Глава 9
Варя с Гришей собирали по огороду куриные яйца. Володя сказал, что клуша собралась завести потомство, и он замучился разорять её кладки на огороде. Цыплят выводить уже поздно. Яиц жалко, птицы их находят и расклёвывают. В жаркую погоду она кладку бросает, возвращается только к вечеру. Самое плохое, что когда они забирали яйца, она находила другое укромное местечко, правда, там, куда заглядывало солнце, и всё начиналось снова. Неладное что-то Варя почувствовала ещё издали. Это не самолёт, его гул ни с чем не спутаешь. Послав Гришу к отцу, успела добежать до сеновала, подняла лестницу и закопалась в сене. Володе она в тот же день, пока ужинали, рассказала обо всём. Сейчас, предупреждённый Гришей, он её не выдаст. А Гриша, который боится, что она уедет, который ходит за ней как хвостик, помогает, как может, и, забывшись, называет мамой, он, из страха её потерять, тем более промолчит. Вертолёт долго не улетал. Даже когда его звук где то за горами пропал совсем, Варя не могла себя заставить слезть с сеновала. Только когда услышала Гришин голос, начала отходить от оцепенения:
– Тётя Варя, они улетели, пойдём кушать. Дядьки картошки с тушёнкой натушили! Три банки в гусятницу положили. Сам видел. Наверное, вкуснотища!
– Подожди, сейчас спущусь. – Вернув на место лестницу, кое-как наступая на одеревеневшие ноги, Варя оказалась внизу. Мальчик ласково прижался и, будто оберегая, повёл её за руку в дом.
Виктор, дохромав до стола на вырубленном Варей костыле, их ждал, разделив на всех, магазинный хлеб. Не совсем свежий, но с хрустящей корочкой, он был хорош. И пах он как в детстве, когда, набегавшись, так проголодаешься, что нет сил разогревать мамины щи, просто отрежешь толстый кусок поперёк всей булки, польёшь его подсолнечным маслом, присолишь и ешь как редкий деликатес. Варя вчера очень старалась, но хлеб у неё не поднялся. Булки получились плоские и твёрдые. Тот хлеб, что был у Володи, выглядел так же. Он, как и она, не умел стряпать. Она видела, в кухонном шкафу валялись листы с рецептами, вырванными из журнала «Работница». И дала себе слово завтра же начать учиться готовить. Тушёная картошка оказалась очень вкусной. А для неё, не помнящей, когда ела последний раз домашнюю пищу, это и правда была вкуснотища! Она не приставала к Володе с расспросами, пока они с Гришей не перемыли всю посуду. Стерев со стола, села напротив, вопросительно глядя в глаза.
– Да-да, ты правильно угадала: это тебя ищут. Они были в избушке, где ты ночевала. Сейчас опять полетели вдоль реки, скорее всего, завтра поменяют маршрут. Я тебя хочу спросить. Если я договорюсь по рации с буровиками. Они недалеко от города стоят, твоим сообщить могут, что ты жива и здорова. Ты останешься с нами, пока всё не забудется?
– Конечно, останусь. Как ты на одной ноге со всем управишься? Да меня здесь больше и искать не будут. До зимы далеко. С работы меня, наверняка, уволили, если родителям сообщишь, то я и торопиться никуда не буду. – Она говорила, а сама вспоминала, как вчера ей снился дом. Тёплый, уютный. С таким трудом обжитый отцом и сыном после потери хозяйки. Проснувшись утром, поняла, что ей снилась печаль. Когда она уедет, ей будут сниться в печали, сотворённой ей самой, маленький мальчик Гришутка, его отец с будто вырубленными топором, грубыми, но такими мужскими чертами лица, с неожиданно милой ямочкой на волевом подбородке. Может быть, сегодня ей снилась любовь? Которой так и не случилось за её 25 лет. Как не случилось мужа, детей, семьи. – Останусь, пока готовить не научусь, никуда не уеду. И, рассмеявшись, повторила, – останусь, как я буду жить без Гришутки? Кто мне в городе помогать будет? Вот всё спросить хочу. Кто у вас на гитаре играет?
