Карим настолько достал Розу и Соню своими перебегами, битиём и головоморочкой, что они дружно вытурили его из своих домов и теперь выручали друг дружку, чем могли. Гордому татарину даже не верилось, что ему «дали от винта»! Теперь его не спасали ни угрозы, ни подлизывание к бывшим возлюбленным. В любых своих хитроушлых планах он только позорился и пролетал, как «фанера над Парижем»! Жить приходилось больше на конюшне с кобылами, так как свою комнату в бараке вечный гуляка ненавидел за тишину, одиночество и абсолютное отсутствие домашнего уюта. В ней Карим разве что напивался до чёртиков, вспоминая клёвые времена между двумя жаркими без оглядки в него влюблённых баб. В какой-то момент он даже эгоистично жалел, что переборщил со своими кулаками, но выпивая с конюхом, своей вины не желал признавать ни за что! А девчата неожиданно решили проучить его навсегда.
Когда последний раз Карим разозлился на Розку и залепил ей в глаз так, что она полетела через всю комнату кверху ногами, а он забрал из холодильника вино с водкой и сбежал к Соне, Розка решилась на «смертельный» шаг! Она не знала, что из этого получится, но видела свою соперницу, которая, гуляя по улице с коляской, тщательно прикрывает тёмными очками набитые «фонари» с прошлого раза. Тюркина так же учла, что Карим с их усвистнутыми бутылками сначала бежит на конюшню, чтобы их там «прикончить» с Петровичем, а на ночь глядя, уже подруливает к одной из них.
Укачав сына, Розка подкатила коляску под Сонины окна и прошла в её двор. Во дворе в коляске спала Сонина дочь. Чтобы не разбудить ребёнка, Розка коротко и тихонько стукнула в дверь. Ей открыла Соня, но не зная, чего ожидать от соперницы, тут же попыталась закрыться. Розка мгновенно просунула за порог ногу, не давая захлопнуть дверь, и беззлобно проговорила, светя неприпудренным огромным синяком:
- Сонь, подожди! Поговорить надо.
Кашина с ужасом заморгала в её битое лицо, взвешивая, верить ей или нет, а потом открыла дверь и пригласила:
- Ну заходи.
Они прошли на кухню.
- Чай будешь? – сухо предложила Соня, не представляя, о чём пришла с ней разговаривать Тюркина.
В ответ Розка вдруг горько заплакала, закрывая глаза рукой и, сотрясаясь от рыдания, с огромным сожалением заговорила:
- Дуры мы с тобой, Соня! Ой, какие же дуры!! Наломали дров - не перелезешь! Весь посёлок над нами смеялся, а теперь уже и смотреть всем противно. Даже осуждать не хотят. А наш «конь» так и бесится между нами! Дети-то растут…
- Да, Роза, дети растут, а с наших лиц синяки не сходят, – растерявшись от такого оборота, опустилась на табуретку Соня и неожиданно тоже разрыдалась.
- А что детям будем говорить, когда они вырастут? Ведь потом наша беда превратится в ихнюю боль, – плакала Розка, слово в слово выговаривая то, что Соне кричала продавщица в магазине.
«Видать, Светка на эту тему так же вкручивала мозги и Розке …» - подумала Кашина, а Роза вытерла слёзы и искренне попросила, словно поймав её на этих мыслях:
- Ты прости меня, Соня, за тот плевок у магазина. Не тому следовало в лицо-то плевать.
- И ты меня прости, Розочка! За все мои проклятия прости! – пуская слезу раскаяния, порывисто обняла её Соня, а потом виновато и честно призналась: - Ты хоть молодая, а я на свой последний шанс всё надеялась. Нарвались мы с тобой на одного дурака, который долбит нас и кулаками, и друг об друга, и как ему угодно.
- Так ведь бьёт всё время по голове и в глаза! Того гляди, весь ум вышибет и слепыми оставит! – пожаловалась Роза и сдавила пальцами висок со стороны ушибленного глаза: - У меня голова не перестаёт болеть, а в больницу обращаться стыдно. Отойти не успеешь от его кулака, он уже опять лезет: «Сонька дура безмозглая, а ты самая сладкая конфета!».
- Вот козлина! – невольно вспыхнув ревностью, до предела возмутилась Соня и в отместку Кариму слила его с головой: - Ведь он слово в слово и мне так же хает тебя!
- Кобель облезлый! – тут же заклеймила Розка Карима.
- Давай чаю попьём, всё на душе потеплеет, – поднялась Соня и, направляясь к печке, кивнула на прихожку: - Иди, курточку скинь.
