты землей, вместо печки приспособили железные бочки двухсотлитровые. Постельных принадлежностей, никаких, т.е. как на фронте - не раздевались, не разувались несколько дней, и что удивительно, никто не болел. Ночами было очень холодно, прижмемся друг к другу после тяжелой работы и спим. Утром подъем в 6 часов, бежим один километр до канала, умываемся и обратно бегом вместо физзарядки, завтрак и на работу, на пристань. Сама работа от пристани узкоколейки 5 км, если наш взвод работал на доставке из лесу, шли к пристани по узкоколейке вдвоем с тачкой нагружали 5 кубометров и толкали сзади три рейса, есть уклоны, подъемы, поэтому один взвод расставлялся на подъемах узкоколейки на подмогу, остальные подтаскивали дерево, вручную из лесу. Готовили лес с корня и распиливание на метровку делали студентки из московских институтов и разных училищ.
Случались курьезы и чрезвычайные происшествия:
1. Нас восемь человек сидело в лесу у костра, девушки пилили с корня большую сосну, она должна была упасть в нашу сторону, но никто из нас не ушел. Вершина сосны упала на наш костер, кого ушибло, кого поцарапало, а вот Сологуба насмерть убило. Их было два брата в одном взводе, вот и похоронили одного.
2. Второй брат тоже получил травму позвоночника, когда толкал тачку, их с напарником догнала другая сзади, один отскочил, а Сологуба ударило и прижало между тачками - спереди пять кубов леса и сзади тоже пять. Его увезли в госпиталь и больше мы его не видели.
3. Однажды наш взвод работал на другом берегу тоже в лесу. Переправлялись на перетяге - обыкновенный плот, в столбики пропущен трос, один конец закреплен на одном берегу, второй конец на другом берегу с таким расчетом, что когда плот стоит у берега, средина троса на дне, чтобы не мешать проходить пароходам по каналу. Мы пришли из лесу в пять часов и погрузились всем взводом и начали тянуть трос. Отплыли от берега уже метров на 30, вдруг видим, идет пароход уже близко, мы начали тянуть обратно, но было поздно - пароход зацепился за трос, а когда потянул его, мы оказались по пояс в холодной воде (это было в ноябре месяце). На наше счастье, трос оторвался на том берегу и мы дотянули до берега, разожгли костер, но что такое костер на целый взвод - все мокрые. Пока достали конец троса, с лодки перевязали, переехали, пришли в свой барак в 11 часов ночи, но ведь и там две бочки - печки на всех. До утра немного просушили одежду, нам даже не дали день на отдых и отправили снова на работу.
4. Это небольшой случай. Наш взвод был в наряде: охрана машин, патрулирование поселка, кухня. Мне пришлось дежурить у гауптвахты, там был один арестованный на сутки, а гауптвахта находилась в обыкновенном доме: кухня и комната, печь топилась из комнаты, там было много сапожных колодок, арестованный затопил печь и говорит мне, мол, иди сюда, покурим. Я согласился, винтовку поставил в угол, в это время разводящий схватил мою винтовку, а мне за нарушение несения постовой службы дал сутки гауптвахты, так что пришлось мне с ним курить целые сутки.
5. Один раз в неделю мы должны были погрузить в большие товарные вагоны дрова. Это целых два километра от наших бараков, но не в рабочее время, т.е. ночью. Вот мы и решили схитрить. Проходы заложили в вагоне и отрапортовали об окончании погрузки своего вагона. Приемщики погрузки решили проверить, толкнули, поленница в проеме упала в вагон. Нам ничего за это не было, только разбирали завал и грузили всю ночь. Вот это рацпредложение.
Шлюзы на канале были от нас в трех километрах, немцы бомбили каждую ночь, но почему-то, ни разу не попали в цель, все обходилось благополучно. Почта там почему-то не работала, и мы целых два месяца не могли ничего сообщить домой. Только в конце ноября мы приехали обратно в Октябрьские казармы на Хорошевское шоссе в Москву. Нам дали только переночевать и назавтра отправили на фронт, назвали командой 133. В казармах к этому времени, никого уже не было, все были отправлены на фронт.