Гришутка кивнул в сторону отца и спрятался за Варю. Прошептал:
– Попроси, он часто нам с мамой пел, а сейчас не хочет. Сто раз просил. Может, ты уговоришь?
– Не надо меня уговаривать, я сам по гитаре соскучился. Подай, Варя, пожалуйста.
Весь вечер Володя пел им Окуджаву, бардовские песни, те, что привёз из армии, переделанные на свой вкус солдатами. Гриша с Варей, наслушавшись, счастливыми легли спать. А рано утром их разбудил затарахтевший во дворе мотороллер. Не постучав, вошла худенькая женщина, к которой бросился со всех ног проснувшийся Гриша. Обхватив за шею, целовал немолодое сморщённое лицо, повизгивая от восторга. Поставив на пол Гришу, гостья с недоумением оглядела Варю.
– Гриша, познакомь с тётей, я вроде всех в посёлке знаю, а её вижу в первый раз.
Приковылявший на костыле Володя представил Варю:
– Надежда Николаевна, это Варя, фамилию я сам не знаю, вышла к нам неделю назад из тайги. Я Майку искал, её вторую неделю дома нет, провалился в яму, одна нога ничего, а вторую повредил. Полз, как мог. Гриша два дня дома один был, когда Варя к нам вышла. Чёрный их ко мне привёл. До сих пор не верится, что они меня вдвоём домой на волокуше дотащили. Так что это наша спасительница.
Помолчав, Надежда Николаевна задумчиво сказала:
– Как же ты, милая, прошла? Старики говорили, те места плохие, недобрые. Вреда от таких мест вроде мало, но беспокойно. Показывает тайга, что внутри что-то или кто-то спит, у нас даже охотники стараются ту шальную речку обходить. Там, говорят, даже золото найти можно, а вот унести – нет. Колдовское место. Счастье, что вышла. С чего это я допрос устроила? Наверное, от неожиданности, не ожидала никого встретить. Давайте завтракать. Мы с тобой, Варя, если не возражаешь, пойдём корову поищем, она у нас всегда летом телится, опять, поди, где с телёночком прячется. Я вам, как знала, творожка, масла привезла. У вас ещё не скоро своё появится. Майка сейчас телёночка кормит. Пока его отучишь мамку сосать. Да и найти их ещё надо.
Позавтракав, Надежда Николаевна сходила в кладовку, принесла женские сапоги, иронически оглядела её летнее платье, нашла Любины брюки и Володину рубашку. Кинув всё на пол, вышла из комнаты, забрав с собой Гришу. Через пять минут Варя была готова. Вместо Гриши, который просился с ними в тайгу, взяли Чёрного. И только отошли на безопасное расстояние, Надежда Николаевна заговорила:
– Ты на меня зла не держи, что всё расспрашиваю. Они мне не чужие. Я Гришина прабабушка. Люба мне внучкой была.
Варя уже более внимательно посмотрела на женщину и спросила:
– Володя вам не внук?
– Нет, внучкой была Люба. Это я от китайца дочку родила. До войны с мужем 10 лет прожили, детей не было. Ушёл на фронт и как в воду канул. Похоронки нет, писем нет. Будто и не было его никогда. Война кончилась, а в 47 году я от китайца девочку родила. Их здесь во время войны много было. Он в свой Китай уехал, а я на дочку нарадоваться не могла. Мы в те годы после родов через два месяца на работу выходили, а детей в ясли носили. Вот я после работы и иду домой со своей ненаглядной. Летали тогда, как и сейчас самолётами. Я никого не ждала. Когда в ясли шла, слышала, как он садился. А тут только к дому подходить стала, слышу, меня кто-то кричит. Обернулась, а это мой муж. Испугалась, бегу, думаю, сейчас догонит, убьёт вместе с ребёнком. Догнал. Только и спросил, замужем я или нет. Обнял, говорит, пошли домой, а ребёночка любить буду как своего. Не соврал. Галку я к нему ревновала, всё казалось, пока жив был, что она его больше меня любит. Может, так и было. Галка Любу тоже от пришлого родила. Он киномехаником в посёлке был, но ничего у них не получилось. Он уехал, а через год и она. Геофизики у нас стояли. Вот один из них её в Москву и увёз. На 18 лет Любы приезжала, да когда она от воспаления лёгких сгорела. Там у Гали своя семья, дети, а Любу она не растила. Думаю, я свою Галю больше не увижу. А ты мне понравилась, может, захочешь остаться? С моими мальчиками ближе познакомишься?
