Народ приморского посёлка наслаждался коротким летом, как мог, а Петя всё томился в тесной неуютной комнате с зарешёченным окном, стёкла которого до верхних форточек были закрашены плотной белой краской, а снаружи заварены толстой железной решёткой. Всё, как в настоящей тюрьме! Вволю наревевшись втихаря в жёсткую подушку в первую ночь, Петя чувствовал себя здесь, словно в дурдоме в палате номер шесть! Ему до сих пор не верилось, что это случилось именно с ним. Хотелось, чтобы случившийся кошмар оказался жутким сном, и можно было бы проснуться и наслаждаться свободой и прекрасным северным летом. Привыкший всегда быть «гвоздём» компании, парень прислушивался к каждому шороху за дверью и одуревал от немой тишины.
На свежий воздух его выводил Каширин, с которым теперь было не до балагурства и вообще разговаривать не полагалось. Они лишь перекидывались парой незначительных слов и дымили куревом. Вова дымил «Примой», а Петя потягивал «Мальборо». Вволю он теперь разговаривал только в кабинете начальника на допросах и раз в неделю в том же кабинете на свидании с невестой. Но в присутствии начальника и оперативника, что в посёлке было обыкновенной нормой из-за отсутствия комнаты для свиданий, жених и невеста не могли откровенничать ни о чём! Света лишь крепко обнимала Петю, словно прощаясь с ним на веки вечные, а он гладил её по голове и шептал:
- Ты только не переживай. Всё будет хорошо, потому что я честно во всём сознался.
- И ты не переживай. Я тоже честно во всём созналась. Что случилось, то случилось. Главное – быстрее всё исправить! - с ободряющей улыбочкой смотрела она ему в глаза.
- Главное, чтобы с ним всё было нормально, а на остальное плевать! – клал Петя на её живот руку.
В эти минуты Света думала, крестясь в душе: «Как хорошо, что я не дооралась до выкидыша!»
Свидание было страшно коротким, и Петю снова уводили в изолятор с заложенными за спину руками, как уводят настоящих преступников. От этого нападало жуткое уныние, точь-в-точь похожее на мрачные углы тюремного помещения. Соседние нары убийственно пустовали. Следствие тянулось уже месяц, и за это время Петя зарос рыжей кучерявой бородой и гривой до плеч. При каждодневной лёжке почти без движений на калорийном откорме заботливой невесты он заметно растолстел. Света таскала ему книги и прессу, на свиданиях рассказывала что-то весёлое и подбадривала, как могла. Всё это для весельчака Пети было проблесками в сегодняшнем дне.
Но вот как-то в изолятор влетел пьянющий Карим за то, что с угрозами так додолбился в дверь к Розке и Соне, что сломал дверную ручку, а потом со злости вышиб ногой калитку. Маленькая калитка вылетела на дорогу, и девчата тут же прозвонили в милицию. Кариму грозил штраф и ремонт повреждённой двери со сломанной калиткой после отсидки пятнадцати суток. Его соседство Петю нисколько не обрадовало. Алаева он помнил гадким на язык, пахабного в выходках и довольно ехидным. «Поднесла его нечистая! Сейчас ещё с дурацкими насмешками полезет!» - в сердцах думал Петя, всю ночь ворочаясь в бессоннице от раскатистого храпа татарина. Наутро, протрезвев и вглядевшись в арестанта, тот злорадно рассмеялся и неожиданно ехидно его огрел:
- А-ааа, это ты, шут-боломут? Ну чё, дохохотался? А мне, между прочим, конюх бутылку проспорил! Я же ему ослу говорил, что тебя поймают. Вот и поймали, как зайца за уши!
Оскоблённый за свою осмеянную фамилию, Петя хлопал на него глазами последнего дурака, а Карим с осуждением покрутил пальцем в висок:
- Ну а ты во - идиот, каких белый свет не видал! Кто ж икорные банки в мягком пакете на виду у всего посёлка тащит? Я как увидел твой идиотизм, сразу поспорил с Петровичем, что тебя выловят, как последнего лопуха!