Получали мы обмундирование в августе, все было летнее, ботинки у меня были только с одной летней портянкой, пилотка, все это на лесозаготовках пришло почти в негодность. Вот так и поехали в Богоявленск. Нас заставили грузить вагоны с разными вещами, видимо обмундирование. Я был укладчиком в вагоне и вот один тюк разорвался, в нем были меховые рукавицы, кто мог, тот и взял и я тоже, конечно. Сколько-то ехали, потом пошли пешком догонять часть, догнали в пути.
Нас определили в 5-й гвардейский стрелковый полк, я попал в расчет минометчиков. Дали нам миномет, винтовки и патроны и мы пошли на фронт пешком. Шли больше недели, день и ночь, дадут на привал час - два и опять в поход. Говорят, прошли мы 500 км. Так пришли под Сталинград, в город Камышин, немцев здесь выгнали, очень много было убито, немцы так и лежали не подобранные на поле. Нам сказали, что снова ожидается наступление немцев, приказали занять оборону. Уже лежал снег, ни одного деревца вокруг или куста, голая степь. Расположили нас в цепь, лежим сутки, лежим двое, трое, на пятые сутки был сильный мороз и для нашего пополнения в летнем рваном обмундировании пришел конец. Наутро оказалось много обмороженных, и я в том числе, пять человек замерзли насмерть.
Командир взвода направил меня в санчасть, я еще день блуждал, чтобы найти эту санчасть, вечером дошел до какого-то бывшего селения, селения как такого не было, ко мне еще присоединились два человека. Нашли землянку, она была закинута, замок сбили и зашли. Там было на полу сено, а вверху развешено мясо. Вскоре пришел пожилой человек и сказал, что мол, ночуйте, мясо пусть вешается, убило лошадь, вот я и прибрал, а есть нечего и ушел. Я вышел из землянки, через дорогу чуть видно, идет дымок, я подошел и увидел обыкновенный погреб, спустился в него и увидел три женщины и человек тридцать детей сидят - лежать негде. Я спросил про ночлег, они говорят, мол, неужели солдат не видит, что не только лежать, но и сидеть негде. Вылез я и пошел назад в землянку. Наступила ночь и началась сильная бомбежка, до утра мы не выходили, когда стало светло - вышли. Увидели, где я лазил, в тот погреб бомба попала, и вместо этого погреба была большая воронка, все те дети и женщины погибли.
Пошли и тут же нашли санчасть, зашли, там много раненых, в том числе с нашего взвода, мой товарищ с Омска Борцев рассказал, что от нашей части ничего не осталось, немцы всю ночь бомбили и стреляли с самолетов из пулеметов. Дошла очередь до меня. Санитары ботинки от ног отодрали вместе с кожей, замотали бинтами и бельем с убитых, указали, где найти эвакогоспиталь. Пришел я туда, и осмотрев меня, сразу отправили дальше.
Приехали километров за 40 на пересылку, зашли в помещение, это был клуб. На полу солома, раненых много. Долежали до вечера, стали нам раздавать ужин - горячий суп, некоторые уже получили, через дорогу перевязочная, и вот с самолета бомба упала между перевязочной и нашим жилищем. Перевязочной не стало, убило двух врачей, пять медсестер. У нас вылетели окна, волной воздуха кого перевернуло, кто супом облился, крики, паника. Вдруг заходит военный, говорит, кто может хоть немного ходить, выходите - будет подано много машин, залезайте в любую и поедем дальше в тыл. Я, конечно, вышел, залез в машину. Везли, как нам сказали, 150 км.