– А мне пока и ехать некуда. Я вас попросить хочу письмо маме отправить. Я у Володи чистые конверты видела. – Когда она всё рассказала Надежде Николаевне, та всполошилась:
– Нет, нет, и ещё раз нет. По почте посылать не надо. Раз ищут, могут почтовый ящик проверять.
– Так они меня в тайге ищут, зачем им почтовый ящик?
– А им откуда знать, что ты к людям не вышла? Ты и вышла. На письме будет штамп стоять, что из Кедровки отправлено. Ждать их долго не придётся. Адрес дашь, сама в город поеду. А ты здесь поживёшь, поможешь Володе с Гришой. Да и Майку доить надо. Володя пока не сможет. Перегорит молоко. – Варя в панике остановилась:
– Надежда Николаевна, я доить не умею, даже в кино не видела, как руками доят.
– Что ты всё заладила: Надежда Николаевна да Надежда Николаевна. Зови тётей Надей, мне так привычнее. Научу и покажу. Мою кормилицу соседка доит, я с ней на две недели договорилась. Она скоро в отпуск уезжает, тогда я за неё подою.
Где то на горе призывно залаял Чёрный. Женщины прибавили шагу. Выйдя на большую поляну, в недоумении остановились. Прямо посередине поляны стояло несколько пушистых невысоких елок. На них и лаял Чёрный, непонятно зачём. Может белку заметил? Развернувшись, женщины начали снова спускаться на дорогу. Чёрный остался и с шумом полез в глубь ельника. Скоро оттуда послышалось грозное мычание, и, наставив на собаку рога, из ельника показалась Майка.
Варя никогда не видела новорожденных телят. И с изумлением рассматривала зализанную мамой кудрявую чёлочку, огромные глаза в пушистых ресницах. На ногах, как туфельки-стаканчики, виднелись маленькие копытца. Настоящая красавица. Это её берегла Майка, умудрившись забить травой ботало так, что оно ни разу не звякнуло, пока женщины были на поляне. Варя раньше не понимала людей, заводивших собак и относящихся к ним как к членам семьи. Сейчас не могла не восхищаться Чёрным. Это он привёл Варю к маленькому мальчику, потом к его отцу, отдав приоритет ребёнку. И сейчас они могли искать корову несколько дней, и если бы не Чёрный, так бы и было. Сейчас Майка, как ни в чём ни бывало, шла домой, поминутно оглядываясь на своего пока не очень крепко стоящего на копытцах ребёнка. Тётя Надя сердито ворчала на корову:
– Первый раз такую дуру вижу. У всех коровы как коровы. Они же, как люди, всё чувствуют. Ну и иди домой. Там и безопасно, и накормят, и телёночка примут. Я и приехала только из-за неё. Она нам каждый год такие сюрпризы преподносит. Хотела с Гришей посидеть, пока Володя за ней по горам мотается. Да опоздала. Забыла, что она за неделю раньше домой перестаёт приходить. Место готовит. Я тебе, Варя, так благодарна. Вовремя ты до нас дошла. Грише уже шесть лет, он бы нашёл что поесть. А если бы пошёл отца искать? И Володя без еды бы пожил, а без воды вряд ли. Он Чёрного оставил Гришу стеречь. Тот, наверное, тебя учуял и привёл. А далеко отойти не посмел. Хорошая собака. Володя его в посёлке щенком подобрал.