Розка послушно поднялась и пошла раздеваться. Они чаёвничали и искренне жаловались на несложившуюся жизнь, на Карима, выдавая его подлости, пока их дети не напомнили о себе рёвом во всё горло. Когда Соня выскочила к коляске во двор, а Розка к сыну за ворота, Соня радушно пригласила:
- Роза, приходи ко мне, когда захочешь. А хочешь, я к тебе зайду сама? У нас нынче много времени, которым мы сами вправе распорядиться.
- Конечно! – обрадовалась Розка, затрясла коляску и кивнула на кряхтящего мальчонку: - А то наши дети кровные брат и сестра, а друг друга до сих пор не знают.
- Вот и устроим им праздник знакомства! – довольно засмеялась Соня и вытащила дочку из коляски: - Вон мы какие.
- Боже мой, как она на Карима похожая! – увидев девчушку, неподдельно поразилась Розка и с сожалением произнесла: - А мой сын ни капли на него не похож. Весь в меня - рыженький.
- Это тебе так сейчас кажется, что только на тебя похож, - успокоила её Соня. - Они растут и постоянно меняются. Главное, чтобы не унаследовали папашкину дурь, – и с огромным любопытством заглянула в коляску на Барика, наклоняя над ним хнычущую дочку: - Знакомься, Каринка, это твой братик.
Уставившись друг на друга, малыши тут же перестали капризничать и затихли. Затем нетерпеливо потянулись друг к другу ручками.
- Ой, какие же они смешные! И никакой им родительской войны не надо! Обрадовались друг дружке, да и всё! – умилённо рассмеялась Розка и немедленно предложила: - Давайте сегодня же приходите к нам, и будем знакомиться вплотную! Мы с Бариком побежали стол готовить!
С этим они и расстались на коротенькое время с лёгким сердцем и чистой совестью друг перед другом. А вечером у Розы в доме состоялось знакомство их детишек, после которого Соня с дочкой вернулась домой уже к ночи. Когда же Карим забухал кулаком в дверь, она открылась лишь для того, чтобы ему под ноги вылетела его большая сумка с вещами. Следом дом тут же закрылся на крепкий засов, и из-за двери было твёрдо сказано хозяйкой:
- Больше не приходи, Карим! Никогда!
Ошеломлённый шалопут тупо уставился на запертую дверь и со всей дури бахнул в неё кулаком:
- А ну открой!!! Открой по-хорошему, пока я не разнёс твой «бункер» в щепки!!!
«Вот это он меня любит! Давно надо было прислушаться к тому, что люди говорили!» - с огромным сожалением о потерянном времени подумала Соня и пригрозила в свою очередь:
- Руки у тебя коротки, Карим! А будешь буянить, милицию вызову! И ещё знай: поставишь опять хоть один синяк мне или Розе, побои снимем и посадим тебя за то, что ты подрываешь наше здоровье! Нам детей растить надо, а не твой идиотизм ублажать! Понял?
- Ну змеи!!! – изумился Алаев и пнул по двери так, что у него загудел большой палец ноги!
Охнув от боли вперемежку с отборными матюгами, он поджал ушибленную ногу и запрыгал на здоровой.
- Я вижу, что понял! – поёрничала Соня и попросила: - А теперь вали отсюда, и чтоб больше тебя здесь никогда не было!
И её шаги удалились в комнаты.
Ох, и туго пришлось татарину! Сколько он не лез к девчатам, сколько их не стращал самыми жутчайшими угрозами, они его только высмеивали и даже не подходили к запертым дверям. А в случае его чересчур бушующего усердия, стращали милицией, так как он мешал им мирно чаёвничать, разговаривать и воспитывать детей.
- Это и мои дети! Я их тоже должен воспитывать! – буянил Карим под дверьми.
На что получал ответ:
- Ой, схватился за задницу! Ты ж только кулаком в морду и можешь воспитывать! Так что, чеши восвояси, а мы сами воспитаем их в любви и нежности! – и Соня с Розкой до упаду хохотали за надёжным запором над его матами: - О, какие слова «строгого воспитателя»! Иди, сначала хоть разговаривать по-людски поучись!
Теперь Карим превратился в посмешище всего посёлка, а девчат зауважали. Даже Димка Шахраев про него сказал, давясь смехом:
- Этот дядька похож на волка, который ломился в двери к семерым козлятам!
Со злости на девчат Алаев здорово запил и всё время спасался от своей тоски на конюшне у конюха, ноя ему о своей непростой жизни и святой доброте.
- Где ты у нас в посёлке видел такого щедрого мужика, который бы запросто подарил одной дуре дочь, а другой дуре сына?! – задирал он перед конюхом один раз и второй раз палец.
- Эх, Карим, голова твоя садовая! Кто ж разбрасывается такими «подарками»? За них потом самому же и расплачиваться надобно, да ещё и слишком дорого! – от души ржал над ним Петрович и не советовал ни умного, ни дельного, ни ушлого, опасаясь в «буреломе» прославившейся тройки оказаться крайним.