От услышанного Петя смотрел на него и теперь думал с ужасным стыдом в душе: «Вот те раз, блин! А я-то думал, что кругом одни дураки, а меня даже этот пьяница расколол!» И не в силах сдержаться от досады, он с иронией бросил:
- А чего ж ты меня сразу ментам не сдал?
- Да больно ты мне нужен со своими проблемами! – удивил его татарин ответом и с ухмылочкой пояснил: – Как будто мне больше заняться нечем. На одни свидетельские допросы потом затаскают так, что и меня ненароком расколют в чём-нибудь этаком. Мне интереснее было наблюдать, как тебя сцапают. По крайней мере, я на этом бутылку выиграл. Во как!
«Ну и скотина!» - подумал Петя, не представляя о чём можно разговаривать после такого с этим человеком. Но потом в течение дня Карим сам незаметно разговорил его, и к своему удивлению Зайцев сделал вывод, что татарин совсем и не дурак. К вечеру Петя уже делился с сокамерником своей передачкой, и Карим от души нахваливал кухарские способности его невесты, всё подряд уплетая за обе щеки. Вкусной пищи он был лишён с того момента, когда его вытурили обе его возлюбленные. А к концу истёкших пятнадцати суток его заключения, они с Петей практически стали друзьями. Покидая изолятор, раздобревший на передачках Зайцева Карим велел ему не вешать носа, а Петя чуть не сказал на прощание «заходи, когда время найдёшь». После ухода разговорчивого татарина изолятор опять наполнился оглушающей тишиной, в которой думы вновь сводились к беременной невесте.
Невеста же по ночам безутешно ревела в подушку заключённого жениха в тишине осиротевшей комнаты, начитавшись вечером их планов на свадьбу. Она вспоминала, как они всё это весело сочиняли вместе, представляла себя с Петей на богатой свадьбе и вдруг вспомнила сон, который приснился после того, когда прояснилась её беременность. Теперь этот сон совсем не казался ей странным. В ночной пустоте мерещилась весёлая хрупкая невеста в подвенечном платье в обтяг. Наплясавшись с цыганами и нахохотавшись над Светой и Петей, одетых в отрепья, она прыгнула в телегу и вместе с табором укатила далеко и безвозвратно!
- Это было наше разбитое счастье… – шептала Света, поливая слезами пустую подушку жениха.
И лишь перевернувшийся в утробе ребёнок выводил её из тяжёлого состояния безумной тоски, словно постучав в её сердце и попрося:
- Эй, мать, ты не одна в этой комнате! Я же с тобой! И вообще, давай не забывайся. Я скоро появлюсь на белый свет, и реветь тебе совсем не придётся. Как заору, так все ваши печали отлетят! Так что, копи свои силы для меня!
- Всё, всё, мой хороший! Мамочка уже перестала плакать. Всё у нас наладится, – гладила Света живот, вытирала слёзы и вспоминала, как её разнёс Евгений Николаевич за нервный срыв.
- Глаза надо было зажмурить на всё и не орать, если ребёнка понесла! – напустился он тогда на неё и немедленно велел ложиться на сохранение.
Но Света написала расписку об отказе, согласившись аккуратно приходить на уколы и стараться держать себя в руках. Ей нужно было кормить несчастного жениха.
Как могли Свету поддерживали и девчата, сталкиваясь с ней на кухне или иногда заходя в номер. Один раз Нина Горохова зашла с тарелкой, накрытой салфеткой.
- Давай, ешь. Беда бедой, а тебе витамины нужны, – поставила она её перед ней и сняла салфетку.
В глаза Светы с тарелки ослепительно сверкнули злосчастной икрой два бутерброда!
- Убери!!! – как заговорённая, отшатнулась она, замотала головой и закрылась рукой от бутербродов, как от фонаря, сильно ударившего светом в глаза. – Ради Бога, убери! Смотреть не могу на эти проклятые деликатесы!