Глава 10
Артём вечером не прилетел. Передал по рации, что задерживается. Расстроенная Ольга перемыла посуду и рано отправилась в палатку Лены спать. Прикормленная ещё днём, Капа, лениво открыв глаза, бдительно посмотрела и уснула вместе с Ольгой, по-стариковски похрапывая в углу палатки.
Артёма не было ещё два дня. Прилетев, подождал, пока все поужинают, и позвал Ольгу в свою палатку поговорить.
– Оля, я не знаю где её ещё искать. И летать больше не на чем. Никитичу работать надо. У него пиломатериалы кончаются. Давай обратимся в милицию. Но боюсь тебя расстроить. Или она живая и вышла к людям, или мы в тайге никого и ничего не найдём. Больше двух недель прошло. А она, сама говоришь, городская. Думаю, раз ты её родителям записку оставила, может, Виктор с Борисом им всё рассказали. И её уже ищут.
– Может, и ищут, только не думаю, что они признаются. Мой почерк никто из родителей Вари не знает. Если мама написала заявление, что я пропала, вертолётчики тем более промолчат. Сами утопили. А так ничего не знают, и всё. Надо мне в город лететь. Извини, что подвела, но вы и раньше без поварихи обходились. Прилечу, сразу пойду в милицию. А тебя прошу написать что-то типа объяснительной, не знаю, как называется. Короче, опишите всё как было и все подпишетесь. Это и будет мой обвинительный документ. Ну, а то, что сразу не пришла, скажу что боялась, только если Варю не найдут, не смогу себя простить.
Утром Ольга улетела и в городе, не заходя домой, отправилась в милицию. Дежурный вызвал совсем молоденького лейтенанта. Ничего не говоря, Ольга протянула ему подписанный лист. Мельком взглянув, он повёл её на второй этаж. Попросив подождать, зашёл в кабинет начальника милиции. Ольга долго сидела в коридоре. Её никто не вызывал. Мимо проходили в кабинет сотрудники, выходя, все внимательно оглядывали Ольгу. Наконец, вышел лейтенант и пригласил её войти. В офицерских званиях она не разбиралась. Просто дежурный назвал паренька товарищ лейтенант. Сидевший за столом офицер пригласил садиться и, держа в руках её подписанный лист, сказал:
– Сейчас вы всё расскажите, что помните сами. Только сначала один вопрос: кто Вариным родителям сообщил, что их дочь в тайге?
Ольге было стыдно признаваться, как легкомысленно они с Варей себя повели, но надо рассказать то, что не было написано, а было известно только ей. Взглянув на приготовившегося писать лейтенанта, поначалу от неловкости помолчав, сумела себя преодолеть. А преодолев, рассказывала сама, отвечала на вопросы. Оказывается, она запомнила гораздо больше, чем рассказала Артёму. Не забыла рассказать и про странную новую избу в тайге, людей с оружием явно не для охоты. Разговор про замкнутый бункер. Запах от параши, которую надо выносить два раз в день. Выйдя из милиции, как договорились, отправилась к Артёму. Домой идти было боязно. Позвонила маме, узнала, что про Варю ничего не известно. Была до того измотана, что даже не вспомнила про маму Артёма. Она уже никого не боялась. Устала. Просто помылась и уснула без сновидений.
Разбудил её вызванный по рации милицией Артём. Открыв дверь своим ключом, завёл над ухом будильник. Подскочившая спросонья Ольга не сразу пришла в себя:
– С ума сошёл? Откуда ты взялся?
– Оттуда. На плато пока работать запретили, туда милиционеры улетели, в наши энцефалитки вырядились. Осталось две рабочих бригады. Даже Ленка со мной прилетела. По городу соскучилась. Меня в милицию вызывают. Не уходи никуда и заявление напиши на отпуск по собственному желанию. Я завезу.
Пока пили чай, позвонили. Ольга на всякий случай оставила для связи номер телефона Артёма. Её тоже вызывали, как они сказали, на опознание.
– Артём, какое опознание? Кого я должна опознавать? Я в городе-то мало кого знаю.