Выгрузили в госпиталь, как я помню, село слобода Рудня, но никогда на карте найти такого села не мог. Тут меня обработали, даже вымыли в бане. В баню меня нес санитар, он тоже был в землянке, и он меня уронил, когда спускался по лестнице, но все обошлось нормально. Приходил врач, сказал, что операцию сейчас делать не будем, пока не покажется грань, покуда резать ноги, завязывать не будем, ходи в туалет сам, а туалет был оборудован в сенях. Время шло, я лежал, ничего не делали со мной около трех недель, 10-го января 1943 года я пошел в туалет, а ходил я на пятках, пяткой наступил на порог, нога соскользнула, как бы стукнулась об пол и два пальца левой ноги, маленький и рядом с ним отпали. Крови и боли не было. Я пришел и поведал медсестре, она сказала, что завтра будет врачебный обход, и покажем тебя врачам. Так и случилось, утром был обход, врач старичок осмотрел и сказал, вот теперь наступило время ампутации, назначили на завтра операцию. Операцию провели под наркозом, проснулся в палате, смотрю - ноги забинтованы култышки, сколько отрезали, увидел через два дня на перевязке - только пальцы.
7 февраля 1943 года в виду частых бомбежек, начали эвакуацию дальше в тыл. Меня этот врач - старичок не хотел отпускать, говорил - оставайся, у меня никого нет, не пожалеешь. Не знаю, почему я так ему приглянулся, но я уехал. Увезли нас к поезду, погрузили и поехали. Вначале состав бомбили, но все обошлось нормально. Лежал я на средней полке в вагоне, жарко температурил. Ехали долго, только 19 февраля разгрузили нас в г. Сатка Челябинской области, вес у меня тогда был 47 кг, одни косточки.
При приеме врач сказала, что пошло заражение, завтра на операционный стол - надо немного почистить. Утром после завтрака взяли на операцию, врач начала подчищать, меня приказала держать. Навалились на меня два здоровенных санитара и началось. Не знаю, чем она подчищала, но такая была боль, что я кричал на весь госпиталь. Правая стопа была обрезана меньше, а теперь стала заметно короче. Обрастали культи кожей медленно, все время сочилась с торцов жидкость с гноем, подсушивали лампой Солюкс. Состояние было, можно сказать, хорошее, но ходить с костылями я начал учиться, только в конце апреля.
В госпитале наладилась переписка с домом, из-за сплетен, переписки с Полинушкой не стало. 28 мая меня комиссовали и выписали на работу в распоряжение в г. Челябинск. Нас было трое, три калеки, мы запросили гарнизонную комиссию, нам не возражали. Была пятница, а комиссия в понедельник, пришлось трое суток жить в Челябинске. Продуктов никаких, но дожили до понедельника, пошли на врачебную комиссию. Председатель комиссии осмотрел, говорит с госпиталя дать процент выздоравливаемости, все трое поедете домой, работа и там найдется. На комиссию шли, опираясь на палки, с комиссии - палки под мышки и на вокзал по домам. Дали нам бумаги на приобретение билетов бесплатно и на получение суточного пайка, пункты для выдачи продуктов были везде около вокзалов.
В г. Ишим ехал через Свердловск, доехал нормально, в Ишиме получил еще сухой паек и на машине из Заготзерно доехал до Викулово. В Викулово зашел в столовую, там работала сродная сестра Нина поваром, была на работе, позвал, говорю, поесть надо, она говорит - хлеба нет, суп из крапивы, я сказал, у меня хлеб есть. Вот мы с ней и поели и также, на госмашине доехал до Базарихи. Это было в июне 1943 года.
Пришел домой, у нас жила сестра Федосья и мать, брат с 1926 года, Виктор. Жили очень плохо, о хлебе и говорить нечего, даже картошки не было, что делать... Не знаю, как пришла в голову мысль из старых брюк сшить без машинки, руками две фуражки. Федосья работала ездовой на лошадях, поехали с ней в одну деревню, и повезло - сменяли фуражки на картошку, на четыре мешка - сколько было радости! Пришел домой и друг Беляков Толя раненый в левую руку выше локтя, пришли еще Квашнин Григорий Данилович, Серега Колмогоров. Лето мы не работали, отдыхали, в августе я с ногами, Уткин Ефим на костылях, Старцев Егор без ноги на деревяшке ездили в г. Ишим на лошади на комиссию ВТЭК, обследовали нас и всем троим, определили третью группу инвалидности, ездили больше недели. Приехал домой, занялся ремонтом избы. Нарубил лесу, срубил сени и перекрыл под одну крышу. Избу и сени берестом.