Поражённая Нина быстро накрыла бутерброды, забрала тарелку и с иронией произнесла:
- Ну ты даёшь! С ума-то не сходи.
- Не обижайся, но я тебе советую не связываться с выносом икры! – серьёзно посоветовала ей Шарикова и ещё серьёзнее предостерегла: - Попадёшься, сама не поймёшь как! Мы тоже думали, что никогда не попадёмся.
- Ну мы ж по-скромному берём, не вагонами, – усмехнулась Нина.
И на следующий же день попалась с двумя банками икры за пазухой на проходной! Тут же перевернув всё в её номере, оперативники обнаружили ещё полбанки икры в холодильнике и пустую банку в мусорном ведре. Заодно они обыскали и Ваньку, который только-только заявился с работы и ничего не знал о шмоне.
- Стоять! Руки вверх поднимаем! – скомандовал ему Витя, как только Горохов шагнул за порог комнаты.
Цепенеющий Ванька хитро приподнял руки так, чтобы подмышками удержалось по банке икры. Жена таращилась на него квадратным взглядом, затихнув на углу кровати. Но наблатыканный Витя строго велел:
- Выше руки поднять!
Едва удерживая банки, Ванька приподнял руки повыше, но и тут хитрость не пронесла. Догадливый Витя вставил руку в бок и махнул другой вверх:
- Поднимай руки, как следует, тебе говорят!!
На этот раз банки полетели из-под курточки на пол! Следом тщательно были обшарены все карманы. А после ухода оперативников Ванька чуть не прибил жену за то, что она попалась на проходной!
- С голоду, зараза, сдохнем с такой «работой»!!! Не умеешь, скотина, воровать, не воруй!!! – наорал он на неё так, что услышала вся общага.
- А то ты умеешь! – от обиды злобно парировала Нина, припомнив ему мешок муки.
- Ну так научись лучше меня тырить!!! – гаркнул он на неё разъярённый, и зубастая супруга крепко получила кулаком по загривку, а Ванька, уходя в коридор успокаиваться куревом, пригрозил: - Пикни мне ещё чего-нибудь насчёт моего воровства, вообще прибью!
Нина поняла, что он сейчас прав. Если бы она не попалась, его бы, естественно, пронесло. В своё оправдание она ничего не могла сказать и лишь утирала слёзы, потирая крепко долбанутый загривок. Чего Ванька больше всего опасался, то и настигло их обоих: свой следующий рабочий день супруги начали с уборки консервного и шкерочного цехов.
- Я ж говорила, не пронесёт, – без злорадства тихо сказала Света, когда пришла на работу на автоклав и увидела Нину со шваброй в руках.
- Да чтоб их всех пронесло на три метра против ветра от этой икры!! – не таясь, выкрикнула Нина и, со злостью отшвырнув швабру, ушла в гардероб пить чай и плакаться Бекасовой.
Тёте Маше разве не плакалась одна Света. Как-то она переодевалась в гардеробе, и гардеробщица её ласково позвала:
- Свет, ты чего-то давно у меня чаю не пила. Бежишь всё куда-то. Сядь-ка, попей. Я только что заварила из свежей бруснички. Тебе как раз полезно.
- Спасибо, тёть Маш, – скованно улыбнулась Шарикова и безропотно села за стол.
Гардеробщица налила две кружки чаю и пододвинула свои оладушки и карамельки:
- Давай бери, подсластись.
Света молча стала пить чай, не зная о чём разговаривать. После ареста жениха и заспинных язвительных пересудов она замкнулась в себе и старалась ни с кем не общаться. Разговорчивость её прорывалась лишь на свиданиях с Петей и в разговорах с оперативниками.
- А я про твою беду слышала, – без злорадства вдруг заговорила тётя Маша и совершенно уверенно сказала: - Могу тебя утешить: много твоему Петру не дадут.
У Светы от радости аж печаль отлетела наполовину!