– Поедем вместе, милиция подождет.
Позвонили ещё раз, сказали, что сейчас сами подъедут. Когда спустились, машина уже ждала. Обыкновенный уазик без надписи «Милиция». Шофер, открыв дверцу заднего сидения, пригласил садиться. Быстро провезя их по городу, свернул на просёлочную дорогу. Примерно через километр остановился и повернулся к пассажирам:
– Спускайтесь вниз, вас ждут.
Ничего не подозревая, Артём с Ольгой быстро стали спускаться по пологой сопке вниз. Слышали, как уехала машина. Странно, но в лесу было тихо, не слышно ничего, кроме сопровождавшего их стрёкота сорок. Артём, резко остановившись, повернулся к Ольге:
– Что-то здесь не так. И как я сразу не сообразил, что если опознание, машины стоять должны.
Оглядевшись, Ольга ответила:
– А мы уже пришли. Посмотри направо.
Бориса узнали сразу. Ольга завизжала, а Артём, подойдя, потрогал ещё тёплое тело,
и, зажмурившись, будто не хотел ничего видеть, сел почти у висящих прямо над ним ног. Ситуация странная. Ольга только вчера пришла в милицию, а им уже всё известно. А я? Может, оказался здесь случайно? Меня же никто не приглашал. Или, наоборот, знали, что прилетел, и подставили специально. И если сейчас сюда приедут, как им объяснять, почему они здесь? Наверное, не поверят, что привезли по звонку из милиции. Ольга с Артёмом прождали целый час. Время шло. Никто не появлялся. Надо было идти искать телефон и звонить, что нашли труп. Ольга одна ни за что не соглашалась оставаться, так же, как и идти одной звонить. Плюнув на всё, Артём поднялся и пошёл на дорогу, взяв Ольгу за дрожащую руку. На дороге пустынно, дачный посёлок рядом с городом небольшой. Автобус ходит два раза в день, утром и вечером. Да и живут в нём больше пенсионеры с внуками. Надо идти пешком. Выйдя на окраину города, остановились. Кругом частные дома. Откуда позвонить? Спросили про ближайший телефон встретившуюся с авоськой, забитой бутылками молока, женщину. Та, не останавливаясь, махнула рукой:
– А за углом магазин. Оттуда и позвоните.
Нелюбезный продавец разрешила позвонить, только если что-нибудь купят. Что давно голодные Артём с Ольгой с удовольствием сделали. И пока ждали милицию, сидя на крыльце магазина, ели белый батон, запивая молоком. Вскоре приехал незнакомый Ольге лейтенант. Теперь уазик был милицейский, и шофёр был другой. Ольга хотела отказаться снова ехать в лес, но лейтенант, отрицательно покачав головой, открыл дверцу. На том месте, где их высадили в первый раз, на мокрой глине были ясно видны следы развернувшегося уазика. Артём показал их лейтенанту:
– Видите следы протектора? Это от той машины, на которой мы приехали.
Но лейтенант, даже не глянув, стал спускаться по сопке. Опять тишина и только стрёкот сорок. Увидев знакомую искривлённую березу, Ольга и Артем, не веря тому, что видели, побежали к ней поближе. Как будто это могло что-то изменить. Тела Бориса не было. Вообще ничего не было, только примятая трава там, где раньше сидел Артём. Ольга с Артёмом почти вместе закричали, перебивая друг друга:
– Вот на этой берёзе он висел. Артём его трогал, он ещё тёплый был.
– Ольга не трогала, но видела. Труп с петлёй на шее очень отличается от живого человека. Но не могли же мы вдвоём ошибиться? У нас что, сразу у двоих галлюцинация?
Обозлённый лейтенант развернулся и пошёл к машине. Ольге с Артёмом ничего не оставалось, как пойти следом. У машины лейтенант, обернувшись, сказал:
– Я не знаю, что вы там, на берёзе, видели, но кроме вас свидетелей нет. И тела никакого нет. И ещё неизвестно, что там, на озере, было. Откуда вы в него упали? Пилоты вертолёта всё отрицают. И в милицию вы сегодня по повестке не явились.