Ноябрь. На бортовой машине везли водку из Ишима в Тевриз Омской области, остановились ночевать в Базарихе. Жили цыгане, у них в ограду загнали, Гриша дружил с цыганочкой Настей, вот и пришла идея поживиться водкой. Ночью я и Гриша занялись подготовкой, водка была в чекушках, и мы ходили несколько раз, всего унесли 33 литра, спрятали в снег, ну и погуляли месяц. Но всему приходит конец, раскрутили и наше дело.
30-го ноября осудили, дали нам по одному году лишения свободы. Конвоировали нас в г. Тюмень в колонию № 1, определили нас в бригаду хозобслуги, в колонии находились и женские бараки, правда, отделенные загородкой. Так вот Гриша первое время был обходчиком у женских бараков, чтобы соблюсти порядок, в ночное время, не гадили у бараков. Мне дали должность вахтера в проходной комендатуры и все бы хорошо, но Гриша устроился на продуктовый склад рабочим, и надо было еще одного, так он начал агитировать меня на склад. Меня не стали отпускать из комендатуры, я спрятался в ложечный цех и объявился через сутки, вместо меня взяли другого человека, но и на склад уже был взят рабочий, и так я остался, ни с чем.
Была сапожная мастерская и пошивочная, в пошивочной работала заведующей родная сестра братовой жены Варвары, Анна Павловна, конечно, тоже заключенная, я пошел к ней, и она помогла, меня взяли в сапожную мастерскую.
Сапожник из меня был классный, я даже не видел, как их шьют, мне пришла посылка с табаком самосадом, я отдал все сапожникам, они меня взяли в ночную смену на ремонт и научили делать дратву, которой пришивают подошву. С этой работой я стал справляться хорошо. В ночную смену занимались ремонтом в основном валенок, подшивали лыжной резиной шов через три рубчика, работали вчетвером, больше пятидесяти пар ремонтировали за ночь. Качество было очень хорошее, хватало на день, вечером снова в ремонт. Было, конечно, исключение, кто договорится за пайку хлеба, так носит после ремонта полмесяца.
Каждое утро после завтрака построение по бригадно, проводится проверка, всех пересчитывают, после этого на работу. Так вот однажды мы стояли против помещения вещевого хранения заключенных, простое окно не зарешечено, решили мы просто обворовать. Ночью я и Демин ходили три раза, притащили восемь мешков в сапожную, у нас была небольшая сложена печь с плитой, поэтому вещи, которые можно было продать, отобрали, остальное сожгли. Хорошие вещи продали на волю через подставных лиц. Вскоре нас разоблачили, меня и Демина водворили в изолятор, потом тюрьма, суд. Демин был дезертир с Дальнего Востока, его уже судили три раза, осудят снова с отправкой на фронт, он сбежит, его снова поймают, снова суд, на этот раз дадут 10 лет. Вот на этот раз Тюменский суд за кражу ему оставил снова 10 лет и меня приравняли к нему, тоже дали 10 лет.
В колонии в это время был карантин по нешуточным заболеваниям (понос - дизентерия) и нас в камерах тюрьмы держали больше месяца, выхудали мы - кожа и кости. Привели меня в колонию, Анна Павловна поддержала продуктами, я стал обращаться в санчасть. Врач был заключенный не русский, Гай Иванович, Гриша утащил со склада пять кг масла, отдал ему, чтобы он его сактировал, рассказал мне. Вот я этим знанием и воспользовался, врачу сказал, что я все знаю, и он согласился написать акт о моем состоянии здоровья, что жить осталось мне совсем немного, видя меня такого тощего, несложно было в это поверить. Акт подлежал рассмотрению в суде, суд был в колонии, судья была та же, что судила за кражу. Решение суда было в мою пользу, а через три дня меня освободили и я оказался дома, даже не отбыв срок один год, а только семь месяцев, а Гриша сидел полностью год. Анна Павловна освободилась вперед меня, раньше на десять дней. Когда я пришел домой, она была у нас и рассказывала матери, что со мной все в порядке и скоро я приду домой. И я пришел, это был июль 1944 года.