У него в жизни своего лиха хватило. Когда-то доблудившись от жены, он получил от неё вольную и так ни к кому и не смог прибиться. За валянием баб и собственным дуракавалянием, оставшись без семьи, без кола и без двора, он не заметил, как подкралась старость. Постепенно получив от всех баб «от винта», он потерял к ним интерес и серьёзно переключился на выпивку и лошадей. Свой выделенный номер в бараке с сезонниками он так же не любил, как и Карим, и почти жил на конюшне, увлекаясь лошадьми с молодости. Выпивохой он стал уникальным и всех местных алкашей научил собирать в тундре мухоморы, которые не додумался бы собирать ни один дурак. Конюх же набирал их корзинами, варил целый день, раз двадцать меняя воду, а потом жарил с луком и картошкой. Затем, угощая собутыльника, с гордостью задирал палец и стучал себя в грудь:
- О! Учись, мазута, пока Петрович жив! Я ни в одной катаклизме не сдохну и вас мазуриков спасу!
А Карим допился до того, что приполз на работу на «рогах» и, не обнаружив Усманихи на проходной, благополучно просочился на автоклав. Взобравшись к центру управления на своё рабочее место, он запустил полный автоклав продукции на варку и, уснув мертвецким сном, сварил в кисель всю рыбу! Первыми ЧП обнаружили ликвидчики, так как у них закончилась продукция на оклейку.
- Пьяная скотина!!! Как ещё оборудование не взорвалось!!! – аж за проходную на пинках вышвырнул Карима перепуганный Виталик.
- Да сели бы все, как пить дать!! Ни мастеров, ни начальников не пощадили бы!! – обмахивалась документами бледная Луганова, следом за ним вылетев к проходной, и не хуже разнесла Карима: – Ты вообще рехнулся?! Ведь рвануло бы так, что полбригады уложило бы и половину завода разнесло!!! Идиот несусветный!!! – и с возмущёнными возгласами она пошла принимать успокоительное, держась за сердце и стоная: - Пьют заразы и не думают ни о чём!
В этот момент начцеха Юганов очень хорошо прочувствовал, что такое пьянство на заводе, и о чём ему всё время долдонит Волков. «М-дя! Раз на раз не приходится! Пора бы уже к людям прислушиваться», - подумал Всеволод, делая вывод, что Виталик на редкость умный мужик. А тот не унимался и орал:
- Да кто его вообще такого косорылого на завод пропустил?! – и, наконец, налетел на затаившуюся в своей будке бдения Усманиху: - Чем вы тут занимаетесь в рабочее время?! Как он прошёл в цех такой пьяный?!
С перепугу от ЧП и гнева мастера глаза Лизаветы из раскосых сделались круглые, как консервные банки, и она отрапортовала, вскочив с места, как солдат перед полковником:
- Наверно пробезал, когда я ссать ходила!
- Уволю нахрен, если ещё хоть одного алконавта мне в цех пропустите!!! – пребывая в жутком испуге и ярости, разнёс её Виталик и умаршировал к автоклаву.
Он готовил к работе икорный цех, и дел у него было по горло. Сейчас на закатке был дорогой лосось, и Алаев нанёс ощутимый урон заводу, уничтожив две тележки банок готовой продукции, а заодно запорол и кучу банок. Усманиха молча кивала мастеру вслед, схватившись за сердце и четыре консервы запазухой, которые ей подсунула Шарикова Света, подкупая её тем самым для выноса своего воровства.
Когда на следующий день после планёрки Виталий Саныч подошёл к Свете и велел ей пройти с ним в кабинет, у воровки чуть не случился припадок! «Точно Усманиха сволочь сама попалась и меня вложила!» - по пути в кабинет мастеров в страшном переполохе думала Шарикова. Туда просто так не вызывали. Но услышав от Всеволода Яковлевича о рекомендации Виталия Саныча её личности на автоклав, у неё от счастья чуть не случилась падучая!
- Справишься? – внимательно посмотрел на неё мастер.
- Конечно справлюсь, Виталий Александрович! - без раздумий воскликнула Света, готовая целовать ему ноги и руки за эту рекомендацию, и даже расхвасталась: - Я знаете, какая смекалистая! В школе по физике одни пятёрки были!
- Ну тем более хорошо! – улыбнулся мастер ямочками на щеках.
- Перевожу тебя на лёгкий труд. По-моему, уже пора, – засветившись нежностью во всём лице, кивнул на её округлившийся живот начцеха и велел Виталику: - Командуйте, Виталий Александрович.
- Пошли к тёте Любе обжарщице, она тебе всё расскажет и покажет, – поднялся из-за стола мастер.
Теперь Света запросто воровала банки прямо из остывшего автоклава. К путине с Петей они были готовы во всеоружии!
продолжение след.-------------------