– Хорошо, мы сейчас туда поедем. Рабочий день ещё не кончился. И про труп сообщить надо. И про протектор. Я, когда вернулись, внимательно ещё раз осмотрелся. Та машина два раза приезжала и ушла в сторону дач.
– Езжайте куда хотите. Сейчас довезу вас до остановки. Дальше не могу, у меня дела.
В неловком молчании доехали до остановки автобуса и так же молча расстались. Непонятно, почему молчал лейтенант, зато Артём с Ольгой кипели от негодования. Когда добрались до милиции, уже никого не было. Артём настоял оставить дежурному заявление, где подробно описал все события. Договорившись встретиться в милиции утром, расстались у дома Сталины. Решили, что Ольга, ничего не рассказывая, расспросит о Борисе. А переночует если не у Сталины, то у тёти Клавы.
Сталина открыла сразу. Все эти дни она ждала Бориса, но он так и не появился, а по телефону отвечал только Виктор. Удивившись, посторонилась в дверях, пропуская Ольгу.
– Тётя Клава сказала, что ты съехала. Уже и не думала, что когда-нибудь увидимся. Ты же в тот день к Борису ездила? А я была во вторую смену, пришла поздно. Будить вас постеснялась. Только вечером узнала, что тебя не будет. Ты бы хоть записку в двери оставила.
– У меня подруга в тайге пропала, а Борис её искал. Вот и не появлялся. Я, наоборот, думала у тебя что-нибудь узнать. – Ольга говорила почти правду, стараясь разговорить Сталину. Не может быть, чтобы она ничего про своего мужа за пять лет жизни не узнала. С кем-то же он общался, возможно, Сталина их знала. – И ещё я к тебе хотела на ночлег попроситься. Подруга пропала, идти мне некуда, в гостиницу, даже если места есть, с городской пропиской не пустят. Я только до утра. Чаю попьём, поговорим. И торт я купила. – Не дав Сталине опомниться, Ольга прошла на кухню и, взяв нож, стала по-хозяйски разрезать торт. Поставила на плиту чайник.
Сталине ничего не оставалось, как сервировать стол для чаепития. Неловкость первых минут от визита Ольги постепенно сгладилась, и Сталина, наскучавшись по своему Борису, разговорилась:
– Мы с ним поздно поженились, обоим по 26 лет было. И у него, и у меня это первый брак. Я так же, как и сейчас, посменно на заводе работала. Думала, так одна и проживу. Детей, сказали, у меня не будет, а такая кому нужна? Вот как-то иду со второй смены, а ближе мне через железную дорогу. Там он меня и догнал, повалил прямо на землю, тут всё и случилось. Я опомниться не успела. В это время проходящий поезд его лицо осветил, он и так себя вёл не грубо, как бы извиняясь, может, поэтому я и не сопротивлялась. А когда лицо увидела, спросила, неужели девушки желающей не нашлось, а обязательно насиловать? «У меня нет девушки, нас на курсы повышения отправили. Я тут недалеко в общежитии живу. Уже спать собирался, а тут такое желание накатило, хоть плачь. Ещё мужики на эту тему разговорились, на воспоминания их потянуло. Вышел охладиться, а тут ты идёшь. Я тебя разглядел, когда ты по освещённому месту прошла. А когда в темноту углубилась, прости, не выдержал».
– И ты ему всё простила?