В сентябре 1944 года я устроился налоговым агентом в своем Базарихинском сельсовете, а когда освободился Гриша, я помог ему устроиться агентом в райфо и стали мы работать опять вместе.
В апреле 1945 года меня перевели инспектором налогов в райфо. Жить я должен был в Викулово, и стало у меня в обслуживании 7 сельсоветов: Усть-Барсухский, Калининский, Коточиговский, Базарихинский, Озернинский, Ачимовский, Сартамский.
На квартире я стал жить у Коровиной Анисьи Ивановны. Это жена Михаила, брата Василия. Отец Лаврентий у них был один, а матери он был пасынок, но жил и воспитывался у крестного Коровина и носил его фамилию. Работа была - сплошные командировки, в месяц я у нее находился примерно пять дней, в конце месяца - это отчеты, совещание о проделанной работе.
У Анисьи Ивановны жили квартиранты - старший лейтенант Бесклеткин с женой Евдокией. Однажды Бесклеткина не было дома, мне сказали ложиться на их койку. Евдокия потушила свет и легла со мной на койку, хотя об этом никакого разговора не было. Назавтра приехал ее муж. Не знаю, что у них было, только когда я пришел на обед, его уже не было, он забрал свои вещи и ушел на другую квартиру. Получилось, как бы я женился, она была с 20-го года рождения, и естественно, через определенное время родилась девочка, правда я в больнице не был, не знаю, что там было, но девочка умерла и домой она ее не приносила. Жить мы вместе продолжали.
В октябре 1945 года я один день не вышел на работу без уважительных причин, да еще поругался с заведующим райфо.
За это я схлопотал 6 месяцев принудработы, в то время было строго. Я уволился с 1 ноября 1945 года и устроился на работу на участок Птицепром, работающий от города Ишима, заготовителем. Снова ездил по деревням, заготавливал кур, менял соль на клюкву, но через три месяца уволился - оказалось, что эта работа не по мне. Поехал в родную деревню Базариху, снова стал бригадиром 3 бригады деревни Беляки.
Дуню я привез с собой, она стала учительствовать, но почему-то несколько раз ездила в Викулово под разными предлогами. До этого она работала в средней школе Викулово счетоводом - секретарем. Очередную поездку объяснила, что якобы, у нее на подотчете известь, и надо ее передать другому. Я зашел в сельсовет, там приехал к нам заведующий районо Каушнян С.П. в командировку, я и спросил, сколько еще Евдокия будет ездить в Районо по всяким пустякам. Вот, говорю, и сейчас уехала передать какую-то известь. Он удивился и говорит, сам подумай, какая известь может быть на подотчете у секретаря.
Когда она приехала, я ее выставил, хотя была в положении, ничего не остановило. Перешла она на квартиру к Федосье, а там жили еще брат Василий с женой Варварой, только что пришедший из армии. Примерно через неделю Варвара Василия прихватила с ней, с квартиры ее выгнали. Она уехала в г. Ишим.
Позже родила сына. Ему было три месяца, когда она его живого бросила в прорубь в Карасульку. Ее поймали, судили и дали 8 лет заключения.
Февраль 1947 года. Пошел на поклон к Полине Андреевне, договорились и пришли домой, я матери объявил, что женился. Мать нас благословила - вот и вся свадьба.
В июне месяце с работы бригадира ушел. Взял пару лошадей и еще паренька с парой лошадей. Стали косить сено. Я кошу на одной паре, он вторую кормит-поит, и так полный световой день. Накосили мы сена 2000 центнеров, за что я тогда получил премию - поросенка. В августе месяце на этой же сенокосилке я стал косить хлеб, скосил 113 гектаров.