- Правда?! – не веря своим ушам, просияла он, и сейчас же затребовала: - Тёть Маш, скажите, что ему будет?! Ведь я вся извелась!
- Я вижу. Вон синяки под глазами какие тёмные, – глянула ей тётя Маша в лицо и далее вообще поразила пониженным голосом: - Я только знаю, что много не дадут. У нас, вон, Борисыч и срок мотает и работает. Поняла?
И она тихо захихикала, приложив ко рту палец.
- Борисыч срок мотает?! – полезли у Светы глаза и на лоб, и на щёки!
- А ты думала, что вы одни такие? – прищурилась тётя Маша. – Вы посылками воруете, а начальство пароходами. А икорка вообще всех магнитом притягивает. Вот так!
После таких новостей у Светы даже плечи расправились, поднялась голова, задрался нос, и она стала наворачивать оладьи с давно забытым аппетитом, слушая историю Шахраева.
- Смотри не болтай об этом никому! – закончила свой рассказ тётя Маша и подсказала: - Ну, Петра можешь втихаря успокоить. Надеюсь, он не болтун.
- Ни-ни, тёть Маш! Даже не переживайте! – заверила Света, приложив к груди обе руки.
Довольная переменой её настроения, гардеробщица с улыбочкой кивнула в ответ и пророчески сказала, уже наперёд зная место отбывания тюремного срока Пети:
- Ну а вы теперь настраивайтесь на некоторое время здесь жить и работать, только с умом.
- Откуда ж мы знали, что всё так обернётся, – вздохнула Света и с горечью открылась: - Хотели после путины уехать, свадьбу богатую в Москве сыграть.
- Надо было головой думать. Тут за рыбу и за продукты Виталий Саныч не знает, кого хватать за руку, кого за ногу, а кого за задницу, а уж икра, это уже, милая моя, контрабанда! – огрела её тётя Маша.
- Да вы что?! – схватившись за сердце, оторопела Света. – А я вот никогда б не подумала. Ну, деликатес там, но чтоб контрабанда!..
- Да-да, она самая, – вздохнула тётя Маша и неожиданно встряхнула Светины нервы: - И подставляли вы своим воровством Саныча. Спрос-то с него, если никто. Вот и выходит: за что боролись, на то и напоролись.
Шарикова со стыда закусила губу и опустила глаза, а тётя Маша продолжала, шокируя её хлеще:
- А ведь он верил вам. С автоклава-то он упросил начальство тебя не убирать. Так и сказал: не трогайте её, она беременная. У него ведь у самого с женой долго ребёнка не было и что такое – ребёнок под сердцем, он хорошо чувствует.
От таких слов у Светы мгновенно защипало в носу, а в глазах проступили слёзы.
- Ну здрасьте! – опешила Бекасова и по-матерински велела: - Ну-ка сейчас же убери сопли! Давай, запивай их чаем! – и она заботливо подлила по кружкам кипятку.
Света вытерла руками лицо, швыркнула и с огромным сожалением тяжело вздохнула:
- Эх, тёть Маш! Знаете, я сейчас очень жалею, что время нельзя повернуть назад. Там, в прошлом, можно было бы всё исправить.
- Исправить можно и в настоящем, а в будущем больше никогда не возвращаться к тому, что пришлось исправлять из прошлого, – словно открыла для неё тётя Маша разгадку. - Ведь у нас каждый завтрашний день – это будущее. Вот и старайтесь, чтоб там всё было чисто.