– Конечно, он мне самой понравился. В ту ночь до самой квартиры проводил. Пригласила чаю попить. Вот так мы и поженились. И раньше он, если был не в командировке, всегда встречал меня со второй смены. С этой весны всё началось. Стал пьяненьким приходить, я начала ругаться: к работе не допустят с похмелья. А он мне заявил, что теперь работает с другом, который всегда готов за него вылететь. Ещё и похмелиться оставит. Так я узнала про Виктора. Борис совсем перестал меня встречать с работы. И, видимо, ему надоело со мной ругаться, он стал редко приезжать домой. Я спрашивала про Виктора, даже в их отдел кадров ходила. Никто ничего плохого вроде про него не сказал, но чувство, что он живёт обособленно, ни с кем особо не дружит, осталось. Поняла, что и желающих общаться с ним, помимо работы, нет. Наши с Борисом отношения всё портились и портились, а уж когда он пьяный включил на всю катушку магнитофон, не дав нам поговорить, и я со злости его выбросила, он ни разу домой не приехал. Одно мне интересно. Не такая уж большая у вертолётчиков зарплата, чтобы ради удовольствия полетать самому поить пилота. А у механика она и того меньше. Подозрительно это. Ладно, хватит болтать, завтра на работу. Я спать, а тебе в зале на диване постелила.
Утром, встав вместе с хозяйкой, Ольга отправилась к Артёму. Было рано, и она, не заходя, села ждать его во дворе. Тем более что мотоцикл уже стоял у подъезда. Видимо, увидев её в окно, Артём вышел и крикнул с балкона:
– Ты чего там, как неродная, сидишь? Заходи, позавтракаем. Время ещё есть. Давай, поднимайся, чайник закипает.
Ольгу уговаривать долго не пришлось. Сталину она задерживать не стала. Та уходила на смену рано и варила в турке кофе, а чайник не удосужилась вскипятить. Ольга же кофе не любила, да и перекусить немного не помешает. Когда ещё придётся. Поднимаясь, подумала, что сначала Артём как раз показался ей родным, а сейчас, найдя, пусть и небольшую ниточку, ведущую к Зине, она стала о нём думать как о муже сестры. Часто подойдя к зеркалу, представляла, что видит в нём не себя, а свою, как уже давно поняла, горячо любимую сестру. И раз они так между собой связаны, Ольга свято верила, что Зина жива. Она ещё раз напишет заявление в милицию, предъявит как свидетеля деда Ефима. И сделает это сразу, как только сама сможет ходить по городу спокойно. Вернётся на свою работу, познакомится с Ксюшей. Скорее бы всё кончилось. Артём, пока она поднималась, уже разлил чай, открыл сгущёнку и сразу спросил:
– Ну что? Что Сталина про Бориса говорит?
– Ничего плохого. Просто сказала, пить стал много, ему водку Виктор покупает, а сам летает с заготовителем пушнины. Думаю, это надо майору рассказать. Она говорит, что Виктор столько не получает, чтобы каждый день Бориса водкой поить ради удовольствия полетать. Борису уже всё равно хуже не будет.
– Конечно, надо рассказать, это дело он ведёт. Лейтенант ему не помощник, он мне чуть ли не подозреваемым кажется. Всё? Напилась чая? Пошли.
Как ни торопились, но в кабинете у майора уже была женщина с ребёнком. Она плакала и почти кричала:
– Вы что же думаете? Я это так и оставлю? У меня ребёнок маленький, муж вечно на вашей работе, я вообще не понимаю, почему в милиции столько ночных смен? А сегодня в пять утра пришли какие-то люди, всю квартиру перевернули. Сказали, если денег не отдам, вообще убьют. И ребёнка не пожалеют. Шесть тысяч рублей требуют, а у него зарплата двести. Я здесь останусь и никуда не уйду, пока вы их не посадите. Или мужа не вернёте.
– А он что, дома не ночевал?
– Это вы у меня спрашиваете? И вчера не ночевал, и позавчера не ночевал. Думала, бабу себе завёл, да не похоже. Вчера уже к вечеру заскочил, велел вам письмо передать, если до утра не вернётся. Я его как в карман сунула, так оно там и лежало, эти, что рылись, меня не обыскивали. Да я и сама про него забыла. Вот, читайте!
– Тут в конверте ещё один конверт. Это вам письмо.
Больше Артём с Ольгой ничего из их диалога не услышали. Женщина заплакала, потом её, всю зарёванную, увели в другой кабинет. Приходили и уходили люди в штатском и в форме. Артема с Ольгой никто не приглашал. Вышел майор и, увидев, что они до сих пор сидят, расписавшись на повестке, отправил их домой.