Осенью решил поступить в сельхозтехникум в г. Тюмень, ул. Республики, 7 на агронома. Учился хорошо, но жить одному в общежитии было тяжело. Проучился октябрь - ноябрь - декабрь, а тут еще встретил в Тюмени заведующего райфо. Он посоветовал идти обратно налоговым агентом в Базариху и я бросил учебу. Договорились утром ехать с ним вместе домой.
Встретились мы с ним на вокзале в Тюмени. Зашли они в прицепной вагон, который должны прицепить по прибытию поезда на Ишим с директором детского дома Малаховым Викуловского района. Он получал разную одежду мануфактуры, и кое-какие продукты, все это было погружено в вагон. Таким путем я оказался с ним попутчиком, почему-то вагон не прицепляли двое суток, мы и сидели. Конечно, была выпивка. И вот решили прицеплять, продали на него билеты. Объявили посадку, и тут обнаружилось, что нашего проводника нет, зав. райфо Харламов решил, что поедем без проводника, сами справимся. Началась посадка, посадили мы многих без билетов за деньги, конечно, полный вагон. Пошел поезд, но оказалось, что у него есть прицепной вагон почти пустой. Начальство вокзала решили пассажиров из нашего вагона пересадить в этот вагон. Что тут началось! Я ушел, а Харламову попало даже физически.
Наш прицепной вагон поедет на Свердловск, поэтому пришлось нам выгружаться. И тут выяснилось, что нет одного чемодана с мануфактурой, а был он в тамбуре запихан наверх, кроме проводника, никто это знать не мог. Пошел я тогда на квартиру за проводником, дали нам его адрес в вокзале. Привел его, Харламов ему тоже всыпал, он тогда признался, что взял чемодан, но жена уже все продала. Вот такая история, оставили мы директора детского дома, а сами уехали на другом поезде. Тоже деньги дали проводнику.
В вагоне я написал заявление на работу налоговым агентом, Харламов подписал, а когда приехали, оказалось, что без него заместитель принял уже другого агента, я остался, ни с чем.
15 февраля 1948 года родился сын Володя.
С января по май я работал в колхозе начальником пожарной охраны в Базарихе. Дали мне в помощники двух человек - паренька, с которым косили сено и убирали хлеб, да старичка.
В июне под видом болезни я поехал как бы в Тюмень в больницу, а вместо этого договорился с вербовщиком, который работал от торфопредприятия Боровое. Приехав в поселок Боровое, пошел к директору товарищу Бунину. Он, прежде всего, послал меня в отдел кадров взять документы для получения паспорта.
С документами я поехал в г. Тюмень в отделение милиции, которое находилось на улице Чкалова, 31. Сдал документы, сказали завтра утром прийти за паспортом. Ночевать было негде, и я пошел на ж/д вокзал, устроился на сидении спать. И тут произошел курьезный случай. Впереди сидели муж с женой и все время ругались. Я им сказал, чем ругаться, взяли бы да подрались. Мужик послушал и ударил жену, поднялся крик. Ко мне подошел мужчина, говорит, зачем так сказал, и говорит, что он сильно уважает и боится председателя райисполкома они с Голышманово, пришлось исправлять ошибку, сказал, что еду в Голышманово председателем райисполкома, а ты так ведешь себя. Все сразу изменилось, стали знакомиться, у него была водка - естественно познакомились до поцелуев. Началась уборка, и нас выдворили, деваться некуда, и я ночью пошел в отделение милиции, а оно находилось возле сельскохозяйственного техникума. Меня, конечно, ночью не пустили, я лег на лавочку на улице, уснул. Утром меня разбудил милиционер, все нормально, получил паспорт.
Приехал в Боровое, пошел к директору - работу для меня подобрать не могли, физически я работать не мог. Вот и все, я поехал домой.
В то время работал в колхозе наемным бухгалтером Берендеев Ефим Васильевич. Он взял меня в контору в бухгалтерию учетчиком по труду, проработал я с июля по ноябрь 1948 года.
В соседнем колхозе «Красная Волга» сбежал счетовод Кадочников, колхоз был небольшой, деревня всего в одну улицу. Берендеев настоял, чтобы я поехал туда счетоводом, надо сказать, что в то время я умел только писать да немного считать на счетах. Берендеев убедил, что поможет все начать, и периодически будет навещать - расстояние всего 2 км.