После откровенного разговора с гардеробщицей Света больше не мотала сопли на кулак, а спала спокойно и готовила себя к рождению ребёнка. Она каждый день мылась в кочегарке, следила за ногтями, в комнате делала влажную уборку и настирывала бельё. А главное, после разговора с тётей Машей она не держала обиду на мастера. Она поняла, как они с Петей подставляли честного человека, благодаря радивости которого на заводе повысилась дисциплина и поднялись заработки. И Света стала очень аккуратно относиться к работе, вспоминая, как заверяла оправдать доверие Виталия Саныча. Ведь именно он её рекомендовал на работу с автоклавом, как старательного работника. Мастер и сейчас её не беспокоил, и не лез ни с какими расспросами. Он пропадал в икорном цеху, где народ вовсю зарабатывал хорошие деньги. После Петиного ареста несуны резко затаились, и Митя с Витей отчасти на своей работе гоняли «балду», вновь заигрывая с девчатами.
Но однажды во время смены мастер поднялся к ней на автоклав и, внимательно вглядываясь в лицо, заботливо спросил:
- Как работается, Светлана? Всё нормально?
- Отлично работается, Виталий Александрович! – приветливо и бодро улыбнулась она ему и искренне произнесла: - Вы даже не переживайте! Если я обещала, что не подведу, значит, не подведу!
- Может быть, вас на лёгкий труд в гардероб перевести? – с удовлетворением спросил мастер.
- Нет-нет, не стоит, – сразу отказалась Света и просто объяснила, указав ладошкой на тумбочку и диванчик: - Я тут нисколько не устаю. И чайку попить могу, и прилечь отдохнуть немного.
- Ну, смотрите. Если тяжело будет, обращайтесь, – успокоился мастер и напомнил: - Ещё можете воспользоваться досрочным отпуском до декретного.
Света сразу опустила глаза и, было, сжалась, но тут же призналась, избегая взгляда мастера:
- Да какой уж там «досрочный отпуск» … Мне бы здесь удержаться, чтобы приличные декретные получить. В милиции сказали, что нам с Петей штрафы присудят помимо его срока.
Виталик помолчал, не представляя, что ей сказать, и с великим сожалением лишь произнёс:
- Да уж, наломали вы дров…
- Мы с Петей очень переживаем! Поверьте нам! – приложила Света руки к груди, искренне глядя ему в глаза.
- Верю! – сейчас же отреагировал мастер со всей серьёзностью и удовлетворённо улыбнулся ямочками на щеках: - Не верить нельзя.
В ответ Света энергично закивала, остро чувствуя его доброе прощение и то доверие, которое они с Петей так позорно потеряли. Виталик уже знал, что их обоих ждёт такое наказание, и они изо всех сил теперь будут стараться не упасть в ту же грязь. Не верить после этого было неправильно и смешно.
- Всё будет нормально, не сомневайтесь. Работайте спокойно, – ободряюще кивнул он ей и ушёл в икорный цех.
- Эх, перед таким хорошим человеком опорофинились! – с бесконечным сожалением прошептала ему Света вслед.
Чувствуя сердцем прощение мастера, она теперь ждала лишь суда. Он состоялся через два с половиной месяца. Пете дали два года условно с присуждением огромного штрафа и без права выезда из посёлка. Свете присудили штраф поменьше с выплатой за ворованные банки, опуская уже то, что было выслано на материк. Благодаря своей беременности, отделалась она очень легко.
- Будет твой благоверный стараться, ещё и срок скостят, - капнула ей бальзамом на душу тётя Маша.
Теперь Петя честно и старательно работал на уборке цеха, а Света поила его чаем на автоклаве. За время всех потрясений и беготни с узлами в изолятор, невеста вымоталась до предела. Зато вышедший из заключения Петя сбрил бородищу, остриг патлы, и все ухохатывались, дружно подтрунивая над горе-преступником:
- Петюнь, ты часом на своём уединённом «курорте» не забеременел?
У Зайцева явно вылез живот, а лоснящееся лицо невольно лезло в глаза пухлыми щеками.
- Да-а, ты очень сильно «переживал»! – жалобным тоном ёрничал Ванька, поучая Петю уборке цеха, а в душе на коленях благодарил судьбу, что самого пронесло мимо такого «курорта» с последними банками икры. Слава Богу, мука к контрабандному товару не приобщалась, а банок была не машина.
продолжение след.-------------------