Во дворе милиции было шумно, ждали опергруппу. Прислушавшись, о чём говорят, и посоветовавшись с Ольгой, Артём дождался, когда все собрались, и потихоньку поехал за уазиком. Давно проехали место, где был повешен Борис. Остался позади дачный посёлок. Уазик уже проехал, когда Ольга заметила лежащего недалеко от дороги человека. Постучав по плечу Артёма, попросила остановиться. Каково же было её удивление, когда, подбежав, узнала шофёра с милицейской машины. Пульс прослушивался, но он был без сознания. Крикнула:
– Езжай к уазику, у них рация есть, это их шофёр, пусть скорую вызывают.
Она махнула в сторону остановившегося около какой-то груды железа уазика. Артём уехал, а Ольга пыталась найти причину кровавой полосы, что тянулась от дороги за шофёром. Ничего, кроме запёкшейся в волосах крови, не обнаружила. Она не была врачом, но когда училась, их заставили ходить на ускоренные курсы медсестёр. И она точно помнила, что при ранении головы, даже незначительном, крови бывает много. И хотя кровь уже не текла, оторвала от нижней сорочки полосу и забинтовала ему голову. Подъехал Артём, привёз флягу с водой и, осторожно приподняв, они попытались напоить раненого. Почувствовав воду, он жадно начал пить и, открыв глаза, тоже в недоумении уставился на Ольгу с Артёмом. Прошептал:
– А Слава где? За нами гнались, он сам за руль сел, а потом меня совсем из машины выбросил. Я помню, что темно было, пытался уползти подальше от дороги. А вот теперь вы. Что, уже утро?
– Главное, живой, а утро или обед – теперь не имеет значения. Всё хорошо будет, скоро скорая придёт.
Артём привёз настоящий стерильный бинт и 2% перекись водорода. Ольга вытерла своей смоченной импровизированной повязкой шофёру лицо. Налила перекиси прямо на волосы. Артём подержал, чтобы он не вырвался, и туго перевязала. Потом, пока ждали скорую, Артём рассказал, что там случилось:
– Груда железа – это та самая машина, на которой мы вчера ездили на опознание. Видимо, лейтенант выехал на железнодорожный переезд и ушёл от погони, остановившись на путях перед поездом. Он так и задумал, о чём и написал в своём письме майору. Они прямо не говорили, но я понял. У него здесь была встреча, где он должен был отдать шесть тысяч рублей, и чтобы жену с ребёнком не тронули, подгадал под поезд с одним вагоном, развозящий по деревням хлеб, он всегда в одно время проходит. Разбогатеть хотел. Связался с людьми, что тигровыми шкурами торгуют. Где-то в тайге у охотников за тиграми покупают, потом их выделывают, по возможности переправляют поближе к границе, или просто несуны на плечах уносят. Говорят, китайцы пятиэтажку кирпичную без крана за месяц строят. Шкуры нести – не кирпичи по лестницам поднимать. Границу переходят и там продают. Слава этот денег занял, шкуры купил, а на границе несунов задержали. И вот что странно. Был он им удобен. Всегда в курсе всего. Только вспомни, как нас на опознание возил. Позвонил, что подъедут. Мы и повелись. Но деньги оказались нужнее, а может, привязать кровью хотели. Он и об этом майору написал, майор сам меня спросил, как нам удалось живыми с опознания Бориса вернуться. Не стал он нас убивать, а задание убрать было. Видимо, шофёра тоже. Почему не подстраховали? Непонятно. Может, в этот момент некому было подстраховать? Вот так нам, Ольга, вчера повезло, а мы бы и не узнали, если бы за уазиком не увязались. Давай в экспедицию заедем, боюсь, что не только тебя, меня скоро уволят. Да узнаем, как там дела на плато обстоят. Работать надо, а майор хоть бы намекнул, когда наши энцефалитки снять собираются.