Я согласился. В декабре 1948 года приехали, созвали ревизионную комиссию передавать дела, открыли шкаф, и оказалось, что счетовод все документы и книги уничтожил, принимать было нечего.
Берендеев и бухгалтер из д. Салтыкове Блауман поделились книгами, бланками, помогли провести инвентаризацию, открыть книги. Так начал я работать самостоятельно. Работал прилежно день и ночь, надо было начинать все сначала, постигать бухгалтерскую науку и все стало получаться, даже лучше чем у некоторых старых бухгалтеров района, а было в то время колхозов 87.
Дали нам маленькую избушку всего 4x4 метра, в ограде была баня. Переехали. В июне я заболел - легкие, ртом шла кровь, положили меня в с. Озерное в больницу, как бы участковую, всего 2 койки мужских и 2 женских, фельдшер Александр Максимович и его жена - медсестра. Мне они помогли, обложили грудную клетку льдом. Выделение крови прекратилось, курить он мне запретил, и я с тех пор не курю.
А 9 июля родилась дочь Галя, вернулись обратно к матери в Базариху, но я продолжал ходить на работу пешком. В конце июля в Волгино приехал управляющий Викуловского маслопрома. В конторе мы с ним остались вдвоем. Он предложил мне работать бухгалтером на калининском маслозаводе, там бухгалтер Роземан уходил на пенсию, говорит, месяц постажируешься, а потом самостоятельно. Было рискованно, но я согласился.
Тетка Настасья жила на заводе, да и Поля долго там работала - на быках возила дрова. Ей понравилось, что я согласился, про последствия мы не задумывались. И так я стал работать в бухгалтерии, а жить в с. Калинино, там жила сестра Анна.
Стажировка подходила к концу, а в это время Чебакова назначили начальником Викуловского райсельхозуправления, Берендеев Ефим Васильевич перешел на работу в сельхозуправление инструктором - бухгалтером по колхозному учету.
В это время начали проводить укрупнение колхозов. В Базарихе тоже семь колхозов объединили в один колхоз с центром в Базарихе и назвали его «Путь Ленина». Объединенное собрание проводил Чебаков, он позвонил на маслозавод и сказал, что коли маслозавод, обслуживает этот колхоз, то я должен присутствовать на собрании. Приехал. Собрание проходило на улице, был конец августа месяца. Избрали председателя приезжего Кузнецова, заместителя - Тальц, перешли к избиранию бухгалтера, и Чебаков предложил меня, проголосовали тогда единогласно. Так я стал главным бухгалтером объединенного колхоза «Путь Ленина». В бухгалтерию определили бывших бухгалтеров из Бородино - Тропина, Кортошенко, из Сартого - Блаумана.
И так начали организовывать работу бухгалтерии, свезли из бывших колхозов бухгалтерский архив, свели сводный баланс, написали сводные ведомости по животноводству, полеводству и всех материальных ценностей. Одновременно ревизионная комиссия провела инвентаризацию, представили сводные ведомости. При сверке наличия с бухгалтерскими данными оказалась недостача семи рабочих лошадей, а в это время за лошадей было очень строго, даже был специально в райсельхозуправлении зоотехник по коням - Луконин. В течение года нам пришлось каждый месяц списывать на падеж по одной лошади по актам, составленным ветврачом госучастка, возглавлял его Шаромов А.Т.
Председатель колхоза Кузнецов И.Т., бывший торговый работник, в сельском хозяйстве ничего не понимал, поэтому, проработав один месяц и видя, что ничего не получается, написал заявление об уходе, запечатал его в конверт и отдал его мне, сказал, я уезжаю и не вернусь, собери членов правления и вскройте конверт.
Я известил членов правления, прочитал его заявление, и мы доложили обстановку в райком партии. Приехал первый секретарь райкома Свиридов Т.А., работал у нас участковым агрономом Кошкин С.Л., вот его и избрали председателем колхоза. Надо сказать, что мы быстро освоились, и работа в колхозе наладилась в хорошую сторону. Во время зимовки скота при наступлении весны выяснилось, что почти нет сена. Надо было срочно принимать меры, нам стали помогать райисполком. Решено было молодняк лошадей разместить в центре района с. Викулово по организациям, тогда в каждой организации были лошади. Меня, как члена правления послали в Викулово, для организации и проведения этих работ в райисполкоме дали список, в какую организацию и сколько разместить жеребят. Пригнали мы 6о голов и разместили временно на территории промкомбината, и я раздал по организациям на прокорм. К примеру, военкомат - з головы, нарсуд - 2 головы, прокуратура - 2 головы, милиция - 3 головы, райисполком - 5 голов, райком партии - 5 голов, и так далее. Больше месяца я жил в Викулово, осуществлял там контроль за содержанием жеребят. Тем временем наступила весна, растаял снег, но скот еще надо было кормить до выпасов, райисполком принял решение собрать излишки сена с организаций и свезти на берег реки Ишим. Обязали начальника автоколонны дать мне автомашины для отгрузки сена в колхоз, расстояние - 30 км, для погрузки сена организации дали рабочих.
Работал я день и ночь, надо было охранять сено, грузить, отправлять. Когда начали погрузку, оказалось, что нечем крепить и привязывать, и тут из колхоза привезли для сдачи кожсырье, я быстро его сдал, получил наличными деньгами, купил в хозмаге варовины («варовина» - веревка, устар.), раздал шоферам, так сказать, вышел из положения. Если считать, что мы жеребят, кое-как догнали до района, то обратно они бежали играючи.
Так закончилась моя командировка в с. Викулово, я включился в работу бухгалтера. Всю бухгалтерскую работу делали под руководством моего заместителя Блаумана, я превратился как бы в зампредседателя по финансовым вопросам и руководству бухгалтерией.
Во время сенокоса ездили на отдаленные поля, проводили всевозможные совещания с колхозниками. Так дожили до уборки урожая. Была такая глупость. Был учетчик от МТС и весовщики от колхоза, а так как транспорта не хватало, чтобы вывозить зерно с поля, комбайнерам разрешили временно высыпать прямо на поля, предварительно немного очистив землю от травы, и обязательно сдать весовщику, хотя весов и не было, считали бункерами (емкость на комбайне под зерно, напоминающая воронку), таких весовщиков получилось 46 человек. К нам были направлены на уборку студенты, так вот они и были весовщиками, приходилось в поле обучать, что делать, вести документы учета. И вот я ездил всю уборку инструктировал и принимал от них отчеты, при-возил в бухгалтерию для дальнейшей обработки. Этим я занимался август и сентябрь.
В колхоз были прикомандированы автомашины с шоферами ишимской автоколонны. Так вот мы с ними договорились, что как бы они возят зерно с токов на приемный пункт для подработки для сдачи плана государству, а фактически мы с председателем сами за рулем ночами возили семенное зерно с токов на склад. Семена заготовили на следующий год полностью кондиционными. За это мы шоферам устроили хороший банкет, истратили 750 рублей, за что меня впоследствии и обвинили как использование автотранспорта в корыстных целях.
1950 год мы закончили с хорошими показателями по всем видам производства, а комбайнеру Кирилловой Вассе Ивановне, нашей колхознице присвоили звание героя социалистического труда и затем ее избрали депутатом Верховного Совета СССР.
Про Федора Тимофеевича. Во время войны была создана бригада, возившая зерно для фронта из Викуловского района в Ишим обозом на лошадях примерно 150 км. В одну из поездок зимой 1942 года Федор Тимофеевич замерз насмерть.
Про Евдокию Петровну. Умерла летом 1957 года. Она пошла в обед к соседке через дорогу, и у нее во дворе упала. Ее откачали, принесли домой. Вечером она попросила, чтобы ее посадили на кровати, и она по одному всех благословила, легла и умерла. Похоронена на кладбище в Базарихе.